Текст книги "Человек Желания"

154

«Он же сказал им: закиньте сеть по правую сторону лодки, и поймаете. Они закинули, и уже не могли вытащить сети от множества рыбы» (От Иоанна Святое Благовествование, Глава 21, стих 6). Позвольте человеку проникать в садок для рыбы. Тогда он станет проникаться постепенно и непрерывно водой пути, и истины, и жизни.

И эти воды в нем будут подниматься, нисходя, как будто по лестнице библейской Иакова. И силой увлекая его ноги, они исправят путь, и победитель сможет, торжествуя, идти стезей, предуготовленной шагами его войска.

Понаблюдаем же над человеком, исшедшим только что из рыбного садка. Одеждами он облечется сияющими более, чем солнце. Он истины епитрахиль наденет, покрыв главу свою тиарой, и меч возьмет, чтобы сражаться с врагами Господа.

Он славу утвердит свою, невольников освобождая и очищая элементы вещества с виновным человеком. Вот почему, когда по повелению Его ловцы сумели вправо бросить сеть и вытащить ее с «… большими рыбами, которых было сто пятьдесят три…» (От Иоанна Святое Благовествование, Глава 21, стих 11).

Несчастие тому, кто, просветившись в духе, в садке очистившись, стремиться продолжает к заблужденьям духа нечестивым! И это значит оскверняться в духе, жизнь смерти подчиняя и придавая жизни смерть.

Тогда ему необходимым станет пред духом время долгое идти, хоть прежде дух сам шел пред ним.

155

Но какова же мысль Божественного духа? Сие – душа людская и существо бессмертное, в котором преломилось сиянье всех божественных лучей.

И какова же мысль у сил производящих и активных естества? Сие – животная душа, мгновенная субстанция, в которой проявляются совместно все свойства чувственные, производящие, вегетативные.

И какова же мысль души бессмертной человека? Се – колесница славная, на коей он покоится, которой необходимо его одушевлять от своего огня: на ней однажды должен воспарить он к славе.

И какова же мысль души животной? Се – тело плоти, творенье смешанное и подвластное распаду, поскольку различные начала, в его строении принявшие участье, способны разделиться в действии своем, когда крепившее их средоточье устранилось.

И какова же мысль у колесницы славной, на коей покоится бессмертная душа людская? Се жизнедеятельность, что в развитии творится, идущем от деяний простых в простые же деянья.

Но какова же мысль у тела плоти? Се делание смерти, поскольку, стремясь к истоку, который не является простым, его все результаты, распростершись, сильнее разделяются и ослабляются.

И вот посредством сих волокон хрупких и непрочных свет, истина, любовь проходят без опаски.

И даже если человека мысль произведет сложение миров, умов, и тяжести всего, что обрело существованье, то все равно не сможет тем исчислить любовь Своего Бога.

156

Мне нужно рассмотреть одну обширную картину. Сам Искупитель преобразился на глазах своих троих учеников избранных.

Пред ними Он развил зародыш мужа изначального. Он дал познать им сиянье этой славной формы, в которую мы облеклись бы, когда бы замыслу последовали нашего происхожденья; и значит, ученикам Он показал его предел.

И если люди готовыми бы больше оказались, чтоб в истину войти, и если человечество не бросилось бы в иго материи и тьмы, могла б сияющей остаться эта форма славная, восставив человека посредством силы притяжения своей.

Но тяжесть преступления принудило его образовать собою грубую рубаху, и необходимым стало, чтобы она его покинула, усилью повинуясь, поскольку через милосердье она бы тщетно удалилась бы от человека.

В Преображении сем земля ничуть не трепетала, и не затмились вовсе небеса, и мертвые не вышли из своих гробниц и не бродили по улицам Иерусалима, вгоняя в ужас горожан.

Любовию одной оно являлось, последней милосердия попыткой, которая могла бы устрашить, когда б пришла от правосудия.

«Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказваю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликните: «благословен Грядый во имя Господне!» (Святое Благовествование от Матфея, Глава 23, стих 37–39).

157

Что человек несет на землю, за исключеньем преступлений, скверн, небрежности преступной?

Какая бездна пребывание его земное! Жестокость – вот достойная расплата за Божии благодеянья! И поведение его – одно самоубийство для души!

О, человек, способна ли верховная десница тебя из сей клоаки вырвать, из пропасти всегда отверстой? Ведь вместо распространения живительного света на себе подобных, ты сам в подлунном мiрe предохраниться не спешишь от сумрака и смерти.

Господь покоя, когда молитве предаемся мы, то почему же ощущаем, что преступление и все его черты вдруг удаляются от нас? Не потому ли, что вполне вы милосердны, чтоб впредь не вспоминать об этом вам?

Не потому ли, что любови вашей око, к нам прикасаясь, повсюду несет собой в одно и то же время жизнь, которая способна и от смерти возродить?

Какие бы не совершили преступленья мы, не стоит упование бросать об исцелении от них; одно необходимо нам – просить об этом, наконец, решиться. Смирение с раскаянием нашим раскрыть помогут нежность и славу Нашего Небесного Отца; они – Его возвышенные свойства.

Ведь без признания ошибок наших наказанье уж правосудию не подлежит, а варварству подобно. Ведь без признания ошибок наших прощение не может милосердие отождествить собою, а уж каприз напоминает.

Грех первородный совершив, виновный человек тогда сам обратился прямо к Богу. Но после преступления второго, он мог теперь лишь к духу обращаться.

Когда они от духа отпадают, тогда нисходят до камней, которые не могут внимать признанию о преступленьях их. И не о них ли говорил Господь, что может Он из камня создать детей для Авраама?

Путь мира открыт везде для человека; он вместе с ним нисходит во все бездны, – там путь теряется порой: вы сотворить хотели частную религию, как будто подлинное исповеданье не представало бы универсальным для всех племен земных!

158

Какую же картину материальная природа нам собой являет? Субстанций в зарождении, образовании и становлении.

Используя какие средства, общаются между собою люди? Одно из них письмо, когда меж ними расстоянье; другое – разговор, когда они друг друга слышат; и третье – действие, когда они бывают друг у друга.

И почему же мысль, которую дает нам ангел, не следует за поступательным движеньем? И почему бы не черпаться ей в субстанциях, что в зарождении, свершении и становлении?

Картина всякая имеется в произведеньях мысли. И нам представлена она всегда лишь в форме чувственной, поскольку совершенно все в источнике, ее производящем.

И чувственная форма эта есть описание ее. Но если мысль не записали, как различать ее пристало? Присутствует здесь сущность в зарождении… Но можем ли услышать глас людей средь темноты, не видя их? Здесь выражена сущность становленья…

Имеется и третий уровень понятий. Итак, мы зрим на действия людей, что подле нас находятся при свете дня! Тут, безусловно, сущность совершенья…

И значит, очевидно: мысль пишут людям, им говорят и ее пред ними воплощают, хотя они ее так мало замечают, как верно то, что вещи осязаемо перед детьми проходят, которые их сами уж не замечают.

О, истина, как можно любить иное нечто, но не тебя?

159

И кажется, в обителях священных, что предназначены к святым обрядам, невидимая сила пребывать должна, несущая в себе спасительный и действенный характер, запечатлевшийся на сущности любой, которая присутствует в ограде храма.

Не ощущаете ли вы, как там стихают страсти, дух просветляется, оттаивает сердце? В своем ничтожестве там вещи мiрa угасают. Сиянье истины там нас переполняет животворным светом и радостью, что невозможно описать.

Не ощущаете ли вы, что выходя оттуда, вы к людям снисходительны и больше их расположены любить, хотя пока вы там не оказались, быть может, вы их в своем сердце распинали и люто ненавидели?

Молитва оставляет пребывание свое в убежищах подобных, и, несмотря на беззаконие людей, она сильнее их позора. Она там непрестанно очищает атмосферу, и вы в ее невинности участвуете верно, как только прикасаетесь к ее влиянью.

Каким бы ни был гений изощренным, пусть даже и в вещах духовных, он сможет сохранить себя настолько, насколько будет жить благочестиво.

Но может, для него весьма возвышена идея эта – произносить и чувствовать, что мы Отцом имеем Бога, и что благодаря единственному слову облагораживаем мы всю семью людскую, соединяя узами любви и братства между собою всех людей?

Но может, для него весьма возвышена идея эта – почувствовать, что он не должен Бога называть Отцом, пока хотя бы одного имеет человека, который для него не стал еще ни другом и ни братом?

Итак, молитесь до тех пор, пока не ощутите, как предвкушенье радости вас гонит неустанно. И в этом – жизни вашей сущность.

Изыдьте же, божественные ветви, которые порождены молитвой. И сенью вашею стези покройте, ведущие к Господню храму, дабы народы знали, что пути по направленью к Богу смиренны и превыше всех мыслей человеческих.

160

Все, что исходит лишь от человека, судилищу в нас внутреннему подотчетно. Взыскует восхищение мое повсюду и в себе подобных вещь, которая превыше нашей собственной природы; и каковым бы ни был ключ от власти, я более пред ним не преклоняюсь с тех пор как вижу, что мной овладевает эта вещь.

О, человечество несчастное, имеешь ли нужду ты в этих средствах, чтоб доказать себе существованье силы, тебя превосходящей, и силы собственного своего бессмертного характера? Увы, приносит тебе это одни первичные сомнения о цели, о законе, о предназначении двух вышеупомянутых существ.

И ужаснувшись от беспомощности это обрести, решение ты принял отбросить веру в существованье их. Однако нет еще такого человека, в котором бы безбожие и материализм являлись первородною идеей.

И у него она – вторичная идея и умаленная от истины первоначальной, которую он созерцал когда-то, наслаждаясь, затем оставил, отдалившись, отчаявшись от невозможности объять ее.

Но что ему особенно присуще, о том он сожалеет потаенно, и ничего – и даже добродетель – сего не могут заменить в сердечном средоточии его.

И что же предприняли люди, чтобы прийти к познанию существ обоих? Благодаря анализу, они хотели действовать на то, что просто. Они желали видеть мысль, как будто предметы сложные.

Взяв скальпель, они пытались разум показать, сродни тому, как и анатом нам демонстрирует животных.

Но разве у анатома не смертоносная рука? И разве малейшее из действий, что чинит она, не разрушительное дело?

Разумная природа человека, когда они тебя вскрывали так губительным предметом, могла ли оказаться ты живой, ведь таковой всегда ты пребываешь лишь в собственном единстве?

И не могла ты ничего преподнести, кроме отдельных безобразных членов, которые необходимо предать земле.

И вот на сей расколотой основе, способной дальше разрушаться, они дворец воздвигли человека и державного Создателя существ! Свои науки, знатоки, забудьте: они повязку на глаза вам наложили!

161

Достигну ли ступень премудрости, когда смогу остановить свое отмщенье человеку, который оскорбил меня?

Сего не будет, даже если б я сумел благодарить верховную десницу за посланное мне такое испытанье, и даже если б я сумел благодарить того, кто был причиной, как будто я бы смог хоть что-то предложить.

И если из-за собственной корысти я возлюбил такого человека, то милосердие мое не будет чистым.

И только когда почувствую, что я люблю его без задней мысли, тогда я в меру мудрости взойду; когда почувствую, что жизнь свою готов я за него отдать и зла не замечать, которое он мне творит.

Скажу, что именно тогда достигну я единой точки, которая способна служить противовесом беззаконью.

И здесь Тобою данный образ, святой и сокровенный Искупитель; Тебе единому должны мы следовать во всем, не забывая, что мечтанья наши являются причиной помыслов греховных.

Привязывать свой взор не стану я к земным скорбям. Моя душа настолько окунется в печаль земную, что не познает впредь покой Своего Бога, господство смерти обретя, взамен господства вечного единства.

Однако мне негоже взирать, не прерываясь, в небеса. Ведь радости мои столь жизненными и насыщенными будут, что существующее зло душа моя забвению предаст, и окажусь я чуждым ко всем скорбям своих же братьев.

И для чего мы знанье обретали добра и зла? Не можем мы освободиться от этой задержки правосудия. Мы не смогли бы в нашем мiрe испытывать чистейшую и продолжительную радость.

Но мы бы в нем не выдержали также зла абсолютного без перерывов. Ведь если солнце не опускалось бы за горизонт, оно бы нас пожрало. И если бы оно не восходило никогда над горизонтом, то наша земля бы превратилась вскоре в безжизненную глыбу, над которой бесплодность и небытие бы распростерли власть свою.

162

Ударил и отверг я сам ту долю своего наследства, которую Ты преподнес мне с такою щедростью. Так уплати же долг мой. И если я сделал зло кому-нибудь посредством беззаконья, воздай добром им благодаря своей любви. И я теперь обязан лишь милосердие творить и о прощении Тебя просить.

Когда б сумел я исцелиться от собственных недугов и от недугов своих братьев, тогда Господне имя во мне бы возродилось ветвью золотой, дав власть моей руке путь в бездну затворить.

Герои легендарные, вы сами вскоре бы пришли, поэмам повинуясь, оружие победное принять из рук своих воображаемых божеств!

Тогда бы возгласил я гимн священный, который непрерывно ангелы покоя воспевают в городе святом; и этот гимн гремел от Завулона до Иуды, поскольку Иакова звезда явилась слить их два народа и царства два.

Увы! О, если б человек всегда ребенком оставался, то зло бы не смогло ни им, ни мыслью овладеть его. И человек спокойно возрастал бы в мудрости. И стал бы крепким и высоким он как древо дуба между иных лесных пород.

И только Ты, друг верный, всегда сражался за него, о чем он часто и не ведал. И если, чтобы выполнить закон, он должен был предаться непременно битве, то зло увидел бы, но не познал его бы в своем сердце. Когда в невинности его всегда бы пребывало сердце, тогда его рука и слово предстали б ужасом смертельным для врага.

Святое слово, дай покрыться мне летами детства: чем больше человек сквернится, тем больше он становится слабее, добычу для своих соперников являя.

163

И на вершине потрясающих строений, на страшные расходы возведенных и представляющих собой сугубое величье, я видел естество, смиряющее человека произведеньями простыми.

Над этими плодами роскоши взошел побег легчайший моха, собой изгладив всякое людей произведенье с гордынею высокомерной их.

«Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (От Матфея Святое Благовествование, Глава 6, стих 28, 29). О, человек, когда откроешь ты свои глаза на эти наивные игрушки, которые от рук твоих исходят?

Ты в силах действовать, преобразуя все, хотя произведения природы являются твореньем непрестанным. Свой труд она повсюду распростерла и никогда не замечает твоей работы.

Но важно ли природе, как ты преобразуешь всякие субстанции? Не обрели ли славы больше жемчуг и алмаз, чтоб, выйдя из ее жилища, с почетом разместиться на венце царей?

Итак, в обыкновеньях этих и условностях роскошных твой разум уловил черты того, что некогда ждет человека истины!

О, если б ты поднялся до идеи храмов величайших, в которых человек покоя будет обитать в веках грядущих, где злато чище золота земного и камни драгоценные прозрачнее алмазов; они служить не перестанут знаменьем вечным славы и добродетелей его!

Так пробудись же, вновь званье превосходства обретая над естеством самим; убогие труды твои исчезнут, и чудеса вселенной, собранные вместе, сравниться не сумеют ни с одним из подлинных трудов твоих. Но сможешь ли ты действовать под взором Бога Своего?

Сколь естество безмолвием объято, творя лишь промыслительное Богом. Все повеления Его она вслепую исполняет, ни памятью и ни сознанием не обладая о том, что совершает.

164

Пытливый глаз, который в целом станет землю созерцать и в нестроениях ее, узрит на ней ужасные знаменья могущества Создателя ее.

Каков же Тот, Кто сгрудил чудовищные массы скал и ощетинил ими шар земной, казалось бы, презрев законы все и равновесия, и тяготенья?

Каков же Тот, Кто бурями погибельными дышит, порой уничтожающими страны, порой вздымающими над морями блуждающие горы и бездны разверзающими в океане еще страшней и глубже, чем те, что можно встретить на земле?

Каков же Тот, Кто осветил огня пучины, которые одновременно пожирают и сотрясают наше утлое жилище?

Безумец, нет никого, кроме тебя, кто смог бы зреть следы глубокие отмщенья древнего, деяний, красноречиво говорящих, о силе раздраженной.

Но именно из жалости к тебе Она тебе дает познать следы лишь эти; Она желает видеть, дабы от зрелища сего ты к Ней бы обратился, почтением воздав.

Когда-то Она расправилась с безбожниками древности и громы с молнией на них наслала, их уничтожив под тяжестью потоков гнева Своего. И ты окажешься на поле брани пусть не немедленно, но все же завтра; пускай еще довольно рано понимать, какой Она была ужасной.

Так созерцайте же, мои глаза, природу в блистающих завороженных ликах, впредь не усматривая в ней в чудовищное правосудие. И в разумение войдите эмблемы мiрозданья этой: она дана нам для того, чтоб понятою быть.

Вещей создатель облек вселенную Сам именем Своим; предел же всякий Он сутью имени благого утвердил, чтоб пребывало там без перевесов одно в другом.

Вот как вселенная парит вверху над безднами, поскольку подвешена она лучами имени Господня, которые живительны, как Он, и сами по себе.

И потому они способны служить проводниками страннику, какой с дороги сбился, ведь нет в пространстве даже точки, куда не мог проникнуть бы животворящий свет, подобно слову.

Отец людской, но каково пространство Твоих чудес и мудрости Твоей? Необходимо, чтобы все к Тебе стремилось; когда не будет это по любви к Тебе, то пусть падут хотя бы от восхищения перед Твоею мощью.

165

Времен средина являлась промежутком между правосудием и милосердьем; и Павел, исходя из Аввакума, нам оповещает, что средоточие времен избранным временем для человека представало.

И духа мы должны искать отнюдь не перед нашими глазами. Его обитель истинная – наше сердце, поскольку человеческое сердце избранною порою предстает, ибо оно – предел меж сумраком и светом.

О, человеческое сердце, когда ты шествуешь одно, воспламеняешься и воспаряешь ты, иль место для гордыни оставляешь. Желаешь ли надменным стать, скупцу уподобляясь, который любит наблюдать за знаками богатства своего, поскольку сам он пуст?

Желаешь ли ты стать тщеславным, уподобляясь сластолюбцу, который ищет обладания лишь чувственным началом не для того, чтоб пользоваться им, а дабы извратить его? Порыв материи и страсти преступен меньше.

И наше сердце непрестанно испытывает муки порожденья. И только ум один способен нам облегчить работу эту, счастливым избавленьем обеспечив. Не должно ль мыслям нашим, ходя по кругу, возвращаться к нам и становиться для восприятья нашего пригодными? Каким же из преград по силам их остановить и круг порочный разорвать?

Сумеет ли возрадоваться мать, забыв о своих муках, коль не увидит сына, которому она жизнь даровала?

Дух, это ты сопровождаешь человека до его рожденья и наблюдаешь неустанно за всем наследием его идей.

Несчастные, они не видят, сколь действенны труды их: плоды единой мысли человека лукавому врагу оказывают помощь! Не обладает ли неписаным он правом над всем, что истиной не предстает?

Так откажите вы ему, используя любые средства: он будет вынужден свое деяние направить против себя же самого и учинить в своем господстве войну междоусобную; и сможете исполнить миром вы тогда пору избранную и мысли привести свои к счастливому венцу.

166

Итак, вы согласитесь, знатоки литературы, с тем, что возвышенное непостижимо! Вы согласитесь, что оно приходит не от нас и независимо от нас, и говорить о том, что есть оно, вы не рискнете, подобно Лонгину, толкую лишь стези, которые его ведут.

Возвышенного виды разные опишете вы нам, покажете высокие фрагменты из поэтов наших.

Вы приведете нам ответ той матери, которой было сказано о жертвоприношении Исаака: Господь не должен спрашивать у матери об этой жертве; хотя Исаак был сыном веры и не мог равняться ни с одним из сыновей от чувств и плоти.

Вы приведете нам фрагмент о благородстве воинов, которые при виде гробницы военачальника большого, мечи свои с благоговеньем обнажили и отточили их на мраморе его могилы.

Картины эти нас вдохновляют и возжигают, однако не наставляют в существе вопроса. И мы в них ощущаем возвышенное, и чувствуем мы также, сколь мизерно оно от нас зависит. Но почему же невозможно его постичь? И вот ответа смысл.

Возвышенное – это Бог, и то, что ставит нас по отношению к Нему. Возвышенное – это Бог, поскольку является Он наиболее великим и наиболее верховным из существ.

И все принадлежащее его Премудрости священной и животворящей над нами обладает господством непреодолимым. Все добродетели и все благие чувства, все проблески духовные являются лучами сего предвечного немеркнущего солнца.

И если какой-нибудь из них приходит нас согреть в труде иль в обстоятельстве другом, мы испытуем кроткое блаженство, когда он поставляется меж нами и элементом природы нашей.

Исток возвышенного в этом, вот почему не могут люди его постичь, ведь плод он с древа намного большего: отнюдь не их размера. Вот почему все, кто не размышляют об этих отношениях великих, столь мало производят возвышенного.

Они суть ветви, что сами оторвались от большого древа: они не принимают вовсе уж порождающего сока, благодаря которому возможно только с древом сообщаться.

Откуда же тогда, на ваше рассмотренье, исходит слово Моисеево о свете, по праву первенствующее в иерархии возвышенного?

Когда его произносил он, то был привязан к древу этому большому: вы от него желаете все отделиться.

Иная сущность нам приносит возвышенного виды все.

Возвышенное разумения и различенья.

Возвышенное кротости, любви.

Возвышенное героизма и отваги.

Возвышенное красноречия и логики.

Возвышенное святости, молитвы.

Возвышенное силы и господства.

Возвышенное жертвенности и милосердия.

Взор человеческий, себя ты умоли не отвергать источника живого всего возвышенного; ищи воспламенить себя при виде даров и добродетелей его.