Текст книги "Поражение Федры"

– Приветствую вас, Тесей, царь Афин. Ваше величество, ваш отец умер.

Акт II. Афины

По углам зала располагались альковы – ниши, предназначенные для статуй богов. Однако их сочли слишком темными и неподходящими для божеств, которых надлежало чтить. Суеверным людям даже в солнечный день мерещилось в густых тенях альковов крошечное существо, подрагивающее внутри, наблюдающее за ними. В нише едва бы уместился взрослый мужчина. Так что неудивительно, что в алькове дальнего правого угла таился не он.

* * *

Медея, прозванная колдуньей, была уже немолода, и ее спина ныла от неудобной позы, принятой в маленьком алькове. «Двоюродная сестра Федры, по возрасту годящаяся ей в матери», – с иронией подумала она.

С этого ракурса Медея не видела принцессу, но могла представить. Ей помнились их совместные разговоры, секреты, которые раскрыла ей Федра. Что она чувствует сейчас? Эта одинокая девушка в зале, полном мужчин. Столь беззащитная или кажущаяся таковой.

Правду Медея не ведала. Федра назвала его насильником, и Медея поверила ей. Но это не значит, что принцесса искренна во всем. В конце концов, при необходимости женщины способны на большее, чем ложь. Медея знает это лучше других.

Медея

Я прислушалась к кричавшим в небесах чайкам и вздохнула. А день начинался так хорошо. Обещал быть лучшим с тех пор, как я сбежала от мужа из Колхиды, обремененная лишь одеждой и сохраненными в голове тайными знаниями.

Эгей пригласил меня на завтрак в свои личные покои. О, я знаю, о чем шептались люди. Дурачье! Если бы между нами было то, о чем сплетничали, Эгей приглашал бы меня не на завтрак.

Я вела себя как спустившаяся к царю с Олимпа божественная Афродита. Точно юная дева облизывала мед с кончиков своих пальцев, смеялась над предсказуемыми шутками и лениво размышляла над тем, что отвечу, попроси меня Эгей остаться на ночь. Само действо меня мало заботило: в возрасте Эгея оно будет быстрым, как чих. А моей репутации, признаться, ниже пасть уже некуда. Но если сделать этот шаг, то желательно извлечь из него максимум пользы. Хочу ли я стать царицей Афин?

Как только мы закончили завтракать, нас побеспокоил стук в дверь. Я вскинула взгляд, ожидая гнева Эгея, и удивилась. Последний вестник, прервавший наше уединение, был изгнан из города. Но сегодня старый царь опустил дрожащей рукой только что поднятую ко рту фигу и велел стучавшему войти, словно ждал его.

В комнате появился человек, которого я видела праздношатающимся по двору и хлещущим дешевое вино. Бледный, он, заикаясь, проговорил:

– Ваше величество, корабль вернулся.

– Оставь нас, Медея, – велел Эгей тихо, но твердо, даже царственно, чего до этого не случалось. Так что я повиновалась. А зря.

Я поднялась, вышла из комнаты и прикрыла за собой тяжелую дверь. Разгладила хитон и с высоко поднятой головой направилась в свои покои.

Едва я успела присесть на диван – намного удобнее тех, что в комнатах царя, – и снять вуаль, как в коридоре поднялся шум. Я вскочила на ноги и уставилась на свою служанку Агнету. Мы смотрели друг на друга с равным ужасом. Подобные волнения нам знакомы и никогда не сулят ничего хорошего.

– Мне пойти узнать, что случилось? – спросила Агнета пересохшими губами.

Я покачала головой.

– Отправь Кассандру.

Прозвучало хладнокровно, словно меж служанок у меня есть любимицы, а есть те, кем можно пожертвовать (кстати, так и есть). Но Агнета – с севера, она даже не гречанка, чужачка здесь поболее меня. Кассандра же – знакомая всем афинянка, с туповатым мужем-афинянином и по меньшей мере двумя детьми, которых я ни разу не видела. А еще у нее несколько высокородных любовников-афинян. В разграбляемом городе любой женщине грозит опасность, но у Кассандры есть мужчины, которые могут ее защитить.

Отослав Кассандру, чье горячее воодушевление выдавало отсутствие опыта, мы с Агнетой подошли к огромному, выходившему на море открытому окну. Легкий ветерок ерошил волосы, свежий воздух пах морем. Создавалась иллюзия, будто все в мире идеально. Но нас не одурачить. Мы видели, что вдалеке медленно плывет корабль. У скалы на берегу собралась толпа. Мое сердце сжалось, словно стиснутое ледяной ладонью. В комнату влетела Кассандра.

– Эгей! – закричала она.

Я кивнула ей: продолжай.

– Он покончил с собой, прыгнув со скалы.

Я молча взирала на нее. Мужчину мне не было жалко – во всяком случае, я себя в этом убеждала, – но все, чего я так усердно добивалась с самого приезда в Афины, теперь ускользало сквозь пальцы.

– Из-за чего? – выдавила я.

Виноват вестник. Мне следовало остаться.

– Из-за сына, Тесея. – Кассандра напыжилась от важности сообщения. – Тесей мертв.

Она несла какую-то чушь про белые паруса, которые означали бы, что принц жив, а корабль пришел с черными парусами – значит, принц убит. Мы развернулись к приближающемуся кораблю с трепещущими на ветру черными парусами.

– Но, – стала я рассуждать вслух, – корабль еще даже не причалил. Эгей не захотел подождать и услышать, как погиб его сын?

Мне вспомнился принц Тесей, взгляд его холодных серых глаз: оценивающий и видящий насквозь.

Говорят, нет дурака глупее старика. В то время как Эгей гордился тем, что не потерял голову ни от одной из женщин, согревавших его постель, коих было великое множество, перед своим предполагаемым наследником он стелился как мальчишка перед первой возлюбленной. Мы с Тесеем ровесники, но Эгей всегда обращался к нему «мой мальчик». Сына же Тесея, Ипполита, еще и в самом деле мальчишку – во всяком случае, юношу, – он называл «мой внук». По-моему, и то и другое казалось сомнительным, но я держала свое мнение при себе. Видела, с какой легкостью Эгей распрощался со своими старшими советниками ради «мальчика».

Ни одна из служанок не ответила на мой вопрос – и правильно, ведь я обращалась не к ним, да и их ответ ничуть не прояснил бы ситуации. Мы молча наблюдали за тем, как причалил корабль и на берег спустились его пассажиры.

Я прижалась ладонями к колонне у окна, но с вопросом меня опередила Агнета:

– Кассандра, – сказала она дрожащим голосом, – ты же сказала, его убили.

– Сказала, что слышала, – ответила та и упрямо добавила: – Паруса черные.

Спорить мы с ней не стали, но ни одна из нас не сомневалась, что шагающий по берегу высокий стройный мужчина – не кто иной, как принц Тесей, вернувшийся с Крита и, похоже, восставший из мертвых.

С корабля начали сходить потрепанные юные афиняне, которых Тесей брал с собой на Крит.

Я отошла от окна, потеряв к происходящему интерес, и тут Кассандра воскликнула:

– Кто это?

На берег осторожно ступила девушка – судя по искусно уложенным волосам, не афинянка. Ей пыталась помочь женщина постарше, но девушка сбросила ее руку.

– Невеста Тесея, – презрительно ответила я.

– Нет, – возразила Агнета. – Она годится ему в дочери. Наверное, он привез ее Ипполиту.

– Сомневаюсь, – хихикнула Кассандра. – А если так, то он зря потратился.

Я позволила себе улыбнуться. Когда меня представляли Ипполиту, он заявил, что поклоняется Артемиде, а потому мне его «всем вот этим» – он демонстративно ткнул пальцем в мою грудь – не завлечь. Будто бы я стала тратить время и силы на такого юнца, как он, когда власть надо искать совсем в другом месте.

– И все же она невеста Тесея, – повторила я уверенно, рассматривая девушку. Бледная кожа, светлый цвет волос, редкий здесь, на юге. – Более того, я могу назвать ее имя. Это моя двоюродная сестра Федра, принцесса Крита.

Кассандра в благоговении потеряла дар речи. У меня, внучки бога солнца, полно «двоюродных братьев и сестер». Как правило, это дети и внуки женщин, желавших возвыситься среди очередных пассий Зевса или Посейдона. А вот Федра действительно была моей родственницей. Наши матери – родные сестры, и бабушка по материнской линии – общая для обеих.

С вновь пробудившимся любопытством я вместе со служанками наблюдала за бредущей во дворец процессией. Тесей, получивший известие о смерти отца, шел впереди, колотя себя в грудь, крича и мучительно стеная. Возможно, он искренне горевал, не знаю. Я думала, что знала Эгея, но покинула его, дав покончить с собой.

Трибуты окружили Тесея. Юные и энергичные, они выглядели уставшими, истощенными и нуждавшимися в горячей ванне. А в самой середине, бледная и шокированная больше других, шла критская принцесса, новоиспеченная невеста Тесея.

Хоть и двоюродные сестры, внешне мы очень разнимся. Она маленькая и светловолосая, с нежной кожей, которую чуть тронь – и останутся синяки. Я высокая и темноволосая, со смуглой оливковой кожей. Синие глаза Федры придают ей невинный вид. Я слышала, ее мать очень похожа на мою, а старшая сестра Федры пошла в мать и слывет красавицей. Видно, эта девочка пошла в отца. Обычно девушек, перенявших внешность у отцов, жалеют из-за их мужиковатых скул и волевых подбородков. Но у Федры лицо мягкое и женственное. Она похожа на испуганную пташку. Такие девочки у мужчин – во всяком случае, определенного типа – вызывают желание заботиться о них и создать с ними уютное маленькое гнездышко. А вот красотой она точно не прославится.

Они проделывали свой скорбный утомительный путь ко дворцу, не предполагая, что я наблюдаю за каждым их шагом. Тесей не обращал внимания на свою невесту, а она, опустив взор, не обращала внимания ни на кого вокруг. Она тоскует по Криту или в пути узнала что-то о своем так называемом героическом муже? О том, скольких женщин он похитил, или о сыне, чью мать обесчестил, – о сыне, который, вероятно, ее ровесник?

Я измучилась той ночью, пытаясь решить, как лучше поступить: прийти к Тесею, уповая на его милость, или избегать с ним встреч в надежде остаться незамеченной и сбежать. Последнее в других дворцах было бы невозможно, но в Афинах царит вечная неразбериха. Мои личные покои расположены вдали от главных коридоров и имеют выход в маленький дворик, который я использую для омовений. И у меня всего две служанки, Агнета и Кассандра. Можно выдумать историю, что они готовят мои комнаты для следующих гостей. Благодаря творящемуся на кухнях хаосу служанки незаметно и без труда достанут мне еды. И все же это риск, ведь Тесей может оказаться куда прозорливее своего апатичного отца и меня обнаружат. Тогда Тесей или приговорит меня к смерти как бродяжку и воровку, или вернет в Коринф закованной в цепи.

Уже не первый раз я пожалела о том, что мне не с кем обсудить подобные вопросы. Таких людей просто нет. Даже мой возлюбленный Ясон, когда еще был любим мной, скажем прямо, уступал мне в делах интеллектуальных. Вот там, где требовалась чистая сила, ему не было равных. Возможно, если бы в Афины прибыла другая сестра, похожая на свою мать и меня, я попыталась бы сблизиться с ней. Но эта девочка, с ее пухлыми щечками и вспотевшим лбом, – еще совсем ребенок. Не к ней обращаться за советом.

Я крутилась, ворочалась и, наверное, будила этим Агнету. Будь я уверена, что Тесей станет чтить желания покойного отца и уважать ксению, под защитой которой нахожусь, я бы вверила себя его милости. Но если он придерживается распространенного мнения, что я колдунья, обольстившая его отца, то лучше мне и дальше не попадаться ему на глаза.

Ненавижу подвешенное состояние и терпеть не могу ожидание. Я женщина действия, а не мудрствования. История осудит меня, без сомнения, но историю пишут мужчины. А я не желаю больше оказываться во власти кого-либо из них.

К утру я приняла решение: останусь в своих покоях и буду готовиться к отъезду. Служанки пустят слух, что я, страшась гнева Тесея, тайком сбежала из дворца, а сами будут приносить мне еду и прочие вещи. Нужно только держаться подальше от Тесея. После всего пережитого, уговаривала я себя, неважно, умру или буду жить. И все же, признаюсь, Тесей пугал меня. Есть вещи похуже смерти.

Федра

Не знаю, чего я ожидала. Уж точно не Кносса. В конце концов, Критский дворец – одно из чудес современного мира. Но Афинский дворец… Не буду преувеличивать и говорить, что мы использовали бы его как загон для овец, но скажу, что мы использовали бы его как кров для пастухов.

Голые стены, прилепленные друг к дружке, без росписей. Не покрытый ничем земляной пол. Мебель можно описать одним словом: «примитивная». Никто не вырезал любовно на ней украшений, как это делали кносские мастера-ремесленники. И воняло здесь какой-то козлятиной.

Тесей, наверное, увидел написанное на моем лице отвращение.

– Знаю, ты привыкла к другому, принцесса. Не буду делать вид, что у нас не хуже. И не скажу, что мне тут есть чем гордиться. Но, поверь, к концу моего правления Афинский дворец будет ничуть не хуже Кносского.

В устах другого мужчины это прозвучало бы похвальбой, попыткой сохранить лицо перед несчастной юной невестой. Но Тесей говорил уверенно и спокойно, и его равнодушие ко мне было столь очевидным, что я приняла его слова за простую констатацию факта.

– Это твои покои, – вдруг сказал он, остановившись перед низкой дверью. – А теперь прошу извинить меня, я должен взглянуть на останки отца. Увидимся завтра.

– Ты не вернешься позже? – поразилась я. Родители никогда не проводили ночь врозь.

– Нет, мои покои в противоположной стороне дворцового комплекса. Спокойной ночи, принцесса.

– Царица, – поправила я, сама себе удивившись.

– Прошу прощения? – Тесей обернулся и, кажется, впервые по-настоящему увидел меня – Федру, равную ему женщину, а не девчонку, которую протащил через полмира для удовлетворения своего эго.

– Теперь я царица, а не принцесса. Твой отец мертв, что делает тебя царем. А я твоя жена, что делает меня…

– Царицей, – закончил Тесей. – Ну и ну. Похоже, щеночек умеет кусаться. Спокойной ночи, ваше величество.

Он отвесил мне низкий поклон, развернулся и, посмеиваясь, ушел. Дойдя до конца коридора, расправил плечи и вновь сгорбился, готовясь предстать перед афинянами – образец скорбящего сына и наследника.

Предоставленная самой себе, я открыла дверь и зашла в покои. Надеялась, что их убранство будет лучше большей части дворца, но ошиблась. Мне предоставили одну большую комнату с двумя маленькими смежными. Я во все заглянула, притворила двери и в ужасе опустилась в небольшое кресло. Тут не было уборной.

Кто-то нерешительно постучал.

– Войдите, – разрешила я.

– Госпожа, – Кандакия застыла передо мной, нервно сцепляя и расцепляя ладони.

– Здесь нет туалета, – убитым голосом сказала я. – Как быть?

– Идти в общественный, – ответила служанка. – Как крестьяне.

– Но я не крестьянка. Я царица.

– Но царица чего? – заметила она, и мне на мгновение почудилось, что рядом со мной мама. Щеки Кандакии вспыхнули. – Прошу прощения за вольность, ваше величество. Сегодня я уже ничего поделать не могу, кроме как раздобыть какое-нибудь приспособление.

– Приспособление? – подняла я брови. О чем она? Не установит же она водопровод.

Кандакия повторила нервный жест руками и наконец сдалась:

– Ведро, моя госпожа. Так у вас хотя бы будет подобие уединения.

Я воззрилась на нее, пытаясь осознать сказанное. Затем, поняв всю нелепость ситуации, начала смеяться. Немного истерически. Если бы служанка подхватила мой смех, мы бы хохотали до упаду. Но она этого не сделала. Сложив руки на груди, Кандакия терпеливо смотрела на меня, словно это не ситуация смехотворная, а я расшалившийся ребенок, которому приходится потворствовать. По этой причине смех мой оборвался, и я почувствовала себя еще более нелепо, чем раньше.

– Где мы будем спать? – спросила я.

Мы осмотрели комнаты и в одной из смежных нашли кровать среднего размера, а в другой – маленького. В комнате с меньшей кроватью было окно, выходящее на море.

– Можешь спать там, – указала я на комнату побольше.

Кандакия отрицательно мотнула головой.

– Я буду спать здесь, моя госпожа. Так будет уместнее. Кроме того… – Она умолкла, не досказав начатого.

– Кроме того? – побудила я ее продолжить.

– Теперь вы не всегда будете спать одна.

На миг мои мысли странным образом скакнули к сестре, с которой я всю жизнь делила комнату. Но потом я осознала смысл слов Кандакии и залилась краской.

– Ох. – Я отвернулась.

Не ожидала, что это будет так: в крошечных нечищеных комнатушках с грязными стенами, практически в присутствии Кандакии, отделенной от нас хлипкой стеной.

В дверь снова постучали, на сей раз решительнее. Это мужчины принесли наши сундуки. Кандакия вытащила самые необходимые для сна вещи, проводила меня в комнату побольше и, выйдя, закрыла за собой дверь. Я так устала, что просто рухнула в постель. Перед тем как провалилась в сон, мелькнула мысль: завтра нужно сделать в моей комнате алтарь. Мы молимся одним божествам, но мне не хотелось, чтобы мои молитвы услышали афинские жрецы.

Трифон

«Царь умер! Да здравствует царь!» – желали мы здравствовать Тесею, причем вполне искренне. Перспектива иметь царем Ипполита была куда хуже.

Старый Эгей не был ни умным мужчиной, ни мудрым правителем. Он не перетруждал себя управлением царством. Позволил приворожить себя колдунье Медее. И «колдунья» – это еще мягко сказано. Мы все видели, как она жеманничала перед ним и строила ему глазки, хотя он годился ей в отцы. А когда думала, что на нее никто не смотрит, закатывала глаза. Эгей сглупил, приняв ее во дворце. Он был дураком и отвратительным царем. При его правлении Афины уж точно не процветали.

И все же при Эгее мы знали, чего ожидать. Им можно было управлять. Его можно было контролировать. Он был примитивным человеком с примитивными потребностями и желаниями. Не добрый, но и не жестокий из-за врожденной лени. Мы не процветали, а выживали. Впрочем, не будем кривить душой: кое-кто и процветал.

Я понял, что дела плохи, при первом взгляде на Тесея. Если хотите знать мое мнение, хотя высказать его будет изменой, я не верю, что он сын Эгея. Если его мать и сказала ему так, то она солгала. А Эгей к его появлению уже впал в старческое слабоумие. Не имея наследников, он много лет назад всей Аттике заявил, что если женщины родят сына через девять месяцев после его посещения, то тот должен явиться во дворец. За сорок лет не пришел ни один.

Тесею ничего не стоило изображать из себя долгожданного сына и наследника престола. И не просто наследника, а того, кому гарантированно перейдет престол. В Афинах мы живем особняком, сами по себе, и не слышали сказаний о Тесее, хотя и знали, что он друг Геракла и прибывший с ним юноша, Ипполит, – сын царицы амазонок. С последним тоже какая-то темная история. Я попытался разглядеть в Ипполите лучшее, ведь мальчик не в ответе за деяния отца. Обращался к нему пару раз, призывая поучаствовать в организованных для молодежи дебатах. Но, угрюмый и спесивый, Ипполит ясно дал понять, что радость ему приносит лишь верховая езда, и, поскольку мои дни на лошади остались в далеком прошлом, обсуждать нам больше было нечего.

Не знаю, как Тесей объяснил Эгею то, что, повзрослев, не предстал перед ним во дворце, а столько лет бродил по свету. Меня этот момент сильно смущает. Моя вина, что я не стал деликатничать в этом вопросе, а прямо высказал свои сомнения. Возможно, с годами поглупел не только Эгей.

Так или иначе, но Эгей признал Тесея. И тот, став принцем, перво-наперво вознамерился перестать платить дань. Это его решение я принял близко к сердцу, поскольку много лет назад сам лично обговаривал детали трибутской системы с Миносом. Миносом, который по-прежнему царит на Крите. Его советники не обладают такими широкими полномочиями, какими меня наделил Эгей. Однако, заимев от своей жены троих, а то и четверых детей, Минос в итоге оказался в одинаковом с Эгеем положении: без наследника – и нашел выход в том, чтобы принять под свое крыло кукушонка Тесея в качестве мужа единственной оставшейся в живых дочери. Вот так перевернулся мир, просто встал с ног на голову.

Но это я забежал вперед. Как я уже сказал, для начала Тесей решил упразднить систему дани, и Эгей поддержал его план, позабыв о тех холодных зимних днях, когда годы назад афиняне умирали из-за недостатка пищи и топлива. Кутаясь в протертые до дыр меха, мы с Эгеем отправились на Крит, чтобы заключить с Миносом соглашение. Минос предоставлял нам деньги, а мы взамен – девушек и юношей, для которых нет работы в Афинах и которые в случае надобности смогут поднять на Крите мятеж. Минос мне понравился. Перед нашим уходом он отвел меня в сторону.

– Послушай, Трифон, – сказал он мне с улыбкой, по его мнению, дружелюбной, а на самом деле напоминавшей оскал, – при моем дворе всегда найдется место для таких амбициозных молодых мужчин, как ты. – Это, конечно, неприкрытая лесть. Я и тогда уже был немолод.

– Благодарю вас, ваше величество, но я храню верность своему царю, – ответил я что-то в этом духе. В Кносском дворце я выглядел не лучшим образом, но дома, в Афинах, где этого не видел Эгей, носил роскошные и дорогие одежды. От зоркого взгляда Миноса на Крите спрятаться будет негде.

Как бы то ни было, Эгей умолчал обо всем этом, когда Тесей вызвался занять место одного из трибутов. Он был среди них как гнойный палец на руке, от которого страдала вся пятерня. Я бы придумал план получше, но зачем? Я бы послал на Крит юного Ипполита. Пусть рука у него не так тверда и опыта меньше, но боец он хороший. А не вернись он, Тесей заделал бы другого наследника, без – как бы это сказать помягче – недостатков нынешнего. Но моего мнения не спрашивали. Тесей отбыл сам.

И тут я совершил вторую ошибку. Мне не нужно было видеть паруса корабля, чтобы знать, как развернулись события на Крите. У меня свои информаторы. По причине этого я знал, что Тесей победил Минотавра, заткнул за пояс Миноса и возвращался в Афины с критской принцессой под мышкой (хотя тут полученная мной информация была сумбурной, и какое-то время я думал, что Тесей умудрился увезти не одну, а обеих сестер, что все равно не повредило бы его репутации в глазах отца). Но я не хотел, чтобы Эгей знал, какими источниками на Крите я располагаю, поэтому придержал сведения. И в результате услышал, что Эгей бросился со скалы и разбился насмерть, поверив в смерть Тесея.

Говорят, старые мужчины уподобляются старым женщинам, в то время как старые женщины просто становятся старухами. В моем случае это чистая правда. Я заливался слезами из-за мерзавца Эгея, хотя, Зевс знает, Эгей не проронил бы из-за меня ни слезинки. Но хоть кто-то о нем поплачет. Колдунья вряд ли потеряет сон из-за случившегося, а уж Тесей с Ипполитом – и подавно.

* * *

Тесей проявил достаточно уважения. Он в мельчайших подробностях расписал мне и другим советникам свои планы насчет Афин. Впрочем, наше мнение его не интересует и с намеченного курса он не свернет. А мы все настроены категорически против задуманной им «демократии». Власть народа? Тесей что, не видел своих соплеменников? Большая их часть – глупцы и невежды, которых волнуют только они сами и их низменные желания. Они хотят, чтобы ими руководили, говорили, во что верить, какие налоги платить и что они с этого получат. Отдать власть народу – все равно что отдать власть жрецам. Я предупреждал Тесея об этом в те первые дни, когда думал, что он искренне интересуется моим мнением. Позже, осознав ситуацию, я просто улыбался и вежливо кивал. Мы с ним вообще крайне вежливы друг с другом, Тесей и я.

В утро моей первой встречи с критской принцессой я предавался мечтам о том, чтобы покинуть дворец и удалиться из города в свой сельский дом, где над холмами горят закаты. Помешивал ложечкой мед на фоне гвалта за спиной: юноши забавлялись какой-то игрой, в которой были задействованы ножи и стол. Лезвия вновь и вновь входили в дерево, парни радостно или насмешливо кричали, а у меня от этого раскалывалась голова. Я хотел бы потешить себя надеждой, что, будь Эгей жив, они вели бы себя скромнее, но это не так. Дворец превратился в медвежью яму, где главным медведем был Ипполит. Дружки скандировали его имя, били себя кулаками в грудь либо по столу, а потом вдруг резко заткнулись. Я заинтересованно поднял взгляд. Наверное, Тесей зашел в зал, ведь только он мог обуздать молодняк. Хотя я не понимал, зачем ему это, пока не увидел принцессу.

Принцесса. Очень красивая, с огромными синими глазами и белоснежной кожей. Она оглядывала зал, и на ее лице отчетливо читался испуг. Принцесса была единственной девушкой в зале. На губах рядом стоявшего Тесея играла легкая улыбка. От него она поддержки не дождется. Зачем он привел ее сюда? Даже Эгею хватало ума держать Медею в своих покоях, а она не была ему женой.

– Ипполит, – позвал Тесей. – Хочу представить тебя своему сыну, – сказал он принцессе.

Я попытался взглянуть на привычный мне зал глазами прибывшей девушки. С полсотни мужчин сидят на поставленных рядами скамьях перед столами с едой. Одежда их разнится: от простых хитонов до полного обмундирования. И все они в открытую пялятся на принцессу. Ножи застыли в воздухе с подцепленными кусками мяса, в которые должны были вонзиться зубы. Два парня замерли посреди противоборства на руках и не знали, расцеплять ладони или нет.

Тесей повел бедняжку принцессу в угол зала – ну, по крайней мере, он собирался ее знакомить не с теми, кто боролся на руках, а с Ипполитом. Высокий и стройный, тот стоял, прислонившись к стене. От Тесея парень перенял четко выраженные скулы и кривизну губ. Однако ярко-синие глаза добавляли его лицу привлекательности, чего был лишен Тесей, и телосложением он был поизящнее.

– Моя госпожа, позволь представить моего сына, Ипполита.

Федра качнула головой.

– Рада познакомиться с тобой, Ипполит.

Мальчишка фыркнул, приподняв губу в деланом отвращении, однако полуоскал не испортил его красивого лица.

– Госпожа, – протянул он, – и я рад знакомству…

Тесей опустил ладонь на плечо сына и мягко сказал:

– Ипполит, Федра – моя жена.

– Тогда тебе не повезло, – отозвался тот.

Федра ахнула, и несколько парней засмеялись. Один из тех, кто боролся на руках, даже заржал как конь.

– О, лично против вас я ничего не имею, госпожа, – распахнул свои синие глаза Ипполит и манерно отвесил ей учтивый поклон. – Уверен, вы само очарование. Я не поддерживаю институт брака как таковой.

– В самом деле? – голос Федры слегка подрагивал.

– Боюсь, после смерти матери Ипполита мы слишком долго пробыли вдвоем, – проговорил Тесей, не убирая ладони с плеча сына. – И, как ты знаешь, лишь недавно прибыли ко двору. Возможно, его манеры еще немного грубы.

Федра молчала, и никто не приходил ей на помощь. Наконец она выдавила:

– Почему ты против брака? Вскоре ты и сам достигнешь брачного возраста.

– Как и моя мать, я поклялся служить богине Артемиде, – важно заявил Ипполит.

– Богине-девственнице?

– Именно. Но не только. Она к тому же богиня охоты и природы. Покровительница целомудрия и всего живого и прекрасного на земле.

Атмосфера в помещении странным образом изменилась. Казалось, в зале, полном мужчин, с Тесеем, не убиравшим ладони с плеча сына, остались только двое: Федра и Ипполит.

– Возможно, с возрастом ты переменишь свое мнение, – заметила Федра, хотя у самой личико было совсем юное, – и найдешь в своем сердце место и для Афродиты.

– Афродиты? Богини плотских утех? Пф-ф-ф! – Ипполит грохнул кулаком по столу.

Мужчины вокруг поддержали его одобрительными криками.

– Мы живем охотой, не так ли, друзья? – воззвал он к ним.

– Охотой! – громогласно подхватили они и вторили этому крику несколько раз так, что аж стены тряслись.

– Достаточно! – осадил всех Тесей. – Охота – это прекрасно, но Федра права. Она напоминает вам, что есть и другие боги, которым нужно служить. Например, Афине, покровительнице нашего чудесного города. Нет, Ипполит, – Тесей поднял палец, останавливая сына, уже открывшего рот для возражений, – я не потерплю ни слова против Афины. Нам необходимы ее мудрость и ее мощь, дабы Афины достигли того величия, которого заслуживают. Ты не видел Крит, иначе знал бы, насколько мы отстаем. Быть может, однажды царица Федра опишет тебе свой великолепный город-государство. Пока же я вижу, что принесли ее завтрак, а меня ждут дела.

Тесей поклонился и совершил, наверное, самый неблагородный поступок со времен похищения матери Ипполита – покинул зал.

Федра озиралась, застыв на месте. Подле нее стояла служанка с маленькой чашей йогурта. Принцессе следовало бы сесть рядом с принцем, ее пасынком, но она не двигалась.

Я подумал, что привести сюда девушку для знакомства с таким грубияном было глупостью, но меня очень удивила реакция Ипполита. Он смотрел на Федру расширившимися глазами и, похоже, вспотел. Не знай я его хорошо, решил бы, что он очарован ею. Интересный поворот.

Ипполит неохотно повернулся к принцессе спиной. Она отпрянула, испытывая явное отвращение. Воспользовавшись выпавшей возможностью, я ногой подвинул свободный стул рядом с собой. Почувствовав во мне дружелюбный настрой, Федра подошла и села. Служанка с йогуртом последовала за ней.

Поначалу мы говорили с принцессой о мелочах: о ее путешествии в Афины и о солнце, обласкивавшем город с ее приезда. Но постепенно наш разговор повернул к Эгею.

– Вы служили у него советником, так ведь? – спросила принцесса. – Он хорошо правил?

– Ах, моя госпожа, он правил как никто другой, – ответил я, наклонившись к ней. И не солгал. Я превозносил достоинства Эгея, рассказывая о выигранных им битвах, о его удивительной доброте к людям, о мудрости, проявлявшейся на суде.

Я позволил слезам увлажнить глаза и знаю, что Федра это заметила.

– Вы сказали об Эгее столько добрых слов. Мне жаль, что я его не знала.

– Благодарю вас, ваше величество. Он был хорошим царем. Возможно, не таким амбициозным, как некоторые, но хорошим правителем для нас, его людей.

– Надеюсь, о моем отце, царе Миносе, старшее поколение будет отзываться так же, – серьезно сказала принцесса. Ее глаза наполнились слезами.

Чудесно. Я на короткое мгновение накрыл ее ладонь своей и тут же отнял: моя грубая кожа казалась неуместной возле ее бледной пухленькой ладошки. Этот жест должен был восприняться как отеческий, а не как поползновения влюбленного старика.

Мы вернулись к светской беседе. Я попытался обсудить с Федрой ее дом, Крит и нового царя Афин, но она была слишком хорошо воспитана. И все же я подметил любопытную деталь: когда разговор зашел о Тесее, принцессу переполнил гнев. Сомневаюсь, что Тесей осознаёт, какое чувство в ней вызывает: глаза застит ее молочная кожа и потупленный взгляд. Тем не менее под спокойной внешней оболочкой таится истовая ненависть.

Когда я завел речь о Тесее, глаза принцессы сузились до щелок, ноздри затрепетали, а на щеках разгорелся румянец. Что ее злит? Его отношение к ней? То, что он увез ее из дома или что водворил сюда, не оказав должного уважения, приличествующего жене? Думаю, дело не только в этом. На Крите что-то произошло, нечто существенное. Я решил не только обратиться за информацией к своим осведомителям, но и завоевать доверие принцессы. В конце концов, враг моего врага – мой друг.