Текст книги "Лекарство"

– Шэрон, открой дверь, – Алан несколько раз дернул за ручку и тихонько постучал в дверь, когда понял, что та закрыта. – Шэрон.

Женщина разрыдалась еще сильнее, зажимая рот ладонью. Ей было так больно, что она не может переступить через себя и сказать ему «да», но вместе с тем Пейдж не могла даже представить, как больно Алану.

– Шэрон…, – Алан прислонился лбом к двери, надеясь, что она все-таки его слышит. – Давай поговорим.

Шэрон что-то отрицательно промычала. Конечно, им нужно поговорить. Пейдж было страшно выходить из ванной, потому что она не знала, что произойдет дальше.

Андервуд говорил что-то еще, но она практически не могла разобрать его слов из-за собственных всхлипов и шума воды. Но решив, что рано или поздно ей придется выйти из своего «убежища», женщина умылась, стараясь не смотреть в зеркало, и выключила воду. Ей незачем было видеть, как сильно у нее опухло лицо от слез и покраснели глаза.

Замок повернулся, и дверь ванной слегка приоткрылась, выпуская полоску света в темный коридор. В доме не было слышно не единого звука, и Шэрон опасалась, что Алан, так и не дождавшись от нее хоть каких-то действий, ушел. Но оказалось, что он сидел напротив двери ванной, смотря в одну точку.

Когда дверь приоткрылась еще сильнее, и свет упал на его лицо, он поднял взгляд на Пейдж, которая неуверенно посмотрела на него. Быстро поднявшись, Андервуд протянул ей руку:

– Пойдем в спальню, поговорим.

Это было то предложение, которое Шэрон была в состоянии принять. Каждый раз, когда им нужно было что-то обсудить, Алан предлагал делать это в спальне: он ложился и обнимал ее, в то время как она «клубочком» ложилась рядом. И этот раз также не стал исключением. Только теперь Пейдж было в разы тяжелее так лечь, чувствуя себя виноватой перед ним.

Минут пятнадцать они лежали практически не шевелясь: она боялась сделать лишнее движение, которое напомнило бы Алану о предстоящем разговоре, поэтому предпочла оставаться незамеченной, а он неторопливо поглаживал ее спину и подбирал слова.

Было ли Андервуду больно в тот момент? До безумия. Не то чтобы он возлагал большие надежды на ее согласие, но, как оказалось, он не был готов услышать отказ. Кричать – не выход, как и хлопать дверьми, это он усвоил еще с подросткового возраста. Но поговорить нужно, потому что… Потому что он хочет услышать хоть какие-то объяснения ее поступку.

– Шэрон…, – он тяжело сглотнул и постарался сказать это без дрожи в голосе. – Объяснишь, почему «нет»?

А Пейдж лишь сильнее прижалась к его боку и зажмурилась. Тысячи причин сейчас кружились в голове, но казалось, что ни одна из них не достойна, чтобы ее произнесли вслух. Все они были неосознанным лепетом, который сочился отголосками прошлого.

– Шэрон…, – Алан не злился, но ему нужны хоть какие-то объяснения.

– Я не хочу.

Вот и все. Были сказаны те слова, которые он так боялся услышать, а она так боялась их произнести.

Андервуд закрыл глаза, стараясь понять все причины, которые были сокрыты в этой фразе. Он их знал, точнее догадывался, но такого короткого объяснения ему было все еще мало.

Мужчина чувствовал, как слезы подступают к горлу и начинают душить, отчего дышать и глотать становилось больно.

– За этим кроется что-то большее, не так ли? – его рука замерла и больше не гладила спину Шэрон в успокаивающем жесте.

Пейдж села, подтягивая к себе ноги и утыкаясь носом в колени, будто прячась от всего мира и от Алана. Конечно же он знал, что это лишь общее название для каждой из причин.

– Расскажи мне, что тебя тревожит, – Андервуд тоже сел и бросил на нее быстрый взгляд. – Может, ты вообще планировала, что в ближайшем будущем наши отношения закончатся?

Шэрон отрицательно мотнула головой. Этого она как раз-таки и боялась. Поэтому отказ на предложение руки и сердце дался ей не менее тяжело, чем Алану.

– Тогда я весь во внимании.

Пейдж понимала, что молчать нет смысла. Разговор будет закончен только тогда, когда они обсудят все волнующие обоих вопросы, даже если на это уйдет вся ночь и весь следующий день

– У нас никогда не будет детей, я не возьму твою фамилию. Тогда к чему брак? – дав наконец-то волю словам, которые тревожили ее, Пейдж почувствовала, что ей становилось легче.

– Почему не будет детей? Про фамилию не буду даже и спрашивать…

Шэрон вздохнула:

– Потому что это было то, что мы обсудили перед начало отношений. Это было мое условие для начала наших отношений, – теперь женщина не боялась взглянуть на него. Всего за несколько минут они будто поменялись местам.

– Это было пять лет назад, все могло поменяться.

– У тебя, как я вижу, да. У меня нет. Я не знаю, что должно произойти со мной, чтобы все изменилось, – Шэрон вздохнула. – Тебе не понять, ты был у своего отца единственным и любимым ребенком. А нас было трое. И, если я даже опущу тот факт, что я была старшей и единственной девочкой… Хотя нет, я еще раз напомню тебе, что на меня сбрасывали всевозможные обязанности, как только родились Марк и Джошуа. Я нанянчилась с ними на несколько жизней, у меня не было детства. И единственное, чего хочу сейчас, когда наконец я сбежала из того ада и предоставлена сама себе, это жить для себя – без детей и без обязательств.

– Но при этом ты решила жить со мной, – тихо проговорил Алан, смотря куда-то в стену. Он знал эти причины с самого начала отношений, но почему-то решил, что человек, как и его принципы, могут с годами меняться.

– Я не думала, что встречу тебя. Тем более у нас нет никаких обязательств…, – Шэрон замолчала, так и не договорив то, что планировала, встретившись со строгим взглядом мужчины. Он редко смотрел на нее так, но, если такое и случалось, то ей становилось не по себе.

– У нас с тобой отношения, у нас обязательства уже есть друг перед другом, даже если мы не состоим в браке. Мы, черт возьми, живем под одной крышей и все делим пополам, – Андервуд прикрыл глаза, успокаиваясь. – Может, я чего-то не знаю, и у нас с тобой давно свободные отношения?

Женщина отрицательно помотала головой. Она была предана Алану настолько, на сколько может быть предана женщина любимому мужчине. И знала, что это взаимно.

– Тогда не говори так, – Андервуд взял ее ладонь в свою. – И, кстати, я хоть и старше, но у меня нет проблем с памятью. Я помню, что ты рассказывала о своей семье.

– Зачем же ты решил сделать мне предложение? Знал же, что так, скорее всего, и будет…

– Знал, но хотел верить совсем в другое, – Алан притянул ее в свои объятия, нежно прижимая к груди. – Но ведь то, что было в твоем детстве, не повторится с нашим ребенком. Я всегда буду рядом, тем более я не так долго еще буду работать в университете.

– Мне кажется, все будет еще хуже, – Пейдж взглянула на него и слабо улыбнулась. – Не знаю, почему родители до сих пор живут вместе, но, мне кажется, с рождением детей они перестали любить друг друга. Такое ощущение, что ребенок перенимает на себя абсолютно все внимание. Зачем он мне, если ты будешь все время посвящать ему?

Андревуд тихо рассмеялся, целуя ее в макушку:

– Шэрон, это логика обиженного ребенка, которому сказали, что у него родится брат или сестра…

– Ты не знаешь, о чем говоришь.

– Знаю, потому что это будет не мой ребенок. Это будет наш ребенок, которого и ты, и я будем любить. А если мы его будем любить, то значит мы будем любить и друг друга. Только представь, как маленький малыш бегает по дому со звонким смехом, а у него или у нее такие же глаза, как у тебя.

– У меня отвратительный цвет глаз, – буркнула женщина, стараясь отогнать картинку, которую только что описал мужчина.

– Ой, брось. У тебя красивые глаза…

– Нет, Алан, – Пейдж немного отодвинулась и легла на край кровати, отворачиваясь от него. – Я не знаю, буду ли когда-нибудь готова к тому, что ты мне предлагаешь. Но сейчас мой ответ не изменится.

Слезы вновь подступали и начинали душить ее, поэтому Шэрон лишь сильнее уткнулась носом в подушку. Стоит ли рассчитывать, что Алан не будет больше поднимать эту тему? А может ли она вообще рассчитывать, что он останется в ее жизни после всего, что они только что обсудили. Разум твердил, что правда полностью на ее стороне – они обговорили все перед началом отношений, и Андервуд со всем согласился. Но сердце чувствовало себя виноватым и эгоистичным.

«Да, я эгоистка» – Пейдж призналась себе в этом в тот момент, когда осознала значение этого слова. И она ничего не могла с этим поделать. В детстве ей казалось, что родители разочарованы уже самим фактом ее рождения, поэтому сбрасывали на нее неугодные задачи. Она не мальчик, которого так ждали отец с матерью, но она удобный ребенок, который поможет с другими.

В комнате было тихо. Шэрон не знала, сколько времени прошло, но с тех пор как она сказала еще раз «нет» и отвернулась, Алан, как казалось, не пошевелился. Он больше ничего не сказал и даже не попытался как-то решить вопрос. Впервые последнее слово осталось за ней, и она была бы этому рада, если знала, что не разбила любимому мужчине сердце. Что же, пожалуй, она даже не станет его винить, если Андервуд захочет расстаться с ней. В глубине души она вновь и вновь будет жалеть себя, что ее опять бросили и что она снова не оправдала чьи-то ожидания.

Шэрон хваталась за Алана, как за спасительный круг. Она знала и чувствовала, что он любит ее, что делает для нее все, чтобы ей было хорошо и комфортно. Но даже несмотря на то, что она любила его не меньше, никогда бы не смогла пойти ради него на те «жертвы», о которых он просит. Пейдж, положа руку на сердце, призналась себе в тот самый день, когда съехала от родителей и прекратила с ними всякое общение – она никогда не выйдет замуж и никогда не родит ребенка. И как бы Андервуд не любил ее, и как бы она не любила его в ответ, она не изменит этим принципам.

Но слезы тихо капали на подушку, стекая по щеке. И где-то на грани сна Шэрон почувствовала, что Алан встал, вышел в коридор, зашуршал курткой и покинул дом, тихо закрывая за собой дверь на несколько поворотов ключа. Шэрон приподняла голову с подушки и посмотрела на часы – восемь вечера. Через час после его ухода по окну забарабанил сильный дождь. Вернулся мужчина только за полночь. Пейдж не знала, куда он ходил и с кем он был, но знала, что простит ему абсолютно все, чтобы он не сделал этой ночью.

И только сам Алан знал, что это была лишь вечерняя прогулка. Выйдя из дома он медленно шел по улицам, которые еще продолжали бурлить жизнью. Но, встретив на своем пути бар, Андервуд не смог найти ни одной причины, почему ему не следует немного побыть там.

Сев за барную стойку и заказав несколько шотов, он пустым взглядом смотрел в столешницу, полностью игнорируя разговоры вокруг и громкую музыку, которая била по ушам. Сегодня он не услышал от Шэрон ничего нового, и вроде как отношения не должны были закончиться со дня на день. Но на душе было так паршиво. Андервуд, даже если очень постарался, не вспомнил бы, когда ему было также плохо.

Он выпил последний шот, оставил на столе купюру, которая явно превышала нужную, и вышел на улицу.

Шел сильный сентябрьский ливень. Капли попадали за ворот легкой куртки, заставляя вздрагивать, но было как-то все равно. Он шел вперед, не особо разбирая дорогу. Главное, что не обратно домой. Пока еще рано.

Алан не заметил, как оказался в небольшом сквере рядом с домом отца. У него горел свет на первом этаже, а за шторами периодически мелькала его фигура. Поразмыслив, Андервуд неуверенно поднялся по ступенькам и постучал.

Дверь открыли практически сразу. Взгляд отца был серьезный и нахмуренный. Не говоря ни слова, он просто отступил в сторону, пропуская сына вперед. И единственное, что услышал Алан, был его тихий вздох, когда Кадмус закрывал за ним дверь.

– Снимай куртку, ты весь мокрый, – Андервуд старший видел, что Алана что-то тревожит. Но когда-то давно они договорились, что сын будет сам все рассказывать отцу, и Кадмус согласился. В остальных случаях он просто старался быть рядом и хоть как-то поддержать Алана.

Андервуд младший снял куртку и повесил ее на крючок:

– Как дела, пап? – хрипловатым голосом спросил он.

– Потихоньку, – Кадмус обернулся в сторону зала, откуда доносились звуки телевизора. – Я там фильм какой-то смотрю, будешь со мной?

Алан с улыбкой кивнул, чувствуя, как на душе становится немного легче. Выпитый алкоголь приносил лишь минутное облегчение, а разговоры с отцом, даже если речь о проблеме и не шла, помогали основательно.

Кадмус кивнул и пошел на кухню, а когда вернулся, держал в руках бутылку пива для себя и стакан горячего молока, который протянул сыну:

– Сегодня с вас уже хватит, молодой человек, – и, сев рядом, прибавил звук на телевизоре.

Они молча смотрели фильм, изредка что-то комментируя или смеясь. Но когда время подходило к полуночи, Кадмус отключил телевизор и посмотрел на сына. Алан выглядел все таким же печальным, как и пару часов назад:

– Думаю, тебе стоит вернуться домой, – Андервуд старший забрал из его рук пустой стакан и поставил на журнальный столик. – Давай я вызову тебе такси.

Алан отрицательно мотнул головой:

– Я, пожалуй, еще немного прогуляюсь.

– Сын, чтобы между вами не произошло, она наверняка волнуется. Не заставляй ее додумывать того, чего не было.

***

Настоящее время…

– Шэрон…? – Алан дотронулся до ее руки, выдергивая женщину из воспоминаний.

– Извини, задумалась, – она сделала глоток вина и сосредоточилась на утке и овощах в своей тарелке. – Что ты говорил?

Андервуд вздохнул:

– Я говорил, что может нам вновь стоит обсудить…

– Нет, – Пейдж продолжила не спеша отрезать кусочек утки. – Мы с тобой уже все обсуждали. Мое мнение не изменилось.

Алан кивнул и, нахмурившись, опустил взгляд в тарелку, полностью сосредотачиваясь на ужине.

Надежды были небольшие, но они были. И оттого было обиднее еще сильнее. В последнее время ему казалось, что что-то в их отношениях с Шэрон изменилось – она стала чуть более внимательна к нему, чем обычно, чаще стала предлагать как-то провести время вместе. Но видимо большую часть Андервуд все же нафантазировал себе сам.

Аппетит пропал, и теперь запеченная утка с апельсинами комом стояла в горле. Мужчине хотелось встать и уйти… куда угодно, но он заставил себя продолжать сидеть здесь. На кухне. Напротив нее.

– Как съездили в больницу? – Пейдж решила перевести тему. Молчание становилось неуютнее с каждой секундой.

– Послезавтра на КТ легких, – Алан облокотился на спинку стула, небрежно проводя указательным пальцем по ножке бокала с вином. – Врачу что-то не нравится.

– Что-то серьезное?

Шэрон относилась к отцу Алана с уважением, но никакой любви к пожилому мужчине не питала, даже после знакомства длиною в семь лет. Она вообще скептично относилась ко всем возрастным людям, невольно сравнивая их со своими родителями и не давая им шанса как-то проявить себя в общении с ней. Поэтому, дав всем понять, что ее общение с Кадмусом не изменится с категории «минимально вежливое», она изредка спрашивала о нем у Алана. И только для того, чтобы поддержать Андервуда младшего, а не потому что ее на самом деле сильно заботило здоровье его отца.

– Врач пока не говорит ничего конкретного, – мужчина поднялся из-за стола и неторопливо переставил свою тарелку с едой к раковине. Утка и овощи на ней остались практически нетронутыми. – Спасибо за ужин.

– Алан…, – Шэрон хотела что-то сказать, но встретившись с его расстроенным взглядом, передумала, возвращаясь к практически опустевшему бокалу вина.

Андервуд вышел из кухни и сразу направился к входной двери. Ему срочно нужна сигарета и свежий воздух. В какой-то степени он сейчас злился на себя за то, что позволил мыслям вообще развиться в таком направлении. Насколько наивным дураком нужно быть, чтобы спустя два года снова ввязаться в это разговор? Он был ужасно упрям, о чем отец не раз охотно сообщал ему. Но Шэрон… Казалось, что Шэрон в тысячу раз упрямее его.

К вечеру жара немного спала, а изредка даже появлялся легкий ветер. Алан стоял на крыльце дома, неспешно выкуривая первую сигарету и обещая себе, что больше никогда не поднимет тему брака и детей в разговорах с Шэрон. Он любил ее, любил ее отношение к себе, любил в ней все, что она дала ему за эти годы. И если она не хочет с ним детей, но продолжит любить его, Андервуд согласится с этим.

Пепел от сигареты посыпался на туфли и тут же был сдут поднимающимся ветром. Наверное, ночью все же будет дождь.

Глава II

– Вас сейчас проводят для сдачи анализов, а мы с мистером Андервудом будем ждать в кабинете, – врач кивнул медсестре, которая повела Кадмуса дальше по коридору.

– Что на снимках? – не выдержав, спросил Алан, как только отец с медсестрой скрылись за поворотом.

Мистер Майер хмуро посмотрел на него:

– В кабинете.

Когда они дошли кабинета, врач попросил Алана сесть и закрыл дверь, чтобы никто не мешал:

– Думаю, нет смысла тянуть, потому что даже если анализы не покажут ничего слишком необычного, снимки не обманывают, – он, как и в прошлый раз, выключил свет и развесил результаты КТ на негатоскоп. – Видите эти пятна, о которых мы говорили позавчера?

Алан кивнул. На самом деле, редко сталкиваясь с чем-то подобным, он крайне плох был в разглядывании рентгеновских снимков. Но мужчина доверял врачу, поэтому сосредоточенно посмотрел на него, ожидая какого-то продолжения.

– На обычном рентгене их был видно не так хорошо, а КТ показывает их в срезе. Вот здесь, здесь и здесь, видите? – мистер Майер обвел тонкой указкой три небольшие области. – Это опухоль. Скорее всего – злокачественная.

Опухоль. Скорее всего – злокачественная.

Алан несколько раз моргнул, смотря прямо на эти маленькие точки, которые наконец-то удалось разглядеть.

– Скорее всего, они уже какое-то время были у вашего отца. Может быть, полгода или год. Но так как никаких обследований до пневмонии не проводилось, вы о них и не знали…

Опухоль. Скорее всего – злокачественная.

Эти слова эхом звучали в голове Андервуда. Он подозревал, что им определенно назначат какое-то лечение, но не от рака же. Мужчина мотнул головой, будто стараясь выкинуть это навязчивое жужжание.

– … и когда делали рентген, мы видели воспаление. На самом деле за ним и скрывались эти три точки. Увы, пневмония несколько ускорила…

Опухоль. Скорее всего – злокачественная.

Алан встал и прошелся по небольшому кабинету, напрочь игнорируя все, что говорил доктор. Как он скажет об этом отцу? Черт возьми, Кадмусу восемьдесят лет. Андервуд знал, что рак легких это не та болезнь, с которой живут еще долгие годы, особенно старики.

– …спровоцировали рост, и теперь они начали распространять метастазы…

Опухоль. Скорее всего – злокачественная.

Как они скажут отцу, что у него рак? Как они могут это сделать, чтобы дать надежду на выздоровление. А есть ли она, эта надежда?

– … химиотерапия будет более эффективна. Любое хирургическое вмешательство…

Опухоль. Скорее всего – злокачественная.

Твою мать, отец дожил до восьмидесяти не для того, чтобы умереть от рака легких. Но Алан видел, как с апреля Кадмус буквально таял на глазах. Одышка, быстрая усталость, еще этот дурацкий кашель, который никак не может пройти.

– …сердце может не выдержать и…

– Что? – мужчина наконец вынырнул из своих мыслей, фиксируя взгляд на враче.

Мистер Майер вздохнул и включил основной свет, садясь за стол:

– Мистер Андервуд, я понимаю ваше состояние…

– Навряд ли, – Алан, встав за стулом, на котором только что сидел, оперся двумя руками на его спинку и опустил голову.

– Медицина, вопреки общественному мнению, продвинулась далеко вперед. Наша клиника вылечивает семьдесят процентов раковых больных. Наука не стоит на месте. Тем более нам надо еще получить анализы, чтобы составить полную картину того, с чем нам предстоит… бороться.

Алан несколько раз кивнул:

– Да, вы правы, вы – правы, – он сел, то и дело бросая взгляд на все еще развешенные снимки с КТ. – Какие реальные шансы?

Доктор выглядел непривычно серьезным. Нет, никто никогда из пациентов не видел, чтобы Майер улыбался. Но сейчас и вовсе складывалось впечатление, что над ним нависла темная дождевая туча:

– Небольшие, – он сложил руки на груди, откидываясь на спинку стула. – Ваш отец только что перенес пневмонию, которая, в какой-то степени, и была вызвана развивающейся онкологией. Он нещадно курит, и не следит за своим здоровьем. Мистеру Андервуду – восемьдесят. В таком возрасте стоит быть уже аккуратнее с табачными изделиями и выпивкой.

Алан и сам прекрасно понимал, что насколько отец заботился всю жизнь о нем, настолько он забивал на себя. Даже в более молодые годы он с температурой мог пойти в магазин или поехать на природу.

– И что нам сейчас нужно сделать в первую очередь?

– Дождаться результаты анализов. Все будет зависеть от них. Есть вариант сразу лечь в палату. Но можно начать лечение дома, если вы гарантируете, что ваш отец будет соблюдать постельный режим, и что вы будете привозить его на химию строго по расписанию.

– Он не согласится на больницу. По крайней мере, пока совсем не станет плохо.

Доктор Майер понимающе кивнул:

– Главное – не нагнетать. Со своей стороны я гарантирую, что буду держать вас в курсе дела, – врач посмотрел на календарь. – Приходите через три дня. Все результаты уже будут готовы, а я успею составить курс лечения.

Алан кивнул и, поднявшись со стула, направился к выходу. Когда его рука коснулась ручки двери, доктор Майер окликнул его:

– Мистер Андервуд, – он дождался, когда мужчина обернется. – Держитесь. Онкология также тяжело дается родственникам пациентов, как и самим больным.

***

Через три дня Алан и Кадмус сидели все в том же кабинете, как и договаривались с врачом. Андервуд старший еще пока ничего не знал о конечных результатах, потому что сын предпочел не говорить об этом раньше времени. Но мужчина не был глупым человеком, и понимал, что простой простудой тут не обойдется. В молодости он немало наездился со своими родителями по больницам, чтобы прекрасно научиться понимать, что значат эти косые сочувствующие взгляды, вежливые полуулыбки и печаль в глазах родных.

Кадмус чувствовал себя с каждым днем все хуже с того момента, как заболел пневмонией. Он не говорил ничего Алану, потому что не хотел, чтобы тот волновался. Зная, как сын к нему привязан, Андервуд старший просто не хотел, чтобы у Алана появились лишние заботы и переживания. Он еще достаточно молод для того, чтобы быть подле отца круглые сутки. Поэтому каждое утро Кадмус надеялся, чтобы этот день не сильно отличался от предыдущих.

В магазине ему нередко приходится общаться со стариками. Некоторые из них были даже старше Кадмуса. И все они ведут себя одинаково – покупают чай, лечебные травы, а на все вопросы о медицине отмахиваются и приговаривают:

– Мы пойдем в больницу тогда, когда изобретут лекарство от старости, – и под хриплый смех, в котором чувствуется горечь, выходят из магазина.

Пока доктор Майер отошел, чтобы что-то уточнить у медсестры, которая брала анализы, Кадмус не сводил пристального взгляда с сына. Он мог бы поклясться сейчас всем, что у него есть, что он никогда не видел Алана таким серьезным. Знать, что твоему ребенку скоро сорок – это одно, а видеть как за пару дней он немного состарился – совсем другое.

Меньше всего на свете Андервуд старший сейчас хотел, чтобы его сын – веселый, улыбающийся мальчишка, превратился в замкнутого в себе мужчину, которого окружают только проблемы.

Доктор Майер зашел в кабинет и закрыл за собой дверь на ключ, чтобы никто больше не побеспокоил их. Сев за стол, разложив вокруг себя снимки и бумаги, он сложил руки в замок и внимательно посмотрел на сидящих напротив него мужчин. Прокашлявшись, он начал:

– Сегодня утром пришли ваши результаты анализов, мистер Андервуд. Сейчас я покажу вам снимки, – доктор встал и снова включил негатоскоп, который уже успел принести Алану достаточно неприятных воспоминаний. – Видите эти области?

Кадмус кивнул, сильно не вглядываясь. Увидит он их или нет – итог не изменится.

– Может, вы нам озвучите сразу диагноз? – краем глаза пожилой мужчина заметил, как вздрогнул Алан.

Доктор Майер сейчас напоминал натянутую струну – так напряженно он выглядел:

– У вас рак легких. Анализы, которые пришли сегодня, подтвердили воспалительные процессы в организме.

– И какая стадия? – голос Кадмуса оставался спокойным. Он не мог позволить себе показать слабость, не перед сыном, для которого это и так послужило ударом. Теперь причина мрачного настроения Алана в последние пару дней стала ясна.

– Третья, сэр, – доктор Майер наконец-то сел за стол, заново перекладывая бумаги и разворачивая некоторые листы к пациенту. – Учитывая вашу историю болезни, я не могу предложить вам хирургическое вмешательство. Вероятность, что сердце не выдержит операции, крайне велика. Тем не менее сейчас химиотерапия не стоит на месте и…

Алан перестал вслушиваться в речь врача, после слова «химиотерапия». Он уже слышал это, но, как оказалось, все еще не был готов. Третья стадия… Если их всего четыре, то есть ли вообще шанс, что отца вылечат?

– Мистер Андервуд…

Алан несколько раз моргнул и перевел взгляд с пола на доктора. Видимо он уже не первый раз обращается к нему.

– Выйдете, пожалуйста, ненадолго. Мне нужно осмотреть вашего отца.

Он кивнул и вышел. Как бы Алан не старался сосредоточиться, все валилось из рук с прошлого посещения врача. Наверное, кому-то покажется, что он чересчур близко принимает все к сердцу, но мог ли он поступать иначе, когда его отец, единственный родитель, был так серьезно болен? Хорошо, что в эти дни ему не нужно было принимать никакие экзамены в университете, иначе студентам бы несказанно повезло с таким рассеянным профессором.

Как только дверь за Андервудом закрылась, Кадмус аккуратно расстегнул рубашку, чтобы доктор смог осмотреть его. Мистер Майер продолжал что-то говорить о методах лечения, параллельно уточняя какие-то моменты:

– Доктор Майер, – когда осмотр закончился, Кадмус внимательно посмотрел на врача. – Мы же оба понимаем, что мне восемьдесят.

Он нахмуренно кивнул:

– Сколько мне осталось? – Андервуд старший сел на стул. – Рак – это не та болезнь, от которой избавляются все подряд. Тем более в таком возрасте.

– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. У нас есть разработанный план лечения и…

– Доктор Майер, я и правда плохо себя чувствую в последнее время. Я понимаю, что это врачебная тайна. И понимаю, что мы должны полностью рассчитывать на лечение благодаря нашей прогрессивной медицине. Но мне нужно успеть уладить некоторые дела. Какой ваш прогноз?

– Без полного обследования и первого курса химиотерапии я не могу ответить на это вопрос. Мы не знаем, как отреагирует ваш организм.

– Мистер Майер, – Кадмус слегка повысил голос, отчего тут же зашелся кашлем. – Это будут знать только вы и я. Видя всю клиническую картину и не беря во внимание возможный результат этой химии, сколько вы мне отводите?

Врач поджал губы. Больше, чем говорить пациентам о неизлечимых болезнях, Майер не любил вот таких людей, которых не страшит ничего, которые смотрят правде в глаза и не тешат себя тщетными надеждами:

– Полгода, – он прокашлялся, отводя взгляд в сторону. – Максимум год. Но это тот сценарий, при котором вы не будете лечиться вовсе.

Кадмус кивнул. На большее он вряд ли бы мог рассчитывать.

Подняв взгляд на врача, он протянул ему руку и пожал, тихо проговаривая:

– Если в этом не будет острой необходимости, не говорите об этих сроках Алану.

Майер кивнул.

***

Припарковав машину напротив дома Кадмуса, Алан проследил взглядом за отцом и подождал, пока дверь за ним не закрылась. Ему срочно нужно было побыть немного одному и собраться с мыслями. Ни разговорами, ни переживаниями нельзя было помочь папе. Но, увы, эмоции не спрашивают – они просто появляются и все.

Андервуд устало помассировал виски. Мало того, что нужно было поддержать отца, нужно было срочно что-то придумать с университетом. А еще Шэрон… Надо еще и ей объяснить, что Греция в это году им не светит, а еще ему нужно уйти из университета как можно раньше.

Побарабанив по рулю, он все же вытащил ключи и вылез из машины, поставив ее на сигнализацию. Каждый новый поход к врачу выматывал сильнее предыдущего, но никто кроме Алана не мог выполнить все дела. Сначала купить отцу продуктов на пару дней, затем заехать в магазин, потом в университет и, наконец, домой. Звучит как «отличный» план. Алан слегка нахмурился, прикинув, что домой он попадет не раньше позднего вечера.

– Просто прекрасно, – тихо пробормотал он и перешел дорогу.

Оказавшись у отца после непродолжительного похода в магазин, Андервуд младший со всей серьезностью выкладывал продукты их пакетов на стол.

– Пап, – громко произнес Алан и выглянул из кухни в зал. – Тебе что-то приготовить?

Пожилой мужчина нехотя оторвался от просмотра какого-то фильма и обернулся на сына. Его лицо было настолько безмятежным и спокойным, что Алану сделалось не по себе. Неужели он один только переживает из-за болезни отца?

– Я не больной немощный старикашка, чтобы ты мне еще и еду готовил, – Андревуд старший криво улыбнулся и повернулся к телевизору. – Все в порядке. Как закончишь, иди сюда. Есть вещи, которые, увы, мы все же должны сейчас обсудить.

Алан что-то невнятно промычал, снова сосредотачиваясь на раскладывании продуктов. Он знал, точнее догадывался, о каких вещах хочет поговорить отец. И хотелось, чтобы разговор этот прошел как можно быстрее, но одновременно с этим не хотелось, чтобы он и вовсе начинался.

Открыв холодильник, мужчина не увидел свободного места. Все продукты, которые он покупал несколько дней назад, были практически нетронутыми, а у некоторых уже истек срок годности.

– Пап, ты совсем ничего не ешь что ли? – Алан сел на диван и внимательно посмотрел на отца.

– Ем.

– Но мало. Все, что я купил тебе в прошлый раз – практически нетронуто.

– Наглая ложь, – Кадмус выключил телевизор и отложил очки на журнальный столик. – Если бы ты был более внимательным, то заметил, что там не хватает три яйца и шесть кусочков бекона.

– И это все, что ты съел за эти несколько дней? Ты же куришь больше, чем ешь.

– Тише, – Андервуд старший коротко усмехнулся. – Давай быстренько все обсудим, и ты поедешь домой. Выглядишь ужасно.

Алан хмыкнул, удобнее устраиваясь на диване. Мужчина не знал, как он выглядел, но чувствовал он себя и правда дерьмово.

– Сын, ты знаешь, я никогда не хотел, чтобы ты занимался тем, что тебе не нравится. Поэтому, когда ты захотел пойти преподавать в университете, я не сказал тебе ни слова. Это благородная профессия. Но, увы, пришло время взять на себя обязанности, даже если это тебе не особо нравится. У меня никогда не поднимется рука продать магазин, но если ты захочешь это сделать, то вперед, – Кадмус поднял указательный палец. – Но только после моей смерти.