Текст книги "Остановите печать!"

Мистера Элиота заставили замолчать вновь ожившие чудовища в готическом коридоре подземелья. Кто-то стремительным шагом приближался к подвальному помещению типографии. Это был Эплби, остановившийся на пороге.

– У меня есть новости, – сказал он, – которые едва ли вас обрадуют. Кто-то совершил дерзкое нападение на гараж, и в результате в аббатстве не осталось не только ни одной машины, но даже велосипеда, на котором можно было бы уехать. Более того, телефонная линия перерезана. Я уже отправил одного из слуг в Пигг – ближайшее место, откуда можно позвонить. Ваш секретарь, – обратился он к Шуну, – приказал ему вызвать транспорт для всех, кому надлежит покинуть аббатство сегодня же. – Он посмотрел на часы. – Но сейчас уже четверть восьмого, и маловероятно, чтобы нас вызволили отсюда до девяти.

2

– Мой дражайший Бентон, – сказал Буссеншут, – у меня почему-то нет уверенности, что вы не являетесь соучастником творимого беззакония.

Буссеншут, казалось, даже радовался происходившему. Посреди воцарившейся в аббатстве депрессивной атмосферы, его оживление и бодрый вид представлялись почти неприличными. Он то и дело потирал руки и мягко перекатывался из одного угла просторного кресла в другой.

А вот Бентон выглядел полной ему противоположностью. Поездка в Лондон явно его вымотала, сделав угрюмым и несдержанным.

– Простите, ректор, – сказал он, – но, думаю, нам всем бы хотелось, чтобы вы выражались более определенно. В последнее время у вас выработалась привычка говорить загадками. Уже несколько моих коллег отметили такую особенность в ваших речах.

– Убийство, – сказал Буссеншут. – Я имею в виду убийство. Или, если точнее, то намечающееся преступление.

Бентон содрогнулся.

– Убийство? Я ничего не знаю ни о каком убийстве. Разве возможно здесь нечто подобное?

– «Полуночное убийство», – небрежно вставил Уинтер. – Или «Смерть в пустыне».

Бентон почувствовал стеснение в груди.

– Но право же…

– Если бы вы, – сказал Буссеншут, – не отпустили с таким легкомыслием своего шофера, Элиоты с убитым членом их семьи смогли бы благополучно покинуть аббатство. Когда с сэром Рупертом расправятся – а все указывает на такое развитие событий – вам не избежать чувства вины и ответственности. Уверен, вам не слишком понравится новизна ощущений – быть замешанным в убийстве.

На лице Бентона лишь сильнее отразились испуг и полнейшее замешательство.

– Мне показалось, вы сказали, «с убитым членом семьи», не так ли?

– Обычное предвидение, дорогой Бентон. Человек еще жив, но обречен на смерть. В девять часов. Да, мне тоже невыносима эта мысль. Но, по здравом размышлении, начинаешь находить в положении сэра Руперта и несомненные духовные преимущества.

– Ого!

Междометие вырвалось у Маммери. А поскольку Маммери в течение дня почти не подавал голоса, его присутствие в аббатстве в столь напряженный момент оставалось почти незаметным. Но сейчас подобное краткое восклицание оказалось как нельзя более уместным – к общей группе присоединился сам Руперт Элиот. Но это никоим образом не повлияло на загадочную веселость Буссеншута.

– Мой славный сэр Руперт, – продолжил он как ни чем не бывало. – Я позволил себе высказать мысль, что в вашей нынешней ситуации есть определенные завидные аспекты. Как приговоренному преступнику, вам точно известен час неизбежной казни. Это должно придавать вам сил, даря возможность для медитации и духовных приготовлений. Вам, вероятно, полезно будет знать, что Шун обустроил часовню в западном крыле особняка, в которой все располагает к общению с Создателем.

Удивительно, но сэр Руперт воспринял эти неслыханные по наглости «любезности» совершенно равнодушно, не выказав признаков озлобленности. «Вероятно, – подумал Эплби, – он вообще не слышал, о чем ему говорили». Он находился в состоянии, близком к прострации, до странности напоминая Хораса Бентона, с которым, кстати, исподволь обменялся тревожными взглядами. Для «гражданина мира», побывавшего во многих опасных для жизни переделках, он имел сейчас воистину бледный вид.

– Было бы гораздо разумнее и полезнее, – вмешался Уинтер, – если бы сэр Руперт нашел для себя безопасное укрытие. Я по-прежнему не верю в серьезность угрозы; все началось с глупых шуток и, по всей вероятности, какой-нибудь очередной глупостью и закончится. Но меры предосторожности не будут излишними. – Уинтер с мрачным видом перевел взгляд с сэра Руперта на Буссеншута. – С самого начала все выглядело абсурдно. Бесконечные трюки с угрозой убийства под конец. – Настроение Уинтера заметно переменилось: угрюмость сочеталась теперь с откровенной скукой. – Самое время опустить занавес и завершить эту странную трагикомедию.

– Дать занавес? – переспросил Арчи Элиот. – Во время какой же сцены? Когда дворецкий Шуна входит в библиотеку и спотыкается о труп Руперта?

– Бог ты мой! – воскликнул мистер Элиот, как и Эплби, молча следивший за их разговором. – Боже! Однажды я действительно хотел написать роман именно с таким неожиданным поворотом сюжета. Дворецкий должен был войти в библиотеку и сделать в последней главе то, что обычно дворецкие делают в начале книги. Но, обдумав эту идею, я от нее отказался. Уж слишком притянуто за уши, чтобы быть чем-то реально новым в детективной литературе. Однако я нахожу предложение Уинтера, чтобы Руперт нашел для себя надежное укрытие, просто превосходным. Вы согласны со мной, Джон?

– Думаю, – отозвался Эплби, – такое место можно найти, и оно будет найдено.

– В западной башне, – предложил Арчи. – Там есть лестница для осмотра, ведущая на самый верх. Если он заберется туда, то будет укрыт надежно, как в крепости.

– Крепости, – заметил Уинтер, – уже давно не отличаются надежностью. Это понятие устарело и только вводит людей в заблуждение. Лично мне представляется, что нет ничего более прочного и безопасного, чем обычный сейф. Я бы предложил запереть сэра Руперта за стальными дверями шекспировского хранилища, которое мы видели во время осмотра коллекции.

Буссеншут закивал.

– Превосходная идея! И у нее множество преимуществ. Сидя там, сэр Руперт сможет ознакомиться, например, с таким сочинением, как «Мера за меру». В пьесе содержатся размышления о смерти и смертельном страхе, не имеющие аналогов в англоязычной литературе.

Руперт вдруг истерично взвился, что тоже было вполне в духе Бентона.

– Послушайте! – взвизгнул он. – Неужели вы в самом деле думаете, что я полезу на треклятую башню Арчи или…

– Кстати, о башне, – перебил его Уинтер. – Между прочим, осмотр аббатства еще не закончен. Наш хозяин продолжает вести себя по принципу «ничего не случилось, пока ничего не случилось». Дело прежде всего. Он придерживается первоначального плана. Через несколько минут нас пригласят к ужину, а потом предполагается экскурсия на башню, чтобы полюбоваться видом при лунном свете. Мероприятие намечено на половину девятого. Но я бы не стал рисковать, полагая, что убийца сэра Руперта станет придерживаться своего графика с точностью до минуты…

– Мне уже сейчас страшно смотреть на затененные углы. – Буссеншут забросил ногу на ногу, поудобнее устраиваясь в кресле, и указал в дальний конец напоминавшего галерею помещения, где происходил разговор.

– Но сэру Руперту, – упорствовал Уинтер, – уж точно не следует отправляться на прогулку при луне вместе со всеми.

– Это будет крайне неразумно, – поддержал его мистер Элиот. – А ваше предложение, хоть я и не рассматриваю его всерьез, подало мне в голову другую хорошую мысль. Руперт, я считаю, что нам необходимо проконсультироваться с Шуном. Он сейчас в «Трибуне» с остальными гостями. Ты пойдешь со мной?

Несколько мгновений Руперт смотрел на кузена с изрядной долей подозрительности, но потом перевел столь же настороженный взгляд на Арчи.

– Да, – ответил он. – Пойду.

– Повторяю свое мнение, – сказал Уинтер, когда они с Эплби нашли возможность уединиться, – что самое время закрыть занавес. И вам пора действовать. Фрагменты тайны лежат прямо перед нами, словно трупы финальной сцене трагедии елизаветинских времен. И никто не поймет, что с ними делать, пока не явится властная и наделенная определенными полномочиями личность, чтобы дать им краткие, но четкие инструкции. Ваша роль в том и заключается, чтобы навести порядок. Но вы упрямо не желаете начинать. И у меня поневоле зарождается подозрение, что вы утратили хватку. Ваше поведение несколько минут назад свелось к совершеннейшей пассивности. Так статист на задворках сцены переминается с ноги на ногу, дожидаясь момента, когда можно будет покинуть подмостки и отправиться в паб за кружкой пива.

– Сейчас каждый играет свою роль, – отозвался Эплби, – и даже те, кого вы назвали бы статистами, могут оказаться полезны. Тот же Маммери.

– Маммери?

– И вы совершенно правы, предполагая, что занавес вот-вот закроется. Но, как я предвижу, на сцене останется только один труп.

– Труп Руперта?

– Господи, нет, конечно. Вы абсолютно дезориентированы и ничего не понимаете. Впрочем, трудно вас винить. Должен признать, что все достаточно сложно. Какую паутину мы плетем, впервые начиная…[86]86
  Цитата из поэмы В. Скотта «Мармион».


[Закрыть]

Уинтер даже вздрогнул.

– Помню, что цитировал именно эту строку в недавнем разговоре с Тимми.

– Несомненно. Но жаль, что вы не напомнили ее себе чуть раньше.

Уинтер посмотрел на Эплби долгим, удивленным, оценивающим взглядом.

Эплби усмехнулся.

– Я, знаете ли, не настолько туп.

Наступила пауза.

– В такой момент, – медленно произнес Уинтер, – хочется закурить сигарету и пробормотать что-то вроде: не понимаю, о чем это вы?

– Нет ничего легче, и я дам вам простой ответ. Игра окончена. Ваши карты биты.

Наступила еще одна пауза, и теперь Уинтер действительно стал искать по карманам пачку с сигаретами.

– Для сложившейся ситуации, – сказал он, – все это уже не имеет значения. Дело полностью вышло из-под моего контроля. Я играл Гамлета лишь вначале, а теперь меня понизили до роли солдата-статиста на заднем плане.

– Я бы не был в этом настолько уверен, Джеральд Уинтер. Откуда вообще взялась такая убежденность? Дело вышло из-под контроля, с чем вы сами согласны. Но еще до конца вечера на ковре будет лежать труп. Причем не Руперта. Что если им окажется ваше собственное мертвое тело?

– Это всего лишь обманный след и дымовая завеса. Я вообще никак не вписываюсь в общую картину.

– Да, но знает ли об этом Шун?

– Шун? – Унтер посмотрел на Эплби в полнейшем недоумении. – А каким образом Шун, черт возьми…

Эплби удовлетворенно вздохнул.

– Это очень сложно, – сказал он, – предельно сложно и тщательно проработано. Давно же я не получал такого огромного удовольствия. Но не хочу заходить в своих утверждениях слишком далеко. Как труп вы гораздо более вероятная кандидатура, нежели Руперт Элиот. Но при этом не возьмусь утверждать, что на самом финише горе-победителем не окажется…

– Кто же? Во имя всего святого! Кто?

Эплби снова вздохнул.

– Игра – то есть ваша игра – закончилась поражением, не так ли?

– Да.

– И Буссеншут завладел «Кодексом»?

– Верно.

– Что ж, – сказал Эплби, – вот вам и ответ.

– Как я уже упомянул в своем прежнем признании, – начал Уинтер, – кража древней мраморной статуэтки и заточение Бердвайр в подвале ее же дома оказались ошибкой с моей стороны. Она не представляла для меня угрозы, поскольку даже не знала моего имени. А у меня не было оснований предполагать, что я когда-либо столкнусь с ней снова. Совершив кражу, я был так возбужден, что далеко не сразу понял: мне надо не радоваться этому, а горько сожалеть.

Во время нашего краткого знакомства, как я тоже уже рассказывал, она поделилась со мной деталями многих скандалов. Уже состоявшихся и только назревавших событий. Я был на целое поколение моложе, и, как она подчеркнула, к середине жизни мне предстояло получить огромное удовольствие, прочитав ее посмертные мемуары. Она показала мне две подборки тетрадок – в красных обложках и в черных. В черных она собирала скандальные материалы и компромат, фрагменты которых могла без опаски публиковать в своих текущих сочинениях. В красных же содержалась информация на будущее. С этим надо было подождать, пока фигуранты умрут и уже не смогут подать в суд за клевету. Я продемонстрировал достаточный интерес к подобным историям, что вполне объяснимо – моя жизнь в оксфордском колледже слишком скучна, – и миссис Бердвайр позволила мне ознакомиться с парой анекдотов из своего архива. Всплыло даже несколько имен, и среди них, к моему величайшему изумлению, был назван Хорас Бентон. Как я понял, она догадалась о моей принадлежности к академическим кругам и подумала, что меня заинтригуют факты, собранные ею на вполне респектабельного ученого. Узнал я тогда немного, но сообразил, что информация сенсационная. Теперь, узнав детали, я не сомневаюсь, что ей уже тогда стало известно об участии Бентона в незаконных сделках с оружием и о других поручениях Шуна, которые он выполнял.

– Вполне допустимая гипотеза, – прокомментировал Эплби.

– Долгая жизнь в научной келье делает человека слишком инертным и простодушным. Серьезный скандал, связанный с Бентоном, представлял для меня невероятный интерес. Но только уже в Сплите, когда я распаковал багаж в затрапезной гостинице с величавым названием «Гранд-отель «Вселенная» и любовался похищенным куском мрамора, до меня дошло, как много я на самом деле упустил.

Насколько я догадываюсь, Маммери посвятил вас в историю с «Кодексом» Бентона, верно? Это была потрясающая находка для науки, но Бентон повел себя с ней самым варварским образом. Он никогда не выпускал раритет их рук. Лишь устроил масштабную научную конференцию в Париже, где подлинность «Кодекса» была подтверждена ведущими мировыми экспертами в данной области, но даже там Хорас не терял документа из поля зрения, как ребенок, опасающийся кражи любимой игрушки. Он стал в какой-то степени легендарной фигурой; ничего подобного в анналах науки прежде зафиксировано не было. Свою находку он надежно спрятал под замок. Время от времени лишь публиковал отдельные куски, дополняя их факсимиле в виде иллюстраций. Но до сегодняшнего дня – то есть, если быть точным, до сегодняшнего вечера – он прятал текст «Кодекса», сунув его себе, фигурально выражаясь, под задницу. Можете себе представить, какое негодование это вызывало среди других ученых, включая и вашего покорного слугу. С таким же успехом можно утаить важнейшее открытие в области клинической медицины – как возмутились бы люди, страдающие соответствующим заболеванием, узнав о вашем поступке! Здесь получилась очень похожая ситуация. И вот так, сидя в Сплите и любуясь из окна на руины дворца Диоклетиана, я понял, каким же был ослом. Ради какой-то жалкой мраморной фигурки упустил выпадающий раз в жизни шанс сделать карьеру.

Эплби кивнул.

– Возможности для по-настоящему крупного шантажа действительно выпадают крайне редко. Можно только посочувствовать, представив пережитый вами стресс.

– Я годами размышлял, как и с какой стороны подойти к этому делу. А потом совершенно случайно стал читателем романов Элиота.

– Вот это плохо. Как раз то, чего сам Элиот так опасается. А я-то старался убедить его, что преступники не могут почерпнуть полезной для себя информации из его сочинений. Но я не принял во внимание существование людей, наделенных таким упорством и фантазией, как вы. – Эплби покачал головой. – Я делился с вами соображением, что разговоры зачастую могут послужить ключом к разгадкам любых тайн? Достаточно послушать, как говорите вы, чтобы понять – такой человек способен на самые экстравагантные выходки. И когда вы при мне пустились в рассуждения об искусстве на Лабрадоре, я сказал себе: «Это тот, кто тебе нужен».

– Но я вовсе не тот, кто вам нужен! Мой проступок, которому вы придаете сейчас столь большое значение, не имеет отношения к делу в целом. Если вы сравните загадку, которую пытаетесь решить, с жемчужиной, то я стал лишь самой первой песчинкой, попавшей в створки раковины, чтобы возбудить процесс роста. Но продолжу. Итак, я начал читать романы Элиота, и мне полюбился Паук. Меня особенно обрадовал поворот событий, когда он оставил преступную стезю и стал опорой закона и порядка.

– О! – воскликнул Эплби. – Вот это уже совсем интересно. Ваши поступки после такого заявления начинают, конечно же, представать совсем в ином свете. Хорошая мысль – упомянуть о симпатиях к закону.

Уинтера не насмешила шутка собеседника. Он посмотрел на него еще более серьезно, чем прежде.

– У вас мозги работают, как у Буссеншута, – сказал он. – А Буссеншут, должен признать, один из величайших умов Англии. Остается только пожалеть тех воришек и грабителей-взломщиков, с которыми вы сталкиваетесь по роду службы.

– Кстати, о взломщиках, – поймал его на слове Эплби. – Не пора ли перейти к сути?

– Да, вы правы. Передо мной встала не самая простая задача. Бердвайр располагала компроматом на Бентона. Несколько лет назад она записала все известные ей факты в одну из тетрадочек под красной обложкой. И мне необходимо было эти факты узнать. А потом пустить в ход. И тут меня подвела излишняя щепетильность. Как воспользоваться фактами? Буссеншут не колебался ни секунды. Заручившись нужной информацией, он попросту отправился к Бентону и заключил с ним сделку. Мне это представлялось невозможным. Я рассуждал так. Если я лично попытаюсь шантажировать Бентона, он разоблачит мой блеф. Заявит, что ему на все плевать, и я могу предать известные мне факты огласке, а у меня, скорее всего, не хватило бы на это смелости. Ее, вероятно, не хватило бы и Буссеншуту, вот только он оказался гораздо более тонким психологом. Он знал, что Бентон сразу сломается, а потому действовал бесхитростно и прямолинейно. Моя же слабость заключалась в склонности все усложнять.

– Да, с этим не поспоришь.

– Но вернемся к способу добычи информации. Мне претила идея найти сообщника, который втерся бы в доверие к Бердвайр, обхаживая ее. Но и сам я не мог к ней приблизиться на пушечный выстрел. Оставалось только ограбление. Причем ограбление, мотив которого не мог быть с легкостью установлен. Если бы стало известно, что женщину ограбили с целью завладеть скандальными мемуарами, моя затея кончилась бы провалом. И тогда я подумал о крупном взломе, в котором изначально были бы видны элементы розыгрыша и бурлеска. Я раскопал кое-что о личной жизни Бердвайр, легенду о муже в Лондоне, слухи о напряженных отношениях с Элиотами. Потом подготовил почву. Задал тон довольно-таки примитивной шуткой, позвонив Элиоту и вульгарно намекнув на его интимную связь с соседкой. А только затем пошел на ограбление. Мне было заранее понятно, что придется унести достаточно много материалов для изучения. Поэтому я приехал на машине, провел часть дня, усыпляя многочисленных собак, а ночью влез в дом, собрал нужные мне тетрадки и еще кучу всего для отвода глаз, нарисовал свою похабную карикатуру…

– А потом, как я заметил, – перебил его Эплби, – вы постоянно отмечали остроумие шутника, подчеркивали, что в результате никто не пострадал.

– Но так и получилось. Моей следующей задачей стало превратить ограбление в идиотский розыгрыш, вернув похищенное. Вам известно, как я проделал это. Паук в роли преступника совершил преступление, а Паук в роли сыщика помог найти вещи. Это был первый случай, когда двойственность натуры персонажа Элиота пошла мне на пользу.

Мне крайне жаль, но больше мне нечего вам рассказать. Я не сумел получить желаемого. Находясь в Англии, Бердвайр, несомненно, хранила самые скандальные материалы в банковской ячейке. Все пошло прахом, и можно было ставить точку. Но вы, думаю, уже догадались, как я намеревался использовать материалы, если бы сумел их добыть. Вооружившись компрометирующими фактами, я собирался не лично обрушиться с ними на Бентона, а пустить в атаку на него Паука. У меня возникло предчувствие, что Бентон окажется уязвим для столь необычного нападения, спасует перед чем-то вроде того, что потом на самом деле случилось в Раст-Холле.

– Буссеншут ранее днем изрек почти такую же сентенцию.

– Раздвоенность личности Паука снова можно было использовать для дела: мошенник, который шантажирует, и детектив, разоблачающий шантажиста. Я не успел спланировать всего в деталях, но если бы добыл необходимые факты, получилось бы как нужно, в этом нет сомнений.

На этом мое участие в дальнейшей истории заканчивается. О «Кодексе» теперь больше знает Буссеншут. А меня, разумеется, вывело из равновесия рассказанное мне затем Тимми, его просьба о помощи. И я поступил крайне опрометчиво, поспешив тем же вечером упомянуть имя Бердвайр при Бентоне, когда рядом был Буссеншут. И, естественно, он молниеносно все понял. Буссеншут в буквальном смысле взял «Испанскую миссию» штурмом, легко уболтал не слишком умную леди, узнал страшные для Бентона подробности его прошлого, предъявил ему факты и заставил отправиться в Лондон за «Кодексом». Для Буссеншута все и всегда просто, что дает ему огромные преимущества. Однако после ограбления Бердвайр остальные проделки Паука уже не имели к нам отношения. Тайна остается тайной, но наша «научная» трагикомедии здесь ни при чем.

– Напротив, она может оказаться жизненно важной.

Уинтер покачал головой.

– Не вижу, каким образом. И, кстати, мне до сих пор не понятно, как вы сумели разоблачить меня?

– Дорогой мой, в преступлениях вы – полнейший дилетант. Ваша неуместность в Раст-Холле бросилась мне в глаза с самого начала. Зачем вы туда приехали? Этот вопрос я задал себе в первый же день. Вы же совершенно не годились для расследования причин того рода домашних проблем, какими поделился с вами Тимми. И, без личного интереса к этому делу, обыкновенный здравый смысл заставил бы вас отказаться. Я ведь практически открытым текстом сказал вам об этом, когда вы явились разнюхивать обстановку после кражи Ренуара. Потом я поделился с вами опасением, что в Расте может произойти нечто действительно серьезное, и вы собрались сказать мне что-то важное, но в последний момент передумали. А позже проанализировали ситуацию с весьма подозрительной для дилетанта ясностью: шутка, проделанная А, предположили вы, могла навести Б на идею преступления или жестокого розыгрыша. Но, с другой стороны, ваш рассказ о случившемся в преподавательской гостиной колледжа, когда Бентона испугало упоминание имени Бердвайр, отличалось столь же подозрительной запутанностью. «Манускрипт, найденный Бентоном в Леванте». Я не мог понять, зачем вы вообще о нем упомянули. Но, как уже объяснил, решающим стало появление здесь Бердвайр, когда вы узнали ее и тут же сбежали. Это помогло мне получить от вас первоначальное признание. Затем я имел краткую беседу с Маммери, объяснившим мне огромное научное значение «Кодекса». А все дальнейшее, – усмехнулся Эплби, – как это часто бывает в моей профессии, плод умозаключений.

– Шутка, проделанная А и наведшая Б на идею преступления или жестокого розыгрыша, – если вы считаете это четким анализом ситуации, то разве не признаете тем самым, что мои похождения больше не имели отношения к происшедшему в Расте потом?

– Как бы мне хотелось быть в этом уверенным! Знать, что вы, ваши коллеги и пресловутый «Кодекс» можно больше не принимать во внимание и отмести в сторону. Если бы я мог сбросить вас со счетов, моя задача наведения здесь порядка, как вы сами ее сформулировали, значительно бы облегчилась. Устраните одного подозреваемого, и проблема упрощается, устраните нескольких, и дело сразу представляется еще более ясным. Вполне в манере сочинений Элиота, – покачал головой Эплби. – Но, как я уже сказал, все может быть связано в гораздо более тугой узел, чем видится на первый взгляд. Ваше ограбление могло втянуть вас в дело так, что вы еще не до конца осознали это. А потому, стоя в массовке у задника, пока на авансцене развивается основное действие, будьте настороже, чтобы не попасть под нож, пистолетный выстрел или что-нибудь тяжелое, рухнувшее вам на голову.

– Но я действительно не понимаю, каким образом…

– Буссеншут, ловко обработав свои дела, наверняка теперь знает, что это вы ограбили миссис Бердвайр, не так ли?

– Вероятно, так.

– А он любит распускать сплетни?

– Весьма и весьма. Но даже при этом…

Эплби поднялся.

– Я совершенно серьезно опасаюсь, – сказал он, – что кто-то может вас убить. Хотя вынужден признать: такой оборот событий представляется мне маловероятным. – Он посмотрел на часы. – О, мы уже опаздываем к ужину… Время ползет ужасно медленно, вы согласны? Но ведь и дело теперь заставляет следить за истечением буквально каждой минуты. Надеюсь, мне сегодня удастся отправиться в постель достаточно рано.

Не раз за этот кризисный период Хьюго Топлэди показывал себя весьма достойным молодым человеком. В разговоре он неизменно придерживался успокаивающего тона, а воспитание и такт позволяли ему успешно справляться с соблазном демонстрировать излишнее волнение или испуг в самых сложных ситуациях. Именно поэтому, наверное, Белинда и решила посадить его за ужином рядом с встревоженным кузеном Рупертом.

– Я крайне сожалею о случае с моей бабушкой, – сказал Топлэди, обращаясь к Белинде и Руперту одновременно, – особенно принимая во внимание, что хотя бы этот вопрос, кажется, благополучно разрешится.

– С вашей бабушкой? – переспросила Белинда без особого любопытства.

– Да. Я ведь передал ей стихи Тимми. Хотя должен сразу оговориться, что имел для этого вескую причину, поскольку бабуля всегда питала интерес к подобного рода вещам. Ее младшему брату довелось служить в Министерстве внутренних дел, а в тот период именно там поэзия приобрела у сотрудников особую популярность. Вот и бабушка увлеклась ею. И я подумал, что среди ее тамошних знакомых найдется кто-нибудь, способный сделать серьезный критический разбор творчества Тимми. Но стоило мне позже задуматься об этом – а Топлэди и сейчас выглядел крайне задумчивым, – и я пришел к выводу, что Тимми вовсе не нуждался в критической оценке. Однажды он, например, презентовал подборку своих стихов иммигранту из Нубии, от которого едва ли можно ожидать сколь-нибудь внятного понимания английского стихосложения. И тогда я понял: Тимми любит дарить свои произведения людям, которые ему просто нравятся. А я вспоминаю, как он говорил, что ему симпатичен тот темнокожий парень. Но вот что я хочу сказать. Очень жаль, что у Тимми нет под рукой этих стихов, чтобы, к нашему всеобщему удовольствию, вручить их мисс Эплби.

Подобного рода беседа действовала успокаивающе, и Топлэди решил продолжить ее, обратившись к сэру Руперту, который сидел, мрачно уставившись перед собой.

– Сэр Руперт, – спросил он со всей необходимой серьезностью, – а вас интересует поэзия?

Руперт вздрогнул, словно его вывели из глубочайших размышлений.

– Поэзия? Нет, это не для меня. Я – человек практического действия и не интересуюсь сентиментальной чепухой. – Он тяжелым взглядом обвел стол и особенно пристально посмотрел на Эплби. – Как и любыми далекими от реальности фантазиями.

После чего снова замкнулся в молчании. Тогда Топлэди показалось уместным затронуть столь же нейтральную, но более практическую тему.

– Сэр Руперт, – спросил он, – а вы знаете что-нибудь об анатомии верблюдов?

Руперт бросил на стол нож и вилку с таким встревоженным видом, словно заподозрил, что его сосед за столом лишился рассудка.

– Белинда, – резко сказал он, – ты хорошо разбираешься в верблюдах… То есть, черт побери, я имел в виду – в машинах. – Топлэди он окинул при этом раздраженным взором. – Ты должна знать, что произошло в гараже. Неужели ни один автомобиль нельзя починить, чтобы уехать отсюда?

– Я задал такой вопрос, – в голосе Топлэди звучала откровенная обида, – потому что эта тема, несомненно, представляет интерес для вашего кузена. Вероятно, это как-то связано с романом «Смерть в пустыне». То, что писатели называют местным колоритом. Например, как животное поднимается с земли: встает сначала на передние ноги или на задние? И все такое. Мне показалось, что ваше хорошее знакомство с Ближним Востоком…

– Но я совершенно не знаком с Ближним Востоком, молодой человек.

Топлэди искренне изумился.

– Но мой дядя Рудольф, до недавнего времени служивший в нашей дипломатической миссии в Тегеране, упоминает о вас в своих воспоминаниях «Откровенные записки». Я как раз перечитывал их позавчера. Он познакомился с сэром Рупертом Элиотом, когда получил назначение военным советником в…

– Какая разница? Я все равно не могу помочь Ричарду с описанием этих проклятых верблюдов. И разве он с кем-нибудь советуется? Если он пишет свои ерундовые выдумки для продавщиц и приказчиков в магазинах, то едва ли нуждается в советах знающих людей. Вот вам мое мнение. – И он окинул Топлэди презрительным взглядом.

– Право же, сэр Руперт, мне кажется, отзываться подобным неподобающим образом о книгах мистера Элиота едва ли лучше любых воображаемых ошибок, которые он может допускать в своих сочинениях.

«Хьюго, – отметила про себя Белинда, – порой воплощает в себе сокрушительно здравомыслящего человека, подобного некоторым персонажам Джейн Остен.

– Папа, – вмешалась она в разговор, – особенно трепетно относится к «Смерти в пустыне». Не думаю, чтобы он решился уничтожить рукопись, как поступил с «Полуночным убийством». Ни за что в жизни! Он редко рассказывает о сюжетах будущих произведений, но изменил правилу, сообщив, что в этом заложена фундаментальная идея, какой и должен обладать такого рода роман – нечто достаточно убедительное, но едва ли возможное в реальности.

– Вероятно, ваш дядя познакомился с Арчи, – обратился Руперт к Топлэди. – Арчи частенько бывал на Востоке. Там он впервые встретился, например, с Шуном. И, как я подозреваю, обделывая не совсем достойные делишки, частенько назывался моим именем. Такое у него чувство юмора.

– Но мой дядя, сэр Руперт, едва ли мог познакомиться с Арчи, когда тот обделывал «недостойные делишки».

Это была уже почти ссора.

– Что-то с элементом фантазии, – продолжила Белинда, отводя угрозу. – Возьмите тот же «Таинственный люк». Убийца теоретически мог совершить свое преступление таким образом, но реальному злодею едва ли когда-либо предоставилась бы подобная возможность.

– А лично я считаю, – горячо сказал сэр Руперт, и Белинда с удовлетворением отметила, что сумела отвлечь огонь на себя, – что нас сейчас окружает достаточно треклятых фантазий, чтобы говорить еще и о придуманных моим кузеном. Лично мне в жизни воображение не особенно требуется, и потому плевать я на него хотел.

– Но, Руперт, мы же сами по себе фантастические люди. Я имею в виду, все Элиоты. Благодаря двоюродной бабушке Рэйчел.