Текст книги "Жена-22"

69

Джон Йоссариан добавил Игру Ключ

Люси Певенси добавила Место проживания

Пуста-Якомната

Как отпраздновали годовщину, Жена-22?

Смешанные чувства.

Это моя вина?

Да.

Что я могу сделать?

Сказать мне ваше имя.

Не могу.

Мне кажется, у вас какое-то старомодное имя. Вроде Чарльза или Джеймса. А может, чуточку современнее. Например, Уокер.

Вы же понимаете, что все изменится, как только мы узнаем имена друг друга. Легко открывать свою истинную сущность незнакомцам. Гораздо сложнее говорить правду тем, кого мы знаем.

Скажите мне, как вас зовут.

Еще не время.

Когда?

Скоро, обещаю.

70

73. Да, с Питером все было по-другому. После родов я проспала несколько часов, а потом мне его принесли. Это было в середине ночи. Уильям ушел домой к Зои.

Я откинула покрывало. Он казался маленьким седым старичком, то есть был самым красивым ребенком, которого я когда-либо видела (правда, меня несколько обеспокоил размер его лба).

– Я уже ненавижу его жену, – сказала я медсестре.

74. Блаженство. Опустошенность. Вечеринка по случаю возвращения домой. Слишком устаю, чтобы убирать в доме. Слишком устаю, чтобы заниматься сексом. Слишком устаю, чтобы радоваться Уильяму, когда он приходит с работы. Зои пытается задушить Питера. Питер обожает Зои, хотя она каждый день изобретает новые изощренные способы от него избавиться. Сорок с лишним памперсов в неделю. Три года – это слишком мало, чтобы сестра меняла памперсы своему младшему брату? Послеполуденные часы на диване, Питер спит у меня на животе. Зои четыре часа подряд смотрит неподходящие программы по телевизору. Ссора с мужем по поводу того, является ли шоу Опры подходящим. Рубашки, пропитанные срыгнутым молоком. Семья из трех человек – с 6 утра до 7 вечера. Семья из четырех человек – с 7 до 10 вечера. Семья из двух (я и Питер) – с 10 вечера до 6 утра. Не волнуйтесь, написано во всех книгах. Вы с мужем отдалились друг от друга лишь на время. Вот когда ребенку исполнится четыре месяца, будет спать всю ночь, начнет есть не только жидкую пищу, один год, пройдут ужасные первые два года, в детском саду, начнет читать, будет чаще писать в унитаз, чем на пол, избавится от сыпи, которая вылезет везде, в том числе под крайней плотью, научится давать сдачи, прививка от столбняка, перестанет кусать девочек, научится надевать носки, перестанет обманывать вас, что почистил зубы, больше не будет требовать колыбельных, пойдет в школу, вступит в пубертатный период, гордо объявит, что он гей, когда ему стукнет двенадцать – вот тогда вы с Уильямом сможете вернуться к нормальной жизни. И отчуждение волшебным образом исчезнет.

75. Дорогой Питер, признаюсь, я расстроилась, когда узнала, что ты родишься мальчиком. Главным образом потому, что понятия не имела, как обращаться с мальчиком. Я думала, что это гораздо сложнее, чем быть мамой девочки, потому что я, конечно, знала все о том, как быть девочкой, поскольку сама ею была. Собственно, до сих пор являюсь. Внутри меня еще живет девочка. Я думаю, время от времени ты ее видишь. Она – та самая, что понимает, как приятно хорошенько поковырять в носу – только нужно делать это так, чтобы никто не видел, а потом мыть руки.

Вещи, которые ты можешь не знать или не помнить:

1. Когда тебе было два года, и у тебя было страшное воспаление уха, и ты кричал не переставая, я была в таком отчаянии, что влезла в твою кроватку и держала тебя, пока ты не уснул. Ты проспал целых десять часов и не проснулся даже тогда, когда кровать развалилась.

2. В три года ты попросил у Деда Мороза всего две вещи: картошку и морковку.

3. Как-то раз ты очень меня рассмешил. Когда я дала тебе на обед равиоли с маслом (у нас кончился томатный соус), ты сказал: я не могу это есть. У этих равиоли нет сердца.

4. Как-то раз ты помогал мне загружать стиральную машину и задал вопрос, на который невозможно ответить:

“где был я, когда ты была маленькой девочкой?”

5. Как-то раз ты сказал то, что разбило мне сердце: “даже когда я умру, я все равно останусь твоим мальчиком”.

Быть твоей матерью – невероятное счастье. Ты моя самая забавная, самая дорогая, самая яркая звездочка.

Любящая тебя мама.

76. Первая часть вопроса: не знаю. Вторая часть: до некоторой степени.

71

– О, дорогая, как это приятно. Разве нет? Почему бы нам не делать это почаще? Недра привезла меня в магазин М.А.С. в Беркли, чтобы купить косметику. Она хочет сделать мне подарок. Говорит, что пыталась привыкнуть к моему французскому имиджу “без макияжа”, но, когда спустя несколько недель я стала похожа не на Марион Котийяр, а в лучшем случае на Марию Кюри, поняла, что нужно что-то решать. Я не говорю Недре, что буду краситься два, от силы три дня, а потом все равно брошу. Она и сама знает, что так будет, но ее это не волнует. На самом деле она делает это для того, чтобы меня пристыдить и получить согласие быть ее почетным свидетелем. Я не сомневаюсь, что в конце концов она найдет способ затащить меня в “Антрополоджи” и заставит примерять платья.

Час пик позади, но движение еще напряженное. Мы приближаемся к перекрестку Юниверсити и Сан-Пабло, и я вижу двух детей, которые стоят посреди проезжей части с большим плакатом, нацарапанным на картоне.

– Как это грустно, – говорю я, пытаясь разглядеть текст на плакате, но мы еще слишком далеко. – Недра, ты можешь прочитать, что там написано?

Недра щурится.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты наконец купила очки. Я устала быть твоим поводырем. “Отец потерял работу. Пожалуйста, помогите. Споем бесплатно. Принимаем заявки”. О господи, Элис, держи себя в руках! – говорит она, когда мы подъезжаем поближе и дети оказываются Зои и Питером.

Я судорожно вдыхаю и опускаю стекло. Питер поет Goldrush Нила Янга. Водитель тойоты, стоящей через три машины от нас, уже держит пятидолларовую бумажку.

– У тебя хороший голос, парень, – слышу я его слова. – Сочувствую твоему папе.

Несмотря на мое замешательство, ангельский голосок Питера вызывает во мне желание заплакать. У него действительно приятный голос. Он достался ему не от Уильяма и не от меня.

Я высовываю голову в окно:

– Черт возьми, что вы здесь делаете?!

Остолбенев, они таращатся на меня.

– Отстаньте от них, леди. Лучше дайте им двадцатку, – кричит женщина из машины, следующей за нами. – Судя по всему, вы можете себе это позволить.

Я сижу на пассажирском сиденье “лексуса” Недры.

– Послушайте, вы, это не моя машина, – кричу я в ответ. – К вашему сведению, я езжу на “форде”!

– Ты сама сказала, чтобы мы нашли работу, – верещит Зои.

– Бебиситтером!

– Если ты не в курсе, сейчас рецессия. Каждый восьмой без работы. Некуда послать резюме. Приходится самим что-то изобретать, – кричит Зои.

– Она права, – замечает Недра.

– Тут такое классное место, – добавляет Питер. – Мы уже заработали больше сотни.

Поравнявшись с ними, мы останавливаемся. Светофор переключается на зеленый, и воздух начинает дрожать от возмущенных гудков. Высунув руку в окно, я показываю, чтобы нас объезжали.

– Сто долларов для кого? Отдадите эти деньги в приют для бездомных. Ничего унизительнее вы не могли сделать! В какое положение вы меня поставили? – шиплю я.

В то же время я ужасно испугана – какой-нибудь маньяк мог заманить их в машину. При всей их внешней взрослости Питер и Зои – домашние, наивные дети. На повестке дня повторный курс “берегись незнакомцев”.

– Не знала, что в вас есть дух предпринимательства, – говорит Недра.

– В машину, – командую я. – сейчас же!

Зои смотрит на часы. На ней винтажное платье от Эмилио Пуччи и балетные туфли.

– Наша смена кончается в двенадцать.

– Что, вы еще и по сменам попрошайничаете? – взрываюсь я.

– Очень важно придерживаться системы и строго соблюдать рабочий график, – объясняет Питер. – Я это вычитал в папиной книжке: “100 способов себя мотивировать: навсегда измени свою жизнь”.

– Дети, залезайте в машину, – говорит Недра. – Делайте, как говорит ваша мама, а то я до бесконечности должна буду смотреть на ее бледное, покрытое пятнами лицо, и вы будете в этом виноваты.

Питер и Зои усаживаются сзади.

– От вас не пахнет, как от бездомных, – замечает Недра.

– Бездомные не могут ничего поделать со своим запахом, – говорит Питер. – Не могут же они постучать в чью-нибудь дверь и попроситься в душ.

– Ты им очень сочувствуешь, – говорит Недра.

– Ладно, Педро, это было весело, – говорит Зои, и они с Питером стукаются кулаками.

Я знала, что придет день, когда Питер уйдет от меня к Зои, когда они начнут делиться тайнами и хранить секреты друг друга, но я никак не предполагала, что это случится так быстро и именно таким образом.

– Пожалуйста, давайте поедем домой, – прошу я.

Недра продолжает ехать по Сан-Пабло.

– Кто-нибудь меня слышит? – кричу я.

Недра поворачивает налево на Херст и через несколько минут останавливается на Четвертой улице.

– Пойдите погуляйте, дорогие. Встретимся на этом месте ровно в час.

– Ма, у тебя усталый вид, – Питер просовывает голову между спинками сидений.

– Ага, что это за темные круги под глазами? – спрашивает Зои.

– Я как раз собираюсь этим заняться, – говорит Недра. – А теперь брысь отсюда.

– Ты же не застукала их, скажем, за курением марихуаны, – говорит Недра, когда мы заходим в M.A.C.

– Ты с ними заодно. Почему тебе всегда нужно быть самой крутой?

– Элис, что с тобой?

Я трясу головой.

– Что не так? – повторяет она.

– Все, – говорю я. – Ты не поймешь. Ты невестишься. Ты счастлива. Все хорошее у тебя еще впереди.

– Терпеть не могу, когда люди превращают существительные в глаголы, – говорит Недра. – И у тебя впереди тоже много всего хорошего.

– А если ты ошибаешься? Вдруг мои самые счастливые дни уже в прошлом?

– Только не говори мне, что это все из-за дурацкого онлайн-опроса. Ты же больше не пишешь этому исследователю, правда?

Я беру с витрины блеск для губ оттенка “баклажан”.

– Так из-за чего все это? – продолжает Недра, забирая у меня тюбик и ставя его на место. – Не твой цвет.

– Мне кажется, у Зои нарушение пищевого поведения.

Недра закатывает глаза.

– Элис, каждый год, когда заканчивается школа, происходит одно и то же. Ты впадаешь в паранойю. Ты становишься угрюмой. По-видимому, ты – человек, которому необходимо все время быть занятым. – Я киваю и позволяю подвести себя к прилавку с тональным кремом. – Тонирующий с увлажнением – не слишком тяжелый. Немного туши для ресниц и чуточку румян. А потом мы очень-очень быстро пробежимся по “Антрополоджи”, согласна? – говорит Недра.

Поздно вечером Питер забирается ко мне в постель.

– Бедная ма, – говорит он, обнимая меня. – У тебя был тяжелый день. Увидела, как твои дети попрошайничают на улице.

– Эй, не слишком ли ты большой, чтобы нежничать? – говорю я и, желая немного его наказать, отпихиваю от себя.

– Нет и никогда не стану, – говорит он, прижимаясь ко мне.

– Сколько ты весишь?

– Сто фунтов.

– А рост?

– Пять один[60]60
  5 футов 1 дюйм – около 155 сантиметров.


[Закрыть].

– Можешь нежничать, пока не наберешь еще пять фунтов или один дюйм, смотря что раньше.

– Почему пять фунтов или дюйм?

– Потому что потом это уже будет неприлично.

Питер на мгновение замолкает.

– Ох, – мягко вздыхает он и треплет меня по руке точно так же, как когда еще только учился ходить.

Удивительно, до какой степени он был настроен на мою волну, когда был маленьким; иногда это даже утомляло. Едва у меня на лице появлялось выражение озабоченности, как он тут же подбегал: “Мамочка? Все хорошо, мамочка, все хорошо, – серьезно говорил он. – Хочешь, я тебе спою?”

– Мне тоже будет этого недоставать, родной мой, – говорю я. – Но всему свое время.

– Но мы же сможем смотреть фильмы вдвоем, лежа на диване?

– Ну конечно. Я уже выбрала следующий. “Омен”. Тебе понравится момент, когда все звери в зоопарке сходят с ума.

Некоторое время мы молча лежим.

Что-то важное подходит к концу. Я кладу руку на грудь, как будто это поможет моему сердцу не разорваться.

72

Люси Певенси добавила свою фотографию профиля

Миленькое платье, Жена-22.

Вы так считаете? Я надену его на свою коронацию. Ходят слухи, что скоро я буду коронована как Королева Люси Отважная.

Меня пригласят на коронацию?

Посмотрим.

На что?

У вас есть подходящий костюм? Например, бархатная мантия, желательно лазурная?

Мантия есть, но красно-коричневая. Подойдет?

Думаю, да. Моя лучшая подруга хочет, чтобы я была ее почетным свидетелем.

Ага, так это было платье свидетельницы.

Скажем, это то, во что она хотела бы меня одеть. Ну, не именно это платье, но что-то похожее.

Может, вы слегка преувеличиваете?

Вам никогда не приходило в голову, что брак сродни уловке-22? Те самые черты, которые вначале так нравились вам в вашем супруге – его таинственность, задумчивость, закрытость, молчаливость – то, что очаровало вас вначале, двадцать лет спустя способно довести вас до отчаяния?

Я слышал подобные жалобы от других респондентов.

А сами вы когда-нибудь чувствовали нечто похожее?

Не могу раскрывать эту информацию.

Пожалуйста. Раскройте что-нибудь, Исследователь-101. Что угодно.

Не могу перестать о вас думать, Жена-22.

73

77. Диктатура, при которой диктатор сменяется каждый день. Не уверена, что демократия возможна.

78. Что ж, многие люди здесь, на Земле, в XXI веке верят в концепцию единственной настоящей любви, и если они верят, что нашли единственную настоящую любовь, это часто ведет к браку. Этот институт может показаться вам глупым. Возможно, ваш вид настолько обогнал нас в развитии, что на каждом жизненном этапе у вас новый партнер: первая влюбленность, женитьба, рождение детей, их воспитание, “опустевшее гнездо” и медленная, но, хочется надеяться, безболезненная смерть. Если дело обстоит именно так, то единственная настоящая любовь вообще не при чем, но я в этом со мневаюсь. Вероятно, вы просто называете ее как-то иначе.

79. Мне кажется, что все мы проходим один и тот же путь: сначала занимаемся реквизитом, потом играем в массовке, потом переходим на вторые роли, затем на главные, и наконец каждый оказывается одним из безликих ценителей и наблюдает за действием из темноты зрительного зала.

80. Дни, недели, месяцы взглядов и неразделенного желания.

81. Жить на вершине горы в домике с кроватью, застеленной лоскутным одеялом, и свежими цветами на столе, которые меняются каждый день. Я ношу длинные белые кружевные платья и сапожки со шнуровкой в стиле Стиви Никс. Он играет на гитаре. У нас сад, собака и четверо прелестных детей, которые строят на полу башенки из кубиков, пока я готовлю куриный пирог.

82. Она нужна вам как воздух.

83. Дети. Дружеское общение. Невозможность жизни без этого.

84. Возможность жизни без этого.

85. Вы сами знаете ответ.

86. Да.

87. Конечно!

88. В чем-то – да, а в чем-то – нет.

89. Изменить. Солгать. Забыть обо мне.

90. Дорогой Уильям, помнишь, мы ходили в поход в Белые горы[61]61
  Белые горы – горный хребет, занимающий четверть площади штата Нью-Гэмпшир.


[Закрыть]? В первый день мы совершили большую часть перехода. Мы планировали переночевать, утром встать пораньше и дойти до ущелья Таккермана. Но ты слишком много выпил, и утром у тебя было убийственное похмелье – такое, от которого спасает только сон. Поэтому ты снова залез в спальный мешок, а я отправилась к Таккерману без тебя.

Ты проснулся, когда было уже далеко за полдень. Посмотрел на часы и сразу понял, что дело плохо; я должна была вернуться через два часа, а отсутствовала уже шесть, и ты примерно догадывался, что случилось – я сбилась с пути. Я всегда терялась. В то время как ты всегда знал правильную дорогу. Но ты не шел со мной рядом, я растерялась и безнадежно заблудилась.

Итак, это было давно. До “Америки онлайн”. До мобильников. До поиска, кликанья, блуждания в Сети и добавления в друзья еще оставались годы. Поэтому ты пошел искать меня старым способом. Ты звонил в колокольчик, ты звал меня по имени, и ты бежал. И в сумерках, когда ты наконец нашел меня, в слезах скорчившуюся под сосной, ты дал мне клятву, которую я никогда не забуду. Куда бы я ни зашла, как бы далеко меня ни отнесло, как бы долго я ни отсутствовала – ты придешь за мной и отведешь меня домой. Ничего более романтичного я никогда в жизни не слышала. Поэтому мне особенно трудно смириться с тем, что сейчас, двадцать лет спустя, мы опять блуждаем в поисках друг друга. Расточительное, бессмысленное блуждание. Как будто солнце только взошло и впереди целый день, чтобы добраться до Таккермана.

Прости, если это звучит как прощальное письмо. Я не уверена, что это прощание. Это, скорее, сигнал тревоги. Вероятно, тебе нужно взглянуть на часы. Вероятно, тебе нужно сказать себе: “Элис нет уже очень долго”. Вероятно, тебе нужно пойти и отыскать меня.

Э. Б.

74

Меня будит стук алюминиевых палок от палатки.

– Где твоя мама, хотелось бы мне знать? – доносится до меня снизу го лос Уильяма.

Больше всего мне хочется остаться в постели. Тем не менее благодаря мне сон придется отложить: мы отправляемся в кемпинг в Сьерра-Неваде. Я все организовала еще несколько месяцев назад. Тогда это казалось идиллией: спать под звездным небом в окружении сосен и елей. Укрепить связи и объединить семью. На несколько дней Кэролайн и Джампо получают дом в свое полное распоряжение.

– Будь оно проклято, – бушует Уильям. – Неужели никто не в состоянии нормально сложить палатку?

Я вылезаю из постели. Идиллией и не пахнет.

Часом позже мы уже в дороге и объединение семьи выглядит следующим образом: Уильям в наушниках слушает на айфоне последний роман Джона Ле Карре (кстати, то же самое слушаю и я в автомагнитоле, но Уильям говорит, что не может сосредоточиться, если не будет слушать отдельно); Питер играет на своем телефоне в “Энгри бердс”, время от времени восклицая “черт-те что” и “отстой”, а Зои яростно строчит эсэмэс – один бог знает кому. В таком духе проходят два с половиной часа, пока мы не поднимаемся на перевал и мобильная связь исчезает. Тут они словно просыпаются.

– Ух ты, деревья, – замечает Питер.

– Это здесь одни люди ели других? – спрашивает Зои, разглядывая лежащее внизу озеро.

– Ты имеешь в виду отряд Доннера[62]62
  Отряд Доннера – трагический эпизод переселения американских пионеров на Запад, в ходе которого часть группы переселенцев (44 человека) погибла от голода в горах Сьерра-Невады зимой 1846–1847 гг. Есть версия, что обезумевшие от голода и отрезанные от внешнего мира люди ели друг друга.


[Закрыть]? – говорит Уильям.

– Бедрышко или грудку, Зои? – спрашивает Питер.

– Ах, как смешно, Педро. Кстати, на сколько вообще рассчитана эта затея? – спрашивает Зои.

– У нас бронь на три ночи, – говорю я. – Но это же не работа. Это кемпинг. Никто не должен ничего делать. Мы едем отдыхать и расслабляться.

– Да, сегодняшнее утро было особенно расслабленным, Элис, – говорит Уильям, глядя в окно. В нем так же мало энтузиазма, как и в детях.

– Так там что, и мобильник ловить не будет? – спрашивает Зои.

– Не-а, мы как раз в мертвой зоне. Папа сказал, что в лагере может быть вай-фай, – говорит Питер.

– Э-э, он ошибся, извините. Там нет вай-фая, – сообщаю я.

Я сама только вчера это выяснила, когда подтверждала бронь. Потом я удалилась в спальню, где втайне испытала небольшой приступ паники при мысли, что целых 72 часа не смогу общаться с Исследователем-101. Сейчас я уже с этим смирилась.

С заднего сиденья слышатся тяжелые вздохи.

– Элис, ты мне этого не сказала, – говорит Уильям.

– Да, я никому не сказала, иначе бы вы не захотели ехать.

– Не могу поверить, что ты сама будешь без связи, – говорит мне Зои.

– Что ж, придется поверить, – говорю я. Перегнувшись через Уильяма, я бросаю телефон в отделение для перчаток. – Сдавайте сюда свои мобильники, детки. Уильям, ты тоже.

– А если что-то срочное? – спрашивает Уильям.

– Я захватила аптечку.

– Срочность другого рода, – говорит он.

– Например?

– Например, нужно срочно с кем-нибудь связаться, – отвечает он.

– В этом-то весь смысл. Связаться друг с другом, – говорю я, – ВРЖ.

– ВРЖ? – спрашивает Уильям.

– В реальной жизни, – говорю я.

– Фи, какой ужас, что ты знаешь это сокращение, – говорит Зои.

Дети явно не способны занять себя – помечтать, поболтать, что-нибудь придумать без помощи гаджетов, и поэтому через пятнадцать минут засыпают. Они спят всю дорогу до кемпинга.

– И что теперь? – спрашивает Питер после того, как мы окончательно разместились.

– Что? А вот что, – говорю я, разводя руки в стороны. – Бегство от всего. Лес, деревья, река.

– Медведи, – добавляет Зои. – У меня месячные. Я останусь в палатке. Кровь действует на них как приманка.

– Какая гадость, – говорит Питер.

– Бабушкины сказки, – говорит Уильям.

– Вовсе нет. Они способны учуять кровь за несколько миль, – возражает Зои.

– Меня сейчас вырвет! – жалуется Питер.

– Давайте поиграем в карты, – говорю я.

Зои поднимает палец.

– Слишком сильный ветер.

– Тогда в шарады, – предлагаю я.

– Что? Ну нет! Еще не стемнело. Все будут на нас пялиться, – говорит она.

– Хорошо. Тогда как насчет того, чтобы сходить за ветками для костра? – спрашиваю я.

– Мам, у тебя бешеный вид, – говорит Питер.

– Я не бешусь, я думаю.

– Странно, когда ты думаешь, ты выглядишь так же, как когда бесишься, – говорит Питер.

– Лично я собираюсь вздремнуть, – говорит Зои.

– Я тоже, – подхватывает Питер. – От всей этой природы меня клонит в сон.

– Да и я слегка устал, – говорит Уильям.

– Делайте что хотите. Я спущусь к реке, – говорю я.

– Возьми компас, – советует Уильям.

– Да это всего в каких-то пятидесяти футах отсюда.

– Где? – спрашивает Питер.

– Вон там, за деревьями. Видишь? Где все купаются.

– Это река? Больше похоже на ручей, – говорит Зои.

– Такер, я не разрешаю тебе изображать утопленника! – слышим мы женский крик.

– Почему? – доносится в ответ детский голос.

– Люди решат, что ты умер.

– Мы проехали столько миль, чтобы купаться в ручье с сотнями людей? С таким же успехом мы могли пойти в городской бассейн, – говорит Питер.

– Ну вы и зануды! – бросаю я и иду прочь.

– Когда ты вернешься, Элис? – кричит мне вслед Уильям.

– Никогда! – отрезаю я.

Два часа спустя, обгоревшая и счастливая, я подбираю кроссовки и собираюсь идти обратно. Я устала, но это приятная усталость, какую чувствуешь, наплававшись в ледяной воде в жаркий июльский полдень. Я иду медленно, боясь разрушить чары. Время от времени меня одолевает странное чувство, будто все мои предыдущие “я” вдруг вернулись: десятилетняя, двадцатилетняя, тридцатилетняя и сорока-с-небольшим-летняя – все они одновременно дышат во мне и глядят моими глазами. Под босыми ногами хрустят сосновые иголки. От запаха жарящихся бургеров начинает урчать в животе. Я слышу слабый звук радио – Тодд Рандгрен, Hello It’s Me?

Так странно не иметь при себе телефона. Еще более странно не быть постоянно начеку, в ожидании следующего удара – письма или статуса Исследователя-101. Вместо этого я чувствую опустошенность. Не тоскливую мрачность, но легкую, благословенную опустошенность, которая, знаю, исчезнет, как только я войду в лагерь.

Но все оборачивается иначе. Вместо этого я вижу, что мое семейство сидит вокруг стола для пикника и разговаривает. Разговаривает. Без всяких устройств, игрушек и даже без книг.

– Мамочка, – кричит Питер. – Ты в порядке?

Он не называл меня “мамочкой” как минимум год, если не два.

– Ты купалась, – говорит Уильям, заметив, что у меня мокрые волосы. – В шортах?

– Без меня? – говорит Зои.

– Я не думала, что ты захочешь пойти. Сегодня утром ты полчаса укладывала волосы.

– Если бы ты предложила, я бы пошла, – хмыкает Зои.

– Мы можем поплавать после обеда. Будет еще светло.

– Давайте лучше пойдем погуляем, – говорит Питер.

– Сейчас? – спрашиваю я. – Я собиралась ненадолго прилечь.

– А мы тебя ждали, – говорит Уильям.

– Ждали?

Все трое обмениваются взглядами.

– Хорошо. Отлично. Сейчас переоденусь и пойдем.

– Мы производим слишком мало шума, – говорит Зои. – Медведи нападают, когда их застаешь врасплох. Или когда они тебя почуют. Ю-ху! Ю-ху, медведь!

Мы ходим по лесу уже больше сорока пяти минут. Сорок пять минут шлепанья по комарам, жужжания слепней, нытья детей, полного безветрия и жары.

– Я думал, эта тропинка делает круг. Нам не пора вернуться? – говорит Питер. – И почему никто не взял воду? Разве в походы ходят без воды?

– Иди на разведку, Педро, – предлагаю я. – Беги вперед. Кажется, я здесь уже проходила. Уверена, что мы почти пришли. Я даже слышу шум реки.

Это вранье. Я не слышу ничего, кроме гула насекомых.

Питер срывается с места, и Уильям кричит ему вслед:

– Только не убегай далеко! И чтобы мы все время слышали твое пение! Это условие!

– Я вас умоляю. Только не это, – говорит Зои.

– Так, так, выключите свет, сегодня мы все вместе сойдем с ума[63]63
  Питер поет песню Пинк Raise Your Glass.


[Закрыть], – распевает невидимый Питер.

Зои закатывает глаза.

– Это лучше, чем “Ю-ху, медведь!”, – говорю я ей.

– Что-о-о за проблема-ма?

– Ты правда думаешь, что мы почти пришли? – спрашивает Уильям.

– Незваный гость, копилка для пенни…

– О боже. “Копилка для пенни” – это сами-знаете-что? – говорю я.

– Что? – спрашивает Уильям.

– Ну, ты знаешь. Что-то, куда ты вкладываешь пенни? Копилка. Прорезь. Эвфемизм для…

Уильям недоумевающе смотрит на меня.

– Сумка… – шепчу я.

– Господи, мама, скажи уже прямо – вагина, – не выдерживает Зои.

– Зовите меня, если нужен гангста… – Пение Питера внезапно обрывается.

Мы продолжаем идти по тропинке.

– Можно ли представить что-то более смехотворное, чем двенадцатилетний белый мальчик, произносящий слово “гангста”? – спрашивает Зои.

– Зои, тихо!

– Что?

Мы все останавливаемся и прислушиваемся.

– Я ничего не слышу, – говорит Зои.

– В том-то и дело, – говорю я.

Уильям складывает ладони рупором и кричит:

– Мы просили тебя петь!

Тишина.

– Питер!

Ничего.

Уильям бежит вперед, мы с Зои – следом. Тропинка заворачивает, и мы видим Питера, замершего на месте в каких-нибудь пяти футах от чернохвостого оленя. Но это не просто крупный олень. Это какой-то чемпион среди самцов, весом сильно за двести фунтов, с рогами длиной с французский багет; они с Питером, судя по всему, устроили игру в гляделки.

– Медленно отходи назад, – шепчет Уильям Питеру.

– Чернохвостые олени опасны? – шепотом спрашиваю я.

– Очень медленно, – повторяет Уильям.

Олень фыркает и делает пару шагов в сторону Питера. У меня вырывается вздох. Питер словно околдован: у него на лице полуулыбка. Внезапно я понимаю, что присутствую при обряде посвящения. Питер проходил через него сотни раз в видеоиграх, сражаясь со всеми видами сказочных существ: ограми, чародеями и шерстистыми мамонтами. Но мальчику XXI века редко выпадает возможность столкнуться с настоящим диким животным, посмотреть ему в глаза. Питер протягивает руку, как будто хочет дотронуться до рогов. Его резкое движение словно пробуждает оленя – тот прыгает в кусты и исчезает.

– Обалдеть, – говорит Питер, со сверкающими глазами оборачиваясь к нам. – Вы видели, как он на меня смотрел?

– Ты что, не испугался? – выдыхает Зои.

– От него пахло травой, – говорит Питер. – И горами.

Уильям смотрит на меня и изумленно качает головой.

На обратном пути мы держимся вместе. Питер возглавляет шествие, за ним Зои, за ней я, а Уильям прикрывает тыл. Время от времени заходящее солнце прорывается сквозь листву пурпурными или яркооранжевыми лучами. Их свет кажется благословением. Я подставляю лицо, чтобы получить свою порцию тепла.

– Спасибо, что вытащила нас сюда, – мягко говорит Уильям мне в спину. – Это то, чего нам не хватало.

Он берет меня за руку.