Текст книги "Поражение Федры"

Федра помолчала, затем произнесла:

– Не могу объяснить.

– Думаю, ты уже и так достаточно сказала. Но если хочешь, держи свои секреты при себе. – Я притворилась, что сделала глоток тошнотворного вина.

– Тесей – чудовище, – выпалила Федра, дав свободу давно сдерживаемым словам. – И я здесь по божественному плану, дабы засвидетельствовать заслуженную кару Тесея.

– Эта ночь принимает очень странный поворот, – заметила я больше себе, чем своей компаньонке. Кубок Федры уже опустел. Похоже, румянец на ее щеках вызывали не только мысли о чреслах Ипполита. – Мне все равно, что случится с Тесеем. Но позволь напомнить тебе, что ты находишься у него во дворце. Скажешь эти слова не тому человеку – и тебя убьют.

– Обычно я осторожна, – пробормотала Федра, опустив взгляд. – Но боги защитят меня, я в это верю. Тесей не герой, каким его все считают. Он убил моего брата.

– Твоего брата?

– Моего единоутробного брата, Миноса. Тесей говорит, что он был чудовищем, но это не так. Он даже не был вооружен.

– Миноса… Ты имеешь в виду Минотавра?

Федра кивнула.

– Его огромные рога – разве не оружие?

Она отвернулась.

– Ты не понимаешь.

– Не особо. – Хотя, кажется, начинаю понимать. – Выходит, Тесей убил твоего брата и ты прибыла в Афины, чтобы отомстить ему?

– Нет! – возмутилась Федра. – Не отомстить. Увидеть, как его покарают. Убедиться, что боги свершили должное.

Я покачала головой.

– Теология чересчур сложна для меня, царица.

Я встала, чтобы размять ноги, хотя комнатка для этого маловата. Осмотревшись, остановилась взглядом на настенной росписи. Я видела ее несколько недель назад, и с того времени Федра значительно продвинулась.

Сразу видна рука дилетанта. В Коринфе, где я жила с мужем, обитали довольно умелые художники. Никто из них не нарисовал бы подобного: нанесенные хаотичными мазками беспорядочные волны, почему-то не накатывающие на берег. Картина по меньшей мере неестественная. И все же было в ней свое очарование, заметное даже в тусклом свете мерцающего пламени масляной лампы: какая-то необузданная вера.

– Это ты нарисовала? – спросила я, зная ответ.

Федра кивнула.

– Да. Живопись – моя страсть.

– Что ж, ты полна сюрпризов.

Она поморщилась.

– Так почему женщина сказала мудрому царю разделить ребенка? И почему ты убила своих детей?

Я вздохнула.

– Потому что у меня нет твоей веры в богов. Потому что порой женщинам приходится брать дело в свои руки. Если Минотавр – твой брат, почему вы заперли его в лабиринте?

Мой ответ был не особенно вразумительным, но, похоже, удовлетворил принцессу. А вот мой вопрос заставил ее нахмуриться.

– Ты права. Отец сказал, что так будет лучше, а он сын Зевса. Я не знаю… – Федра умолкла, закусив губу. – Тебе известно, что тебя здесь ненавидят? Если Тесей найдет тебя, то убьет.

– Тесея здесь нет, – заявила я с напускной бравадой.

– Почему ты все еще в Афинах? Отчего не сбежала, не вернулась к отцу в надежде на его милость?

Хорошие вопросы. Пытаясь совладать с собой, я пристально рассматривала настенную роспись.

– У меня нет нужды сбегать. А почему ты сама не вернешься к отцу? Теперь, когда увидела афинский двор во всей его красе. О, я забыла. Ты хочешь увидеть, как осуществится возмездие, свершенное не тобой.

– Необязательно меня высмеивать.

Моя дочка в четыре года так же обиделась, когда я посмеялась над ее словами, что Коринф – лучшее место в мире. От воспоминаний сердце всегда пронзает болью, поэтому я редко позволяю себе подобное. Как юной принцессе удается задеть меня за живое?

Пока я размышляла, Федра продолжала говорить:

– Афинский дворец не отличается цивилизованностью, но мне здесь ничто не грозит. Я – царица. Однако переживаю за других женщин. За таких, как ты.

Я в ужасе повернулась к ней.

– Федра, нельзя так думать! Не думай так никогда! Ведь царская кровь не спасет тебя от комара, который запросто присосется к твоей шее.

Она покачала головой. Видно, не поверила мне.

– Тебе так кажется, поскольку ты пошла против богов и саморучно отомстила мужу. Ты без божественной защиты. Меня же боги защитят.

– Дитя, – смогла лишь сказать я в ответ.

Федра обиженно надула губки.

– Думаю, тебе пора уходить, – поднялась она.

– В самом деле, – кивнула я. – Спокойной ночи, царица. – У двери, не удержавшись, я обернулась: – Я не творила ничего из мести. По крайней мере, на этот счет моя совесть чиста.

Я выскользнула за дверь, не дав ей возможности оправиться от удивления и засыпать меня вопросами. Хотелось прямо в коридоре опуститься на пол и расплакаться. Хотелось рыдать, бить себя в грудь и выть, пока боги не услышат меня и не вернут в мои объятия любимых детей. Хотелось с высоко поднятой головой пройтись мимо всех насмешников, подобных Гераклу и Тесею, плюнуть им в лицо и сказать, что они ничего не знают и не понимают, они не матери. Пусть гнуть железо им и по силам, но вынести мою боль им невмочь.

Разумеется, ничего из желаемого я не сделала. Натянула низко капюшон и вернулась в безопасность своих комнат, где помимо прочего сорвалась на Кассандру и велела Агнете налить мне вина получше.

Ночной хор

Мы живем во мраке. Кто ж знал, что порядок сохранял Тесей?

Мы в опасности в любой комнате. С любыми мужчинами. С тихими и шумными, с грозными и улыбчивыми. Не приближайся ни к кому из них. Не испрашивай позволения уйти. Просто уходи. Хотя бы к ночи.

Чем больше нас, тем безопаснее. Я помогу убрать покои твоего господина, если ты поможешь мне почистить одежду для верховой езды моего. Можно начать, как только они отправятся на охоту. Тогда мы управимся к их возвращению.

Когда я буду готовить ужин, добавлю в тушеное мясо снотворное. Сморенные, они уснут, едва дойдя до своих комнат.

Не полагайтесь на царей: они не позаботятся о нас. Мы сами позаботимся друг о друге. Мы выживем, несмотря ни на что.

А кто-нибудь позаботился о критской принцессе? Ее кто-нибудь предупредил?

Медея

Я снова отправилась к ней. Как было устоять? Меня тянуло к ней, как всемогущего Зевса – к женщинам. Манили разговоры о божественной каре Тесея. Я не верю в богов, но верит ли она? Федра действительно верит в какой-то божественный замысел или все это – игра, которой она прикрывает свои зловещие планы? Ни риск быть схваченной, ни боль от растревоженных ран, нанесенных принятыми в прошлом решениями, не перевесили желания узнать больше и понять.

Именно поэтому несколько ночей спустя я опять пробиралась по пыльным коридорам к тоскливым покоям принцессы. Федра сидела, уставившись на свою фреску. Я обрадовалась, что поблизости нет ее сварливой служанки.

– Царица, – сказала я.

– Царица, – отозвалась она, кивнув.

От любой другой я сочла бы это дерзостью.

– Зови меня Медея, – предложила я и прошла к креслу. Хотя «прошла» – громко сказано: в ее крохотных покоях не развернешься. Уже не первый раз пришла в голову мысль: кто додумался поставить здесь огромный обеденный стол, занявший большую часть комнатушки? Вероятно, никто. Просто тут нужен был стол и принесли первый попавшийся и ненужный. Об удобстве принцессы никто не позаботился. – Мы же кузины.

– Да, – согласилась Федра, – кузины. Возможно, наши матери были близки. Мне это неизвестно.

Сомневаюсь. Моя мать была самой старшей из пятерых детей, а ее – самой младшей. Правда, порой в таких случаях старшая девочка занимается младшей как своим ребенком, ну или питомцем. Возможно, моя мать растратила все свои материнские инстинкты на младшенькую. Интересная мысль. Приберегу-ка ее на потом, чтобы обдумать в более подходящее время.

– Медея… – произнесла Федра почти по слогам мое имя. В ее устах оно прозвучало скованно, как у мальчишки, которому по достижении совершеннолетия наставник разрешил обращаться к себе по имени. – Я хотела бы поговорить с тобой кое о чем. Ты слышала ночной хор?

Я непонимающе уставилась на нее.

– Певцов?

Она покачала головой и задумчиво свела брови:

– Я схожу с ума?

– О чем ты?

Федра расстроилась, и мне было жаль ее, и все же наш сегодняшний разговор нравился мне больше предыдущего.

– Я слышу, как по ночам плачут женщины, – призналась она.

– О, по ночам плачет множество женщин, – подняла и уронила я руку. – Дворец для нас – поле битвы. Советую тебе не выходить поздно вечером из покоев.

– Но ты выходишь, – указала Федра.

Я открыла рот, чтобы напомнить, что вдвое старше ее и по возрасту гожусь в матери большинству творящих непотребство мальчишек, к тому же слыву колдуньей.

– В любом случае плач этот противоестественен. Мои покои расположены слишком далеко от прочих комнат, чтобы я могла что-то слышать.

Я кивнула, и принцесса продолжила:

– Голоса будто раздаются прямо у меня в голове. Они обращаются друг к другу, порой перекрывают друг друга, иногда говорят в унисон. Потому я и зову их ночным хором.

– И что они говорят? – Я неосознанно подалась вперед. Федра чем-то притягивала, этого у нее не отнять.

– Перечисляют еженощные злодеяния. Предупреждают, кого из мужчин нужно избегать. Все в таком духе.

Я бы не поверила ей, если бы не слышала уже о таком. Женщины всегда находят возможность общаться друг с другом, даже если мужчины против этого. Особенно если мужчины против.

– А имя Ипполита они упоминали? – не удержалась я от поддразнивания.

На лице Федры отразилось удивление, словно эта мысль ей в голову не приходила.

– Нет, не упоминали. Но в этом нет ничего странного. Он ведь поклоняется Артемиде.

– Если бы мне давали перо за каждого мужчину, который поклоняется богине-девственнице и при этом творит все, что ему заблагорассудится, со служанками, стелящими ему постель, то я бы уже отрастила крылья и улетела отсюда, – резко ответила я. С Федрой сложно было вести разговор. Девочка чересчур наивна. Мне не хотелось, чтобы она пострадала.

– Нужно что-то сделать, чтобы голоса замолчали, – сказала она, когда я поднялась, чтобы уйти.

– Замолчали? Ты хочешь оборвать связь между этими женщинами?

– Нет, хочу положить конец происходящим во дворце злодеяниям. Я ведь царица.

Я посмотрела на нее: вскинутая голова, пятнышко краски на щеке и пеплос на плечах – единственный, в каком я ее видела.

– Я бы дождалась возвращения Тесея, – посоветовала я, – и поговорила с ним.

Федра кивнула, и лишь в своих комнатах я осознала, что кивком она отпустила меня, а не согласилась со мной. Вздохнув, я легла в постель. Что бы она там ни задумала из человеколюбия, оставалось надеяться, что это не ухудшит положения бедных женщин, которым придется расхлебывать последствия.

Кандакия

«Ты сама вызвалась».

Я весь день твердила себе эти слова. Не знаю, сводили ли они меня с ума или не давали сойти с ума, но роптания пресекали. Почти.

Зачем я вызвалась плыть сюда? Понятия не имею. Из любви к царице, как предположила она? Ну уж точно не из любви к ее дочери. Девочка тут ни при чем, просто дети меня никогда не волновали. Однако Пасифая очень любит своих детей, особенно мутанта. Возможно, поэтому я и вызвалась сопровождать ее младшую дочь в Афины – туда, где никогда не была. А теперь я тут и хочу отсюда убраться.

Я постоянно хочу отсюда убраться, но не жалею, что покинула Крит. Прислуживая царице, я провела в Кносском дворце почти всю свою жизнь. Думала, в Афинах ничего не изменится, ведь я буду прислуживать ее дочери. Зато повидаю новое место.

Другие ли здесь люди? В чем-то – да, в чем-то – нет. Грубее критян, я бы сказала. Менее цивилизованные. Говорят то, что думают, и в лицо высказывают свое мнение о тебе. Но и те и другие обожают посплетничать. Я сплетни не люблю и не распускаю язык, за что меня очень ценила царица Пасифая. Слухи вокруг нее никогда не стихают. Я думала, что должна рассказать людям правду о ней, но она ясно дала понять: это не входит в мои обязанности, пусть болтают что угодно. Достаточно того, что правду знаем она и я, поскольку всегда нахожусь при ней.

Но должна ли я отвечать афинянам, убежденным, что Федра делит постель с Ипполитом? Чего от меня хотела бы Пасифая? Федра оказалась совершенно одна в этом странном сооружении, больше похожем на лачугу, в которой я родилась, нежели на настоящий дворец. Если до Тесея дойдут слухи об Ипполите и Федре, он может убить ее. В конце концов, ее брата он уже убил.

По этой причине я все же внесла свою лепту в сплетни, направив их в более верное русло. Невзначай, не поднимая шума. Забирая постиранные вещи, я вскользь заметила, что принцесса редко покидает комнаты и мужчин не видит. Готовя еду в общей кухне, случайно обронила, что принцесса ночами спит одна. Подобные слухи не укрепят ее статус жены, но они хотя бы правдивы, в отличие от диких фантазий о Федре и Ипполите.

Разложив наши пожитки в покоях принцессы, я ожидала повторения первых месяцев в Кносском дворце: что большую часть ночей буду спать на полу за дверью, поскольку царь не устоит перед красотой и молодостью невесты. Однако Тесей не приходил, а теперь вообще уехал.

К своему удивлению, я все чаще вспоминала первые годы, проведенные в Кноссе. Я была такой юной, хотя не считала себя таковой. Как и царица Пасифая. Тогда она родила своего первого сына, прекрасного мальчика. Она не раз говорила мне, что большего счастья, чем у них с царем Миносом, испытать невозможно.

Потом появился второй сын. Следом – слухи, жестокий смех и решения, которых мне, дочери пастуха, а не потомку богов, не постичь. Так сказал мне сам Минос. Точнее, прокричал в одну из тяжелых ночей. Я думала, меня уберут от царицы, но Пасифая, должно быть, замолвила за меня словечко.

После этого она родила двух чудесных девочек. И хотя я никогда не сплетничала, мне постоянно хотелось сказать тем, кто за спиной называл царицу Пасифаю проклятой: «Дай вам возможность, вы бы с радостью поменялись с ней местами, мутант ее сын или нет». Но, возможно, я ошибалась.

Я не просто не верила слухам о мальчике, а знала, что в них нет правды. Для начала: царица не смогла бы совокупиться с быком без моего ведома. Прошу прощения за грубость, но так и есть. Что же касается той чуши, что Дедал сделал для Пасифаи деревянную корову, в которую она и забралась…

Во-первых, где они могли бы обсуждать подобное, ни разу не оказавшись наедине? За общей трапезой, в присутствии царя и придворных?

Во-вторых, я пятнадцать лет жила в сельском доме. Дедал, может, и умный мужчина (хотя, как и прочие мужи, не такой умный, каким себя мнит), но устройство, считающееся делом его рук, не могло существовать и уж тем более не обмануло бы быка.

В-третьих, я знала это дитя. Однажды даже помышляла о том, чтобы получить дозволение уехать и увезти его из дворца, прочь от слухов и злых взглядов. Однако у Миноса были свои планы на сына – не заблуждайтесь: тот действительно его сын, – и моего мнения никто не спрашивал.

После той жуткой ночи я согласилась и дальше служить царице, но больше не желала иметь дела с ее детьми. Пасифая приняла это. В то время она, вероятно, думала, что у нее больше не будет детей. Но она родила еще. Как я уже сказала, двух девочек. И теперь я в Афинах, все равно что в царстве Аида.

Ипполит этот мне не нравится. Мне хотелось бы честно поговорить о нем с Федрой, как сделала бы ее мать, но слов не находилось. Я вижу, Федра считает меня замкнутой и угрюмой, как когда-то ее отец. Вероятно, я и вправду напоминаю угрюмую старуху с норовом. Но я сразу распознаю опасных мужчин, и Ипполит очень опасен.

Кажется, он везде, куда бы Федра ни шла. Она простодушно болтает о своей настенной росписи, о природе, об увиденных пейзажах, но всегда, всегда возвращается мыслями к Ипполиту – к Ипполиту на коне. Ей хотелось бы его нарисовать, призналась она. Будь я матерью Федры, вышвырнула бы ее краски в море.

* * *

Однажды Федра обратилась ко мне, взволнованная.

– Кандакия, ты заметила, какая во дворце после отъезда Тесея напряженная атмосфера? – спросила она.

– Не мне о том судить, госпожа, – не поднимая от шитья глаз, отозвалась я.

– Но ты должна была заметить! – возразила Федра. Вскочила с кресла и начала метаться по крохотной комнате.

Она старалась не касаться не высохшей на стене краски, а вот с недоеденным супом на столе не осторожничала. Позже придется прибрать.

– Заметить что, госпожа? – уточнила я.

– Как ужасно здесь мужчины обращаются с женщинами, – после недолгой паузы ответила Федра.

– Да, – согласилась я, продолжая шить, – мужчины всегда обращаются с женщинами плохо, госпожа. Я говорю об обычных женщинах.

– Я должна с этим разобраться, – заявила принцесса, топнув ножкой.

Ее ярость испугала меня. Ни к чему хорошему она привести не могла.

– Прошу вас, госпожа, не надо. Я не имею права давать вам советы, но… – запнувшись и не зная, что сказать, я не придумала ничего лучше, чем: – Ради вашей матери…

– Моя мама никогда не допустила бы подобного в своем дворце, – пылко отозвалась Федра.

Я не стала возражать, но напомнила:

– Это не ее дворец. И Тесей не ваш отец.

– Ты забываешься, – холодно обронила принцесса.

Мы некоторое время помолчали, затем она воскликнула:

– Я только поговорю с ним. С Ипполитом. Объясню ему, как страдают здесь женщины, и он все это прекратит. Ипполит не его отец.

И тут до меня дошло. Она влюблена в него. Вся эта чушь о помощи женщинам – лишь предлог для того, чтобы повидаться с ним.

– Он может постесняться говорить с вами, – сказала я.

– Постесняться? – Федра горько рассмеялась. – Вряд ли.

– Этот юноша вырос без матери и посвятил себя богине-девственнице. Вряд ли он проводил много времени в кругу женщин.

Принцесса задумчиво опустилась в кресло.

– Тогда что мне делать? – наконец спросила она. – Мне нужно с ним поговорить.

– Возможно, я смогу приблизиться к нему и передать ваше пожелание, – предложила я и, не отрываясь от работы, тайком бросила на нее взгляд. Все равно эту часть шитья потом придется переделывать. – Возможно, испрошу разрешения принять вас приватно.

– С чего ты взяла, что с тобой он станет говорить, а со мной – нет? – насупилась Федра.

Я искривила губы в ироничной улыбке пожившей свое женщины.

– С того, что я не юная красавица, госпожа.

– Как и я, – отозвалась она. – Я царица.

– Даже если так, госпожа, попытаться ведь стоит?

Она кивнула.

* * *

Я договорилась со служанкой Ипполита, что выполню ее работу. С тарелкой супа я ждала возвращения принца с охоты.

Он заглотил суп в один присест, не глядя на меня, даже не сменив провонявшую потом одежду. Этому я была даже рада. Я прислуживала только женщинам и не знала бы, куда деть глаза, начни он раздеваться.

– Господин, – произнесла я, когда он толкнул ко мне пустую тарелку.

– Что? – Ипполит уже направился к постели – вороху белья в углу комнаты.

– Я не ваша обычная служанка.

– И что с того? Суп был вкусным. Теперь дай мне поспать.

Отвернувшись, он принялся окапываться в простынях и одеялах, точно животное в земляной норе. Я задохнулась от вони его белья. Нужно было сказать что должно и поскорее уйти.

– Я служанка царицы Федры.

Ипполит развернулся ко мне с дикими глазами.

Я отступила и глянула на дверь.

– Не хочу больше слышать имя этой женщины, поняла меня? Сил уже нет терпеть эту муку! – От ледяной ярости в его взгляде меня пробрала дрожь. Молниеносно поднявшись, Ипполит зашипел: – Больше ни слова о ней. Хватит. Хватит, хватит, хватит!

Он проорал последние слова. Я повернулась и рванула к двери.

– Не будь смешной, – раздалось за спиной. – Я не наброшусь на тебя, глупая жен…

Ипполит говорил что-то еще, но я не желала его слушать. Я возвращалась в покои Федры. Постепенно грохот сердца сменился ровным биением, и мне удалось спокойно сообщить принцессе, что Ипполит не имеет ни малейшего желания с ней встречаться.

Федра

Ипполит не пожелал встречаться со мной, и что-то в голосе Кандакии заставило меня отказаться от идеи искать с ним встречи. Вместо этого я совершила возлияния богам – они уж позаботятся о торжестве справедливости. Ипполит поклоняется Артемиде? Бывший учитель рассказывал, что Артемида превратила мужчину, увидевшего ее обнаженной, в оленя, а потом застрелила. Как же тогда она покарает мужчин, насилующих молодых женщин?

К тому времени мне уже опостылели мои комнаты. Кандакия, ссылаясь на обязанности, оставляла меня почти на весь день в одиночестве. Об искрометных беседах со служанкой речи не шло, но я предпочитала общаться с ней, нежели сидеть одной, глядя на море. Иногда ночью приходила Медея, и я лишь огромным усилием воли сдерживала мольбы навещать меня чаще.

Однажды утром я проснулась с горячечным, почти головокружительным желанием покинуть комнаты. Кандакия, по обыкновению, ушла, сказав, что ей нужно заняться стиркой. Я подождала, не вернется ли она за чем-нибудь, затем сменила темный унылый хитон, который ношу в своих покоях, на яркий яблочно-зеленый. Слегка взбила волосы и даже тронула краской губы. Я не ожидала с кем-либо столкнуться – во всяком случае, с кем-то значимым, – но, случись такое, не хотела бы, чтобы подумали, будто царица не заботится о своей внешности. Мама всегда выглядит безупречно: встречает ли сановников, срезает ли цветы в дворцовых садах.

Ступив в коридор, я на мгновение замерла, наслаждаясь прохладой воздуха, что обволокла лицо и плечи. Я чувствовала себя так, словно освободилась после долгих месяцев заключения. Отправившись же в путь, шла бесцельно, намереваясь просто сделать небольшой крюк вокруг дворца. Я дышала полной грудью, радуясь избавлению от смрада, забивавшего легкие с самого приезда в Афины.

Погрузившись в мысли, я вовремя не свернула на дорожке, и меня занесло к конюшне, довольно далекой от дворца.

Лошадиные стойла располагались полукругом вокруг лужайки. На травяном участке спинами ко мне стояли два близких друга Ипполита. Из железной хватки третьего юноши рвался вспотевший конь. И третьим был не кто иной, как сам Ипполит.

– Не понимаю, – чуть не плача, сказал один из них. – Я осматривал его копыта перед тем, как ехать, и во время езды не чувствовал, что в копыто забился камень.

– Твой конь не вещь, Филомен, а живое существо, – спокойным, но твердым тоном заметил Ипполит. – И одно из твоих заявлений ложно, поскольку в середине копыта застрял большой камень. Посмотри сам.

Филомен наклонился и тут же отпрыгнул от дернувшегося в его сторону коня. Ипполит со вторым своим другом засмеялись. Меня тоже рассмешило его бордовое лицо, и я прыснула.

– Кто здесь? – Ипполит покрутил головой, но копыто коня не выпустил. – Покажись. Анхис, дай нож.

Я ахнула, и он продолжил:

– Нужно вытащить камень. Филомен не сумеет. Принцесса Федра, я так понимаю, за стеной прячешься ты.

Покраснев, я шагнула вперед.

– Я не прячусь. Не хотела мешать вам.

Ипполит, не обращая на меня внимания, провернул ножом в копыте, а потом поднялся, чтобы успокоить коня и погладить его по голове.

– За ним приглядит мальчишка-конюх, – сообщил он Филомену. – Заберешь его назад, когда наберешься смелости управиться с ним.

Филомена всего перекосило, лицо его стало неприглядно багровым, но спорить с Ипполитом он не стал.

– Царица, – повернулся ко мне Ипполит, – чем можем быть тебе полезны? Раньше мы тебя здесь не видели.

– Я пришла взглянуть на коней. – Прозвучало по-детски, и я закусила губу.

Филомен с другим юношей грубо засмеялись.

– Теперь ты увидела их и, верно, оставишь нас делать нашу работу, – не слишком учтиво ответил Ипполит.

– Возможно, она пришла поглазеть не на коней, – ухмыльнулся Филомен и ткнул друга локтем, отчего тот снова гоготнул.

– Не понимаю, о чем ты, – холодно отозвался Ипполит.

– Ипполит почитает Артемиду, общества земных женщин он не ищет. – Я хотела помочь, но Ипполит нахмурился, и я поняла, что оплошала.

– Даже Артемиде порой приходится на что-то закрывать глаза, – заметил Филомен.

– Не смей проявлять к богине неуважение! – рявкнул Ипполит.

– Я уважаю ее, еще как! – без толики веселья в голосе воскликнул Филомен. – Я уважаю охоту.

– Как мы уже обсуждали раньше, должно почитать всех богов, – вмешалась я. – Артемида – богиня охоты, но Дионис и Афродита тоже достойны поклонения.

– У меня нет времени на Афродиту, – отрезал Ипполит. – И еще меньше времени – на тебя.

Он отвернулся к стойлам, но Филомен не собирался его отпускать.

– Ты хочешь сказать, Ипполит, что ни разу не отдал дань уважения Афродите? Вот прям ни разу?

– Это ужасно, – согласилась я. – Хоть раз соверши возлияние. Что я такого сказала?

Оба друга Ипполита покатились со смеху.

– В кои-то веки критский бык заткнул за пояс афинскую сову, – зубоскалил Филомен.

Не глядя ни на кого из нас, Ипполит открыл дверцу стойла и вывел лошадь. Запрыгнул на нее и, поскакав прочь, крикнул:

– Охота, друзья! Похоже, вы забыли, что это такое.

– Соверши возлияние, – передразнил меня высоким голосом тот, чьего имени я не запомнила. – Прямо в яблочко, ваше величество.

– Это не было издевкой, – тихо сказала я, внутренне радуясь тому, что сумела растревожить Ипполита.

Возможно, я еще смогу освоиться среди юных мужчин, особенно если перестану коротать свои дни в покоях.