Текст книги "Лекарство"

Глава IV

Ноябрь неумолимо приближался к концу. Это ощущалось не только по надвигающимся холодам, облетевшей листве на деревьях и даже редкому снегопаду, но и по состоянию души. Никогда в жизни Алану не было так плохо, как в эту осень. И, наверное, если не воспитанная годами сила воли и любовь к отцу, он бы уже давным-давно потерял себя в количестве выпитого алкоголя.

Работа, больница, работа, больница, работа…

Андервуду казалось, что этот порочный круг никогда не закончится. Может, это его личный ад? Он не знал. Единственное, что было ему известно, что по пятницам Стью с искренней радостью ждет его в баре, несмотря на то, что в последние пару встреч все же бросал на него тревожные взгляды, и что в остальные дни дома стоят несколько бутылок виски и бренди.

Алан перевернулся на другой бок и уставился на телевизор. Диван в зале оказался крайне неудобным для того, чтобы спать на нем. От похмелья каждое утро болела голова, а тело ломило от неудобной мебели.

Мужчина разучился засыпать без алкоголя. После того, как у отца случился инфаркт, Алан стал переживать еще больше, что в конечно итоге вылилось в бессонницу. Он мог ворочаться всю ночь, засыпая всего на пару часов, а потом снова ехать на работу и в больницу. Первая кружка кофе помогала не заснуть за рулем, вторая – сосредоточиться на отчетах поставщиков, третья – понять, о чем говорят врачи, и выглядеть бодро перед отцом. А потом домой – к первой полноценной еде, которую Андервуд либо готовил на скорую руку, либо покупал где-то по пути, и к спасительному стакану виски.

Какое-то время, когда он полночи не мог заснуть, Шэрон тоже просыпалась и старалась с ним поговорить. Но когда она поняла, что ее разговоры не помогают, а только мешают ей спать самой, то предложила ему выпить. Средство оказалось действенным, только имело свои последствия. Одно из них, Алан теперь был в изгнании на диване, потому что Пейдж не нравилось, что от него пахло алкоголем, и что, заваливаясь спать, он непременно будил ее. Сначала Андервуд хотел возразить, потому что идея первоначально принадлежала ей, но как-то все забывалось, когда после ужина он с удобством вытягивался пусть и не на удобным диване, но зато с виски и виниловым проигрывателем под ухом.

– Проснулся? – Шэрон заглянула в зал и, увидев, что Алан уже натягивает на себя футболку, направилась на кухню, так и не дождавшись от него хоть какого-то ответа.

– И тебе доброе утро, – себе под нос пробормотал он. Футболки, которые раньше ему были как раз, теперь висели. Мужчина сильно похудел за несколько месяцев, соблюдая строгую диету из алкоголя, кофе и одного более или менее нормального приема пищи за день. Но ему было без разницы, а Шэрон не считала нужным это обсуждать.

Пару месяцев назад она бы непременно поцеловала его, а он обнял ее. Но сейчас Алан не хотел хоть каким-то образом спровоцировать новую порцию лекций с ее стороны, а Шэрон просто не хотела лишний раз говорить с ним. Кто бы мог подумать, что за пару месяцев некогда стабильная жизнь может перевернуться с ног на голову…

Пейдж сама не до конца понимала, почему злится на Алана. Ей не нравилось, что он не бывает дома, что он много пьет, что выделяет время на бар со Стью, но при этом не может найти время на нее больше, чем необходимо. Конечно, если получалось, Андервуд все также иногда отвозил и забирал ее с работы, спрашивал про ее день и изредка даже готовил ужин. Но Шэрон не могла вспомнить, когда в последний раз они гуляли или выбирались хоть куда-нибудь из дома. Ее злило, что он так много времени проводит с отцом, которому с каждым днем становилось все хуже. Злило, что даже в таком плохом состоянии Кадмус в первую очередь переживает не за себя, а за сына. Злило, что со дня ее рождения родители больше ни разу не написали ей даже крохотного сообщения.

– Тебя отвезти? – Алан зашел на кухню и устало сел за стол. Перед ним тут же опустился бокал с кофе, от которого шел пар и крепкий аромат. Андервуд редко ходил небритым, но сейчас несобранные волосы до плеч и отросшая борода прибавляли к его возрасту еще лет пять, а осунувшееся лицо и тени под глазами сверху накидывали еще пять.

– А ты разве в состоянии? – женщина скептически посмотрела на него, делая глоток своего кофе. Она стояла рядом с плитой, сохраняя и так разрастающуюся дистанцию между ними.

Андервуд не сводил взгляда с пара от кружки:

– Шэрон, не начинай, – тихо ответил он. Голова болела от каждого сказанного и услышанного слова, а на душе было паршиво и без ее комментариев.

– Не утруждай себя, – женщина поставила бокал с недопитым кофе в раковину и вышла из кухни, а Алан обессилено уронил голову на руки. Он сидел в таком положении, так и не прикоснувшись к утреннему напитку до тех пор, пока не услышал, как хлопнула входная дверь.

***

– Добрый день, мистер Андервуд, – доктор Майер пожал Алану руку и жестом предложил сесть в кресло напротив. – Предлагаю перейти сразу к делу.

Врач не отличался излишней вежливостью и никогда не ходил вокруг проблемы, сразу говоря о ней. Пожалуй, по этой причине Андервуд решил не менять врача, зная, что некоторые не против сначала успокоить, а только потом кое-как объяснить всю проблему. С такими, как правило, начинаешь нервничать еще больше.

Алан кивнул, в ожидании продолжения.

– На прошлой неделе мы проводили полную диагностику. Пришли результаты. Как таковых улучшений, увы, не наблюдается. Однако существенно замедлилась скорость распространения метастазов по организму, если выражаться простым языком.

Андервуд выпрямился, впервые за долгое время услышав хоть что-то кроме плохих новостей:

– Это значит, что скоро оно может совсем прекратиться, правильно?

Доктор Майер отрицательно мотнул головой:

– Не совсем так. То, что замедлилась скорость распространения, означает только то, что она замедлилась. К сожалению, за этим ничего более не кроется. Тем не менее так как именно скорректированное лечение дало такие результаты, то мы будем продолжать именно его. Согласны?

Андервуд пожал плечами. Конечно, он согласен. Он не знал всех тонкостей онкологических заболеваний, чтобы вступить в дискуссию с врачом, поэтому просто пододвинул к себе очередное распечатанное соглашение и подписал его.

– Есть ли какие-то побочки после смены курса лечения? – это единственное, что он спрашивал из раза в раз. В прошлый раз побочным эффектом, как объяснил доктор Майер, был инфаркт, а что будет в этот раз?

– Побочки, как вы это называете, после любой химиотерапии имеют место быть. Это чудо, когда их практически нет.

– И какие?

– Лечение сменилось не так давно, чтобы говорить о чем-то конкретном, но мы подозреваем, что у вашего отца случаются кратковременные потери памяти. Он может не вспомнить, что уже принимал какие-то лекарства, или, наоборот, путает вчерашний день и сегодня. На этом фоне у него пару раз случился…, – врач щелкнул ручкой и тут же отложил ее. – Что-то типа паранойи. Он подумал, что мы хотим дать ему двойную порцию лекарств. Конечно же, это было неправдой.

Андервуд кивнул. Он находился рядом с отцом по несколько часов каждый день. Если погода была хорошая и врач давал разрешение, то он помогал Кадмусу переодеться, пересаживал его в инвалидное кресло и отправлялся с ним на прогулку. Это было тяжело. Не физически, а морально. После инфаркта Алану казалось, что отец все хуже может передвигаться самостоятельно. Ноги его больше не держали, а руки тряслись даже от пустого пластикового стаканчика. И мужчина не мог себе представить, как тяжело приходится медсестрам, которые возле него целый день.

Отец никогда не грубил, не был вспыльчивым, но собственная беспомощность повысила уровень его агрессии к окружающим. Порой он напоминал капризного ребенка, который не хочет делать элементарные вещи. Но винить его за это Андервуд младший просто не мог. Вряд ли бы он сам выдержал столько времени находиться под пристальным взором врачей, один на один с собой и своими мыслями в палате без вещей и людей, которых любил и которые любили его.

– Это все? – Алан поднялся с кресла.

Майер кивнул, внимательно глядя на мужчину:

– Это может быть не мое дело, но выглядите вы неважно.

– Правда? Никогда бы не подумал…, – Андервуд хмыкнул и направился к двери, когда в спину ему донеслись слова доктора:

– Вы правы, я вряд ли могу в полной мере понять вашу ситуацию, так как, слава Богу, не был на вашем месте. Но я видел других людей, у которых был точно такой же взгляд. Помните, что никто кроме вас не будет заботиться о вашем отце. Случись что с вами, он вряд ли справится сам.

Андервуд несколько секунд сверлил взглядом дверную ручку, прежде чем резко надавить на нее и выйти из кабинета.

***

В палате отца был включен только небольшой тусклый ночник, который Алан принес ему из дома. Андервуд младший тихо зашел и, закрыв за собой дверь, сел в кресло рядом с больничной койкой.

Кадмус спал, тихо посапывая. Это были те редкие моменты, когда его лицо не выражало никаких эмоций и было безмятежно. Поэтому мужчина и старался приходить незадолго до его пробуждения, чтобы увидеть спокойное лицо отца.

Андервуд старший похудел еще сильнее. Судя по тому, что говорил доктор Майер, организм плохо справлялся с едой, а та, что усваивалась, была в малых количествах. Кожа выглядела намного бледнее, чем обычно, и с каждым днем с трудом получалось узнать Кадмуса, каким он был хотя бы год назад, кроме тех случаев, когда мужчина спал. Безмятежность сглаживала морщины и острые черты лица.

Алан с улыбкой поправил сползшее на пол одеяло и подошел к окну, чтобы немного проветрить в палате. Андервуд старший зашевелился и, открыв глаза, потянулся к очкам, что лежали на небольшой тумбочке.

– Молодой человек, извините…, – хрипло начал он, с прищуром глядя на сына. – Вы… Что вы здесь делаете?

– Привет, пап, – Алан подошел ближе, чтобы свет от лампы освещал его лицо.

– Сколько времени?

– Половина восьмого вечера.

– Выйдите, ко мне сейчас придет сын, – пожилой мужчина попытался немного подняться.

Алан нахмурился и, кивнув, быстро вышел из палаты. Кажется, он даже случайно задел плечом, когда изо всех сил старался попасть в кабинет к Майеру, до того, как врач уйдет. И как раз вовремя, доктор закрывал дверь, когда Андервуд окликнул его.

– Что-то случилось? – Майер убрал ключи в карман.

– Отец… Вы сказали, что у него были кратковременные потери памяти. Он меня не узнал.

– Может быть, он просто не…, – доктор вздохнул и, посмотрев на наручные часы, шагнул в сторону Алана. – Пойдемте.

Когда они зашли в палату, свет горел ярче, а отец сосредоточенно смотрел в стену перед собой. Кадмус повернулся в сторону вошедших и криво улыбнулся:

– Алан, здравствуй, – он кивнул доктору. – Мистер Майер.

Андервуд младший тяжело сглотнул.

Доктор потянул его за рукав, призывая выйти за ним следом из палаты, и с улыбкой кивнул пациенту:

– Я украду вашего сына всего на пару слов, – Майер прикрыл за ними дверь. – Вы заходили в палату?

– Да. Он проснулся и попросил меня уйти так как к нему должен прийти сын.

– Но сейчас он вас узнал…, – доктор что-то напечатал в телефоне и, убрав его в карман, внимательно посмотрел на Андервуда. – Мы проведем ряд тестов на мозговую активность. До свидания.

Алан кивнул и зашел обратно в палату:

– Привет, пап. Как себя чувствуешь?

– Получше, получше. Что-то ты сегодня припозднился. Задержался на магазине?

Мужчина кивнул, вглядываясь в глаза отца и пытаясь найти в них хоть что-то, что указывала бы на произошедшее, но ничего не заметил. Кадмус все также старался улыбаться в присутствии сына, хотя Алан прекрасно понимал, что даже в эту секунду он испытывает боль.

Андервуд младший кивнул:

– Там сегодня снег немного выпал, хочешь прогуляться?

Кадмус с готовностью кивнул, переводя печальный взгляд на инвалидное кресло, что теперь стало его единственным способом передвигаться.

На улице они не разговаривали. Алан вдыхал полной грудью слегка прохладный ноябрьский воздух, чувствуя как холодные снежинки тают на его лице. В небольшом парке, прилегающем к больнице, практически никого не было в это уже позднее время, и от того здесь было тихо и спокойно. Сам за собой не замечая, мужчина улыбался, наблюдая, как отец время от времени протягивает руку, ловя хлопья снега. Скрип колес инвалидной коляски и звук далеко проезжающих машин были единственным, что нарушало тишину ноябрьского вечера.

***

Зеркало в ванной было запотевшим от пара. Алан провел по нему рукой, оставляя на поверхности разводы. Он не мог вспомнить, когда в последний раз осознанно смотрел на свое отражение, но то что мужчина видел там сейчас его настораживало. Кончики волос были спутаны, борода выглядела небрежно, а самому себе в глаза было противно смотреть.

Взяв из шкафа бритву и включив, он поднес ее к щеке. Будто давая себе последние секунды на размышления, Андервуд еще раз посмотрел на свое отражение и уверенным движением провел по бороде. Сбритая щетина посыпалась в раковину.

Что заставило его решиться на это, казалось бы, незначительное изменение в себе? Безразличие Шэрон? Ухудшение состояние отца? Замечание Майера? Нора, которая бросала на него то и дело жалостливые взгляды, когда думала, что он не видит этого? Или отвращение к самому себе?

Алан замер на последней мысли. Борода скрывала излишнюю худобу, впалые щеки не добавляли ему прежнего обаяния и красоты, а покрасневшие глаза вынуждали отводить взгляд даже от собственного отражения.

Он плеснул на лицо холодной воды, чувствуя как капли попали на обнаженную грудь и неприятно стекали по разгоряченному после душа телу. Этот день обещал быть ужасно долгим, но если все пройдет по плану то дальше должно стать легче. Наверное.

На кухне его ждали только что сваренный кофе и Шэрон, которая смерила его безразличным взглядом и пошла собираться на работу. Она не заметила, что вчера Алан впервые за несколько месяцев не выпил даже капли алкоголя, что лег спать на диване в зале, не предпринимая попытки лечь рядом с ней в спальне, что он побрился и улыбнулся ей, заходя на кухню. Все указывало на то, что Пейдж неосознанно поставила точку в отношениях. Только Андервуд не хотел над этим задумываться, а сама женщина боялась признаться в этом даже самой себе.

Алан не рассчитывал на какую-то реакцию с ее стороны, но хотелось услышать хотя бы «доброе утро». Порой ему казалось, что он совершенно один против всех проблем, которые навалились на него. Но каждый раз мужчина ругал себя за такие мысли. У него была Шэрон, которая не один раз признавалась ему в любви, которая была рядом ежедневно на протяжении семи лет, которая пыталась помочь ему. Но даже эти убеждения не помогали прекратить ту жгучую боль, которая каждый раз снова и снова пронзала сердце Алана от ее безразличных взглядов.

Нетронутая кружка кофе осталась стоять на столе.

***

– Будешь чай? – Алан включил чайник и жестом указал на диван.

Нора кивнула, проходя в кабинет.

В магазине редко было много людей, но основная доля клиентов была постоянной и делали заказы по звонкам. А те, кто все же изредка заходил в магазин, непременно находили что-нибудь новое для себя. Их лавка, как на старый лад часто называл магазин Кадмус, отличался разнообразием не только чаев, но и травяных сборов, выращенных в теплицах. Это был средних размеров зал со старыми шкафами, которые по мнению Алана не менялись со времен основания магазина. Большие стеклянные сосуды с закрепленными крышками напоминали аптеки, в те времена, когда лекарства смешивали под индивидуальные запросы клиентов. В этих сосудах хранились сушенные травы, которые объединяли с чаем по заказам посетителей. Были и более современные полки, на которых стояли полностью собранные наборы чайных напитков.

Во время путешествий Кадмус придумал сделать небольшой шкаф с посудой для заваривания и питья чая. И они тоже приобрели свою популярность среди клиентов. Но самой любимой частью магазина для Алана был стеклянный шкаф, который всегда был закрыт на ключ. В нем хранились книги по травничеству позапрошлого века. В детстве ему не разрешал к ним прикасаться дед, а сейчас он и сам понимал насколько они ценные. Тем не менее у Андервуду младшего была цель как-нибудь почитать их, когда наконец-то будет свободное время.

Нора взяла протянутую чашку в руки, не сводя взгляда с мужчины. Он выглядел опрятнее, чем вчера, и позавчера. Он выглядел немного лучше, чем за последний месяц вместе взятый. Но глаза… Нора мало что понимала в его ситуации, только то, что слышала от своего отца, который был давним другом Кадмуса. А с Аланом Нора была знакома с детства, но только их отношения нельзя было назвать и близко дружескими.

– Вчера должны были привезти отчет из теплиц, я не увидел его на столе. Где он?

– Вчера ты быстро ушел и я подумала, что не стоит заходить в кабинет без разрешения…

– Нора, если я говорю, что документы надо оставить на столе, то их надо оставить на столе, – Алан устало прикрыл глаза, облокачиваясь на спинку дивана. Обычно у него болела голова в качестве штрафа за выпитый перед сном алкоголь, сегодня же голова раскалывалась, видимо, от его нехватки в организме. В висках противно пульсировало, и казалось, что черепная коробка взорвется в любую секунду.

– Хорошо, – она потупила взгляд, но потом все же нашла в себе храбрости. – Ты не думал взять несколько дней отпуска?

Андервуд приоткрыл глаза и скептически взглянул на девушку:

– А ты не думала иногда делать то, что я говорю?

– Я только этим и занимаюсь, – пробормотала Нора.

Мужчина хмыкнул на такое заявление:

– Скажи это документам, которые все еще не на моем столе, – он вздохнул. – Но вообще да, ты права. Завтра я скорее всего здесь не появлюсь. Поэтому очень прошу, если Генри соизволит привезти какую-то документацию, сложи это в отдельную папку и оставь у меня на столе. Договорились?

Нора кивнула:

– Как мистер Андервуд? Папа спрашивает меня чуть ли не каждый день, а я забываю…

– Немного тише, пожалуйста, – мужчина устало потер виски, поднимаясь с дивана. Подойдя к окну, он слегка опустил жалюзи. Кабинет погрузился в полумрак, зато глаза болели не так сильно. – Держится. Мне бы хотелось сказать, что есть небольшой прогресс. Но, увы, на каждый такой прогресс приходится какая-то новая проблема.

– Мне жаль. Надеюсь у вас вместе получится справиться с болезнью, – Нора слабо улыбнулась Алану и встала. – Я пойду.

Мужчина кивнул, возвращаясь к делам, которые надо успеть доделать как можно раньше. Сегодня доктор Майер собирался провести первые тесты мозговой активности отца, поэтому Алану рекомендовали воздержаться от посещения.

***

Переступив порог, Шэрон сначала подумала, что ошиблась домом. Но быстро выглянув и увидев на двери нужный номер, тихо закрыла за собой дверь, снимая пальто и аккуратно вешая его на крючок. С кухни доносились вкусные ароматы чего-то мясного, а из зала играла музыка – достаточно громко, чтобы ее можно было услышать на кухне, но недостаточно громко, чтобы она начала действовать на нервы.

Алан сосредоточенно что-то нарезал, тихо подпевая словам из песни. Пейдж кашлянула, сообщая ему о своем присутствии. Ей нужны были объяснения происходящему.

Не то чтобы она была против, что Андервуд как в старые добрые готовит ужин, но такие резкие изменения немного настораживали. Где гарантия что он трезв сейчас или будет трезвым завтра? Их не было.

– Привет, – он что-то быстро помешал на сковороде и повернулся, улыбаясь. Возможно, такой улыбкой он мог бы провести кого угодно, но не Шэрон. Пустоту в глазах скрыть у него все равно не получилось. – Садись, скоро все будет готово.

– А что у нас происходит?

– По всей видимости – ужин, – для убедительности мужчина оглянулся на накрытый стол.

Через некоторое время они уже сидели напротив друг друга и нарезали сочное мясо. Алан был сосредоточен на еде, стараясь скрыть волнение от сегодняшнего вечера. Он не мог похвастаться, что первый день без алкоголя дался ему легко. Отнюдь. Это было похоже на настоящую пытку. Весь день мысли невольно возвращались к бутылке виски, что спокойно стояла в одном из кухонных шкафчиков. Его единственным спасением было дождаться вечера, где за ужином он собирался предложить Шэрон вино.

А сама Пейдж все еще пыталась понять что происходит. Конечно, она спокойно могла бы разделить ужин с любимым человеком, но такие изменения не давали ей покоя. Что же произошло – Кадмус пошел на поправку или Алан наконец осознал, как сильно запустил себя? Вряд ли он подумал о том, что перестал уделять ей хоть сколько-то времени и от этой мысли становилось больно.

– Как прошел день? – Алан все еще не поднимал взгляд от еды. Вино было разлито по бокалам, но никто из них не притронулись к ним.

– Спокойно. Как твой? Произошло что-то хорошее, раз сегодня ты решил…, – она хотела упомянуть отсутствие крепкого алкоголя, но вовремя прикусила язык. – Устроить нам ужин?

– На самом деле ничего хорошего не произошло, – наконец он посмотрел на нее и первый сделал глоток вина. Шэрон последовала его примеру. – Если тебе интересно, отцу стало одновременно и лучше, и хуже.

– И как это понимать?

– Распространение метастазов приостановилось, но у него теперь случаются кратковременные потери памяти – вчера он меня не сразу узнал. Док обещал завтра сделать заключение.

– Мне жаль.

Андервуд кивнул, прекрасно понимая, что слово «жаль» никак не соотноситься с тем, что чувствует Шэрон. Скорее всего ей жаль Алана, и то не так сильно, чтобы использовать это слово. Привычка… Это все, что на самом деле крылось за этим словом.

Доедали в полной тишине. Бокалы полностью опустели как и тарелки, а в бутылке осталось еще половина вина, когда Алан встал и протянул ей руку.

– Потанцуешь со мной?

Шэрон удивленно моргнула и машинально положила руку в его протянутую ладонь. Она была горячей, и только сейчас Пейдж поняла, как сильно соскучилась по его прикосновениям. Прошел месяц, если не больше, с тех пор, как они вместе засыпали в одной постели, и теперь такое просто прикосновение заставило что-то встрепенуться в ее душе и сердце.

Андервуд еле заметно улыбнулся, ведя Шэрон в зал. На минуту отпустив ее руку, он сменил пластинку на виниловом проигрывателе и подошел к ней. Каждое прикосновение отзывалось давно забытыми ощущениями. Пейдж хотелось прижаться к Алану всем телом, но долгая обида, которая день за днем росла внутри, хотел его оттолкнуть. Почему ему должно все легко доставаться? Он столько недель не уделял должного внимания их отношениям и хочет исправить все за один день? Женщина была совсем другого мнения.

Алан медленно водил руками по ее пояснице, изредка опуская их чуть ниже и тут же возвращая обратно. Но ее холодность и отстраненность ощущались до сих пор, несмотря на то, что Шэрон все же обняла его, прижимаясь макушкой к его щеке.

– Не отталкивай меня, – тихо проговорил Андервуд, наклоняясь и оставляя поцелуй на ее щеке. – Что я делаю не так?

Его ладони скользнули ниже, прижимая Шэрон ближе к телу Алана.

Спроси он её об этом в любой другой обстановке, Пейдж непременно бы смогла назвать с десяток причин… А смогла бы? Тысячу раз она обдумывала, как не выдержит и выскажет ему все, что накопилось на душе. А сейчас мужчина сам спрашивает ее об этом, но Шэрон не могла подобрать слов.

Он оперлась руками его грудь, пытаясь соблюдать хоть какую-то дистанцию. За один месяц они отстранились друг от друга настолько, будто никогда и не были вместе. Только Алан по-настоящему скучал по ней, а Шэрон, как казалось, нашла такую «дистанцию» вполне комфортной.

Мужчина прижался своим лбом к ее и вздохнул. Пейдж больше не ощущала его горячих ладоней на своей талии, но теперь, невольно задержав дыхание, чувствовала как мужские пальцы с отточенной ловкостью медленно расстегивали пуговицы ее блузки:

– Что ты делаешь? – спросила Пейдж, хотя в ответе не нуждалась. Вопрос был задан, чтобы выиграть время для Алана, давая ему возможность осмыслить все действия, и для самой Шэрон, давая ей шанс решить, чего она сама хочет сейчас.

– Я хочу тебя, – его тихий шепот легкой дрожью отозвался по всему телу. Поддаться этому чувству значило для Пейдж, что она простит Алану все. Но единственное, что она хорошо запомнила из воспитания родителей, все, а особенно прощение, нужно заслужить.

Сделав шаг назад, она отвернулась застегивая пуговицы блузки:

– Так не работает, Алан.

– Не работает что? – мужчина сделал шаг ей навстречу, но дотронуться до Шэрон не рискнул.

– Все это, – она раздраженно взмахнула рукой и повернулась к нему, когда блузка была окончательно застегнута. Андервуду казалось, что он видел в ее глаз ту нежность, которую и надеялся увидеть в этот вечер, но видимо ошибся. Снова. – Думаешь, ты можешь просто взять и… И все будет хорошо? – она отрицательно мотнула головой и быстро ушла в спальню, закрывая за собой дверь.

Алан растерянно смотрел ей вслед. Он не мог понять, что только что произошло. Что повлияло на такую молниеносную смену настроения. Она ожидала от него каких-то других действий? Если да, то каких? Что он, черт возьми, должен был сделать?

На смену недопонимаю пришла злость. И на этот раз мужчина безошибочно определил и ее источник, и объект, на который она была направлена, – Шэрон.

Взяв со стола кухни недопитую бутылку вина, Алан вернулся в зал, сменил пластинку в проигрывателе, прибавил звук и сел на диване, пристально глядя в точку на стене. Складывалось ощущение, что Пейдж сама не знала, чего хочет. Он был уверен, что ей понравился ужин. И вряд ли бы женщина согласилась с ним потанцевать, если бы не хотела. Но все остальные действия противоречили предыдущим.

Его вновь ждал жесткий диван, недовольное ворчание Шэрон, чтобы он убавил музыку, и утренняя головная боль, которая только ухудшалась от этого горького запаха кофе, который неизменно ждал на столе вместо завтрака.

***

Промозглый ноябрь сменился снежным декабрем. Магазин Андервуда находился на одной из тех улиц, где было немало и других лавок, владельцы которых уже начали готовиться к Рождеству. До праздника оставалась две недели, но Алан не чувствовал никакого рождественского настроения.

Если он до этого считал, что его будни – одна большая серая масса, то он ошибался, потому что такого состояния они достигли только сейчас. Даже Стью теперь бросал на него обеспокоенные взгляды чаще, чем следовало, когда Андервуд приходил в бар, залпом выпивал несколько шотов и, развалившись на мягком диване, неподвижно сидел и пустым взглядом смотрел на танцпол.

Шэрон каждый день устраивала сцены, но ничего путного Алан не выносил из ее разговоров. Все, что он слышал, обвинения. Мужчина не отрицал, что местами она, возможно, и была права. Поэтому, как правило, он возвращался домой, прислонившись к стене слушал ее недовольства, после чего кивал и шел в зал, где и засыпал до следующего утра.

В магазине дела обстояли не лучше. Его угрюмое настроение не способствовало никакому увеличению продаж. Оставалось благодарить только отца и других предков, что система была налажена и могла справляться без особого вмешательства. На каждое «Доброе утро» Норы, он лишь сильнее хлопал дверью своего кабинета, не выходя оттуда до конца рабочего дня. Единственное, что Алан не нарушал ни при каких обстоятельствах, – он не пил на работе. Правда подаренная одним постоянным клиентом бутылка хорошего бурбона так и притягивала к себе его взгляд, он сдерживался и, где-то в глубине души, даже радовался такой маленькой ежедневной победе.

Но хуже всего дела обстояли в больнице. Теперь каждый поход туда напоминал пытку. Отца будто подменили. В одни дни он узнавал сына без проблем, спокойно вел незамысловатые диалоги и был позитивен настолько, насколько это позволяла ситуация. А в другие его одолевала беспричинная агрессия, а Алана он просил немедленно убраться из палаты, не желая признавать в нем своего ребенка. Майер только качал головой и объяснял, что процесс необратим. Что-то говорил про клетки мозга, слабую нейронную активность, но Андервуд младший не особо следил за мыслью. Зато он замечал, что с каждым походом в больницу его руки трясутся сильнее, особенно в те дни, когда Кадмус его не узнавал.

Отец был и есть единственный человек, в котором мужчина видел поддержку. Но теперь отобрали и это, оставляя его один на один с темным омутом проблем.

Бывали дни, когда Алану и вовсе не хотелось приходить домой. Было бы неплохо остаться даже на той же работе, лишь бы не слушать снова претензии. Он не чувствовал, что Шэрон хоть как-то старается для их отношений. Она приходила с работы с покупной едой, ужинала при слабом свете на кухне и сразу уходила в комнату. Все попытки Андервуда заговорить с ней, даже о чем-то нейтральном, заканчивались грандиозным провалом и не менее грандиозным скандалом. Поэтому понадобилось совсем немного времени, чтобы из людей, которые любят друг друга, они превратились в сожителей, которые не переносят друг друга на дух, но по какой-то причине не хотят обсуждать это.

Когда дверь захлопнулась из-за декабрьского сквозняка сильнее, чем было необходимо, мужчина даже не повернулся в сторону грохота. В прихожей зашуршала пуховиком Шэрон, явно ругая разыгравшуюся метель. А Алан продолжил сосредоточенно нарезать колбасу. На столе стояла наполовину опустевшая небольшая бутылка виски, а на кухне было невыносимо душно. Его руки тряслись, не до конца отойдя от очередного посещения больнице, где Майер, ничего не скрывая, сообщил, что отцу стало еще хуже и надо хотя бы на часть дня нанимать сиделку.

При всем желании Андервуд не мог сидеть подле отца целыми днями. Он все еще осознавал все навалившиеся обязанности. Может быть Шэрон этого не замечала, но продуктов в холодильнике всегда хватало, а в доме было прибрано. А еще был магазин. Отец был прав, говоря, что Нора не справится со всеми руководящими обязанностями. И также Кадмус был прав, что Алану наверняка захочется уволить девчонку. Но мужчина держался и, скрипя зубами, раз за разом объяснял той элементарные, на его взгляд, вещи.

Руки тряслись, но нож он держал крепко.

Шэрон остановилась в проходе в кухню, стягивая с себя шарф. То, что Алан не лежит на диване, слушая одни и те же пластинки, а твердо стоит на ногах и даже что-то готовит, несколько ее удивило.

– Почувствовал новый приток сил? – она села на ближайший стул, не сводя с него взгляда. Пейдж видела как напряглась его спина, но всего лишь на несколько секунд. А после вновь послышался неравномерный стук большого ножа о деревянную доску.

– Нам придется экономить немного больше, – спокойно сказал он. В целом, если бы от мужчины не несло алкоголем, а на столе не стояла початая бутылка виски, Шэрон может быть бы и не догадалась, что он вообще сегодня выпил.