Текст книги "Остановите печать!"

Затем Эплби осторожно прошел дальним коридором, снова заметив, что эта часть дома освещалась одними лишь свечами и масляными лампами. Поскольку никаких признаков присутствия миссис Дженкинс по-прежнему не наблюдалось, оставалось лишь вести целенаправленные поиски. Он остановился у двери, показавшейся ему подходящей, чтобы служить входом в квартиру, и постучал. Причем тут же подумал, что звук получился, пожалуй, слишком резким – так стучат, когда требуют открыть именем закона. Но виной всему был резонанс, создававшийся стенами пустого коридора. Ответ не заставил себя ждать. Хриплый и низкий голос изнутри спросил:

– Кого еще нелегкая принесла, черт возьми?

С мимолетным, но крайне неприятным ощущением, что это Руперт непостижимым образом успел опередить его, чтобы от души поиздеваться, Эплби толкнул дверь и вошел. Окно комнаты выходило во внутренний двор с северной стороны. Здесь было едва ли не темнее, чем в коридоре; лишь небольшая масляная лампа горела на столе, стоявшем рядом с приземистым камином. Из полностью затененного угла тут же поднялась и пошла навстречу гостю рослая, но определенно женская фигура с воздетой над головой тростью.

– Как смеете вы, сэр, – прозвучал тот же хриплый голос, – вторгаться в частное владение благородной дамы?

Даже при скудном свете лампы можно было разглядеть правильные черты старушечьего лица, поросшего подобием бороды, принявшего сейчас весьма угрожающий вид.

– Прости меня, Господи! – произнесла она с неожиданно пугающей интонацией. – Но неужели для того, чтобы найти покой и уединение, мне придется снизойти до кулачной драки?

Посмотрев на крепкую трость из черного дерева, Эплби понял, что ситуация требует немедленных ответных действий или хотя бы слов.

– Мэм! – громко сказал он. – Не извольте беспокоиться. Опасность уже миновала. Пожар полностью взят под контроль.

Столь откровенный обман возымел немедленный и эффективный результат. Миссис Элиот перестала угрожающе надвигаться на визитера, а в ее грубом голосе появились нотки теплоты, на которую мог рассчитывать человек, принесший хорошие новости.

– Пожар? – переспросила она. – Значит, был пожар?

Она повернулась вполоборота и обратилась куда-то в глубь помещения.

– Дженкинс, это все-таки случилось. А сколько раз я предупреждала сэра Герберта, что рано или поздно мы сгорим? Каким же дураком теперь он будет выглядеть! Так вы говорите, что опасности больше нет, молодой человек?

– Точно так, мэм. – Прикинув, что сэр Герберт Элиот умер, вероятно, лет тридцать назад, Эплби быстро сообразил, до какой степени эта дряхлая, но полная злобной энергии старуха успела отстать от времени. – Огонь сначала вспыхнул в конюшне. По счастью, лошадей успели вывести невредимыми, а сейчас пожар почти полностью потушен. Мне кажется, в вашей комнате явственно ощущается запах дыма, – добавил Эплби, никогда не скупившийся в своих выдумках на детали, – но он не должен ни в малейшей степени вселять в вас тревогу.

Миссис Элиот принюхалась.

– Дженкинс, – приказала она, – открой двери и пару окон с северной стороны, чтобы очистить воздух. Что касается вас, молодой человек, то хотя мы незнакомы, можете присесть. Дженкинс! И где только болтается эта нечестивица? Дженкинс, принеси нам оставшийся от обеда пирог и графин портвейна.

Эплби уселся в кресло с прямой спинкой и посмотрел на хозяйку со все еще оправданной долей опасения. Его нынешнее положение, которого он добился так легко, представлялось теперь надежным, но только не для той роли, которую ему предстояло сыграть, наводя справки об ушедших в историю семейных делах.

Портвейн был подан церемонно – высокого качества вино, свидетельствовавшее, что благожелательности мистера Элиота хватало, дабы не скупиться посылать самое лучшее из своего погреба на эти задворки усадьбы Раст. Миссис Элиот отхлебнула из своего бокала и внезапно захихикала. И Эплби снова с трудом избавился от иллюзии, что перед ним сидит Руперт: ему пришлось напомнить себе, что старуха носила фамилию Элиот не только по мужу, но и по праву рождения. Престарелая леди делала глоток, а потом начинала посмеиваться.

– Пожар! – воскликнула она уже совсем весело. – В нем случайно не пострадал мой близкий родственник, мой свояк сэр Герберт?

– Нет, с сэром Гербертом все в полном порядке.

– Вот как? – Миссис Элиот была откровенно разочарована. – Но это послужит ему хорошим уроком. В следующий раз придется прислушаться к советам понимающих людей. Он все твердит, что нужно провести электричество для освещения дома. Между тем я часто рассказывала ему, что моего дядю Руперта сам мистер Фарадей предупреждал о крайней опасности этого изобретения для домашних надобностей.

– Мистер Фарадей?

– Да, мистер Фарадей. А уж он-то разбирался в подобных вещах, поскольку сам создавал их. В свою очередь, мой дядя Руперт питал неизменный интерес к прогрессу естественных наук. Ему неоднократно доводилось обсуждать эту тему с принцем.

– С принцем?

Миссис Элиот нахмурилась.

– А вы часом не иностранец, молодой человек? Я, конечно же, имею в виду мужа нашей обожаемой королевы[55]55
       Имеется в виду принцконсорт Альберт (1816–1861), супруг королевы Виктории.


[Закрыть]. Но моего дядю Руперта интересовала еще и поэзия. Он мне рассказывал, как содействовал получению звания лауреата дорогим моему сердцу мистером Теннисоном, когда умер престарелый мистер Вордсворт. К сожалению, не могу похвастаться, что лично помню бедного мистера Вордсворта. Он почил как раз в тот год, когда я родилась. Однако мистер Фарадей, – миссис Элиот, сама того не замечая, легко перескакивала с темы на тему, – все-таки верил, что однажды его изобретение получит практическое применение. Некий молодой человек из колоний[56]56
  Миссис Элиот считает, что США попрежнему являются британской колонией.


[Закрыть] – по-моему, его фамилия Эдисон, – как я слышала, продвинулся в этом направлении несколько дальше.

Эплби вдруг понял, что миссис Тимоти Элиот, если сделать скидку на ее собственное представление о хронологии, была на самом деле хорошо информированной и интеллигентной особой – причем, вероятно, достаточно умной, чтобы действительно поверить в воображаемый пожар. И он решился на прямое признание.

– На самом деле никакого возгорания не было. Я лишь позволил себе… э-э… небольшую шутку.

Услышав это, миссис Элиот с демонстративным стуком поставила бокал на стол.

– Дженкинс, мерзавка поганая! Дженкинс, закрой двери и запри на задвижки окна! – Для женщины, навсегда, казалось, оставшейся жить в тени королевы Виктории, миссис Элиот обладала до странности вульгарным словарным запасом, и Эплби готов был услышать в свой адрес изрядную его часть, но до него донесся лишь новый смешок, на этот раз добродушный и снисходительный. – Как я полагаю, это новая шуточка малыша Руперта? Странно только, что он не предупредил меня сам. Обычно я посвящена во все его затеи. Мы столько раз веселились вместе. Пугали его папашу до полусмерти, чтоб мне провалиться! Маленький Руперт вечно что-нибудь замышляет. Тут он пошел в моего любимого дядю Руперта.

И миссис Тимоти Элиот погрузилась в приятные воспоминания, из которых вышла с пугающе внезапным вопросом:

– А вы, дьявол вас в кости, кто тогда такой? – И стала внимательно всматриваться в лицо визитера. – С виду вы староваты, чтобы играть вместе с мальчиками. Так как же посмели вы, совершеннейший чужак, свалиться на мою седую голову подобным образом? Дженкинс, будь ты трижды проклята! Где моя трость?

Тучи снова сгустились, угрожая новым кризисом. Требовался еще один своевременный и ловкий маневр.

– Миссис Элиот, – поспешно сказал Эплби. – Я – новый гувернер. Сэр Герберт посчитал необходимым, чтобы я лично навестил вас и представился. Моя фамилия… – Ему показалось неловким, что лишь эта часть его истории являлась правдой, но полицейским часто бывает не до щепетильности. – Моя фамилия – Эплби.

Старуха мгновенно сменила тон на доброжелательно-заботливый.

– В таком случае, мистер Эплби, будет весьма своевременно предупредить вас, что ваш новый работодатель – человек бесчестный.

– О, бог ты мой!

– Вам полезно также знать, что он крепко выпивает.

– Прискорбно это слышать, но…

– Вы очень скоро обнаружите, что он склонен к подлостям и низостям.

– Право же…

– Да и его личная гигиена оставляет желать много лучшего. А в остальном, я надеюсь, ваше пребывание в Расте станет приятным.

Миссис Элиот поднялась, ясно давая понять, что разговор окончен. Эплби, у которого в этой абсурдной ситуации возникло неприятное ощущение, что он выслушал исчерпывающую характеристику своего реального и вполне живого нового работодателя, был почти рад возможности удалиться. Боулз все-таки не ошибался, говоря, что старая женщина склонна видеть все в сугубо мрачном свете. А ее воспоминания, хотя и занимательные, относились к слишком отдаленному времени, чтобы оказаться полезными для расследования. И тем не менее, уже поднявшись и приготовившись уйти, он сделал последнюю попытку:

– Я был бы чрезвычайно вам благодарен за любые советы и рекомендации, какие вы можете мне дать по поводу моих будущих подопечных.

– Руперт, несомненно, покажется вам приятнейшим маленьким сорванцом. Его отец несправедлив к нему, потому что у мальчика всегда на уме какая-нибудь невинная шалость. Но если у вас при себе мало-мальски существенная сумма денег, я бы на вашем месте держала ее под крепким замком. Руперту иногда может взбрести в голову затеять игру в вора.

– И Руперт действительно ворует?

– Он всего лишь забавляется такой игрой – парнишка энергичный и обладает здоровым чувством юмора. Вот его кузену Ричарду я не доверяю. Он – тихоня. Все время читает или что-то пишет, или пытается тайком изображать из себя актера, то есть проявляет более чем странные, я бы даже сказала, ненормальные наклонности. Вот почему меня неизменно поражает, что он и полный жизненных сил Руперт остаются добрыми друзьями. Ричард слишком мягок. Я презираю мягких мужчин. Считаю их рохлями. Остается надеяться…

Миссис Элиот, взявшаяся лично проводить гостя до двери, по необъяснимым причинам оборвала фразу, дав Эплби паузу на размышления, насколько эта в целом разумная женщина полна искаженной предубежденности к своим племянникам. Стало ясно, что Руперт…

Но теперь и течение мыслей самого Эплби было нарушено. В одной из внутренних комнат начали бить часы. И миссис Элиот, уже открывавшая дверь, показала, что могла плутать в глубинах десятилетий, но при этом не теряла реального отсчета времени.

– Дженкинс! – выкрикнула она. – Какого лешего ты перевела часы? Ты их не переводила? Бес мне в душу! Тогда это очень странно. Почему они пробили двенадцать, хотя еще только одиннадцать? Ничего подобного никогда прежде у нас не случалось.

4

– Унылый день, – сказал Уэдж. – Вы непременно должны как-нибудь навестить нас на Гордон-сквер.

Уинтер, рассеянно озиравший окрестности, видневшиеся сквозь ноги мраморного быка дедушки Ричарда, стал озадаченно искать связь между этими двумя высказываниями. Дом Уэджа на Гордон-сквер внешне выглядел более чем скучным сооружением, но несомненно заслуживал внимания подлинным блеском внутри. Там было светло (по крайней мере, в той части особняка, где устраивались приемы), причем внутреннее великолепие обновлялось по меньшей мере раз в год. Порой чаще. Интерьер периодически отдавался на откуп новомодному молодому декоратору, и тогда произведения Бранкузи, Местровика и прочих мастеров скульптуры сменяли друг друга, как дешевые безделушки, а почитателям искусства представлялась возможность восхититься разнообразием вкусов Уэджа.

– Да, – завершил Уинтер мысль собеседника, – очередной скучный и бесцветный денек выдался сегодня.

Оба они были типичными городскими жителями и смотрели сейчас перед собой, даже не подозревая о несовершенстве и неполноте собственного видения.

– Мне порой кажется, – продолжил Уинтер, – что Кембридж мог бы создать из меня другого человека. – У него было дело к Уэджу, но он не торопился с этим. – Там дома из такого теплого на вид кирпича, что я бы, наверное, оттаял душой и стал мягким, как переспелый персик.

Уэдж, не помнивший, встречал ли прежде ученого, мечтавшего уподобиться перезрелому персику, прикинул, сколько стоит Уинтер. Фунтов сорок или скорее ближе к ста пятидесяти? И посмотрел на собеседника с новым интересом. Он сам любил повторять расхожую фразу, что с кучки мелких монет зачастую начинают создаваться крупные состояния.

– Персик? – переспросил он после того, как полностью переключился на другие размышления, и уже не мог вспомнить, в какой связи был упомянут данный фрукт.

Уинтер же не отвлекался от взятой темы:

– Вспомните гризайлевую[57]57
  Гризайль – техника живописи тонами одного цвета; чаще всего серого.


[Закрыть] монотонность Оксфорда, – сказал он. – Колледжи из камня цвета золы, пепельные церкви, к которым в наши дни прибавилось несколько современных клерикальных построек, окраской напоминающих обыкновенную грязь. Готические кровли в темно-коричневой гамме. Серовато-голубые ручьи, призрачные туманы и извечный навес из низких лишенных цвета облаков. Когда я гляжу на этот город, мне хочется сжать его рукой и давить, пока не покажется наконец густой красный сок, как из лопнувшего инжира.

Уэдж осторожно прощупал почву.

– Вы когда-нибудь пытались перенести подобные впечатления на бумагу? – спросил он.

– И если мы так говорим об Оксфорде, то какие еще определения останутся у нас для остальных безнадежно серых и призрачно мрачных городов Англии? Насколько же счастлив должен быть, сэр, – при этом Уинтер почему-то указал на Эплби, только что к ним приблизившегося, – насколько же счастлив – трижды благословен будь! – современный Нерон. Нерон, вооруженный новейшими технологиями, запасшийся горючей термитной смесью, чтобы она помогла ему создать восхитительную рапсодию на тему «Блаженство пиромании»! Чтобы заставить охваченные пламенем трущобы рухнуть на землю, чтобы угрюмые фабричные здания развалились, извергнув из недр своих восхитительно яркую вспышку огненно-красного, алого и золотистого оттенков…

– Судя по тому, как высокопарны ваши высказывания, – вставил ироничную реплику Эплби, – вас еще не кормили. Вы успели познакомиться с Кермодом? Он изъясняется примерно так же, когда голоден, хотя стилистически не столь смел и выразителен.

– И под конец, – продолжил Уинтер, явно стремившийся довести свою тираду до конца, – как венец всему – самосожжение. И вот ты уже полыхаешь, переливаясь всеми оттенками драгоценных камней… Должен заметить, мой дорогой Эплби, что вы тонко разбираетесь в мотивах человеческого поведения.

Он посмотрел на часы.

Уэдж перешел к делу быстро и решительно.

– Не желаете ли подписать со мной договор? – спросил он.

– Договор? Вы хотите сделать из меня романиста?

– О, нет! Вовсе не обязательно литератора подобного толка. – Уэджу показалось важным сразу продемонстрировать, что в его предложении не содержится никаких обидных намеков. – Возможно, автора мемуаров. Занимательные рассказы о жизни ученых вне занятий наукой. Ваше фото на обложке на фоне полок с изящно переплетенными книгами. И я бы рекомендовал надиктовать такой текст. Подобный метод позволяет передать подлинную интонацию рассказчика. Я мог бы предоставить вам…

Но Уинтер покачал головой.

– Я не писатель, – сказал он, – и мне хватает ума понимать это. Обуздайте свое рвение распространять знания подобным образом, милейший Уэдж, иначе вскоре вам придется остановить свои печатные станки.

Уэдж вздохнул.

– А ведь вам потребовался бы только хороший диктофон. Право, мне очень жаль.

Уинтер погладил быка дедушки Ричарда.

– Нашему другу, – сказал он, обращаясь к Эплби, – принадлежат безостановочно работающие машины, которые постоянно голодны и требуют все новой пищи. И он вынужден рыскать в поисках пропитания для них. Он готов скормить им даже поэзию, если вы гарантируете ему нечто в духе Вордсворта. И находится в поиске день и ночь. Зажмет вас где-нибудь в темном углу и навязывает писательское ремесло.

На эти вышучивания, казавшиеся даже несколько оскорбительными, Уэдж лишь мило улыбнулся. Издательский бизнес приучил его выслушивать куда более грубые и странные речи в свой адрес, чем высказывания Уинтера.

– Каждый должен на что-то жить, – произнес он. – И, как верно понял с некоторым опозданием Уинтер, колеса машин не могут не вращаться.

– Выберите любой час из суток, – не унимался Уинтер, – и вы наверняка застанете его в погоне за очередной рукописью. Назовите любое время дня, и готов поставить пять шиллингов, что он будет пребывать в неустанных трудах. Пусть он сам рассудит наш спор.

– Без четверти двенадцать прошлым вечером, – тут же отреагировал Эплби, заинтересованный разговором. Сам он не решился бы прямо задать Уэджу вопрос такого рода, зато дилетанту Уинтеру были позволены любые дурачества.

Но Уэдж лишь уклончиво покачал головой.

– Без четверти двенадцать прошлым вечером? Разве мог я запомнить в вихре веселья и всевозможных событий, что делал в строго определенное время?

– Я сам могу примерно рассказать вам об этом. – В голосе Уинтера появились скучающие интонации, словно до него только что дошла и начала раздражать бессмысленность предложенного им же пари. – Вы прятались в одном из стенных шкафов с неизвестной нам персоной. Отличная позиция, чтобы заставить человека написать для вас книжку. Интересно, кто это был?

– Питер Хольм. – Уэдж повернулся к Эплби. – Вы всегда пытаетесь искать обходные маневры? – И он самодовольно улыбнулся при виде смущения Уинтера. – Хольм стал моим суженым, а я – его. Мы вынуждены были практически обнимать друг друга все время. Хольм избрал меня сам. Его страшила перспектива оказаться в темноте наедине с замужней матроной или даже с одной из девиц. Актерам приходится проявлять повышенную осторожность. Бедняги, мне их так жаль… А вам, видимо, пора продолжить обход своего участка, мистер Эплби. – Он стал удаляться от них, но потом повернулся и ввернул последнюю фразу: – Но, между прочим, пять шиллингов должны достаться все-таки Уинтеру.

Только затем он скрылся в глубине дома.

– Боюсь, вы потратили столько усилий на риторику за весьма скромное вознаграждение, – заметил Эплби. – И информации добыли немного. Вы со всеми обитателями и гостями дома проделываете один и тот же номер?

Уинтер был смущен, насколько это вообще свойственно человеку, обычно уверенному в себе.

– Да, а что? По-моему, это один из потенциально полезных методов.

– Спасибо за старания, но должен объяснить, что многие методы потенциально полезны. Мастерство заключается в том, чтобы избрать самый прямой, а стало быть, и самый быстрый из них. Вы заинтригованы тем фактом, что все прятались парами. Но вдумайтесь, с какой целью? Варианты ответов. Первый. Наш злостный шутник – Арчи или некто нам неизвестный, вообще не прятавшийся. Второй. Некая пара шутников получила возможность для трюков. Или даже сразу трое объединились с такой целью – вы считаете варианты? Но, вполне вероятно, к вашему методу нам, возможно, придется вернуться, если провалятся другие. Хотя, по-моему, лучшая линия для расследования сейчас – это линия телеграфных проводов.

– Каким же это образом?

– Но пока мы не сбились с темы, скажите, с кем в паре сошлись вы сами?

– С этим маленьким переводчиком Андре. Он болтал без умолку, а я лишь вставлял иногда уместные реплики. Как любит выражаться Кермод, у вас на меня ничего нет… Между прочим, – Уинтер намеренно неожиданно сменил русло, в котором протекала беседа, – вам известно, что этот Чоун практикует медицинский гипноз?

Эплби изобразил удивление, преувеличенно округлив глаза.

– Вот и уверяйте меня после этого, что вас не одолевают зловещие мысли!

– Звучит абсурдно, согласен. Но в моем представлении Чоун действительно рисуется зловещей фигурой. Быть может, потому, что именно так его воспринимает Белинда. Вы читали «Лунный камень»?

На лице Эплби отразилась необычная смесь непонимания и лукавства.

– «Лунный камень»? Да, я помню, что там индийцы занимались чем-то вроде гипноза. Однако не вижу…

– Или альтернатива гипнозу, – сказал Уинтер. – Наркотические вещества. Суть дела в том, что под влиянием наркотика человек может совершать поступки, обычно абсолютно чуждые его характеру, а потом вообще ничего не помнить. Так вот, Арчи Элиот находился под воздействием наркотического средства, и мне пришло в голову, не был ли им отравлен сам мистер Элиот? И натворил невесть что. Как я установил, он мог прятаться в шкафу для постельного белья с мисс Кейви минуту вначале и минуту в конце. Она бы даже не заметила его отсутствия. По ее собственному признанию, она говорила безостановочно, совершенно не осознавая его присутствия.

– А что с гипнозом?

Уинтер выглядел слегка смущенным.

– О нем я подумал как об альтернативе, позднее вспомнив про Чоуна и его психотерапию. Людей определенного склада психики под влиянием гипноза можно заставить делать самые невероятные вещи.

Эплби посмотрел на своего ученика с неприкрытой насмешкой.

– Кто посмеет сказать, что мы с вами не добились определенного прогресса! – Он осмотрел оглядел пейзаж и повернулся к Уинтеру уже с вполне серьезным лицом. – Да, мы продвинулись вперед в верном направлении, – произнес он без тени иронии.

Уинтер вскинул на него заинтересованный взгляд.

– Вы хотите сказать, что пока я крутился среди этой богемной публики, вам удалось обнаружить отпечаток пальца, изобличающий злодея?

Эплби в ответ рассеянно покачал головой:

– Нет никаких отпечатков пальцев. Вы так же старомодны, как шутник, устроивший заваруху с Ренуаром. Зачастую не требуется никакой охоты на злоумышленника. Вам когда-нибудь доводилось беседовать с лучшими газетными репортерами? Они бы вам рассказали, что крупные темы находят не в охоте за ними, а благодаря особенному состоянию ума… Вам это хотя бы интересно?

– Чрезвычайно.

Эплби посмотрел на него с сомнением.

– В этом странном, на первый взгляд, занятии заключена вся моя жизнь, – сказал он. – И я постепенно учусь понимать, что прятаться, таиться по темным углам противоречит самой природе правды, характеру истины. Они всегда на виду, как любая значительная, но примелькавшаяся вещь в комнате, которая лишь ждет, чтобы на нее обратили внимание, буквально взывает к этому. «А если их здесь слишком много…»

– Чего-чего, а вещей в Расте действительно более чем достаточно.

Эплби вновь устремил на Уинтера пристальный взор и повторил:

 
А если их здесь слишком много,
Их голоса слышны повсюду,
Зачем тогда искать, ей-богу?
 Зачем я тратить время буду?
 

Он опять улыбнулся, но уже по-дружески.

– Цитаты[58]58
  Эплби приводит строки из стихотворения У. Вордсворта «Увещевание и ответ».


[Закрыть], – сказал он, – порой помогают уловить суть явлений.

Уинтер ощутил волну смутного возмущения подобным подходом к делу.

– Очень мудро, но не слишком ли пассивно для полицейского такое отношение к своей работе? Кто бы мог подумать, что эта цитата описывает именно суть вашей профессии!

Эплби в ответ лишь снова безмятежно улыбнулся.

– Но здесь все точно, как ни трудно вам мне поверить. И именно это делает игру интересной. Вы никогда не знаете наверняка, где искать. А правда – подлинная, а не ее мираж, – может скрываться под спудом чего-то смертельно приевшегося вам и уже успевшего наскучить… И, как я уже сказал, мы продвинулись вперед в верном направлении.

– Рад слышать. Потому что сам провел здесь уже двадцать четыре часа, но пока мне все представляется сплошным хаосом. – Уинтер заговорил с внезапной, но отчетливой тоской в голосе. – В чем именно заключается наш прогресс? Где мы продвинулись вперед?

– Это не так легко объяснить в простых терминах, – уклонился от прямого ответа Эплби и перевел беседу в другое русло. – Кто-то экспериментирует со временем. Часы в Раст-Холле вдруг начали вести себя своенравно. Каким-то неожиданно захотелось пробить двенадцать, хотя было только десять или одиннадцать. Еще один и совершенно новый звуковой эффект. Другие часы поспешили дойти до двенадцатого часа и просто остановились на этом. «Полуночное убийство», знаете ли.

– Почти сбывшаяся мечта Фауста. – Уинтер вдруг напрягся, придя в заметное волнение. – Но послушайте! Разве для этого не требуются отменные технические навыки?

– Как я полагаю, достаточно знать, какое колесико убрать, а подобные знания легко приобретаются методом проб и ошибок. То есть обычной практикой. Сегодня, например, Руперт играл у меня под носом отверткой в мастерской, на самом деле принадлежащей Арчи. Элиот периодически питает интерес к механике. Оверолл сообщил мисс Моул, что на чердаке его дома расположена превосходная действующая модель железной дороги. Вы сами во время раскопок в Аравии делали замеры с помощью секундомера.

Уинтер почувствовал нечто вроде нервной дрожи, которую некоторые авторы любят описывать как приступ возбуждения.

– А вы, – с горечью сказал он, – вполне довольны собой, сидя на этом старом сером камне, пока уходит драгоценное время.

– Обычная рутина, как вы уже должны были понять. Телеграфные провода, телефонные провода. Надо только знать, кого именно вам следует подслушивать, чьи сообщения перехватывать. – На этот раз улыбка Эплби поразила Уинтера своей выразительной решительностью, но лишь мгновенной. – «Полуночное убийство», – повторил он. – Подобно часам, его надо остановить. А потому, как только вам в голову придет мысль, схожая с вашей идеей, почерпнутой из «Лунного камня», немедленно делитесь со мной. Каждая мелочь может оказаться нам полезной.

Уинтер открыл рот, чтобы ответить, но вынужден был замолкнуть, глядя вдоль террасы.

– К нам приближаются, – сказал он, – хозяин этого дома, его bête noire[59]59
       Предмет ненависти (фр.).


[Закрыть] миссис Бердвайр, мой bête noire доктор Буссеншут, а вместе с ними сюда идет не кто иной, как Джаспер Шун – amator sacrosanctae antiquitatis[60]60
  Ценитель древнего искусства (лат.).


[Закрыть]. Кстати, о телеграфе, я совершенно забыл воспользоваться им, чтобы ответить на полученное от него любезное приглашение. Для меня это уже слишком. Так что до встречи, офицер.

И он молниеносно исчез в доме, воспользовавшись французским окном.

Эплби повернулся.

– С миром вы явились сюда, – пробормотал он себе под нос, – или с мечом войны?

И уверенной походкой направился в сторону приближавшейся группы.

Уверенность и невежество – зачастую родные братья. Шагая вдоль террасы, Эплби вдруг заметил изумление и негодование на лицах мистера Элиота и его новых гостей. Поскольку эти чувства с каждой секундой явно усугублялись, Эппбли решил поначалу, что в его внешности невесть откуда появилось нечто, внушавшее подобное отношение, но потом услышал за спиной невозможные, но совершенно внятные звуки. Оглянувшись, он понял, что непостижимым образом ведет в сторону почтенных людей во главе с хозяином усадьбы стадо крупных черных свиней.

Подобно тому как лакей не готов к схватке с могучей дамой, в которой внезапно пробудилась вся мощь ее творческой энергии, перейдя в форму физического воздействия, так и полицейский – даже самый тренированный – может растеряться, оказавшись в неожиданной роли пастуха, выгуливающего своих свиней по террасе загородной усадьбы. Эплби замер на месте. Даже мудрость пассивного выжидания не подсказала ему, что он только что стал свидетелем пролога к самой невероятной трагедии.

Группа приблизилась, и первым заговорил мистер Элиот:

– Мы столкнулись, – сказал он, – с любопытным и отнюдь не прискорбным обстоятельством. Нас встречают одни из наиболее интересных и важных обитателей Раста. Мой дорогой Шун, – он посмотрел на великого человека веселым, но исполненным одновременно несомненного и глубочайшего уважения взглядом, – вас случайно не занимает эта порода: средние черные? Наш выводок не лишен интереса для знатока вопроса.

Мистер Шун, человек пожилой, седовласый и державшийся с несколько преувеличенным достоинством истинной знаменитости, выглядел так, словно оказаться в окружении свиней и было самым естественным, чего он мог ожидать по прибытии в Раст-Холл.

– Я их просто обожаю, – сказал он совершенно спокойно, – то есть отношусь к ним так же, как к любым другим исчезающим реликвиям благословенных времен нашего общего прошлого. Средние черные в этом смысле уподобляются родным английским белкам, которых породы, завезенные из других стран, постепенно вытесняют из наших лесов и парков. И в этом смысле они заслуживают внимания любого почитателя старины и антиквариата.

При этом мистер Шун с величайшей грацией применил свою трость из слоновой кости, чтобы вроде бы погладить, но и чуть отпихнуть в сторону слишком приблизившуюся к нему антикварную свинью.

– Вы согласны со мной, доктор Буссеншут?

Доктор Буссеншут явно пока не определил, какой степени серьезности или же, напротив, легкомыслия и небрежности требовала от него подобная неожиданная встреча.

– Боюсь, – ответил он, – что копытные нежвачные млекопитающие не являются моей специальностью. – И нервно попятился от искавшего встречи с ним пятачка, при этом движение показалось ему чрезмерно игривым, заставив испытать некоторую неловкость. – Но не могу не поздравить вас, молодой человек, – а у него не возникало никаких сомнений, в какой роли выступает Эплби, – с отлично проделанной работой. Даже для непосвященного ваши подопечные выглядят весьма… э-э… ухоженными и довольными жизнью.

И он пустил в ход собственную трость, пытаясь применить элегантную тактику, использованную Шуном. Эплби, тут же вспомнивший цитату о свиньях из Горация, произнес ее вслух на латыни с тем акцентом, который филологи определили бы как «стандартный и общепринятый». Еще больше растерявшись после этого, доктор Буссеншут нахмурил чело, откашлялся и выдал в ответ нечто подобное, но на греческом языке. Свиньи же, явно заинтригованные столь необычной для них обстановкой, захрюкали, что у Аристофана было бы хором. Ситуация выглядела до крайности абсурдной.

Но тут настал черед вмешаться миссис Бердвайр. Эта крупная рыжеволосая женщина дала ближайшей свинье могучего пинка, причем сделала это, как отметил Эплби, вполне по-свински, и подала громогласную реплику, перекрывшую все хрюканье разом. И характер миссис Бердвайр незамедлительно обозначил себя во всей красе: она принадлежала к числу людей, считавших для себя возможным быть недоброжелательными и фамильярными, грубыми и бесшабашно веселыми одновременно.

– Грязные жирные ублюдки! – воскликнула она. – Только в одомашненных условиях свиньи могут деградировать до такой степени! – Она повернулась к мистеру Элиоту, словно именно на нем лежала ответственность за осквернение непорочной чистоты свиного племени на земле. – Видели бы вы, – тут же добавила она с нежданно ласковой улыбкой, – видели бы вы потрясающих диких свинок с Танго-Танго!

– Моя дорогая леди! – льстиво поддакнул ей доктор Буссеншут. – А помните ли вы славную охоту на кабана, устроенную там в Страстную пятницу?

Эплби сами по себе свиньи занимали уже мало, как нечто случайное и несущественное, зато он с любопытством наблюдал за коллегой и начальником Джеральда Уинтера. Сцена с хрюшками получилась до крайности нелепой, но реальные странности заключались, как всегда, в не слишком бросавшихся в глаза мелочах. Он перевел взгляд с Буссеншута на Шуна. Знаменитый антиквар – или Curioso[61]61
  Знатоклюбитель (ит.).


[Закрыть], как, по словам Патришии, предпочитал величать себя он сам, – был явно оскорблен жестокостью миссис Бердвайр. Он дошел до того, что склонился и почесал за ухом обиженную свинью рукой, затянутой в пропахшую лавандой перчатку.