Текст книги "Повести"

– Так может, все еще сто раз переменится, чего ты волну гонишь? Окончит гимназию, поступит в свой ИТМО, а там, глядишь, найдет другую – умную и красивую. Не модель, а просто ровесницу, может, даже младше себя кого выберет, чтобы в рот ему заглядывала и каждое слово ловила, не то, что дочка Кузенкина.

***15

Каждый вечер перед сном Егор просматривал страницы Кэт с соцсетях, а потом писал ей очередное подробное письмо о своих занятиях, успехах, о мыслях. О трудностях воздержания намекал, но вскользь. Потому что был просто уверен, что она страдает намного больше его и не хотел, чтобы она мучила себя. Чем обусловливалась его уверенность, он и сам бы точно не мог сказать. Но он прекрасно помнил момент, когда она бинтовала его рану, и ее пальцы касались его руки. Он помнил ток, который она невольно передала ему через эти прикосновения. И знал, что спешно уехала она после этого, испугавшись вовсе не его, а саму себя, и поняв, что еще немного, и не справится с собой. Поэтому она тогда так и не взглянула ему в глаза. Но и без этого он все понял почти мгновенно, ощутил всем своим существом.

Он знал, что она, когда вернется, отключит все его тормоза, которые он усердно возводил в своем сознании. Знал это каким-то инстинктивным, глубинным природным знанием, которому не нужны никакие объяснения и слова.

И все же она нашла способ сообщить ему о своих чувствах без слов. Несмотря на то, что он писал ей в привате, она все-таки опасалась отвечать ему письмами, потому что была уверена, что любую переписку в соцсетях или смс на мобильнике можно взломать. Но однажды, когда волна накрыла ее с головой, она послала ему в письме всего лишь горизонтально расположенную восьмёрку, так называемую лемнискату. Трактовать это как переписку было бы невозможно, скорее, это могло быть воспринято как случайность при нажатии клавиатуры. Но Егор мгновенно понял – она хотела сказать этим, что бесконечно любит его, ведь символ, который она прислала ему, был знаком бесконечности.

Потом, недели через две она прислала ему три точки, и снова он все понял – это её слёзы. В письме он успокоил ее, написал, что сотрёт все свои письма и два ее зашифрованных послания. В ответ она прислала одну точку, и он удалил всю их переписку и тщательно вычистил кэш. Правда, перед этим сохранил все себе на жесткий диск и зашифровал.

В первую их встречу, тогда, в лесу, когда он лежал и читал книгу, она напрасно считала его еще не доросшим до настоящих мужских желаний. Он давно тщательно изучил все, что нашел в интернете по вопросу подростковой сексуальности. Потому что лет с 13 реагировал на женские прелести вполне определенным образом. Еще в 11—12 лет Егор проскочил так называемую фазу платонического либидо и вступил в фазу эротического. Конечно, тогда он еще не испытывал неуправляемых сексуальных желаний, но эрекция постоянно его донимала и часто в самые неподходящие моменты. Поэтому он нашел и изучил методы переключения внимания, чем начал активно пользоваться, чтобы не попадать в неловкие ситуации в гимназии с девчонками и молодыми учительницами, а также просто в общественном транспорте или в магазине в близком присутствии симпатичных особ женского пола. Никто из них не нравился ему по-настоящему, но тело жило своей особой жизнью и не слишком-то слушалось своего хозяина. Наверняка, дедовы гены давали себя знать. Так вот, методы, которые Егор стал применять, вполне работали, а он их постоянно оттачивал. Переключить внимание, расслабить мышцы пресса, постараться вникнуть в суть разговора и не просто, а полностью погрузиться в его тему и попытаться как можно глубже проникнуться поднятыми в разговоре вопросами. Но, главное, смотреть только в глаза проблемным собеседницам, а не на заманчивые части их тел.

Красоту Кати он оценил давно, на пляже, еще будучи мелким, когда играл с пацанами на озере. Но уже тогда он сразу же применил метод переключения внимания и смотрел ей только в глаза, чтобы не опозориться перед всеми и особенно перед ней и укротить свою мгновенно возбудившуюся плоть.

В лесу, в разговоре о книге, которую он читал, она покорила его своим умом, манерой свободного разговора и вниманием к его мыслям. Впервые с кем-то, кроме своих школьных друзей, Ромки и Пашки, он обсуждал таких авторов, как Умберто Эко. И, конечно, он вновь ощутил предательское возбуждение, но тогда ему легко удалось переключить свое внимание на более высокие сферы. Кроме этого он применил все свои актерские способности, чтобы не опростоволоситься перед ней. Потому что очень не хотел, чтобы Катя хоть что-то заметила и посчитала его обычным кобельком.

Сейчас он вполне осознавал, что давно перешагнул промежуточные этапы и вошел в фазу настоящего сексуального либидо, но всеми силами пытался держать его в рамках, чтобы, с одной стороны, ничем себя не выдавать, а с другой, чтобы бесполезно не мучиться. Хотя наедине мучения его были достаточно сильными, он спасался лишь мыслью о том, что ради Кати должен все выдержать.

***16

Труднее всего переносить тоску было под Новый год. Кэт старалась все свободное время гулять по городу. Правда, свободного времени сейчас она имела очень мало, а на прогулках ее всегда сопровождал Алекс. Отец очень боялся за нее. Алекс не докучал ей разговорами, понимая, что она хочет отдохнуть ото всех, просто шел несколько сзади и сбоку, чтобы видеть ее лицо. Ни одна из моделей, работавших с Кэт в проектах параллельно, в глазах Алекса не могла сравниться с ней, хотя многие их них были моложе и ярче. Некоторым моделям исполнилось всего по 14—15лет и вокруг них постоянно вились всякие денежные мужики. И только русские девушки все до одной были совершеннолетними. Агентство опасалось нарушения российских законов, а также незрелости подростков, не способных управлять своим поведением должным образом.

Алексу в этом году исполнилось 34, и он находился в самом расцвете своей мужской привлекательности. Порой ему проходу не давали то одна, то другая, слишком раскованные европейские женщины в барах и даже кое-кто из съемочной группы. Но Кэт он совершенно не интересовал как мужчина. Впрочем, как собеседник – тоже. Он не раз пытался заговаривать с ней о кино, музыке, литературе, но она отмалчивалась, и разговор угасал в самом начале. Правда, однажды несколько ее замечаний о новой книге ввели его в ступор. Ведь она фактически посадила его в лужу после всех его велеречий на тему автора и содержания его произведения. Ей же всего 21 год, изумлялся он, откуда такой зрелый взгляд на вещи? Хотя ее агент и кое-кто из знакомых Алекса в России еще до его отъезда сюда, говорили ему, что Кэт умна не по годам. Здесь он полностью убедился в этом. И даже подумал, что встречаться с такой девушкой чревато постоянным ущемлением своего самолюбия.

Однако его крайне интересовало, кого же она выбрала для себя и о ком думает по ночам. Выяснить это у него никак не получалось. Никто из общих знакомых Алекса и отца Кэт ничего об этом не знал. Водитель его шефа говорил, что Кэт летом ездила с родителями на дачу, но он, когда оставался ночевать у них, не видел, чтобы дочка начальника с кем-то гуляла, разве что с соседским подростком, провожавшим ее по-дружески до лесной реки, потому что одной туда ходить страшновато.

Алекс долго не придавал значения этому, но потом все-таки решил проверить и подростка, с которым общалась на даче Кэт. А когда айтишник его начальника прислал ему фото этого школьника, Алекс просто дар речи потерял. Соперник превосходил его по всем пунктам, несмотря на свой возраст. Хотя айтишник не нашел ничего, подтверждающего связь между Кэт и этим мальчишкой за пределами дачного городка. Никакой переписки в привате, никаких звонков по телефону, никакого общения по скайпу. Это несколько успокоило Алекса, хотя вид рослого и спортивного 17-летнего парня очень задевал его самолюбие. Ведь по меркам этого пацана Алекс был уже старпер, впрочем, как и для Кэт. Наверняка.

За время работы к концу года Кэт заработала достаточно много денег. Все их она сразу переводила на счет в России, оставляла себе самую малость, поскольку по контракту агентство оплачивало ей все расходы по проживанию, питанию и поездкам. Родители решили приехать к ней на Рождество и задержаться на все каникулы. Отец хотел лично увидеть, где и как она работает и живет. Тем более что Кэт должна была с еще двумя девочками принимать участие в телешоу. Режиссер все последнее время придирался к ней по поводу неискренней улыбки, тогда как ей хотелось плакать, а не улыбаться. Она не знала, сможет ли выглядеть радостной при встрече родителей. Перед самым их приездом она позвонила матери и попросила, чтобы та связалась с Анной Сергеевной и забрала у нее книгу, которую Кэт когда-то давала почитать Егору. Она сказала матери, что это ее любимая книга и ей хочется ее перечитать.

Анна Сергеевна не удивилась просьбе соседки по даче. Немного подумав, она переломила свое внутреннее сопротивление и все же передала слова жены Кузенкина Егору. На какое-то мгновенье он замер, но уже через пару секунд ушел к себе в комнату и сел, чтобы успокоить сердцебиение. У него осталось несколько книг, которые давала ему Кэт, но все они находились на даче. Поэтому он поехал туда утренней электричкой, а потом ждал деда на Лужском вокзале. Дед приехал и долго его обнимал, а потом все говорил и говорил, пока вез его на участок. А Егор как и в электричке продолжал напряженно думать, чего же на самом деле хотела от него Кэт. Он стал рассуждать, чего бы сам попросил у нее в такой ситуации. Он бы очень хотел иметь какую-нибудь вещь, содержавшую ее запах. Но передать вместе с книгой даже свой носовой платок ему было нельзя. Платок, вложенный в книгу, Катина мать наверняка заметила бы и вытащила. Посчитала бы, что он просто забыл его как закладку.

На даче он быстро отыскал книгу «Психологическая топология пути», последнюю из тех, что дала ему Кэт для вдумчивого прочтения. Егор читал ее несколько недель, потому что то и дело возвращался к какому-нибудь месту сложного текста, чтобы понять что-то для себя. Изнутри на обложке он аккуратно нарисовал знак бесконечности и написал очень мелким почерком «спиртовая салфетка».

Когда он передал книгу бабушке, чтобы та вернула ее Катиной матери, бабушка смотрела на него очень внимательно. А потом он видел в отражение зеркала в прихожей, как она в своей комнате полистала книгу, даже потрясла ее вниз страницами в надежде обнаружить записку, но так ничего и не нашла, а на запись изнутри обложки не обратила внимания. Да и что могла эта запись ей сказать.

Когда Катя встретила родителей, то развеселилась на удивление самой себе. Конечно, не как раньше, но всё же. По-настоящему улыбалась она, только представляя Егора и его заразительную мальчишескую радость в глазах. Пару раз, когда режиссер особенно бурно выражал свое недовольство отсутствием эмоций на ее лице, она смогла лучезарно улыбнуться, потому что вспомнила Егора. Он помогал ей и на расстоянии. Правда, сладостных моментов для воспоминаний ее память сохранила очень мало, но тем драгоценнее они были.

Конечно, она видела фото и видео, которые он вешал у себя на странице специально для нее, но не могла воспринимать их как нечто реальное и живое. Да, на фото и в роликах Егор улыбался, ходил, смеялся, занимался спортом. Его улыбки и движения были ей знакомы, однако она не ощущала никакой связи экранного образа Егора с тем, который жил в ее душе. Она открыла в себе кинестетика. Потому что ярко помнила только то, что когда-то осязала и чувствовала на вкус и запах. Это было подобно эффекту Пруста, когда вкус или аромат чего-либо вызывает у человека мгновенный наплыв ярких воспоминаний. Для Пруста таким катализатором являлось печенье Мадлен, которое он ел когда-то в детстве. Для Кэт стартовым моментом для поглощавшей ее волны ощущений всегда становилось воспоминание о прикосновении к руке Егора в их последнюю встречу. Но это воспоминание постепенно теряло свою силу.

***17

Для начала Кэт купила в аптеке 10 спиртовых салфеток на пробу. Подобной салфеткой она перед бинтованием обработала тогда Гаврошу кожу вокруг раны. И, действительно, она помнила этот запах. Когда к вечеру Кэт рассталась с родителями, и они отправились в отель, она не хотела спешить. Поужинала, прочитала почту от агента, посмотрела новости. Потом, перед тем, как лечь в постель, приготовила себе снотворный отвар, поставила его на прикроватную тумбочку, вздохнула поглубже и вскрыла блистер с салфеткой. Сначала она ничего не почувствовала, но когда поднесла салфетку к носу и уловила слабый запах алкоголя, то голова ее начала кружиться. Кэт закрыла глаза и поняла, что тело ее накрывает медленно нарастающее возбуждение, потому что перед глазами неясными бликами мелькало лицо Гавроша, его глаза и губы – очень близко, очень…

Проснулась она среди ночи от того, что замерзла. Накрылась с головой и постаралась припомнить все до мелочей. Да, это было то самое ощущение, которое так испугало ее, когда она бинтовала руку Гаврошу. По телу словно ток проходил и волновал все ее существо. Грудь ее сдавливало неясное томление, а в животе все ритмично сжималось. И это было так сладостно…

Родители улетели 2 января, у отца имелись дома неотложные дела. А Кэт купила упаковку спиртовых салфеток. Но теперь, когда она истратила первые 10 штук, то решила остановиться и использовать их только, когда тоска совсем начнет душить.

Главное, Гаврош безошибочно все понял. Как можно было не любить его без памяти? Её повзрослевшего мальчика, высокого, красивого, возмужавшего, но все-таки того самого Гавроша, который смотрел на нее восторженными глазами.

Позапрошлым летом, когда Кэт последний раз общалась с ним, он выглядел уже почти взрослым. Но с момента ее отъезда в Европу на фото и видео он еще больше возмужал, стал явно выше ростом и уж точно шире в плечах. Стал предпочитать аккуратные мужские стрижки, не то, что раньше, в 13 лет, когда имел густые и вечно взлохмаченные волосы, закрывавшие уши, затылок и брови. Более всего он поразил ее на фото, где был в строгом костюме, при галстуке, аккуратный и элегантный. На этом фото ему исполнилось уже 17. Она не могла соединить в своей голове образ 15-тилетнего Гавроша и сегодняшнего. Хотя признавалась себе, что, встреться он ей сейчас впервые, она точно также влюбилась бы в него, но, конечно, не только во внешность. Ведь она прекрасно помнила их общение и все их бесчисленные разговоры. Поэтому знала, что мыслит он совсем не как недоросль. И письма его говорили о том, что интеллектуальный уровень его вырос скачкообразно. И она не могла не уважать это в нем.

Ее пугало то, что он стал очень красивым и на вид уверенным в себе. Куда только делась его мальчишеская разболтанность и подвижность. Хотя он писал ей, что продолжает тренироваться, но уже только для себя. Из команды он ушел и секцию больше не посещал, слишком много времени занимала теперь учеба и подготовка к выпускным экзаменам в гимназии и вступительным в ИТМО. Сама Кэт никогда не ощущала какой-то особенной уверенности ни в своих способностях, ни в своем уме, ни в своей внешности. Учиться дальше она уж точно не смогла бы, потому что словно перешагнула порог, за которым возврата в какое бы то ни было ученичество для нее стало просто невозможным, потому что осталось в другой жизни.

После новогодних каникул Кэт вернулась в свой прежний режим совсем иной, нежели была до этого. В ней словно включились часы обратного отсчета. Никто из окружавших ее людей ничего не заметил, кроме режиссера. Он после первой же январской съемки сказал ей, что наконец-то дождался естественности в ее облике. А Кэт подумала при этом, что совсем не для него в ней произошли перемены. А то, что произошли, она явственно ощущала. Все потому, что Кэт научилась возвращаться в состояние психологической связи с Гаврошем. После его записи в книге она окончательно убедилась, что он, даже не имея с ней обратной связи, чувствует и понимает ее, причем лучше, чем она сама себя понимает.

Теперь из предосторожности он больше не писал ей в привате, поскольку выяснил, что его пытались дистанционно прощупывать. Поэтому усилил защиту, поменял все пароли, вычистил кэш во всех своих аккаунтах и максимально ограничил активность в соцсетях. А в последней своей публикации фотографий с новогодних праздников как бы случайно разместил картинку с дорожным знаком «Прочие опасности» – треугольник с восклицательным знаком внутри. И Кэт мгновенно поняла его и не ждала больше его писем в привате. Так и ей было спокойней, поскольку она всегда опасалась, что ее приват взломают и ей предъявят обвинения в нарушении условий контракта.

Но в какой-то момент Кэт осознала, что опасность исходит не от агентства, а от Алекса. Конечно, он не стал бы ей вредить в плане ее работы. Его интересовало совсем другое. Слава богу, про передачу книги он ничего не знал. Но она понимала, что он давно вычислил, кто является ее избранником, и будет искать подтверждение этому. Для чего? Для себя. И, возможно, для того, чтобы сообщить о ее выборе своему шефу. Правда, отец никогда не интересовался, нравится ли ей кто-нибудь. А мать вряд ли рассказала ему о том, что знала про отношения Кэт и Егора. Впрочем, она больше ни разу не упомянула о нем в разговорах с дочерью. Наверняка посчитала, что Кэт давно забыла своего дачного дружка в новой насыщенной жизни. Ведь обоих родителей Кэт волновали и интересовали больше всего лишь ее безопасность и здоровье.

***18

Между тем у Егора начались интенсивные консультации в плане подготовки выпускников к егэ, а со своим репетитором он заранее договорился, что сразу после выпускных экзаменов в гимназии тот вновь с ним плотно проработает все вопросы перед поступлением в ИТМО. Ведь помимо егэ Егору предстояло пройти так называемые испытания по выбранной специализации.

С декабря как всегда в Город вернулся с дачи дед, чтобы жить со всей семьёй до конца февраля. Анна Сергеевна обычно в январе начинала гонять его на всяческие обследования, чтобы при необходимости своевременно начать лечение или просто скорректировать дозы препаратов, которые он постоянно принимал в связи с аритмией и возрастным простатитом. Как бы дед ни сопротивлялся, в этих вопросах она была непреклонна. В его приезды он спал в комнате жены, для чего сын ставил ему раскладную кровать-тумбу. Вместе с Нютой дед Митяй уже давно не ложился. Во-первых, он страдал бессонницей и часто вставал в туалет, а во-вторых, когда все-таки засыпал, то ее раздражал его храп, хотя дед Митяй храпел несильно и с большими перерывами. Кроме того, Анна Сергеевна плохо засыпала, и малейшее ворочанье рядом могло нарушить ее сон окончательно. Но в такие месяцы они вместе, расположившись в мягких удобных креслах, смотрели телевизор и бесконечно беседовали. Дед Митяй любил это время так же, как и свою жизнь в одиночестве на даче. Каждый из этих периодов обладал несомненными достоинствами.

В городской квартире он мог наблюдать ежедневную жизнь внука, сына и снохи. Нюта в расчет не шла, с ней он общался по телефону каждый день, поэтому словно находился рядом. Его неугомонная жена умела многое, например, гасить любые назревающие мини-конфликты, но и выносить мозг у нее получалось теперь все лучше. Он добродушно посмеивался, но иногда, очень редко, просто убегал от нее в гостиную и закрывал дверь на защелку, чтобы спокойно посмотреть футбол или новости.

В этот его приезд все было как всегда. Кроме только Егора, который изменился за месяц больше, чем за весь предыдущий год. Во-первых, взросление его, по всей видимости, в общих чертах завершилось, а во-вторых, он стал запираться в своей комнате и подолгу оттуда не выходил. Кроме этого он почти перестал доверительно общаться не только с Нютой, но и с дедом. Про родителей говорить не приходилось, он никогда особо с ними не откровенничал. А ведь дед очень любил питерскую жизнь именно из-за Егора. Когда тот был маленьким, дед полностью им занимался и к спорту пристрастил внука также он. Потом, взрослея, Егор стал с дедом даже ближе, чем раньше. Они вместе ездили на рыбалку и жили по три-четыре дня настоящей походной жизнью, в которой дед учил его всему, что могло потребоваться – и рубке дров, и устройству жилища, и выживанию в трудных погодных условиях. В городе все, конечно, менялось, гаджеты стали занимать у Егора все больше времени. А когда сын со снохой купили участок и наняли строителей для возведения дома, дед вынужденно переселился на дачу. Егору тогда 12 лет исполнилось, и с этого времени их тесный тандем постепенно распался.

На даче дед Митяй чувствовал себя хозяином, и все члены семьи, приезжая к нему в сезон, слушались его во всем, что касалось быта. Но огородом и садом верховодила Нюта, Егор почти с утра пропадал либо на озере, либо в лесу у реки, и только сын со снохой помогали деду в обустройстве дома, который все еще не до конца был обставлен мебелью, и в котором требовалось довести до ума всякие места для хранения.

Только вечером вся семья собиралась вместе у небольшого самодельного прудика с настоящими кувшинками. Его задумала и насадила растениями Лора. Она даже декоративных лягушек привозила, которых потом перед своим отъездом по часу не могла поймать, чтобы увезти назад, в домашний террариум. Лягушки эти выглядели очень красивыми, но поскольку являлись тропическими, не могли выносить холодов.

В такие вечера Влад занимался шашлыками, а Лора нарезала салаты и накрывала большой уличный стол под навесом. Дед Митяй привозил на тележке большой бидон с домашним квасом, сделанным собственноручно Нютой по старинному рецепту еще своей бабушки, царствие ей небесное.

Такие вечера любила вся семья. За разговорами и воспоминаниями они могли засидеться далеко за полночь. И только последние два года Егор появлялся на таких посиделках редко. И откровенно скучал. Дед связывал это с возрастом, ведь себя 15-летнего помнил просто неугомонным хулиганом. Егор отличался от него в этом, он просто любил читать. Поэтому уходил пораньше и заваливался на тахту с очередной книжкой. Дед Митяй, когда просматривал, что же читает его внук, крайне удивлялся – никаких тебе приключений и Д’Артаньянов, никаких покорителей космоса или детективов, а все какие-то чуть ли философские трактаты и книги, в которых дед даже первую страницу не мог осилить. Нюта пыталась объяснять мужу, что Егор читает преимущественно высокую интеллектуальную прозу, на что деду ответить было нечем, он в этом ни черта не понимал. Хотя, конечно, это он так только на словах прибеднялся. По молодости он и Достоевского глотал, и Толстого, и зарубежную классику любил, а смотреть так и вовсе предпочитал авторское кино. Но все это было, когда он в институте учился. В 15 лет мать его постоянно из детской комнаты милиции вызволяла, куда его забирали за всякие хулиганства. Так в нем растущая и нереализованная сексуальность наружу рвалась. Потому он и женился первый раз очень рано. Егор сейчас как раз на подходе к тому же возрасту был.

***19

Нюта радовалась приезду мужа. Теперь она хотя бы с ним могла говорить о том, о чем пока молчала с сыном и невесткой. В любое уединение Егора или, когда он с кем-то общался по телефону, она толкала деда в бок, призывая к повышенному вниманию. Но Егор в основном занимался уроками и подготовкой к егэ, а по телефону все больше говорил со своими друзьями. Никаких международных звонков, никакой шифровки во фразах.

Как-то они вдвоем смотрели на своем любимом канале «Золотая коллекция» старый фильм «Вам и не снилось». Егор вошел к ним, когда фильм уже заканчивался, и застал самый драматический финал. Бабушка взглянула на Егора и спросила:

– Ты тоже смог бы из-за любви с пятого этажа прыгнуть?

– Не раздумывая, – ответил Егор, посмотрел на нее серьезно и вышел из их комнаты.

Нюта взглянула на мужа:

– Слышал? Значит, не выбросил он ее из головы!

После этого она выскочила и крикнула внуку:

– Ты зачем заглядывал? Чего-то хотел?

– Нет, – ответил он из-за закрытой двери.

– Опять заниматься сел? – спросила она, но ответа не последовало.

Муж встал и прикрыл дверь их комнаты, когда она вернулась:

– Ну чего ты опять начала? Возраст у него самый тот.

– Ему поступать нужно и минимум пять лет учиться! И не пара она ему!

– Что ты заладила? За что девочку так невзлюбила? Красивая, умная, выучилась, профессию имеет, деньги уже вовсю зарабатывает и немалые.

– Да он из-за нее все бросить может, и учебу в том числе! Слышал? Прыгнуть готов, не раздумывая.

– Так, может, она забыла его давно. Пострадает, пострадает, да успокоится. Не лезь к нему.

– Как я могу?! Спокойно смотреть на все это?

– И что сделаешь? Поперек дороги перед ним ляжешь? Нюта, угомонись, не доводи меня.

Но Анна Сергеевна не могла угомониться. Ее убивала мысль о том, что из-за успешной и избалованной деньгами Кэт Егор может все бросить, а значит, остаться без высшего образования, да еще и в армию загреметь. Этого бабушка перенести никак не могла, у нее сердце разрывалось от таких мыслей.

А Егора в это время ломало, так мучительно ему хотелось обнимать Катю. Хотя бы просто обнимать. Ведь он знал, что ей очень трудно, а он ничего не мог для нее сделать. Пригодились ли ей спиртовые салфетки? Он достал из навесного шкафа в кухне аптечку, порылся в ней, нашел пару пакетиков и спрятал в карман. Про эти салфетки он сделал ей приписку в книге потому, что в их последнюю встречу помнил только их слабый спиртовой запах. Конечно, он никак не ассоциировался в его сознании с запахом Кати, но зато сразу возвращал его память в тот день и те ощущения, которые он испытывал.

Дождавшись ночи, он разделся и лег в постель, положив заветные пакетики рядом. Потом закрыл глаза и попытался вспомнить все детали той встречи. Конечно, он помнил каждую мелочь и главное то, что ощущал нечто подобное току, проходившему от ее пальцев в самое его нутро. Но сейчас он просто помнил это умом, ничего не чувствуя кожей. Взяв пакетик, он надорвал его, вытащил салфетку и поднес ее к своим ноздрям. Он, конечно, читал, что Пруст гений, но теперь полностью убедился в этом. Запах сотворил чудо, тело почти мгновенно вспомнило испытанные острые ощущения и словно вернуло его в те сладостные моменты. Он ощущал этот ток, пока салфетки совсем не выдохлись.

Ночью, когда волны его возбуждения немного улеглись, Егор повесил на своей странице фото открытого прозрачного бокса с красным крестом на крышке, наполненного медикаментами. Перед боксом на переднем плане лежала пара пакетиков. Внизу он сделал надпись: «А помогли ли вам хоть раз спиртовые салфетки из домашней аптечки?» Катя ответила ему тут же математическим значком равенства – двумя короткими горизонтальными параллельными линиями.

Он расплылся в блаженной улыбке, удалил ее ответ и почистил кэш. После чего сладко уснул в обнимку с подушкой.

Утром на пробежке он ощущал себя счастливым, потому что Катя ответила вполне определенно, и потому что сам ощутил то, для чего и посоветовал ей салфетки. Когда он делал ту приписку в книге, то совсем не был уверен в результате. Сегодня для пробежки он избрал несколько иной маршрут, чем обычно, забежал в аптеку и купил себе упаковку спиртовых салфеток, но на обратном пути дал себе слово, что воспользуется ими только, если совсем не останется сил и терпения.

Когда он вернулся, то застал в своей комнате бабушку. Она зашла, чтобы открыть форточку.

– Ты что, пил? Кажется, водкой пахнет, – сказала она.

– Ты ведь знаешь, я не пью крепкий алкоголь. Тем более что сейчас усиленно готовлюсь в егэ, – ответил Егор, поразившись острому нюху бабули. Хорошо, что она не заметила скомканных пакетиков на его прикроватной тумбочке.

Но бабушка вместо того, чтобы уйти, вдруг села и спросила:

– Скажи честно, вы переписываетесь с Катей?

– Нет, – почти честно ответил Егор, – По контракту она не может иметь отношения с несовершеннолетним. Если нарушит, ей выставят большой штраф.

– Но ты ведь следишь за ее успехами? Она же какие-то фото вывешивает. Я видела пару или тройку.

– Бабушка….

– Да, знаю, опять скажешь, что вы просто друзья. Но если бы в ее контракте не было такого условия, что тогда?

– Я бы продолжил учебу и подготовку к поступлению в ИТМО, а Катя продолжила бы свою работу дальше.

– И все же ответь мне – ты любишь ее?

Егор помолчал, а потом сказал:

– Зачем ты спрашиваешь то, о чем и так знаешь? Не хочу трепать это слово, слишком дорого оно стоит для меня. Если ты беспокоишься о моем высшем образовании, то даю тебе слово – я получу его. Всё остальное… от меня не зависит.

***20

За январём потянулся вьюжный февраль, а потом и снежный март. Правда, снегопады быстро завершились и к концу месяца немного потеплело. Егор радовался тому, что, судя по постам, которые вывешивала Катя, она хотя бы не болела. А вот дома у Егора сейчас был настоящий лазарет, болели бабушка, дед и папа. Мама взяла отпуск для ухода за больными, а Егор временно поселился в соседнем мини отеле, потому что ему болеть было никак нельзя. Но уроки и консультации все равно проходили дистанционно, потому что в классе болело примерно половина учеников, и треть из них имела положительный тест на ковид.

Жить в одиночестве, даже временно, оказалось тяжеловато. Ведь Егор обычно довольно часто общался с друзьями. Так что изоляция угнетала его. Впрочем, недели через две он немного свыкся со своим положением, даже ролики для Тик-тока стал снимать, в которых отрабатывал хип-хоп танцы. Он очень преуспел в них, поскольку обладал артистичностью, выносливостью и гибкостью. Все это он развил в легкой атлетике, которой занимался с детства. Учить танцы он стал самостоятельно по видео урокам, и основной его целью являлось улучшение настроения в разлуке с Кэт. Правда, улучшить настроение он хотел не столько себе, сколько ей, зная, что она обязательно увидит его танцевальные эксперименты. Ближе к субботе она прислала ему фразу «Два факториал». Знаковое обозначение этого выражения выглядело как 2! Конечно, он сразу понял – ей настолько понравился его танец, что она хотела бы танцевать в паре с ним. Его умиляло то, что она выбирает для своих мессенжей ему математические знаки. Ведь она знала, что он хочет поступать на физмат, и даже однажды назвала его «мой математик».

В одиночестве Егор в перерывах между учебой и штудированием материалов для егэ много думал. Здесь его никто не отвлекал как дома. Никто не звал то на завтрак, то на обед. Он ходил в соседнее кафе. Иногда Город казался ему фантастическим, особенно по утрам, когда люди молчаливой толпой двигались в одном направлении – к метро. Лица скрывались под масками как в фильмах об эпидемиях. Эта волна ковида оказалась намного слабее предыдущих, но народ уже привык к средствам защиты. У членов семьи Егора тесты не показали ковид и диагноз звучал как «острое респираторное заболевание». Но выздоровление всех троих тянулось долго. Первым оклемался отец, хотя вначале болел сильнее деда и бабушки, с большой температурой и ломкой во всем теле. Он сразу после отрицательного теста вышел на работу и иногда оставался там ночевать, чтобы случайно не ухудшить состояние своих родителей какой-нибудь новой скрытой инфекцией, пассивным носителем которой мог оказаться.