Текст книги "Изобретение театра"

Александр Куприн. Гамбринус
Мюзикл в 2-х частях

Пьеса, музыка и постановка Марка Розовского

Премьера – апрель 1988 г.

Наш бродвей

Марк Розовский о спектакле:

Театру нужны сногсшибательные идеи. Считаю «Гамбринус» одной их таких идей.

Вспоминается в связи с этим случай, произошедший однажды со знаменитым артистом Вольфом Мессингом. Он после своего вечера ехал в поезде Москва-Ленинград и его узнал в купе случайный попутчик:

– Правда ли, что вы тот самый Вольф Мессинг, который отгадывает мысли на расстоянии?

– Правда, – ответил Мессинг.

– А вы не могли бы парочку моих мыслей отгадать. Прямо сейчас…

– Я устал, – говорит Мессинг.

– А я вам заплачу! Сколько вы получаете за свой концерт?

Мессинг говорит:

– 500 рублей.

– Я дам вам этот гонорар – вы только отгадайте пару моих мыслей.

Мессинг кивнул. Попутчик, назойливый дядя, продолжил:

– Первый вопрос: куда я сейчас еду?

А дело в «Красной стреле» происходит.

– Вы едете в Ленинград, – говорит Мессинг.

– Браво!.. Гениально!.. Потрясающе!.. А вот теперь ответьте: зачем я туда еду?

Мессинг напрягся, аж вспотел.

– Вы едете… вы едете… Чтобы развестись со своей женой!

Тут попутчик лезет в карман, достает бумажник и дает Мессингу 5000 рублей. Мессинг берет пачку денег и недоумевает:

– Тут больше, чем мы договаривались. Вы мне в 10 раз переплатили.

Тогда попутчик говорит:

– Понимаете, это не МЫСЛЬ, это ИДЕЯ!

Мораль сей истории такова: за хорошие идеи нужно хорошо платить!

Так вот. Мюзикл «Гамбринус» – хорошая идея! – был поставлен в театре «У Никитских ворот» в 1988 году. Спектакль «Гамбринус» создан на прекрасной литературной основе – рассказ А. Куприна «Гамбринус». История, рассказанная А. Куприным, оказалась идеально подходящей для мюзиклового прочтения. Так случилось, что я неожиданно обнаружил для себя следующее: сюжетные линии знаменитого американского мюзикла «Кабаре» и знаменитой повести А. Куприна во многом схожи. В обеих историях действие происходит внутри «питейного заведения». А так называемая большая история, с ее катаклизмами, отражается на личной жизни и поведении посетителей, равно, как и меняется музыкальный репертуар самого заведения. Речь в данном случае не может идти о плагиате, но то, что художники разных стран и социумов в совершенно разное историческое время мыслили в одном направлении – это удивительно. В «Кабаре» рассказана история возникновения фашизма, в «Гамбринусе» же отражаются события русско-японской войны, погромы и революция 1905 года. Интернациональная тема. Как всегда, прекрасные стихи Юрия Евгеньевича Ряшенцева.

Главный герой «Гамбринуса» – этакий «Моцарт» в пивной, еврейский музыкант-виртуоз по имени Сашка (исполнение этой роли таит для зрителя удивительный сюрприз, разгадать который предстоит самой публике)[4]4
  Роль Сашки, эту чисто мужскую роль, у нас исполняет сейчас Валентина Ламаченкова, что дало основание озаглавить рецензию на наш спектакль в газете «Вечерняя Москва» так: «На зависть Виктюку!» (Прим. авт.)


[Закрыть], который – в нашей версии – кроме демонстрации блестящей игры на скрипке, еще и поет одесские куплеты.

Где бы и когда бы мы не играли «Гамбриус», его сопровождает бешеный успех. Это «русский мюзикл». Это наше фирменное производство. Это наш Бродвей. Посмотрите – ахнете. Ибо – «мы ТАКОГО не видали никогда!»

Спектакль-долгожитель. Идет с немеркнущим успехом двадцать лет. Гастроли в США, Франции, Бельгии, Германии, Израиле… Был показан и получил премию на Всемирном фестивале мюзиклов в Сеуле (Южная Корея).

Всегда ты будешь. Дневник Нины Костериной

60-летию Победы в Великой Отечественной войне посвящается

Сценарий и постановка Марка Розовского

Премьера – октябрь 1984 г.

Возобновление – апрель 2005 г.

«Нажравшись выкриков победных…»

РОЗОВСКИЙ. «Дневник Нины Костериной» когда-то был опубликован в «Новом мире» времен А. Т. Твардовского. Я помню свое первое читательское впечатление, которое потом дало импульс: поставить этот феноменальный человеческий документ, сравнимый, пожалуй, разве что со всемирно знаменитым «Дневником Анны Франк», на театральной сцене.

Удивительный факт: девочка, школьница, начинающая студентка, не успевшая пожить в своей молодости, отдавшая – тихо и твердо – жизнь за Родину, сумела разобраться – задолго, между прочим, до 20-го съезда, – во всем, что мы потом назвали сталинщиной.

Нина излучала необыкновенную чистоту и свет. Но при этом она оказалась не по-детски мудрой и стойкой. Ее решение пойти на фронт зиждилось на простом, но очень основательном выводе: «Может быть, своим поступком я спасу отца».

Да, Нина полностью принадлежала своему поколению – 30-е предроковые были годами и наивной веры и наивных иллюзий.

Именно этому поколению предстояло встать стеной на пути фашистского зверя.

Война со смертоносной косой безжалостно прошлась по этому поколению, вырубив из него немало выдающихся в своей невинности прекрасных молодых душ. И сегодня, вспоминая Нину, ее героический подвиг (а то, что это был подвиг – несомненно, ведь Нина была в одном партизанском отряде «смертников» вместе с Зоей Космодемьянской), мы – вместе со студентами 2-го курса РАТИ (ГИТИС) – юными, еще только начинающими актерами низко кланяемся в память о тех, кто пал в бою за нас, сегодняшних – чтобы мы с вами жили свободными людьми в свободной стране.

Фашизм, или – правильнее сказать – нацизм хотел сделать нас рабами в прямом, не переносном смысле.

Не удалось. Потому что Нина и такие как Нина спасли нас ценой своей жизни – единственной и неповторимой. Работа над этим спектаклем была волнующей и чрезвычайно трепетной для всех участников. К студентам присоединились (так сказать, на «взрослые роли») несколько актеров театра «У Никитских ворот» – заслуженный артист России Владимир Юматов, артисты Марк Высоцкий и Владимир Пискунов.

Но до премьеры был чисто студенческий спектакль – экзамен на 2-м курсе по актерскому мастерству.

Экзамен был выдержан и, по общему мнению, стал достоин того, чтобы перенести его – с упомянутой добавкой – на сцену театра.

Я рад это сделать и мое сердце сейчас застучит в унисон с молодыми…

…Ночью, сразу после премьерного спектакля «Всегда ты будешь», позвонил уважаемый мной человек, друг мой и нашего театра, известный критик, и взволнованно сказал:

– Все хорошо. Но одно стихотворение надо снять.

– Симонова? – спросил я.

– Симонова, Симонова, – ответил он.

Я не стал спрашивать, почему. Знал, что услышу что-то вроде «неуместно», «раздражает», «сегодня оно не звучит» или что-то подобное, ибо еще до премьеры мне то же самое говорили некоторые друзья, сидевшие на репетициях. При этом все они как-то мялись – не от стеснения, а от неудобства позиции: вроде бы у нас по всем вопросам общий взгляд, а тут нате! – расхождение!..

Я бесился. Честно говоря, мне хотелось понимания, а вместо него я получал суждение, прямо противоположное моему. Я чувствовал, что здесь мы никогда не договоримся, и прекращал споры.

Однако, самое удивительное началось после премьеры – множество зрителей, честное слово, поддержало мое решение со словами, чаще всего звучавшими так:

– Симонов – гениально. Спасибо за Симонова. Не вздумайте его снимать.

Что же все-таки произошло?

Почему в двухчасовом почти спектакле именно это место, этот момент вызвали столь разную реакцию – спотыкание возникало всякий раз, и это заставило задуматься на тему уже не чисто театральную: нужно ли нам говорить правду о войне? и даже хуже – нужна ли нам эта правда?..

…Война – зло. Война делает людей зверьми. На войне как на войне. Побеждает сильнейший. То есть тот, кто прольет кровь врага ценой своей крови. Или мы его, или он нас – другого не дано. Гуманизм и ненависть несовместимы. Слабых бьют, нерешительных убивают, ненадежные становятся предателями. Убийство превращается в праздник. Целился и – попал!.. Какое счастье!.. Целился и – промазал. Ужасно!.. Цель оправдывает средства. «Мы за ценой не постоим». Погибни, но выполни боевую задачу. Это – твой долг. Кто – кого? Один на один, армия на армию – все равно, даже если один – против целой армии. Я не я. Я – Родина. Я иду в бой на убой. Долг – понятие простое: убьешь мало – хорошо, убьешь больше – лучше, много убьешь – браво! Бис! Ты – герой!.. Слава тебе, убившему. В мирное время за убийство казнят или сажают до конца дней твоих. Во время войны убийство поощряется, оно становится подвигом, ставится в заслугу. Ненависти мало. Нужна лютая ненависть. Нужно забыть обо всем, когда нажимаешь спусковой крючок, когда бросаешь гранату, когда давишь танком живое тело противника. Никаких колебаний. Прочь сомнения. Ты – часть оружия. Ты и оружие едины. Ты – пуля и штык. Ты снаряд и ты нож в рукопашной схватке.

Нет ничего страшнее войны. Война делает человека бесчеловечным. Победители и побежденные стоят друг за друга. Каждый орденок на груди, каждая медалька и каждая лычка – на крови, на крови, на крови…

Вот в этом самая главная правда о войне – она начисто уничтожает в человеке человека. «Победа все спишет…» Правильно поэтому убийцы, добившиеся превосходства над другими убийцами, не получившими превосходства, будут признаны молодцами, а те – негодяями.

Дальше идут разговоры о войнах справедливых и несправедливых.

Стихотворение Симонова «Убей немца» – о нем именно и идет речь – стало классикой как раз потому, что взывало к убийству на войне с позиции ЗАЩИТЫ и СПАСЕНИЯ человечного перед бесчеловечным. Оно, при всем «зверином» ожесточении, поэтизирует и воспевает месть как единственно возможное средство противостояния врагу, чья железная воля к насилию была первее нашей. Наша ненависть ответна. Мы делаемся убийцами потому, что враг – убийца, и с ним надо по-вражески.

Мы вынуждены с ним по-вражески. Так того требует неумолимый и непререкаемый закон войны.

Зов к убийству, столь прямой и страстный, понятное дело, смущает нас, сегодняшних. Слава Богу, мы далеки сегодня от «пропаганды кровопролития», но речь ведь в спектакле идет о том времени, когда война искажает мораль, превращает человека в «человека с ружьем», испытывает настоящего, подлинного человека на его связь с культурой, неизменно проповедующей милосердие.

Как это совместить?

Да никак. Потому что война (зло) и мир (добро) несовместимы. Война – суть преступление из преступлений – всегда была справедливой для обеих сторон, и лишь в момент капитуляции одной стороны справедливость другой, победившей, подчеркивалась и торжествовалась.

Однако Отечественная война 41–45 годов, влившаяся во Вторую мировую (с 39 года) до сих пор далеко не в полной мере осмыслена нами как война праведная, то есть антифашистская во всем глубинном и принципиальном СМЫСЛЕ этого слова. Фашизм как идеологема человеконенавистничества подлежал уничтожению, ибо все другие варианты неприемлемы именно с позиций гуманизма.

Стихотворение Симонова распространялось в те годы перед боем в окопах как листовка. Впоследствии, когда пушки отгрохотали, сам Автор изменил слово «немец» на слово «фашист», переведя стрелку с национального на идеологемный, но смысл остался тот же – требование убивать не механистично, а, так сказать, одухотворенно. Убийство как священнодействие. Это трудно, это неподъемно, это для нормального человека даже где-то стыдно. Надо было взрастить в воине ненависть к гитлеризму – именно это качество потеряно в современной России, и это одно из самых печальных – точнее, позорных, – следствий нашей поствоенной шестидесятилетней истории.

Когда-то гениальный литературовед и мыслитель Михаил Михайлович Бахтин, вспоминая свои ощущения от бомбежек и пулеметной стрельбы – уж на что был мирный человек! – признавался: «…опасность опьяняет… возбуждают выстрелы, и все тут».

Да, друзья, в стране, где так много ветеранов, молодежи тоже хочется немного пострелять…

Война давно кончилась, а фашизм на Руси выглядит полным сил недобитком. Сотни коричневых изданий, оплачиваемых новыми гитлеровцами. Оказывается, Старовойтову убили шовинисты, Гиренко – наци, а поезд Грозный – Москва кто спустил, подорвав рельсы?.. Люди из РНЕ, баркашовцы-макашовцы, черт бы их драл!..

Говорят, «у нас нет государственного антисемитизма». А Дума у нас как называется?.. «Государственная». Следовательно, депутаты Государственной Думы – они что, вне государства, когда пишут свои провокационные, черносотенные письма в прокуратуру? А президент при этом молчит… Нет, в Освенциме он произносит нужные слова – чтоб их Европа слышала, а тут – тишина, будто ничего такого, ничего гитлеровского, у нас сегодня нет.

Есть. И имя ему легион. Это уже не «черная сотня» шагает, а десятки тысяч. В одном Питере их сегодня пятьдесят. И не просто пятьдесят, а тысяч пятьдесят. Слышите, пятьдесят тысяч скинхедов!..

Имеются и, так сказать, «бритоголовые изнутри». Я их так называю. Это те, которые не лезут откровенно, а действуют скрытно, исподтишка.

Во время моего выступления по «Свободе» слышу вопрос в живом эфире: «Говорит Вячеслав из Санкт-Петербурга… (опять Питер тот же самый! – М. Р.). Говорят, в Торе – причины Холокоста. А вы что по этому поводу думаете?»

Я думаю, что этот вопрос мне задал мерзавец. И что он при этом еще и трус, поскольку скрывается за словом «говорят». И вопрос свой он задает по заданию своей команды, во главе которой наверняка стоит какой-нибудь новенький партайгеноссе. Шовинист подбрасывает свой вопросик в живой эфир, пользуясь им для программного антисемитизма гитлеровского толка. Пусть прозвучит на всю страну!.. Кому-то из слушателей влетит в ухо – глядишь, и застрянет в пустой голове. С тем же успехом можно было бы искать в Евангелии причины татаро-монгольского ига, не так ли, Вячеслав?

В стихах Симонова, конечно же, нет и не было адреса в это вот наше фашиствующее сегодня, но нынешний зритель спектакля «Всегда ты будешь» вполне адекватно реагировал на строки, вопиющие о ненависти к фашизму.

Надо заметить, эта ненависть в нашем официозе не акцентируется, – во время празднования 60-летия Победы Гитлер не мог не упоминаться, но сущностного разговора с народом, КОГО же он победил в Великой Отечественной войне, почти не было. Нам постоянно говорили о жертвах, о ветеранах, о героизме, но во имя чего были жертвы и героизм – этот вопрос как-то постоянно смазывался, в сознание людей не внедрялось, может быть, самое важное – каким богам и дьяволам служили мы и они, занимаясь убийством и кровопролитием на своей и чужой земле.

В потоке множества юбилейных публикаций выделю две диаметрально разные по всем статьям книги – одна принадлежит перу или компьютеру Наталии Нарочницкой – доктору исторических наук, Заместителю Председателя Комитета Государственной Думы РФ по международным делам, Президенту Фонда исторической перспективы, другой автор – Гавриил Харитонович Попов, чьи послужные звания и заслуженные регалии ученого и общественного деятеля невозможно перечислить с утра до вечера – времени не хватит.

Книга Попова названа скромно: «1941–1945. Заметки о войне».

Книга Нарочницкой мне понравилась тоже своей обложкой – «За что и с кем мы воевали?». Правда, на этом мои положительные эмоции кончились. Под этим блестящим названием были обнаружены горы демагогии, всяких клевет и подтасовок, долженствующих сместить и запутать смысл вопроса, вынесенного в название. Цели определялись четко уже в первых строках книг.

У Нарочницкой: «В последние годы, вспоминая о Великой Отечественной войне, уже почти принято говорить, будто бы в войне этой виноват СССР, и победа была не победой, а поражением. Война якобы велась не за право на жизнь нации, не за сохранение народов в мировой истории, а за американскую демократию».

У Попова: «Цель работы „1941–1945“ проста: доказать, что нельзя 60-летие Победы над фашизмом отмечать по-сталински, по-советски».

То есть врать. Как это делает депутатка. По ней оказывается, что «споры о том, плохим или хорошим было государство, вообще неуместны. Беда случилась не с государством, а с Отечеством». Вот как?.. А известная своей неподдельностью сталинская фраза, сказанная в первые дни войны: «Ленин создал наше государство, а мы его просрали!» – это про Отечество?..

Разница в том, что Попов – политик, а Нарочницкая – политтехнолог. Он – независимый демократ по убеждениям, она – из блока «Родина», который превратил святое слово в свой «брэнд». Ему нужна правда о войне, а ей подобие правды, подделка под правду, пропагандистское обслуживание старых взглядов времен «холодной войны», но в новейшей псевдопатриотической упаковке.

«Пакт Молотова – Риббентропа 1939 года, – внушает нам Нарочницкая на голубом глазу, – является крупнейшим провалом английской стратегии за весь XX век». Вот уж с больной головы на здоровую!.. Все вверх ногами!.. Притом, что рядом цитата из Гитлера, обнаруживающая аморализм Сталина, пошедшего на сотрудничество с врагом-фашистом: «Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если Запад глуп и слеп, чтобы уразуметь это, я вынужден буду сначала разбить Запад, а потом, после его поражения, повернуться против Советского Союза со всеми накопленными силами». Сказано в 1939 году, то есть за два с лишним года до момента, когда поэт Симонов мог по праву бойца-защитника Родины начать писать свое зовущее к убийству убийц-фашистов стихотворение. Странный патриотизм Нарочницкой, оправдывающий злодеяния Сталина в отношении прибалтийского «буфера между славянами и тевтонами» (мы до сих пор расхлебываем их последствия), совершенно алогично трактует тот же по сути «захват с порабощением» нашей территории уже как преступный. Политтехнологу никак не хочется признать, что предвоенное братание двух тоталитарных режимов было подлым сговором бандитов, сделавших многие народы Европы и прежде всего собственные заложниками и жертвами своих двурушнических политик. Один головорез жал руку другому головорезу, а потом наступил 41-й год, и в кровавое месиво угодили по их воле миллионы людей.

Нарочницкая в своей книжке ненавидит многое и многих: марксизм-ленинизм и диссидентов, либералов и «власовцев», Запад и Восток, Польшу и Америку, Бжезинского и Буша, «мировую закулису» и НТС, СПС и прочих демократов. На создание приоритета национального фактора взамен антифашистского смысла второй Мировой войны направлено псевдонаучное историческое эссе, программно подсовывающее в наше время новый концепт, вполне отвечающий актуальным зовам сегодняшних российских «патриотистов», «бритоголовых изнутри». Ибо их «интеллектуальное скинхедство» сродни кровавым агрессиям подростков, носящих по улицам городов России свастику на рукаве и выкидывающих руку в фашистском приветствии.

Россия фашизируется, и уже давно. Говорят о «бездействии властей». Не стоит тратиться. Власти не бездействуют. Они ПОДДЕРЖИВАЮТ нацистскую игру уже тем, что суды оправдывают злодеев, называя их всего лишь «хулиганами», а нападающие с оружием в руках на людей с неславянской внешностью квалифицируются как «патриоты». На нас дышит перегаром старая мюнхенская пивная. Гитлер хихикает из преисподней и потирает ручонки.

Вот в какой обстановочке мы отмечали 60-летие с момента окончания войны. Святая Победа над фашизмом сегодня осквернена и смазана многократно. И это преступление против человечности взывает к новым Нюрнбергам, но тщетно.

«Нажравшись выкриков победных» (строчка из стихотворения Булата Окуджавы), мы склоняем головы в память о павших героях-антифашистах и твердим, кусая до крови губу, симоновское «Если дорог тебе твой дом…»

Уильям Шекспир. Ромео и Джульетта

Постановка Марка Розовского

Сценография и костюмы Татьяны Швец

Премьера – апрель 1996 г.

Шекспир во время чумы. Установочная беседа перед началом репетиций

Господа артисты, поздравляю вас с выпавшим на вашу голову счастьем – нам предстоит работа над «Ромео и Джульеттой» Шекспира, ведь это одна из лучших пьес этого гениального автора, одна из самых кассовых пьес мирового репертуара, одно из тех чудес света, которым в силу их явности может гордиться человечество. Да, счастье, – и вы его скоро почувствуете, – но еще это будет и большое мучение, страшное испытание – и вы так же скоро поймете, что я тут ничего не преувеличиваю. Это испытание и для всего нашего театра, и для каждого из нас в отдельности – на зрелость, на свободу художественного изъявления, на щекочущую потребность делать искусство, не очень отчетливо зная, как его делать. Я хочу сказать, что мы все сейчас должны испытать этакий здоровый испуг перед Шекспиром, мы должны очень взволноваться на тему – получится у нас или не получится?.. И мы должны, мы просто обязаны преодолеть этот нормальный страх, эту свою кажущуюся немощь, потому что на вершину с большим удовольствием взбирается тот, кто знает ужас полета в пропасть. Шекспир, как, впрочем, и Чехов, будет для театра знаком его качества – если этот парень станет для нас «своим», мы тоже, как и он, сделаемся гениальными. Впрочем, у нас уже нет другого выхода и хочешь не хочешь, а придется… Так что взбодритесь: нам всем придется прыгать с самолета, кто с парашютом, кто – без, а до земли долетит каждый… Нет-нет, я не пугаю, я просто зову вас к безумию, к смелости, точнее – к профессии, уровень которой придется в очередной раз проверить…

Шекспир написал эту пьесу в 1595 году. То есть ровно 400 лет назад.

Человечество могло бы праздновать этот юбилей и, может быть, этот юбилей ему, человечеству, был бы гораздо полезнее, чем многие другие.

Я просто убежден, что пропустив этот юбилей, человечество лишний раз доказало свою глуповатость и глуховатость, ибо оно, как всегда, не слышит своих пророков, не знает, не хочет знать про себя главное.

А главное как раз в том, ПРО ЧТО написана эта пьеса в далеком от нас 1595 году.

Во-первых, она написана про нас.

Во-вторых, эта пьеса написана на веки вечные.

Что значит «про нас»?.. Уж не хотим ли мы на этом основании поставить ее в этаком «хиппово-джинсовом» стиле?.. Почему бы не сделать этакую провокацию – переодеть всех персонажей в современные костюмы, врубить на полную мощность музыку «Биттлз» или, скажем, какую-нибудь другую, пусть даже хорошую, очень хорошую, очень «крутую» попсу или психоделику пополам с технотоникой, включить в спектакль три кило эротики и два пуда секса, благо насилия можно набрать еще больше – и можно такую постановку с танцами-банцами, дымами и спецэффектами, считать «самострелялкой», обреченной на успех. «Ромео и Джульетта» не раз подвергались таким прочтениям – это все не ново, если не сказать старо… я бы даже добавил – пошло.

Мы двинемся другой дорогой.

Традиционной.

И сила нашего спектакля будет в том, что мы именно на этом пути окажемся, я убежден, впереди всех, потому что сегодня, запомним это и выучим наизусть, авангардом, настоящим, подлинным авангардом, является академизм. Не тот скучный, рутинный, заквашенный на мертвечине, – а академизм живой, академизм могучего человеческого самовыражения в страстях и переживаниях – это на самом деле всегда ново, всегда удивляло в театре, а иногда и потрясало… «Традиция потрясения» в театре, играющем, кстати, трагедию (а трагедия как никакой другой жанр должна именно ПОТРЯСАТЬ), сегодня размыта, укокошена всякой псевдятиной, наступающей на зрителя со всех сторон – прежде всего со стороны массовой культуры, чья бульварная доктрина есть нынче главный враг искусства. В связи с этим нам потребуется не просто самоотдача актерских индивидуальностей – она нужна в любом спектакле, – а особая культура самоотдачи, некое осознание себя в очень затейливой и одновременно абсолютно внутренне обоснованной внешней ФОРМЕ. Интеллект актера и его эмоции нужно будет научиться соединять с веселой легкостью, ибо стихия Шекспира – это прежде всего стихия игры. Здесь необходима способность к переменчивым, волнообразным накатам и откатам чувств, серьезность которых то и дело камуфлируется всевозможными словесными эскападами, деланная вычурность соседствует с грубостью шуток и аристократизмом плотского юмора. Балаганная фактура – стиль и кредо шекспировской трагедии!!! Это не подвесные украшения к тексту, а его многострунная, многозвучная музыка. Герои грандиозны, но они и по земному просты и понятны. Их естество в их нежности и ранимости и только потом – в патетизме и высокопарности речи. Мы тысячу раз убедимся, что поэтическая речь Шекспира в не менее гениальном переводе Пастернака есть театр слов, находящийся в полном подчинении у театра поступков. Поэтому перед нами стоит задача, как обычно, самая что ни на есть исследовательская: что ЗА СЛОВАМИ, в каких взаимоотношениях находятся герои в каждый момент драматургии и как они действуют, исходя из постоянно меняющихся по сюжету обстоятельств.

Вот это я и называю академизмом: когда мастерство актера находит полностью внутреннее и внешнее обоснование, когда как бы ни искрила форма страсти, всегда можно было бы распознать, ее причинное объяснение – через открывание мотивов поступков и слов, через конкретику реалистического проживания на сцене, через подробнейшее и тщательнейшее прорабатывание как сути, так и всех нюансов и извивов сценического поведения.

Сложность и неимоверная трудоемкость в выполнении этой задачи в том, что мы не умеем ДУМАТЬ СТИХАМИ, ЧУВСТВОВАТЬ СТИХАМИ и, что самое странное, ДЕЙСТВОВАТЬ СТИХАМИ. Мы не привыкли к поэтической речи, ибо многие десятилетия наш театр был прежде всего дотошно правдивым, бытовым, до отвращения однолинейным – мы забыли про рифму и ритм, мы сползли в яму идиотического, даже не обязательно социалистического реализма и сидим в этой яме до сих пор, иногда, правда, высовывая нос на незнакомую поверхность. Нам неведомо пространство поэтического театра. И это наш позор, поскольку в «Серебряном веке» именно русское искусство театра было лидером мировой сцены, и даже какой-нибудь Метерлинк или Стриндберг не состоялись бы в ПОЛНОЙ мере, если бы не их головокружительные версии в России.

Но в яме, хотя и можно находиться долго, бесконечно долго, все-таки темно и сыро. Давайте вылезем из нее или хотя бы сделаем попытку!..

Сил нам хватит, потому что из ямы хорошо видны звезды. Я хочу сказать, что из бытового театра надо воспарить к небесам, надо резко прибавить в скорости и технике вознесения. Прежде всего нам предстоит понять, что такое звукоречь. Какое наслаждение ЖИТЬ стихами, а не просто их декламировать, «докладывать» со сцены… Если строки, которые произносятся, просто произносятся и все – это будет наша гибель, произнесение стихов само по себе есть видимость искусства. Опасность жуткая в том, что стихи изумительные, и всем будет казаться, что этой изумительности достаточно, чтобы поиметь успех. Но Театр больше и глубже самодостаточности стихов, даже изумительных. Нам нельзя впасть в декоративно-иллюстративное воспроизведение стихового массива – тут музыка поэтической речи окажет нам гадкую услугу – артист окажется голым королем на площади, но самое печальное – ему никто не крикнет, что он голый, все его выслушают и ПРОНАБЛЮДАЮТ – вместо того, чтобы сопереживать и сочувствовать… Театр слов – плоский театр, скучный театр. И даже Шекспир нам не поможет тут никогда. Наоборот, его лучшие литературные качества окажутся смазанными или ослабленными, зритель вдруг будет поражен многословностью и тяжеловесностью образов, станет сразу засыпать, Шекспир сделается из поэта-драматурга стихотворцем-чтецом собственных виршей. Что может быть более неприятным?!. Такой автор раздражает. Его звучание со сцены содействует проседанию сюжета, и тут провал обеспечен; нет сюжета – нет истории, нет истории – нет драмы, нет драмы – есть скука, только скука и ничего больше.

Но Шекспир писал для того, чтобы люди ходили в его театр не как в спальню.

Шекспир, писавший «Ромео и Джульетту», был молодой жизнерадостный человек. «Ромео и Джульетта» создана в период восковой спелости, когда грудь и дыхание радуются друг другу, мир солнечен, несмотря ни на что, голос громок не от напряжения, а от силы, живот не признак тучности, а сердце бьется в унисон клокотанию жизни. Эпоха Возрождения выплескивает совершенно новую поэтическую энергию, направленную на восторг перед личностью человека, – этой личности предложено торжествовать в гуманизме, ибо впервые в истории человечества Ренессанс делает культуру носительницей миросознания, где вера и безверие сталкиваются в непримиримой схватке добра и зла, но – главное – вводится понятие греха и ответственности за грех не с помощью проповедничества и морализаторства, а через мышление в образах, через художественную игру идей и фантазии, через живопись и театр, стихи и архитектуру. Лицо человеческое принимает индивидуальные очертания, старые, из древности возникающие «греки», «евреи», «римляне» теперь нужны не как абстрактные обобщения и знаки умерших эпох, а как вполне конкретные люди – каждый со своим характером, своими поисками и заблуждениями духа, а иногда со своей философией и даже, простите, психологией. Шекспир начинает блистать во времена, когда детски наивное творчество требует новой мифологии, новых сказовых перечитываний – для нового осознания вечного вопроса; кто есть человек – зверь или существо высшего порядка, зачем и почему он воюет, любит, испытывает наслаждение или отвращение к жизни. Шекспир доказывает, что человек, родившийся в природе, может лишь иметь честь и достоинство, спасающее его ЛИЧНОСТЬ от неправедного бытия. Понятие «герой» у Шекспира равноценно понятию «живой человек» – вот почему Автор проверяет своих персонажей самой Смертью, вот почему «трагедия» и горы трупов в ней…

Показать смерть как результат греховных наворотов, случайных стечений обстоятельств, абсурдных действий ДРУГИХ «героев», как результат БЕЗНРАВСТВЕННОСТИ мира – вот задача автора трагедии, в которой на месте так называемой елизаветинской риторики оказывалось нечто более существенное и заразительное – пример жизни, посвященной любви, сила сумасшедшей страсти, низвергающей любые преграды, мощь добра и вал чувств, принадлежащих юнцам и побеждающих судьбу. Да, побеждающих – ценой СМЕРТИ.

«Ромео и Джульетта», таким образом, не сюжет, не история, не пьеса только, а новая мифологема, призванная дать человечеству другие отсчеты в осознании им самого себя, как ни странно, нам – крохотной частичке этого человечества – предстоит то же самое, мы получаем от Шекспира возможность очищения и размышления над жизнью сегодняшней. А что же это за жизнь?..

Вражда, кровопролитие, ненависть, конфликты, ксенофобия, бедность… Любви недостает. Любви мало, а пустоты много. Пошлость лезет со всех сторон, наседает на человека, делая его механической приставкой к телевизору, умножая его вожделения и искушения – несть числа этому легиону свинства и хамства, под поступью которого человек оказывается затоптан и стерт, личность задавлена, искусство бессильно в гордом противостоянии навалившейся на людей гадости.