Текст книги "Поражение Федры"

Трифон

Тесей уехал уже несколько месяцев назад, забрав с собой Пирифоя – единственного оставшегося в Афинах мужчину с головой на плечах. Мы и представить себе не могли, какие хаос и беззаконие за этим последуют. Дворец превратился в цирк. Один из юнцов проехался на лошади по главным коридорам, и от оставшейся после этого вони не избавиться никакой уборкой. Другой, дабы не отставать от дружка, выменял на что-то у разносчика дикую обезьянку. Пару дней она была всеобщей любимицей, потом надоела и теперь бродит по коридорам, таскает еду и огрызается на всех, кто попадается ей на пути. Стало обычным делом спотыкаться о пьяных, громко храпящих мужчин: они спят где попало, всегда с кубком вина и в луже мочи. Самые здравомыслящие из нас стараются не покидать своих комнат.

Время от времени я выхожу прогуляться – как правило, днем, когда худшие возмутители спокойствия или еще спят после бурной ночи, или прочесывают верхом лес в поисках мифических чудовищ. Ипполит объявил испытание: найти лошадь с торчащим во лбу рогом или чем-то вроде того. Видно, вдохновился приездом своего крестного, Геракла. Ну хоть в неприятности не лезет.

Мои соглядатаи продолжают собирать информацию: в Афинах и за их пределами. Так что я знаю, что путешествие Тесея успешно и далеко от провала, на что втайне надеются недостойные мужи. Мне эти новости приятны, ведь, несмотря на все мои недостатки (коих у меня полно, и я это признаю), Афины у меня всегда в приоритете. Служба царю сделала меня богатым, но я никогда не подвергал свой народ опасности. Именно поэтому я с глубочайшим удовлетворением слушал донесения о том, как нищие цари один за другим соглашаются с тем, что их положение лишь укрепится, если они откажутся от титула и вступят в совет, который будет править новой, объединенной вокруг Афин Аттикой. Описания Тесеем Крита в связи с этим выглядели крайне убедительно, и меня удивляло, почему Тесей не подумал взять с собой саму критскую принцессу.

На самом деле он не только не взял ее с собой, но и, похоже, не подумал о том, каково ей будет остаться одной во дворце. Поразмышляв над этим, я даже подумывал предложить ей пожить в одном из моих сельских домов, пока не вернется Тесей и не восстановится мир. Но я быстро отмел эту мысль. Пока принцесса не высовывает носа из своих покоев, опасность ей не грозит. Так что нет причин впускать чужаков в мою частную жизнь.

В слухи о тайной связи между Федрой и Ипполитом я не верил. Юноша излишне привязан к своему коню. Но, что важнее, я внимательно наблюдал за их беседами и не видел ни единого признака влечения с ее стороны. Да, Федра мило краснела, когда Ипполит заговаривал с ней, но он всего лишь мальчишка, а она его мачеха.

Бремя же насмешек и поддразниваний несет на себе Ипполит, в основном от дурачья, которое зовет своими друзьями. Он тщетно отнекивается, продолжая выражать свою приверженность богине Артемиде. Те стоят на своем: принцесса Федра украла его сердце, а вместе с ним и целомудрие Ипполита.

Так случилось, что однажды я находился в обеденном зале, как раз когда молодые люди завели один из подобных разговоров.

Начал его Резус, шумный мускулистый парень и сын моего давнего друга. Его язык заплетался от количество выпитого за полдня алкоголя. Он поднял свой кубок и закричал безотчетно громко:

– Ипполит просит вас поднять тост за царицу Федру!

– За царицу Федру! – вторили ему не только за его столом, но и за соседними.

Ипполит угрюмо нахмурился.

– Я ничего подобного не просил, и вы это знаете.

Перед ним стоял кубок с вином, но голос его не дрожал, как и рука, поднятая с кубком к губам. Меня это не удивляло. Ипполит обожал спорт, а не выпивку. Он не совершит ничего такого, что неблагоприятно скажется на его увлечении, даже в отсутствие отца.

– Так ты что, не пожелаешь даме крепкого здоровья, а ее муженьку – здоровья похуже? – Резус вскочил на ноги и сам пожалел об этом: его сильно качало.

– Ее муж – мой отец, остолоп. – Ипполит воткнул в столешницу нож.

Будь Резус трезвее, он бы на этом остановился.

– Он достаточно стар, чтобы быть и ее отцом. Нацепишь на голову рога, когда ляжешь с ней? Я слышал, критских женщин возбуждают быки.

– Я не лягу с ней, – свел брови Ипполит. – Я поклялся… – начал он, но его прервал Резус.

– Да брось, Ип… Ипп… Дружище, неужели ты серьезно относишься ко всей этой артемидовой чуши?

Даже я не сдержался и с откровенным интересом уставился на Ипполита. Что он ответит?

– О какой чуши ты говоришь? – Голос ледяной, ладонь стиснула рукоять ножа.

– Это нормально – не трогать женщин, пока ты юн. Но мужчины должны спать с женщинами. Настоящие мужчины – спят.

Нож так молниеносно вспорол воздух, что никто из нас не увидел его движения, пока он не вошел в плечо Резуса. Парень пошатнулся, побледнел. Туника быстро пропитывалась красным.

– Я устал от твоей болтовни, – сказал Ипполит, поднялся и покинул зал.

Содрогнувшись, я проводил его взглядом.

Резус, пошатываясь, тоже вышел из зала при помощи нескольких друзей. Случившееся заставило меня призадуматься. В воздухе отчетливо пахло опасностью, чего не было раньше. Поспешил бы Тесей с возвращением.

Агнета

Напряжение, повисшее в воздухе Афинского дворца, сдавливало грудь и не давало дышать. Мы давно уже злоупотребили чужим гостеприимством, хотя нам, в общем-то, с самого начала были не рады. Я пыталась составить план отбытия, говорила с людьми, которые могли взять нас на борт и знали, двери каких дворцов открыты изгнанникам.

Но что толку, если Медея отказывается уезжать? Думает, обдурила нас своими смелыми поступками: слежкой за Тесеем, противостоянием с принцессой. Она просто добивается того, чтобы кто-то ее остановил, положил всему конец. Но как тогда поступить нам? Впрочем, Кассандра, полагаю, вернется к мужу. А что делать мне? Во дворце стало опасно. Я думала, виной тому приезд критской принцессы, но он лишь стечение обстоятельств. Опасность принес ставший царем Тесей, бросивший всех на милость Ипполита.

Мне казалось, на улице станет легче дышать, но климат Греции слишком жарок для тех, у кого такая светлая кожа, как у меня, поэтому я побрела в тень деревьев, окаймлявших дворец. Я так и не привыкла жить во дворцах, где все лезут друг на друга, а замки на дверях едва ли защищают обитателей от рыщущих по коридорам хищников. Мы жили в домах, каждая семья под защитой собственных стен, а вокруг – лес. Здесь, среди деревьев, слабый аромат лесной подстилки под ногами и лиственный полог над головой приносят пусть и смутные, но воспоминания о доме.

Я была маленькой, когда Ясон меня увез, – девочкой, не успевшей вовремя спрятаться. И знаю, что случается с девушками, неосторожно заснувшими в лесу. Этой ошибки я не повторю.

* * *

Дождь моросил так тихо, что казалось, будто это воздух сочится влагой. Охотники бросили погоню за добычей в лесу и теперь охотились за женщинами. Дворец полнился слезами и печалью. Я больше не могла это выносить. Пришлось уйти, несмотря на риск простудиться или заболеть на холоде и в сырости.

Когда я покинула дворец, сознание слегка прояснилось. Солнце скрывалось за облаками. Волосы и лицо стали влажными от мороси, земля под ногами превращалась в жидкое месиво. И тут я увидела, что один охотник не испугался непогоды, он выезжал на лошади из-за деревьев. Греки говорят о кентаврах, полумужчинах-полуконях, а по-моему, эта куча двигающихся конечностей напоминает паука.

Всадник приближался, и я обхватила себя руками в бесплодной попытке защититься от того, чем эта встреча может мне грозить. Ноги словно вросли в землю. Я бы бросилась прочь, но знала, что лишь поскользнусь и рухну в земляную хлябь.

А потом я заметила еще одну девушку, принцессу Федру, глупо застывшую между мной и всадником и даже не пытавшуюся укрыться. Взгляд всадника упал на нее, и он вскинулся, напрягся, точно увидел призовую лань или легендарного единорога. Мокрая туника облепила бедра принцессы, светлые волосы разметались по плечам. Она походила на греческую богиню Афродиту, изображенную на картине из Коринфского дворца. Или, если углубиться в прошлое – туда, куда я по возможности не хотела бы вернуться, – мою собственную богиню Фрейю[8]8
  Древнескандинавская богиня красоты, любви и войны.


[Закрыть]. Богиню секса и смерти.

Всадник спешился и бережно привязал лошадь к дереву. Если у меня и были сомнения в его личности, они мгновенно развеялись при звуке его голоса.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Ипполит.

– Гуляю, – спокойно ответила Федра.

Я стояла как вкопанная, словно обращенная в дерево каким-то греческим богом. Но если бы могла – бежала бы без оглядки, и это притом что Ипполита интересовала не я.

Принц придвинулся к Федре, заставив ее отступить. Обернувшись, она обнаружила, что за ее спиной дерево и уйти она сможет, лишь оттолкнув Ипполита.

– Не дергайся, принцесса. – Он стиснул ладонью ее плечо.

– Отпусти, – возмутилась принцесса.

Она все еще не осознает опасности, изумилась я. Ей почти двадцать, а она не понимает, что ее ждет. Как такое возможно?

– Ты столько времени наблюдала за мной издалека. Не хочешь рассмотреть вблизи? – поинтересовался Ипполит мерзким, неприятным голосом.

Принцесса озиралась, но что я могла поделать? Если подойду, пострадаем мы обе.

– Я сказала: отпусти! – потребовала Федра и уже громче добавила: – Я твоя царица. Убери свои руки.

– Не выделывайся, здесь тебя никто не услышит. – Ипполит оплел пальцами ее горло, но не сдавил.

– Твой отец велел тебе приглядеть за мной. – Федра испугалась. К сожалению, слишком поздно.

Он убьет ее прямо на моих глазах? Почему я не в силах пошевелиться? Нужно бежать за помощью. Но кто ей сейчас поможет?

– Велел. И я пригляжу.

Федра плюнула в него.

Ипполит вытер лицо ладонью и ошеломленно уставился на свои пальцы. Затем перевел взгляд на принцессу – пойманную в руке бабочку.

– Ты спятила? – с некоторым удивлением спросил он.

Вот тогда она отчаянно забилась. Одной рукой держа ее за шею, другую Ипполит неспешно, осторожно поднял. Размял пальцы, сжал ладонь в кулак и впечатал его в лицо Федры. Я вскрикнула и тут же закрыла рот руками. Но они не услышали меня, не замечая ничего вокруг.

– Ты должна вызывать у меня отвращение. И большую часть времени вызываешь. Все ваше племя. Ты зовешь себя внучкой Гелиоса? – Ипполит не кричал, хотя принцесса что есть мочи пыталась вырваться из его хватки. Он говорил почти непринужденно, напоминая льва, играющего с мышью, и не обращал внимания на попытки Федры оттолкнуть его, вцепиться в лицо, расцарапать руки. Принц возвел взгляд к небесам. – Посмотри на свою внучку, Гелиос. Посмотри на ее нечестивую плоть, которой она соблазняла меня, которой она дразнила меня… будто я ее жалкая игрушка.

Продолжая говорить, Ипполит повалил Федру на влажную землю и разодрал ее хитон. Продолжая говорить, он шарил грязными руками по ее груди, животу и ниже.

– Я всю жизнь терпел женщин и их соблазны. Куда ни пойди – везде вы, и нет от вас покоя. А ты худшая из всех. Даже хуже матери своей, любительницы животных. Да, я все знаю. Все знают. Ты этого хотела? Стоило это того? Теперь остановишься?

Он поднял свою огромную ручищу и вбил голову Федры в грязь. Я позабыла, как дышать.

Ипполит приблизил лицо к лицу Федры и сказал так тихо, что я еле расслышала:

– Как твоя порченая мать могла лечь с животным? Ты тоже наполовину животное? Потому у вас вечная течка?

Его конь паниковал, вставал на дыбы и силился освободиться от завязанных в узел поводьев. Испуганное ржание неслось по лесу, заглушая слова принца и принцессы.

– Это ложь, – выдавила Федра. – Моя мама не ложилась с быком, как не ложилась с ним и твоя.

– Я умею укрощать быков, – прошипел Ипполит. – Отец научил.

Два кулака обрушились на лицо принцессы, и она обмякла в грязи.

* * *

После, кажется, обмер весь лес. Смолкли птицы, не шуршали мыши. Измученный конь перестал пытаться убежать и лишь жалобно ржал, перебирая копытами. Ипполит поднялся и отошел. Во всяком случае, это не продлилось долго. Принцесса осталась лежать на земле. Умерла?

Ипполит вдруг согнулся и завыл. Он выл так, будто это его насиловали и били. Выл так, будто его раздирала невыносимая боль.

– О боги! – кричал Ипполит, согнувшись пополам и обхватив голову руками. – Я давал клятву. Я поклялся служить Артемиде. О, моя священная богиня, прости! Это она виновата, не я. Она искушала меня. Она бросилась в мои объятия. Прости меня, богиня, прости за слабость.

Он запахнул тунику, отвязал коня и, шатаясь, пошел ко дворцу, продолжая стенать и взывать к Артемиде. Я не особенно разбираюсь в греческих богах, но не представляю, как защитница женщин Артемида может принять его сторону, видя лежащее на земле тело обнаженной девушки. Впрочем, боги непредсказуемы.

Федра застонала, шевельнув рукой. Жива! Оцепенение вмиг отпустило меня, и я кинулась помочь ей, соскальзывая ногами во вмятины, что оставили копыта коня в рыхлой и влажной земле. Я направляла и поддерживала принцессу, которая, с трудом переставляя ноги, шла во дворец – место, не являющееся убежищем ни для одной из нас. Но больше ей пойти было некуда.

Ночной хор

Я убираю в комнатах Резуса. Он сказал, что принц Ипполит возлег с царицей Федрой.

Ипполит? Разве он не давал клятву Артемиде?

Она замужем за его отцом!

Я знала! Видела, какими глазами он смотрит на нее.

Резус говорит, Федра соблазнила Ипполита и отдалась ему прямо в лесу. Говорит, в исступлении она даже не дотерпела до дворца. Тесей слишком долго не возвращается.

Он и до отъезда не заглядывал в ее покои!

Но…

Андрос говорит то же самое. Говорит, что критские женщины все такие.

Но…

Федра

Когда все закончилось, мое тело раздирала боль. Рядом раздавались громкие прерывистые всхлипы. Перед глазами прояснилось, и я осознала: рыдания вырываются из моей собственной груди. Болело все, даже внутри.

Я понимала, что должна встать, но на это не хватало ни физических, ни душевных сил. А потом появилась девушка. Судя по ее одежде, служанка, но раньше я ее не видела. Светлая, просто невероятно светлая, даже в сравнении со мной, с почти прозрачной кожей. Богиня? Не произнеся ни слова, она помогла мне подняться на ноги и обхватила меня рукой. Под слоем грязи и прилипшей зелени было невозможно понять, идет ли у меня кровь. Мне казалось, что идет. Возможно, я умру. Я обратила взор в затянутое тучами небо. Мой небесный дед не спешил ко мне на помощь.

Накатила тошнота, и меня вырвало у ближайшего куста. Никто не касался меня так. Я и помыслить не могла, что кто-то попытается это сделать. Мне представилась прежняя я: счастливая и невинная, радующаяся встрече с Ипполитом. Радующаяся! Хотелось оплакать ее, а потом вспомнилось, что она – это я, и, выходит, оплакивать я буду себя. Когда рвотные позывы прекратились, я ощутила в затылке пульсирующую боль.

По крайней мере, я еще жива.

От страха столкнуться во дворце с Ипполитом подкашивались ноги, но служанка помогала мне делать один шаг за другим.

Подобно прыгунье через быков, я полагала, что мне ничто не грозит. Я ошибалась. Она вошла в мои покои такой уверенной, такой полной жизни. Жаль, я не помню ее имени. Прыгунья напоролась на рога быка, которому доверяла. Я напоролась… Разум отринул эту мысль. Боги не вмешались, но почему я ждала другого? Они сами берут желаемое. Аид и Персефона. Аполлон и Леда. Зевс и моя бабушка Европа.

Мысли о богах напомнили: Ипполит – мой пасынок. Меня оставили на его попечение. Произошедшее – более чем изнасилование. Это полное попрание родственных связей и законов гостеприимства. Помню, как Тесей заявил моей маме о ксении, зная, что благодаря той его не прирежут ночью в постели. Здесь же я находилась под защитой ксении, а Ипполит ее преступил. Нутро скрутил новый рвотный позыв, и моя помощница покрепче обхватила меня.

Я думала, боги привели меня сюда, чтобы я засвидетельствовала наказание Тесея. А что, если моя роль в возмездии значимее, больше? Возможно ли, что мое тело – инструмент, коим свершится расправа? Не оставят же боги зверство Ипполита безнаказанным? Сказители любят петь о том, как божества осыпают нечестивых бедами и несчастьями.

Царь по имени Ликург пытался взять силой собственную мать. Боги наслали на него безумие, в порыве которого он принял своего сына за виноградную лозу и зарубил его топором. Перед глазами встал терзающий мое тело Ипполит. Боги вынудят его убить Тесея или погибнет сам Ипполит, чтобы Тесея до конца его жизни мучила боль от потери сына? Эти мысли почти остановили душащие, разрывающие меня на части рыдания, что грозили придавить меня к земле и оставить на ней обессиленной и недвижимой. Представляя картины сокрушения Тесея и Ипполита, я с каждым шагом выпрямлялась, но потом меня прострелило болью. Она волнами расходилась по телу, и я вновь изнеможенно скрючилась.

Мы добрели до дворца, и я остановилась у ворот. Ноги не держали меня, и я покачивалась. Я дошла досюда, но идти дальше не хватало духу. Меня потянула вперед служанка, чья тонкая рука оказалась неожиданно крепкой. Прохромав в ворота, я завертела головой. От страха перехватывало дыхание.

Никого в тусклом свете. Видно, все трапезничали. Сердце, успокаиваясь, замедляло биение. Мне сейчас не до еды, но вряд ли случившееся отбило аппетит у Ипполита. Хуже того, подумалось мне, и поперек горла встал ком, принц, должно быть, в эту самую минуту рассказывает друзьям о своем успехе.

Я всхлипнула, и по щекам вновь потекли горячие слезы беспомощности. Мы медленно продвигались по коридорам. Когда я, пошатываясь, вошла в свои покои, где меня ждала Кандакия, моя помощница выпустила меня из своих рук.

Кандакия

После надругательства Федра несколько недель не покидала свои покои. Не зная, что сказать, я молчала. Принцесса не заслуживала подобного кошмара, но как поговорить с ней о том, что она пережила? Я никогда не была с мужчиной.

Мне стало понятно, что произошло, как только Федра вошла в комнату нетвердой походкой: в разорванной одежде, окровавленная, с налипшей на волосы грязью. Я отвела ее в спальню и осторожно опустила на постель. Она пыталась что-то сказать, но я покачала головой и, держа ее за руку, успокаивающе погладила по голове. Я искупала и одела ее, затем свернула комом испорченную одежду, чтобы при первой же возможности бросить в огонь. Ни за что не оставлю принцессе такое напоминание.

Федра совершенно не походила на свою мать, и все же мне казалось, будто я провалилась в прошлое – в те давнишние дни, когда вымывала после родов ноги царицы Пасифаи, вытирала пот с ее лба, обтирала младенчиков-мальчиков и передавала ей. Но в этот раз женщину травмировали не роды, а мужское насилие. И бережным уходом ее не вернуть к жизни. Сердце разрывалось от боли за принцессу и ее мать, что находилась вдали от дочери.

Затворничество не шло Федре на пользу. Я пыталась уговорить ее пройтись немного со мной, хотя бы по коридору. Здесь не столкнешься с Ипполитом, уверяла я, правда не упоминая его имени. Здесь не столкнешься с мужчиной. В эту часть дворца никто не заходит. Принцесса понимала, что я права, но в ответ на мои уговоры замыкалась в себе и, покинув главную комнату, которая стала для нас почти темницей, возвращалась в постель, где вскоре снова начинала дремать.

Такой была наша жизнь добрых два месяца после случившегося. До меня доходили слухи о соблазнении Федрой Ипполита. Я злилась, расстраивалась, но ничего не могла поделать. А еще я тревожилась – не из-за репутации принцессы, а из-за того, чем грозят эти сплетни Федре по приезде царя. Я держала ухо востро, но о возвращении Тесея разговоров не было. Со временем я осознала, что нам это только на благо: я, как и прежде, регулярно стирала простыни и одежду принцессы, но после дня, когда на белье было столько крови, что женщина, потерявшая ее, должна была бы обескроветь, я больше не видела ни единого пятна. Я не знала, как поговорить об этом с Федрой, не знала, понимает ли она, что это значит, и осознает ли, почему ей так сложно не отторгнуть съеденное. Тем не менее я предложила Федре, пока не поздно, обратиться к колдунье Медее, у которой может сыскаться зелье для решения проблемы. В ответ она заперлась в своей спальне – темнице внутри темницы.

Я думала, к нашим покоям никто не приблизится, но ошибалась. Я стала находить под нашей дверью маленькие подношения: букетики полевых цветов, брусочек мыла. Внося их в комнату, я не говорила, от кого подарки, но была уверена, что они от женщины или даже от женщин. Дары от тех, кто понимает, через что прошла принцесса.