Текст книги "Остановите печать!"

– Все возможно. Мы имеем неоспоримый факт: остальные выходки были направлены против Ричарда. И только последняя против меня. Попытки травить Ричарда оказались бесплодными, не достигли цели, и я не удивлюсь, если они вообще прекратятся. Эта пакость, устроенная Арчи, имела другой смысл. А если точнее, вообще не имела смысла.

Эплби протянул руки ближе к огню.

– Любопытно, – вкрадчиво сказал он, – что вы считаете, будто шутки имели определенную цель, добиться которой не удалось. Не поделитесь своими взглядами по этому поводу?

– Уважаемый сэр, – раздражился Руперт. – Вам это представляется столь же очевидным, как и мне. Ричард должен был от всего этого свихнуться. Или, по крайней мере, его вынуждали прекратить писать свои бульварные романчики, чего от души желали бы даже его доброжелатели. А провал затея потерпела потому, что он сильнее и упрямее, чем кажется кому-то со стороны.

– Признаюсь, я тоже размышлял об этом. Согласен, такова могла быть цель. Но в чем заключался мотив? – Эплби отвел взгляд от пламени камина и сам ответил на свой вопрос: – Причиной мог быть бизнес или же чистой воды удовольствие.

– Разделяю эту точку зрения. Шутника либо радовала перспектива, что Пауку придет конец, либо он рассчитывал извлечь из этого материальные выгоды. Приятно, – сказал Руперт со своей волчьей улыбкой, – что твои выводы совпадают с заключением полицейского детектива. Но только не уверен, что они продуктивны. Потому что мы все с удовольствием стали бы свидетелями кончины Паука. Хотя не знаю, кому это может принести выгоду. Что касается меня, то я понесу лишь потери.

– Какие именно? – Эплби перешел к откровенному допросу.

– Крайне деликатный вопрос, дорогой Эплби. Не сомневаюсь, что и Арчи, и многие другие живописали вам отчаянную нужду, которую я испытываю. Правда заключается в моей полнейшей зависимости от щедрот кузена Ричарда. А он выделяет мне два процента от своих гонораров. Он дал мне слово, что я всегда смогу рассчитывать на эти деньги, а Ричард до тошноты человек чести. Не скрою, у меня подобное положение не раз вызывало раскаяние. Но, тем не менее, прекращение выхода в свет книг о Пауке перекроет мне надежный источник не слишком большого, но дохода. Я, разумеется, сообщаю все это вам, – усмехнулся Руперт, – чтобы защититься от подозрений, которые вы явно вынашивали по отношению ко мне.

– Я рад получить любую информацию. Могу я спросить: сэр Арчибальд находится в таком же положении, что и вы?

– Нет, у него другая ситуация. Он лишь время от времени вытягивает из Ричарда определенные суммы. Но, разумеется, ненавидит Паука всем сердцем – его друг инженер выводит Арчи из себя. И если честно, то на вашем месте я сделал бы его главным подозреваемым во всех злобных проделках – от первой до последней. К примеру, не будь Арчи самым странным образом отравлен, то только он и мог бы разыграть комедию с Ренуаром. Но вдумайтесь: требовалась ли ему посторонняя помощь, чтобы принять сильный наркотик?

– Так и случилось. Его видели как раз в тот момент, когда он его принимал.

– Ах, вот даже как! – Руперт чуть не подпрыгнул на месте от возбуждения.

Но Эплби покачал головой.

– Этот факт ничего не решает. Но вопрос о наркотике наводит меня на другую мысль. Вам знаком кто-либо, помимо доктора Чоуна, прошедший медицинскую подготовку?

– Медицинскую подготовку в смысле знакомства с химикатами? Для изготовления бомбы?

– Вовсе нет. Я имею в виду человека, способного стать практикующим медиком.

– Вот теперь полиция показала себя во всем блеске. Вы вырвались вперед. Ваш вопрос совершенно сбил меня с толку. Но зато я знаю ответ: это наш маленький проходимец Андре. Он работал врачом, пока не обнаружил, что может иметь гораздо больше денег с Паука.

– А сколько еще людей поступили подобным же образом! Инженеры, доктора, авантюристы и искатели приключений.

Руперт нахмурился.

– Молодой человек! Я взялся помочь вам, а потому мне странно в ответ выслушивать от вас оскорбления.

Эплби охотно принес ему свои извинения.

– Есть еще информация, которая могла бы оказаться полезной. Как я понял, у вашего кузена выработалась привычка работать над двумя романами одновременно. Существовала ли другая рукопись в пару к «Полуночному убийству»? Вам что-нибудь известно об этом?

– Существовала и существует. Только теперь ее заперли в сейф. «Полуночное убийство» уничтожено, но вторая книга, насколько я понимаю, выйдет в свет, как только уляжется кутерьма.

– Вы имеете представление о ее теме, о названии?

– О теме не́ знаю ничего, а называется роман «Смерть в пустыне».

Эплби вновь покачал головой.

– Красиво, но не содержит нужных данных. Вот если бы название было «Убийство в девять часов». Или даже «Труп в гардеробной»…

– Говорю же вам, взрыв в гардеробной не представляет для меня никакой тайны. Я знаю на сто процентов, что это проказы Арчи.

– Я вам верю, – сказал Эплби.

3

Большинство членов Общества друзей достопочтенного Бе́ды разъехались, прослушав, по всей видимости, накануне лекцию и обращение доктора Буссеншута. Те же немногие, кто задержался, старались уйти в тень. За обедом гости из Раста численно преобладали, и именно с ними по большей части поддерживал беседу Шун.

– Должен предупредить вас относительно отшельника, – сказал он, оглядев присутствующих и особо задержав взгляд на мисс Кейви, словно тема анахоретов представляла повышенный интерес именно для нее. – Бедняга пребывает в расстроенных чувствах многие годы. Уже поселив его у себя, я испытывал сомнения, что созерцательная жизнь пустынника – это его призвание. А ведь об отшельниках я обладаю весьма обширными познаниями, что уж тут скромничать.

Наступило напряженное молчание. Эплби смотрел то на хозяина, то на Руперта Элиота. Но не видел ни того ни другого. Перед мысленным взором возник его собственный образ двадцатилетней давности – ученик, сидевший в школьной библиотеке, грызущий кончик ручки и переворачивавший страницы огромной книги… Шерлок Холмс, как известно, не желал обременять свою память элементарными знаниями астрономии. И сейчас Эплби, думая о первом луче света, блеснувшем перед ним в деле Паука, мог лишь благословлять судьбу за свой отказ перегружать голову сокровищами так называемого либерального образования.

– Повторюсь: я с самого начала сомневался, что этот человек подходит для избранной роли. Но он был слишком уверен в себе. Он потерпел в жизни множество неудач и полагал, что лишь в медитации его ждет долгожданный успех. И я разрешил ему обосноваться у себя. Но с тех пор все мои сомнения полностью оправдались. У него ничего не вышло. Боюсь, он изначально был лишен необходимых духовных качеств. – На лице Шуна появилась озабоченная задумчивость, уже хорошо знакомая Эплби. – Праздность – первейший враг человека в подобном положении, собственная леность души. – Он сделал выразительный жест рукой. – Я же употребил все силы, чтобы помочь ему. Как только он жаловался, что ему доставляют не те травы, а солома плохого качества, я всегда лично наводил порядок. Ответственность за поселившегося на территории усадьбы отшельника неизбежно ложится на владельца.

Гости Шуна одобрительным бормотанием подтвердили свое согласие с подобным постулатом.

– Но он дошел до того, что стал жаловаться на сырость в своей келье. Если честно, там действительно сыровато. Однако никто и не предполагает, что келья отшельника должна быть обставлена со всеми удобствами. Но если этот несчастный настолько лишен истинной веры и силы духа, чтобы подняться над… Нет, скорее даже купаться в мученической славе, страдая от кашля и насморка… Что тут поделаешь? Не прогонять же его? – Шун между делом показал слугам, что пора разливать кларет. – Вообразите оставшегося без дела неудачливого отшельника. Вакансий, прямо скажем, немного. А потому ответственность за него продолжает лежать на мне.

Гости снова обменялись одобрительными репликами, а Бентон выразил пожелание, чтобы все работодатели оказались настроены подобным образом.

– И я позволил ему поступить по-своему. Он покинул келью, устроенную для него рядом с рекой, и поселился среди руин. Вот почему я вынужден предупредить вас, что руины, так сказать, не предназначены для посещения. Он стал таким нервным, что с ним лучше не сталкиваться. А право, очень жаль. Там много интересного. В частности, бывшая кладовая для припасов достойна вашего внимания. Мне самому эта ситуация чрезвычайно неприятна. – Шун одарил мягкой, но ослепительной улыбкой Эплби. – Ведь руины – мое хобби. Но ничего не попишешь. А отшельник стал им теперь чисто номинально. Порой его еще можно видеть в отдалении в состоянии медитации…

Он прервался, и за столом воцарилось недолгое молчание. Казалось, собравшиеся за обедом искренне опечалены подобным крахом человеческой личности.

– Увы, – закончил свою мысль Шун, – боюсь, он лишь играет роль, да и то не слишком убедительно.

– Келья отшельника, – сказал Буссеншут, обращаясь к соседу, делившему с ним угол стола. – У меня поистине велик соблазн заказать ее для Бентона. Вот уж на редкость асоциальная персона.

Эплби, слышавший это замечание, с интересом вгляделся в хмурого ученого, когда-то торговавшего оружием для Шуна. Бентон действительно казался чем-то удрученным, похожим на владельца обанкротившейся компании или же на юношу, только что расставшегося с первой в жизни возлюбленной. Но напрашивалась догадка (хотя строить подобные предположения по поводу совершенно незнакомых людей занятие неблагодарное), что его мрачность замешана на равных долях страха и озлобленности.

– Более того, – продолжил Буссеншут, – он совершенно не хотел приезжать в аббатство. Насколько я понимаю, Шун вынужден был послать ему – как и Маммери, – глубоко прочувствованные приглашения взглянуть на древний папирус уже после того, как приглашение получил я сам. Но мне пришлось вчера лично связаться с ним по телефону, чтобы убедить все-таки к нам присоединиться. – Буссеншут бросил на Бентона дружелюбный, но несколько угрожающий взгляд. – Скажите, разве такое поведение не странно?

– Здесь есть некоторая странность, – сдержанно согласился Уинтер, – но не будем забывать, что Бентон когда-то занимался не совсем обычной работой на службе у нашего хозяина. Не отсюда ли проистекает его нежелание возобновлять сомнительные связи?

– Вздор! – воскликнул Буссеншут, всем своим тоном показывая, что не желает никого обидеть. – Я имел в виду его довольно-таки интересные отношения с миссис Бердвайр. Мы все видели, насколько взволновало его одно только упоминание ее имени. А потому он мог скорее опасаться, что столкнется здесь с ней.

– Как и Уинтер.

Эти слова произнес Эплби. С этого момента, решил он для себя, настала его очередь взрывать небольшие бомбочки.

– Мой милейший Эплби, – Буссеншут повернулся к нему с выражением откровенного удивления, – либо я ослышался, либо вы действительно сказали…

– Когда вчера вы появились на террасе, Уинтер мгновенно распознал всех троих. Шуна он вычислил гипотетически, а вас и миссис Бердвайр просто узнал в лицо. После чего поспешил скрыться в доме. Мне его бегство показалось странным – до той встречи Уинтер проявлял живейшее любопытство ко всему и всем. Разве не так, Уинтер?

– Несомненно, так.

– А потому я навел справки там, где это возможно. И выяснил, например, что когда Тимми Элиот впервые упомянул при Уинтере о миссис Бердвайр, Уинтер реагировал на ее имя так, словно никогда прежде не встречался с этой женщиной.

– Любопытно, – сказал Буссеншут. – Весьма любопытно. Уинтер, если не ошибаюсь, слева от вас стоит вазочка с миндалем?

Уинтер передал ему орешки, окинув Эплби взглядом, в котором восхищение смешалось со здоровой иронией.

– И что же дальше? – спросил он.

– Стало очевидно, – продолжил Эплби, обращаясь к Буссеншуту, – что миссис Бердвайр представляет собой какую-то темную страницу в прошлом Уинтера. Он не хотел сходиться с ней лицом к лицу. А с тех пор как мы оказались в аббатстве, он с достаточно жалким видом постоянно озирается по сторонам, готовый в любой момент снова сорваться с места, если упомянутая леди вздумает нанести Шуну визит. Чувствуется, что интриган из него никудышный.

Эплби с серьезным видом покачал головой.

Однако сам Уинтер слушал все это, не выказывая никаких признаков беспокойства. Он опустошил свой бокал, рассеянно кивнул, бросил беглый взгляд вдоль стола и совершенно просто признался:

– Я ограбил ее.

– Так это вы ее ограбили! – Буссеншут откинулся на спинку стула как громом пораженный. – Вы хотите сказать, что ограбление, о котором с таким возмущением рассказывали нам в преподавательской, совершили…

– Милейший ректор! – Теперь уже Уинтер выглядел несказанно изумленным. – Вы, вероятно, с кем-то меня спутали. При ограблении, о котором я рассказывал, на самом деле ничего похищено не было. Все вещи презабавным образом к ней вернулись. Я же признаюсь в подлинном ограблении. Украденное мною лежит сейчас в моей комнате в колледже. И это было ограбление с применением насилия.

Буссеншут посмотрел в дальний конец стола.

– Как мне жаль, что нас не слышат сейчас Маммери. Он бы просто купался в подобных новостях.

Но Уинтер упрямо покачал головой.

– Я во всем признаюсь. Эплби взял мой след, и для меня это единственный шанс оправдаться. Но я не сделаю этого, пока мой рот набит потрясающей камбалой из Дувра. Вам придется набраться немного терпения.

И Уинтер невозмутимо продолжил поглощать аппетитную рыбу.

Они втроем уединились в спальне Буссеншута, даже не извинившись перед хозяином и остальными гостями. Это могло бы сойти за невежливость, если бы было хоть кем-то замечено. Но все сошло гладко, хотя Буссеншут откровенно демонстрировал склонность рассматривать Уинтера чуть ли не как арестанта и обставил их отход с соответствующей церемонностью. И все равно только очень внимательный наблюдатель смог бы увидеть в их бегстве некоторую странность. Однако большинство гостей сразу же направились осматривать собрание картин Шуна, и вряд ли их кто-то хватился бы до торжественного сбора перед демонстрацией коллекции, намеченной значительно позже.

– Однажды в Алеппо… – начал свой рассказ Уинтер, но тут же сделал паузу, чтобы раскурить трубку.

Эплби, который за сорок восемь часов в Раст-Холле приобрел повышенную чувствительность к вероятным литературным аллюзиям, покосился на него с подозрением.

– Вы уверены, – спросил он, – что не путаете себя с Отелло? У того есть реплика с поразительно похожим началом.

– Однажды в Алеппо, – повторил Уинтер не моргнув и глазом, – мне довелось встретиться с этой жуткой женщиной. Как я попал туда, уже не помню. А что делала в тех краях она, так и осталось мне неизвестным.

– Обитатели этого в прошлом процветавшего города, – не удержался Буссеншут, – славятся по всему Востоку необычайным изяществом своих манер. Это могло привлечь туда либо вас, либо ее, но кого именно, не отважусь даже предположить.

– Мы познакомились, осматривая акведук – главную местную древнюю достопримечательность. Миссис Бердвайр…

– Стоп! – воскликнул Буссеншут. – Алеппо посвящены несколько весьма живописных глав из ее книги «Обрезанные собаки». Но не припоминаю, чтобы там упоминалось знакомство с мистером Уинтером.

– А у мистера Уинтера не было даже случая назвать ей свою фамилию. Экспансивная леди сразу дала понять, что ее не интересуют излишние подробности. Но вот наша с ней дружба крепла с поразительной скоростью. В конце осмотра акведука я удостоился чести быть посвященным в самые детальные воспоминания о ее замечательной жизни, изучению которых по книгам вы, милейший ректор, уделили несколько последних дней. Затем мы уселись в экипаж – старую развалину, но на резиновом ходу, – который она закрепила за собой, и отправились к ней домой. Она уже провела тогда в Алеппо несколько месяцев, а прибыла туда (что крайне важно в этой истории) непосредственно из Греции. Кажется, именно в Алеппо она намеревалась написать книгу о Греции, чтобы накропать воспоминания об Алеппо, перебравшись в какое-то другое место. А между тем в Алеппо ей удалось устроиться с максимальным комфортом. В этом городе имеется немало вместительных особняков, и она сумела подобрать один из них, причем только что отремонтированный. Помнится, я бродил в фисташковой роще, окружавшей дом, отмечая, насколько это уединенное и тихое место. Сам того не сознавая, я уже готовился к своему преступлению.

– Создались благоприятные обстоятельства, – ехидно заметил Буссеншут, – и ваша подлинная натура немедленно проявилась во всем великолепии.

– Несомненно. Но то же самое произошло с натурой миссис Бердвайр. Для меня до сих пор непостижима ее склонность откровенничать с совершенно случайными знакомыми. Она вновь попотчевала меня воспоминаниями, но теперь уже из малопригодной для публикации серии. А затем мы, видимо, достигли той степени близости, когда разговор зашел на самую интимную тему. О канализации.

– Ну, разумеется, о канализации. – Буссеншут вздохнул, словно имел подобный опыт с женщинами в молодости и сожалел о быстротечном времени.

– Интересы миссис Бердвайр многогранны, но ее настоящая страсть – водопроводы и системы канализации. Многочисленные путешествия позволили ей собрать огромное количество самой интригующей информации на эту тему, как и примечательных личных наблюдений. Беда заключалась в том, что меня все это не интересовало и не интересует ни в малейшей степени. Несомненно, в результате какого-то прискорбного инцидента еще в детстве, которому только доктор Чоун способен дать научное объяснение, мое отношение к канализации и всему, с ней связанному, сделалось сугубо негативным. Едва миссис Бердвайр оседлала любимого конька, мне стало до такой степени скучно, что я, продолжая изображать внимательного слушателя, мыслями уже отправился в завтрашний день, когда собирался пешком пуститься вдоль песчаных дюн в сторону Искендеруна… Но как вы сами столь метко отметили недавно, уважаемый ректор, просто поразительна способность одного явления вытекать из другого. Каким невероятным образом взаимосвязаны многие вещи!

Буссеншут наморщил лоб, словно ему задали сложную задачу.

– Самое существенное в системе канализации состоит в том, что для нее требуется большой объем земляных работ, как и при археологических раскопках. Не в этом ли взаимосвязь, на которую вы намекаете?

И его лоб разгладился, а на губах заиграла улыбка довольства собственной догадливостью.

– Вы совершенно правы. Хотя миссис Бердвайр была осведомлена о системах канализаций с древнейших времен и до наших дней, она придерживалась удивительно консервативных взглядов в том, что касалось ее самой. Короче говоря, она повсюду устраивала для себя обычную выгребную яму с добавлением антисептика. Таким сооружением был снабжен особняк в Алеппо, и мне пришлось пару раз лично проинспектировать его (по понятным причинам). И такими же «удобствами» миссис Бердвайр обставила свою жизнь в Греции. И когда там рыли выгребную яму, как совершенно мимолетно упомянула она в разговоре со мной, то обнаружили нечто другое. По моей просьбе она показала мне находку. И это оказался… Вы не поверите… – Эплби с интересом отметил полудетскую серьезность и драматизм, с которым Уинтер произносил сакраментальную фразу. – Это оказался античный мрамор.

Буссеншут не слишком заинтересовался.

– Что-нибудь греко-римское, как я предполагаю.

– Вовсе нет.

– Эллинистическое?

– Маленькая древняя мраморная скульптура. А патина! Бог знает, в чем она лежала, но патина такая, какой вы еще не видели. Миссис Бердвайр вещица понравилась. У нее приятная улыбка, так она сказала.

– О, боже, – выдавил из себя Буссеншут. – О, боже милостивый!

– Поскольку фигурку обнаружили совершенно неожиданно при рытье обычной ямы для дерьма, миссис Бердвайр отнеслась к ней как к «счастливой» монете, найденной случайно. Обычно, чтобы носить потом как талисман «на счастье», люди просверливают в таких монетах отверстия. Миссис Бердвайр предложила просверлить дырочку и в мраморной фигурке.

– Это плохо, – сказал Буссеншут. – Так не годится. Я однажды видел Венеру Милосскую с часами в животе. Но то была все-таки копия. А для каких же целей…

– Для пруда с рыбками. Она мечтала устроить здесь, у себя дома, такой пруд и посчитала, что если фигурку как следует отскоблить…

Буссеншут в голос застонал.

– …ее можно использовать как насадку разбрызгивателя для фонтана.

– Довольно, Уинтер! Мы с мистером Эплби вникли в суть дела. Словом, вы завладели этим мраморным изделием.

– Вы выразились слишком мягко, ректор. Я украл его. Я грубо поступил с этой женщиной и ограбил ее. Причем все обстоятельства складывались в мою пользу. Она предложила выпить чая и вызвала слуг. Но никто не явился на ее зов. Не сомневаюсь, она наняла в услужение половину населения Алеппо, стоило ей приехать туда, но как раз в нужный момент – и я воспринял это как прямое поощрение свыше, – в доме не оказалось ни души, чтобы помочь ей. Мы заварили чай сами, а хозяйка объяснила отсутствие прислуги. Как раз в это время пять разных правительств, претендовавших на власть в стране, запустили по радио самые интересные программы, какие только можно было создать за деньги, и обыватели Алеппо оказались слишком слабы, чтобы отвергнуть удовольствие бесплатно развлечься. Мы выпили чай, а затем (как я и говорил, мною руководила сама судьба) миссис Бердвайр настояла, чтобы я непременно осмотрел подвал ее дома. Между тем, чтобы завладеть мрамором, я уже и так готов был заточить ее в самое мрачное подземелье. Но в этом не возникло необходимости. На следующий день прибывала ее подруга леди Пайк, не выносившая жары. А потому миссис Бердвайр оборудовала комфортабельную гостиную в прохладе подвала. Я задержался при входе, убедился, что дверь толстая, а засов крепкий, и втолкнул хозяйку внутрь.

– Втолкнули? – удивился Эплби.

– Да, мне пришлось толкнуть ее в спину и сильно. Удивительно, насколько живучи в нас джентльменские предрассудки. Честное слово, к каким маневрам я только не прибегал, чтобы незаметно ускользнуть от нее и бежать, но в итоге без необходимости втолкнуть в комнату и запереть обойтись не удалось. На этом, собственно, мой рассказ кончается. Я спрятал мрамор в карман, добрался до своей гостиницы, упаковал багаж и уже через час находился на пути в Александретту. Там я сел на пакетбот, который через три дня доставил меня в Сплит. А еще ночь спустя я оказался в Загребе. Мраморная вещица и ее оставшийся неизвестным похититель растворились на просторах Европы.

– И только теперь, – сказал Буссеншут, – маска с преступника сорвана. В отличие от мистера Эплби мне никогда прежде не доводилось контактировать с преступными элементами – если только не считать нашего нынешнего хозяина опасно близким к этой категории, – но должен признать, что подобное общение представилось мне весьма интересным. Скажите, Уинтер, как вы чувствовали себя потом? Вы не шарахались от каждого встреченного на улице полицейского? Вас не снедали угрызения совести? Инцидент не помешал вам в дальнейшем эстетически наслаждаться видом объекта, заставившего вас совершить подобный поступок? И если бы ситуация повторилась, пошли бы вы на такое снова?

Уинтер рассмеялся, но коротко и не слишком весело.

– Я свалял большого дурака, – сказал он. – И понимаю это. – Он повернулся к окну, где стоял Эплби. – Но и вы должны войти в мое…

Но Эплби у окна уже не было. Он быстро и бесшумно приблизился к двери. Уинтер лишь начинал свою реплику, когда сыщик повернул ручку, дверь резко распахнулась, и в комнату ввалился сэр Арчибальд Элиот.

– Всегда крепко опирайтесь на каблуки, – порекомендовал Эплби, – и следите за ручкой двери, чтобы вовремя заметить, если она начнет поворачиваться. А в этом случае не пытайтесь пятиться назад – только потеряете равновесие. Наоборот, выпрямитесь, постучите в дверь, хотя она уже все равно открывается, и будьте готовы блефовать.

– Но я ведь не подслушиваю под дверью. – Казалось, из всех присутствовавших в спальне Буссеншута Арчи Элиот смущен меньше остальных. – Я подглядываю в замочную скважину. Такое мелкое нервное расстройство. У него даже есть мудреное медицинское название. Страдаю им с самого детства. Разумеется, приношу свои глубочайшие извинения.

– Вы хотите сказать, – спросил Уинтер, – что об этом вашем… э-э… нервном заболевании известно всем?

– Именно так. Подобный недуг, знаете ли, невозможно скрыть. Слишком часто ловят за этим занятием. Ужасно неудобно! – Арчи весьма легкомысленно улыбнулся. – Даже унизительно! Да, самое подходящее слово – унизительно! Но в наши дни люди более терпимы к такого рода болезням. Что-то случается с тобой в детстве, и вот вам последствия. А теперь давайте найдем чего-нибудь выпить.

– Нет, – возразил Эплби, – нам сейчас лучше поговорить по душам.

Арчи уселся на кровать и вздохнул.

– Опять о Пауке? Тут уже никаких концов не найдешь. Сплошной лабиринт.

– Как раз наоборот. – Эплби стал крайне серьезен. – Выход из лабиринта уже виден. В общих чертах мне известно, зачем устраивались все эти злые шутки.

– Уважаемый сэр, но нам всем это давно известно. – Арчи не смог скрыть издевки. – Ричарда пытались свести с ума. Но только шутник избрал мишенью не того человека.

– Ричард Элиот, – вставил замечание Буссеншут, – действительно показал себя крепким как скала. Вот если бы объектом преследования стало мягкотелое существо вроде Хораса Бентона…

– И я знаю, хотя опять-таки лишь в общих чертах, зачем мы нанесли визит в эту фальшивку, именуемую аббатством. Меня интересует Джаспер Шун. Причем интересует гораздо сильнее, чем кто-либо из Раст-Холла, включая даже вас, сэр Арчибальд. Мне сообщили о вашем с ним давнем знакомстве. Не хотите поделиться с нами своей оценкой этого персонажа?

Глазки Арчи, так недавно, по его собственному признанию, подглядывавшие в замочную скважину, теперь сузились в щелки, словно он приготовился защищаться.

– Вы называете это знакомством? Да, я построил для него совершенно безумную башню!

– А потом поссорились с ним?

– Верно. Но только я сделал все, чтобы ссора поскорее закончилась, когда кое-что узнал о нем. Проще говоря, я струсил и сдался. У меня есть приятели в самых разных сферах бизнеса. И мне прозрачно намекнули, что с Шуном лучше не сталкиваться на узкой тропе. Он опасный человек.

– О, да бросьте! – Уинтер стоял у окна и смотрел на дорогостоящие руины внизу. – Порой выглядит зловеще, но чтобы быть опасным… – Он обвел рукой нелепые сооружения, как бы подчеркивая свою точку зрения.

Арчи повернулся к Эплби и Буссеншуту.

– Уинтер полагает, – сказал он, – что человек не может быть опасен, если окружил себя кучей литературных раритетов и дорогих антикварных вещей. А вот мне так не кажется. – Его лицо вдруг зажглось неприкрытой злобой. – Возьмите, к примеру, инженера из книжек моего кузена. Трудно вообразить более образованного и культурного человека. Но именно он в критических ситуациях наиболее ловко обращается с пистолетом. Хотя это я к слову. На самом же деле Шун действительно опасен. За всеми его утонченными манерами скрывается мощный, не знающий преград и изощренный ум. Впрочем, об этом можно догадаться. Но вот о чем никто не подозревает, так это о злопамятстве и методичной мстительности Шуна… Короче, мы снова стали друзьями, но целиком на его условиях.

– И это вы, – как бы между прочим заметил Эплби, – организовали наш приезд сюда?

Арчи ухмыльнулся.

– Мне, видимо, показалось, или вы сами заявили, что вам понятен смысл визита. – Он посмотрел на часы. – А сейчас пришло время осмотреть коллекцию. Боюсь, мне придется прервать нашу милую беседу. Понимаете, – он двинулся в сторону двери, – нужно успеть перед этим взглянуть на пару вещей.

Арчи указал на замочную скважину и удалился.

– Наглец! – воскликнул Буссеншут, не сразу найдя подходящее определение. – Редкостный наглец! – повторил он.

В спальне стало тихо.

– Уинтер, вас, как я понимаю, занимает привычка сэра Арчибальда подглядывать в замочные скважины.

Уинтер улыбнулся.

– Да, это занятно, – кивнул он и медленно подошел к окну. – А теперь скажите, Эплби. Арчи – тот, кто вам нужен?

– Арчи? В этом меня пытался убедить сэр Руперт. Но только для чего он мне нужен? В чем смысл?

– В злобе. В озлобленности иждивенца, вылившейся в патологическую ненависть. Арчи склонен к враждебным проделкам. Вспомните, как он издевался за завтраком над мисс Кейви. А собаки Андре? Уверен, за этой грязной шуткой тоже стоял Арчи. И он единственный не имел алиби, когда похитили Ренуара. Есть свидетельница, что и отравил он себя сам. Вы почему-то не придаете этому значения. Примем во внимание и литературный привкус шуток – того же «Любовного ростовщика». Разве все не сходится? Более того, нам известно, что Арчи уже заимствовал идеи из книг кузена. Именно у него он нашел описание отмычки и вскрыл винный погреб Ричарда. Все говорят, что Арчи, единственный, часто рылся в рукописях…

Эплби слушал с нескрываемым скептицизмом.

– Да, и ко всем этим неубедительным и слишком поверхностным наблюдениям мы можем добавить еще пару гораздо более весомых аргументов. Но все равно…

– Каких аргументов?

– Я говорю о двух обстоятельствах, делающих Арчи более подозрительной персоной, нежели не менее озлобленный Руперт. Если бы Ричард Элиот сломался, и книги перестали издаваться, Руперт потерял бы деньги, а Арчи – нет. По крайней мере, так мне говорил Руперт, а он едва ли стал бы лгать. И второе: у Руперта есть алиби на время первого происшествия – ограбления дома миссис Бердвайр. Он был в Шотландии, но опять-таки, если верить ему самому. По моей просьбе сейчас это проверяют, но, скорее всего, он и на сей раз не вводит нас в заблуждение. Однако, даже подкрепив ваши суждения новыми пунктами, выдвинутые вами подозрения остаются шаткими.

– Могу предположить, – сказал Буссеншут, – что для Уинтера последней каплей стали замочные скважины.

– Вот именно! Когда я сталкиваюсь с трудной задачей в собственной работе, то по опыту знаю, что самое простое решение наверняка и есть верное. Теперь повторим, что является наиболее таинственным в нашем деле. Это так называемое «ясновидение» шутника. А знаете, Эплби, каким я впервые увидел Элиота в поезде по пути в Раст? Он шел по вагону и разговаривал сам с собой. У него привычка думать вслух, о которой он, как мне кажется, даже не догадывается.

Можно отсюда сделать вывод, что секреты узнаются через замочную скважину? Действительно крайне простое решение. Между прочим, первым об этом подумал Кермод. У меня с ним состоялся разговор не до конца ясный по содержанию, но, как мне показалось сразу, существенный. И он почти открытым текстом сказал, что дает мне важнейшую наводку, если у меня есть желание прислушаться к его словам. Его выражение: «Замочная скважина – наилучший источник секретной информации». Обстоятельства, сопутствовавшие и нашему разговору, сделали его ремарку немного двусмысленной, но мне нет нужды вдаваться в детали. Вы, значит, считаете, что Элиот сам выбалтывал свои мысли по поводу будущих сюжетов, когда Арчи подслушивал под дверью?