Текст книги "Три повести о войне"

Ночевки в саду

Папа с Глебом стали ночевать в старом доме. Неделю назад кто-то ходил по саду, мы обнаружили следы и поломанный куст смородины. Вот сразу видно – не садоводы, если они хотели ягод, так для них еще рано, совсем зеленые. Но мама считает, что пришли специально: забор сломали, грядки потоптали, ничего не унесли, только испортили. А папа думает, что это просто хулиганы, а вредить кому-то нам незачем.

Теперь каждый вечер папа с Глебом ходят туда на ночь. И после того, как мы привезли Ваську из лагеря, папа снова стал собираться в старый дом. Васька сказал:

– Без Глеба, папа, не ходи. Его когда увидят, все сами разбегутся. Только сам его не пугайся.

В самом деле, глаз у Глеба заплывший, нос – вовсе не нос, а одна большая ссадина, голова перебинтована. Мама не хотела его отпускать, но старший брат объявил, что он взрослый человек, с паспортом уже, так что пойдет, не надо ему мешать. Мама покраснела, видно, что разозлилась, я даже думала, она теперь его вообще в комнате закроет. А она пять минут молчала, а потом говорит:

– Дело твое, конечно. Можешь идти. Паспорт только с собой брать не надо, еще потеряешь.

Ну и я с ними пошла. И Васька за нами увязался, сказал, что будет папу успокаивать, если все же он Глеба испугается. Повезло, от меня бы он за такие слова точно получил по ушам, а Глебу лишний раз руку поднять больно. Мама с Сашкой не пошли никуда. Мама сказала:

– А нам с Сашкой и тут хорошо.

– Да, нам и тут хорошо, – Сашка повторил.

И они остались в новой квартире.

Ночи стояли такие светлые, дни такие длинные, что спать подолгу не хотелось. Во всяком случае, мне, Ваське и Глебу. Мы лежали на полу на старых матрацах и таращились в потолок. Васька рассказывал какие-то страшилки про вурдалаков и инопланетян, про гроб на колесиках и убивающий фотоаппарат. Прошла всего-то половина смены, а он сколько успел наслушаться! Проходу от него никакого. Мне, наверно, эти гуманоиды приснятся сегодня. Мы слушали-слушали и почти заснули. Но с нашим Васькой это не так-то просто.

– Глеб, Глеб, – зашептал он.

Глеб помолчал, но потом ответил:

– Ну.

– Скажи, ты знаешь, что в городе есть дом людоедов?

– Где это?

– Ну там, недалеко от цирка. Такой маленький, двухэтажный. Подвал еще такой зеленый.

Здрасьте! Мало нам вампиров и автобусов с иголками в сиденьях, он теперь и каких-то людоедов придумал. Будто жила такая семья, все время голодная. Заманивали людей, те приходили к ним и падали под пол, в подвал. Тот самый, зеленый. А в подвале уже их ждал самый главный людоед, с ножом.

– Васька, – сказал Глеб, – сам подумай, откуда у нас появиться людоедам? Ты знаешь, что человеческое мясо есть нельзя?

– Почему?

– Почему-почему, просто нельзя, вот и все. Зубы, может, выпадут, я не знаю. Ну сам подумай: человек вдруг ест человека.

– А если голодный?

– Васька, ты есть, что ли, хочешь? На столе пироги лежат.

– А если война?

Тут уже я не вытерпела, говорю:

– Васька, какая война еще? С ума сошел, что ли?

– Какая-какая. Обыкновенная. Или с вампирами, например.

– О-о, – простонал Глеб, – спи давай.

Мы потихоньку стали засыпать, хоть это и непросто было. На улице почти светло, а в доме только немного темнее. Папа во сне скрипит зубами на весь дом, тени от деревьев шевелятся на стене. Нет, уже и не скрипит, кажется, а тени так плавно покачиваются.

– Светка, – позвал меня Васька. Вот же зараза! Я почти что заснула. Лежу себе, не отвечаю. А он снова: – Светка! Свет! Слышишь, кто-то ходит?

Я голову подняла, туда-сюда покрутила. Правда, кто-то как будто ходит под окном. Подергала Глеба за руку, он проснулся, сделал страшные глаза, вот-вот закричит. Но я поставила палец к губам: тихо! Шепчу сама:

– Слушай! Кто-то ходит.

Он сначала рукой махнул и хотел отвернуться, но в это время и в самом деле кто-то будто по забору постучал деревяшкой.

– Рука! Рука! – кричит Васька и показывает на окно.

Да вроде бы нету там никакой руки. Или есть? Не поймешь. Васька закрылся одеялом с головой, слился с ним, а Глеб потихоньку добрался до окна и стал выглядывать. Но разве увидишь – вдруг ночь стала настоящей, темной. Такое бывает, через час превратится почти в утро, а вот теперь темнющая. Глеб постепенно вставал с пола, выше и выше, чтобы разглядеть, что там на улице.

А я сказала, что уже когда-то, кажется, было такое. И все закончилось хорошо.

– Точно, – сказал Глеб, – было.

– Что? Что было? – тихо-тихо пискнул Васька. – Вспоминайте скорее! Чтобы оно и сейчас хорошо кончилось!

– Так было, когда кто-то как будто ходил под окном. И снегом еще скрипел. В валенках, – сказала я.

– Точно, было, – снова сказал Глеб, – мы утром даже следы видели. Огромные такие.

– Ну, это Дед Мороз был.

– Сама ты Дед Мороз. Кто-то ходил. Ты еще сказала, домовой вышел погулять, а мы дверь закрыли, вот он и топтался.

– Это ты сам домовой. Они же маленькие, а следы были огроменные. Валенки.

– Валенки, да. Но маленькие.

Мы с Глебом вспоминали и спорили, большие были следы или маленькие, хрустел снег или поскрипывал, светила луна или слегка помаргивала. Мы так заговорились, что уже забыли слушать, топает кто-то по крыше или нет. И про Ваську забыли, и про папу.

– Я что-то ничего такого не помню, – сказал Васька.

– Конечно, тебя же не было еще.

– Нет, он был уже. Но еще в роддоме с мамой. А дедушка в больнице. Мы тут одни с папой жили.

– А, ну да. Может, и был, да, – согласился Глеб.

А Васька сказал:

– Смотрю, я многое пропустил, пока меня не было, вы тут не скучали.

– Может, и хорошо. Не так уж нам, может, было весело без тебя, – сказала я, и Васька просто расцвел, даже в темноте его лицо светилось.

А Глеб сказал:

– Да уж, и про вампиров нам некому было рассказать. Даже трудно понять, как мы жили без тебя да без Сашки.

И тут как будто кто-то прошел по крыше. Васька прижался ко мне, Глеб закрыл руками уши. Мне захотелось крикнуть, но у меня снова пропал голос, я вдруг поняла, что сижу рядом с папой и трясу его за плечо.

– Что-что? Что такое? А?

– Кто-то по крыше как будто ходит, – объяснил Глеб.

– Людоеды! – Васька пискнул, но я ему быстренько закрыла рот ладонью. А он меня чуть не укусил!

– Никого нет, – сказал папа, и правда, стало так тихо, слышно, как ветер шелестит листьями.

Но тихо было совсем недолго. Калитка стукнула, в саду появился круг света, он двигался впередназад, улетал в небо и упирался в землю, прыгал по деревьям.

– Странно, – сказал папа и взял старую швабру. Подошел к двери и молча стал ждать. Мы услышали голоса, они как будто бы пели. Папа повторил: – Странно, – и открыл дверь на улицу.

Там и вправду пели!

– Мишка косолапый! По лесу идет! – пели Сашкиным голосом.

– Шишки собирает! Песенки поет! – подхватывали маминым.

– Что вы тут делаете? – спросил папа.

– Откуда вы? – спросил Глеб.

– Ого! – крикнул Васька.

– Знаете, дома как будто ходит кто-то, стучит, – ответила мама.

– И по крыше еще, – добавил Васька.

– По крыше, – согласилась мама.

– В коридоре.

– И в коридоре, да.

– И по балкону.

– Да, – мама вздохнула, – и по балкону тоже. Как-то не по себе. Вот мы и пришли.

– Это людоеды, – прошептал Васька рядом со мной.

Правда, его никто, кроме меня, не услышал. Он хотел повторить погромче, но я показала кулак. И он молча подвинулся, чтобы Сашка мог лечь рядом с нами.

Рыбалка

Птицы щебетали как-то неуверенно, ветра не наблюдалось, некому было раскачивать пахучую траву полынь и ветки деревьев, но они едва шевелились сами по себе, и в лесу, и в поле было душно, липкий воздух стекал с затылка прямо под футболку. В августе, в конце этого лета мы все-таки попали на рыбалку. Ни я, ни братья не поверили бы, но мы в самом деле шли ловить рыбу. Все лето, но, конечно, не каждый день мама намекала папе, что мы должны сходить поговорить с Пал Санычем, но у папы каждый раз находились другие дела.

– Серёжа, я думаю, что сегодня Паша будет на месте, – говорила она. Или так: – Какой хороший день! Самое время сходить к Паше.

Папа двигал носом, потом поднимал глаза к потолку и говорил, что это вряд ли возможно, потому что он как раз собирался идти с ребятами, то есть с нами, в цирк. Или в парк. И мы шли в цирк или в парк, смотреть на резиновых динозавров или кататься на колесе обозрения. Иногда он начинал с Глебом партию в шахматы в тот момент, когда мама заводила речь о Пал Саныче. Раза два за все лето папа не мог никуда идти, потому что у него болела нога. Ну и конечно, несколько раз он подолгу задерживался на работе. Гораздо реже, чем весной или зимой, потому что дел теперь было меньше: раньше много клиентов с неисправными розетками или утюгами к нему отправлял Пал Саныч, а теперь-то папа с нашим тренером никогда не виделись, не разговаривали.

Вчера они с Глебом все-таки поговорили с нашим тренером. Звали меня, настаивали даже, но я не пошла. Подумала, будет меня уговаривать простить Богдана, а я страшно не люблю, когда меня уговаривают – хоть торт съесть, хоть погулять подольше. А тем более – кого-то прощать. Нет уж. Вернулись они серьезные, а сегодня утром мама сказала, что мне тоже не мешало бы поговорить с Пал Санычем и, может быть, папа сейчас позвонит ему.

– Нет, – ответил папа, – только не сегодня. Сегодня – рыбалка.

– Ура! – закричал из своей с Глебом комнаты Васька. – Рыбалка!

– Ура! – закричал Сашка.

– Рыбалка? – спросил Глеб.

– Как? Рыбалка? – спросила мама. – Тебе что, все равно?

– В конце концов, – сказал папа, – это Богдан должен к нам прийти. И извиниться. Вот пусть и приходит. А мы отправляемся на рыбалку. К Калужнице. Сегодня же. Мои дети не должны страдать, – и пошел собирать удочки по всей квартире.

Мама готовила бутерброды, мы искали мазь от комаров, фонари, одежду, которая может пригодиться в лесу, а папа ходил по дому и бубнил под нос:

– Я уже все ему сказал, мне больше говорить нечего. Этого сопляка судить надо, хватит одного нашего слова, и он отправится в колонию. Да, Светка? – спросил, когда пробегал мимо.

Я пожала плечами: в этих вещах я мало что понимаю. Может, правда, может, нет. Откуда мне знать?

В полдень мы все вывалились из дома. Глеб сел на переднее сиденье, рядом с папой. Мама посадила на колени Сашку, Ваську посадили на специальную подушку и прицепили ремнями. У него в ногах уместился Тишка. А мне пришлось сесть в середину, самое дурацкое место.

– Папа, но до Калужницы так далеко! – сказал Глеб по дороге.

– А вот и нет! – ответил он и тут же свернул на лесную просеку. – Это до Калужницы, которая город, далеко. А до Калужницы, которая река, – близко. Километров пять еще, – он явно был в солнечном настроении.

Эти пять километров мы тащились битый час. Дорога внезапно ныряла вниз и резко поднималась так высоко, что машина чуть не утыкалась носом в песок. Тишка скулил в голос, Сашку чуть не стошнило. Лес наступал со всех сторон, так что дороге пришлось сузиться почти до тропинки. И вдруг она пропала в грязи, и мы поехали еще медленнее. Наша серенькая Фрося рычала и ревела, пока вытаскивала нас из какой-то лужи.

– С-собака! – говорил папа. – Вот собака! – и рычал почти так же.

Мама предлагала выйти, чтобы Фроське было легче, но папа не соглашался.

– Потерпите, мадам, а то ножки замараете! – видимо, настроение у папы было все еще радужным. Конечно, его же не испортить пустяками, когда человек дорвался до своего любимого дела, когда он понимает, что вот-вот закинет удочку в речку и поймает жирного карася! Или даже щуку!

Снова появилась дорога. Какая красивая она была: блестящая и ровная! Гладкая, хоть напяливай коньки и прыгай, как фигуристы на льду. Но папа съехал с нее, поставил машину среди деревьев, и дальше до Калужницы мы шли пешком. Каких-то полкилометра.

Каждый тащил с собой удочку, небольшой рюкзак с едой, теплой одеждой и рыболовными крючками. Впереди всех бежал грязный Тишка. За ним шел папа, опираясь на садовую лопату, улыбался, а голова его, поднятая высоко, была как будто где-то в серых облаках. Вероятно, в этих облаках она разглядела, как папа выкапывает червей, насаживает их на крючок и выдергивает из реки всех судаков. Всех до единого! За папой бежал Васька, потом мама с Сашкой, а мы с Глебом плелись в самом конце. Под ногами чавкала полужидкая земля, а в глаза лезли мошки.

Как только мы вышли из машины, Тишка забрался в ближайшую лужу, а комары и мошки накинулись на нас со всей силы. Крылья их звенели мечтами о полезном обеде. Нет, скорее ужине, потому что день подходил к вечеру. Медленно опускались сумерки. В августе темнеет… Как бы это сказать? Раньше, чем в июне? Да, но это не показывает всей глубины сумерек. Быстро? Это тоже правда, но какая-то жиденькая. В августе темнеет… Да, лучше сказать всегонавсего три слова: в августе темнеет. Не то что в июне.

И вот – речка Калужница. Узкая, не шире дороги в нашем дворе, но глубокая и темная. Посмотришь на воду, и кажется, что она такая густая и плотная, как желе. Первые желтые листья лежат неподвижно. Может быть, это какая-то уникальная река, без течения? Но так вроде бы не бывает.

Папа с Сашкой быстро обнаружили каких-то червей и закричали от радости. Мама принесла сухих веток и начала разводить костер. Глеб пристраивал крючки на леску, я выманивала Тишку из воды, хотя не отказалась бы и сама искупаться. В это время из ближайших кустов выполз Васька и пожаловался, что он провалился в лужу и там осталась его кроссовка. Вместе мы выловили ее. Васька, конечно же, стал канючить, что теперь он ни за что ее не наденет, такую грязную. Но его голую ногу тут же атаковали комары, и он стал ныть, что от них нет никакого житья, и еще у него болит голова, и он хочет есть.

Папа сказал, что вряд ли теперь наша рыбалка будет такой уж хорошей: лично он на месте рыбы давно бы спрятался от Васькиного нытья. Брат натянул свою обувь, хотел что-то ответить, но в это время Глеб передал папе удочку с червяком. Все замолчали, и папа ушел немного выше по течению. За ним отправился Васька, потом я с Глебом. Мама с Сашкой остались кипятить воду для ухи.

Все же рыбалка – не мое. Совсем не мое. Я на ней зеваю, скучаю и злюсь, потому что мне скучно и приходится отмахиваться от комаров. Сидишь на земле, смотришь на поплавок. Смотришь, смотришь. И тебе начинает казаться, что он нырнул. Или нет? Клюет! Нет, не клюет. Да точно, клюет! Дергаешь удочку и видишь, что твоего червя почти всего съели. Снова закидываешь удочку, и начинается все то же самое. Да ну, неинтересно. Я пошла узнать, как дела у папы и братьев. Глеб стоял совсем недалеко от меня и смотрел на поплавок не отрываясь. Вокруг него звенели комары, кусали его в шею, но он не обращал на них никакого внимания. Папа положил удочку на рогатку из веток, сел на корточки и смотрел на воду. У кочки стояло маленькое пластмассовое ведро из-под майонеза, в нем плескалась пара мелких рыб. Васька то садился на землю, то вскакивал на ноги. Насаживать червей он сам не мог, потому что они скользкие и шевелятся. Этим приходилось заниматься папе. Когда Васька закидывал удочку, то бормотал:

– Ну давай, Трофим, помоги-ка мне. Давай-давай. Угу. Вот-вот.

И немедленно проверял, поймалась ли рыба.

– Ты что, – сказала я, – Трофим же не Дед Мороз, чтобы его о чем-то просить.

– Вот именно, он настоящий, а Дед Мороз придуманный. Поэтому Трофим поможет, если захочет. А Дед Мороз – нет.

Ну и ну! Не ожидала я таких рассуждений. Пока я шла рассказывать об этом Глебу и маме, вдруг стемнело, поднялся сильный ветер.

– Эй! – закричал папа на всю реку. – Эй! Сворачиваемся! Уходим!

У потухшего костра мама с Сашкой быстро складывали вещи в наши рюкзаки – как попало, не глядя кидали в них бутерброды, термосы, крючки и блесны.

– Быстрей, – сказала мне мама, как только увидела, – надо идти к машине. Дождь! Ливень!

В ту же секунду далеко над лесом сверкнула молния, прорычал гром и начался ливень. Сашка прижался к маминым ногам. Прибежали Глеб с Васькой, чуть позже – папа. Все были мокрыми до нитки.

– Вот так да, ну ничего себе, вот те нате, – повторял папа.

Мы включили свои фонари и двинулись к машине. Но они не помогали, мы все равно не очень-то понимали, куда идем, топали наугад. На ноги налипла грязь, мы еле отрывали их от земли. Как будто к каждой привязали по гире. Я все думала, как там папа идет, у него же от сырости нога сильнее разболится. Оглядывалась на него, но ничего от дождя не видно было – такой сильный. Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем мы добрались до машины. Честно говоря, просто удивительно, что мы вообще до нее доплелись. И тут дождь прекратился. Очень кстати, как сказал папа. Он достал из машины спички и сухое горючее. Вместе с Глебом они принесли откуда-то невысокую сухую ель, пообрубали ветки. И развели костер. Не знала, что папа так умеет. С ним не пропадешь. Так тепло нам стало! Даже жарко. От одежды пошел пар, и от Тишки, но папа все добавлял и добавлял дров в огонь. Мама открыла багажник, и оказалось, что там у нас есть большой термос с горячим чаем и сухие, очень вкусные бутерброды. Вряд ли в ближайшее время я попробую что-нибудь вкуснее.

– И ты идешь по городу! И за тобой летят бабочки! – пел наш папа и приплясывал у костра. Вот какой он человек, очень трудно ему испортить настроение на рыбалке!

– Все же удивительно, как твоему голосу подходит эта песня, – сказала мама. – Жаль, что ты не взял гитару.

– Гитару? – удивился Васька. – Папа, ты что, играешь на гитаре?

– Ну конечно, ты же видел, она на шкафу лежит.

– Я думал, просто лежит, и все.

И все заговорили о гитаре и стали петь разные песни. А я вспомнила, что когда-то давно слышала, как папа играет на гитаре. Так давно, что успела забыть об этом. Интересно, почему теперь он забросил ее так далеко, на шкаф?

Все пели, пели, но вдруг мама сказала, что уже ночь, а мы до сих пор не подумали, как будем выбираться отсюда.

– Утром все просохнет, – сказал папа не слишком уверенно. Похоже, настроение его немножко подпортилось. – Во всяком случае, сейчас мы точно не проедем. Утро вечера мудренее. Ребяты, по матрешкам!

И мы забрались в машину. В этот раз мама с Сашкой сели рядом с папой, а кресло Васьки убрали в багажник, так что сидеть было немного посвободнее. Но это, конечно, совсем не то, что лежать и спать в кровати.

Чай, Васька и бульдозеры

Чего не отнять у наших родственников, так это внезапности. То мама сбежит из дома, то папа отвезет всех на рыбалку. А сегодня утром неожиданно приехала тетя Зина. То есть это только для нас неожиданно, а мама все знала, она встала пораньше, заварила чаю, напекла кексов. Но что тете Зине этот чай! Она выпила полчашки, а потом говорит:

– Надь, я вот тебе мяты привезла, липы насушила, листа смородинового. У вас нету же?

И мама покраснела, потому что и мята, и смородина у нас, конечно, были. Мы же бываем каждый день в саду и чай с травами, разумеется, завариваем. А простой чай мама сделала специально для тети Зины. Наверно, подумала, что ей понравится. Она быстренько выплеснула его и заварила как всегда: чай, мяту, душицу, смородину. Ну и липу добавила, ее в самом деле у нас не было. Тетя Зина выпила три чашки, и они с мамой стали собираться в городскую администрацию. Проверяли, на месте ли бумаги, копии писем президенту и генералам, ответы от них. Написаны ли нужные заявления, лежат ли в папке фотографии Трофима, документы на его награды. Васька тоже нарядился в свои лучшие брюки, надел рубаху и жилетку, чтобы идти с ними. И мама согласна была его взять.

– Он, – говорит, – такой оратор, все про Трофима в лучшем виде представит. Пусть идет.

Но тетя Зина сказала, что такому маленькому нечего лезть во все эти дела. С политикой должны разбираться взрослые, и точка! И мама ее послушалась. Они ушли. Папа повез их на машине.

– Ого! – сказал Глеб, когда мы остались одни. – Кажется, мама ее боится.

Васька уже оделся в свою обычную одежду, проворчал, что у них ничего не получится, и пошел в старый дом, на родину. Раньше всех. Мы взяли Тишку и тоже туда отправились.

К Ваське прибежал Денька, и мы стали играть в карты, в дурака. Все равно делать нечего. Тетрадки и все остальное к новому учебному году мы уже купили, а работать в саду не хотелось. Да и что там делать сейчас? Когда мы сдавали третий или четвертый раз, неожиданно пришел Димка. Давно мы его не видели, он уезжал на море.

– Ого, какой ты коричневый, – сказал Васька. – Наверно, твою кожу ни один вампир не прокусит.

Вот дурачок! Не позорился бы. Я на Ваську так посмотрела, он чуть с крыльца не упал. Говорит:

– Да ну вас, играйте сами, – и ушел в дом.

– На чердак, наверно, – я сказала тихо, чтобы он не слышал. Не Васькин сегодня день, точно. Ну ладно, устанет дуться, вернется.

Димка уселся на его место, взял его карты. Сразу же начал рассказывать про море – какое оно соленое, какие бывают волны и как блестит вода:

– Не как снег, но немного похоже, – и он посмотрел на меня. И я сразу вспомнила, как мы с ним весной глядели на снег, приседали и зажмуривались, чтобы глаза не так слезились от сияния и блеска. Я и забыла, а Димка, получается, нет, хорошая память.

– А, – сказала я. – Красиво.

– Вы чего? – спросил Глеб. – Улыбаетесь как придурки. Бито, кстати. Я вышел.

– А я дурак, – сказал Димка и показал свои карты. – Ты бы меня все равно побила.

Вот это неправда совсем. У него было больше карт, но почти все козыри, а у меня из козырных только одна, правда самая главная, туз.

– Ничья, скорее всего, была бы, – сказала я.

– Угу, – ответил Димка. – А Сашка где? Сашка!

– Он дома спит, – ответил из чердачного окна Васька.

Димка показал пальцем куда-то вверх – то ли на небо, то ли на крышу, – и мы рассмеялись. Я, Глеб и Димка.

Васька закричал:

– Эй! Эй, вы чего?

А нам еще смешнее почему-то. Остановиться не можем.

– А я на море промывал нос, – сказал Димка, и мы с новой силой засмеялись.

– Как так? Как промывал?

– Ну, вот так воду берешь в ладонь и носом швыркаешь. А вода в рот стекает. Или сразу в мозг!

– Да ладно! – смеялся Глеб. А я вдруг сказала, сама не знаю почему:

– Тебя и в самом деле, наверно, ни один вампир не укусит, слишком соленый.

– Мама с папой едут! И тетя Зина, – доложил сверху Васька. Все-то он видит, а нам от этого еще смешнее.

– Эй! А там! – закричал Васька еще громче. – Там бульдозеры! Точно!

Глеб сразу стал серьезным. И Димка тоже. Я посмотрела на них, и мне захотелось, чтобы мама с папой поскорее оказались рядом. Потому что бульдозеры въезжали в соседние сады – к дяде Толе и тете Рите. Заборы упали на землю, и машины ползли своими гусеницами прямо по ним, как танки.

– Где Сашка? – еще из машины крикнула мама. Глеб показал на дом.

– Васька, беги за Толиком, – сказал папа и выскочил из машины.

– Дети – в дом! – скомандовала тетя Зина.

Но мы стояли у забора.

– По телефону можно, – сказал Васька.

Мы смотрели на эти бульдозеры, глаз не могли отвести. Не потому, что они такие красивые или так нам нравились. Наоборот. Самые мерзкие бульдозеры, какие мы только видели. Вдруг Васька сорвался с места и побежал прямо к этим зверюгам с ковшами.

– Куд-да? – закричал папа и рванул за ним. И Глеб, и Димка тоже.

Но Васька успел раньше всех. Он подпрыгивал прямо перед машиной так высоко, как только получалось. Падал и снова прыгал. Наверно, чтобы водитель увидел его. Я звонила дяде Толе. Мама тоже куда-то звонила. Сашка был уже не в доме, он стоял рядом с ней и молчал. Смотрел на Ваську огромными глазами. Тетя Зина что-то шептала одними губами и вытирала пот с лица. Когда Глеб с Димкой и папой добежали до Васьки, бульдозеры остановились. Водители что-то орали, но я не слышала, потому что объясняла дяде Толе по телефону, что происходит. Он выругался и бросил трубку.

Честно говоря, остальное я помню какими-то отрывками. Вот водители выскакивают из бульдозеров, а мама вскрикивает и бежит к ним, а я – за ней. Все стоят на ветках малины в саду дяди Толи, бесстрашный Васька сквозь слезы кричит водителям, что сюда ехать нельзя, нельзя ломать, потому что это не просто сад, а сад имени Трофима Савоськина, слышали про такого, гады? Один бульдозерист замахивается на него, но папа успевает схватить водителя за руку, а мама и Глеб встают перед братом. Ваську спасают, но папе достается так, что он валится на землю. Тут появляются дядя Толя и тетя Зина. Дядя Толя свистит через пальцы – так громко, что драка, крики и слезы утихают.

– Эй, мужики, – говорит он, – валите по-хорошему.

– Вот что, почитайте документы из администрации, – очень спокойным голосом говорит тетя Зина. – Эти сады могут стать парком имени Савоськина. Уже рассматривается в городской думе. Скоро будет заседание. Так что трогать не советую.

– А это – улица Трофима Савоськина, – объявляет папа и медленно встает.

Глеб поддерживает его, а мама все еще загораживает Ваську. Бульдозеристы читают бумагу, куда-то звонят, плюют на землю и уезжают.

Потом мы все вместе идем в наш старый дом. Тишка и тетя Зина – впереди. За ними – Денька. Глеб поддерживает папу под руку, дядя Толя несет Ваську, мама – Сашку. Димка ведет за руку меня. Как маленькую. Ну и ладно.