Текст книги "Жена-22"

88

– Кто играет главного героя во втором составе? – спрашивает Джек. Прищурившись, он изучает программку. – Не могу прочитать. Элис, ты можешь?

Я пытаюсь.

– Разве это вообще можно прочитать? Совсем мелкий шрифт.

– Возьми. – Банни протягивает мне очки для чтения. Очки ужасно стильные – квадратные, серый металлик.

– Нет, спасибо, – говорю я.

– Я купила их для тебя.

– Для меня? Зачем?

– Потому что ты уже не можешь читать мелкие буквы и пора взглянуть правде в глаза.

– Я не могу читать микроскопические буквы. Очень мило с твоей стороны, но они мне не нужны. – Я возвращаю ей очки.

– Боже, как я люблю театр, – говорю я, глядя, как люди рассаживаются. – Театр Беркли совсем недалеко от нас. Почему мы так редко сюда ходим?

Свет постепенно гаснет, и в зале воцаряется тишина, только несколько опоздавших еще ищут свои места. Больше всего я люблю эти мгновения. Когда занавес вот-вот поднимется и все надежды еще впереди. Я смотрю на Уильяма. На нем облегающие прямого покроя брюки, которые подчеркивают его мускулистые ноги. Все эти пробежки были не напрасны.

– Начали, – шепчет Банни, когда занавес медленно раздвигается.

– Спасибо, что вытащили, – говорю я, пожимая ее руку.

– Переписываться с Хо-Герл было куда веселее, – говорит Уильям сорок пять минут спустя.

Антракт. Вместе с десятками зрителей мы стоим в очереди в буфет.

– Как они только это выпустили, удивляюсь, – говорит Джек. – Спектакль совершенно сырой.

– Это ее первая пьеса, – замечает Банни. – Надеюсь, у нее достаточно толстая кожа.

Все вдруг почему-то смотрят на меня.

– Ох, прости, Элис. Это было ужасно неделикатно, – говорит Банни.

– Ерунда, Банни, ты это хотела сказать? Что это было бледно, скучно и глупо, увы, боюсь, совсем как “Барменша”.

Глаза Банни загораются радостью.

– Ай да Элис, браво! Давно пора было взглянуть правде в глаза. Сбросить с себя этот груз старых рецензий, вместо того чтобы годами сгибаться под его тяжестью. И наконец выпрямить спину.

Она мне подмигивает. Сегодня утром я наконец набралась храбрости и показала ей свои наброски. В последнее время я стараюсь писать понемногу каждый день и потихоньку вхожу в ритм.

– Сколько лет автору?

– Судя по фотографии, слегка за тридцать, – говорит Уильям, заглянув в программку.

– Бедняжка, – говорю я.

– Вовсе не обязательно, – возражает Банни. – Это так мучительно, потому что большинство из нас переживает свои провалы за закрытыми дверями. А когда ты пишешь пьесы, все это происходит в открытую, на сцене. Но здесь же и открываются своего рода возможности. “На миру и смерть красна”. Все видят твое падение, зато потом все могут увидеть, как ты встаешь. Нет ничего лучше достойного возвращения.

– А если ты все падаешь, и падаешь, и падаешь? – спрашиваю я, вспоминая статусы Уильяма в Фейсбуке.

– Так не бывает, если ты остаешься верна себе. Рано или поздно ты поднимешься.

Перед нами в очереди всего три человека. Ужасно хочется пить. Почему же так долго? Я слышу, как женщина впереди выговаривает бармену за то, что у него нет водки “Грей Гуз”, и замираю. Какой-то знакомый голос. Когда женщина спрашивает, есть ли у них пиво “Грюнер Вельтлинер”, а бармен предлагает ей шардоне, я узнаю ее и чуть не вскрикиваю. Это миссис Норман, мать-наркоманка.

Первый порыв – убежать и спрятаться, но потом я думаю: а чего мне скрываться? Я не сделала ничего дурного. “Держи спину прямо, Элис”, – звучит у меня в голове отцовский голос. Моя сутулость становится особенно заметной, когда я нервничаю.

– “Саттер Крик”, можешь себе представить? – возмущается миссис Норман, отходя от стойки. Ее взгляд падает на меня.

Выпрямив спину, я отвечаю ей полуулыбкой и кивком.

– Ой, здравствуйте, – сладко щебечет она. – Дорогой, смотри – учительница дра-а-амы из школы, где учится Кариса.

Мистер Норман оказывается примерно на голову ниже своей жены.

Он протягивает мне руку и нервно представляется:

– Чет Норман.

– Элис Бакл, – говорю я и быстро представляю Банни, Джека и Уильяма. Выхожу из очереди, чтобы поговорить.

– Мне очень жаль, что я пропустил “Паутину Шарлотты”. Я слышал, что спектакль удался, – говорит мистер Норман.

– Э-э, пожалуй, да, – говорю я, стараясь не морщиться. Я до сих пор считаю эту постановку своим провалом.

– Часто ходите в театр? – спрашивает миссис Норман.

– О-о, да. Постоянно. Это же часть моей работы – смотреть спектакли.

– Тем лучше для вас, – говорит миссис Норман.

Лампочки начинают мигать.

– Пора, – говорю я.

– Кариса вас очень любит, – вдруг прерывающимся голосом говорит мистер Норман.

– Правда? – говорю я, встречаясь взглядом с миссис Норман.

Лампочки снова мигают, теперь уже чаще.

– Мне очень жаль, – говорит мистер Норман и еще раз пожимает мне руку. – Мне действительно очень жаль.

– Чет, – предостерегает его миссис Норман.

– Мы вас задерживаем, – говорит ее муж.

– Ах, дорогая. Боюсь, вам придется выпить ваше вино залпом, – говорит миссис Норман, глядя на Уиль яма, который подходит к нам с бокалами в руках.

Я смотрю на нее – такую самодовольную, успешную и снисходительную – и, ей-богу, с трудом удерживаюсь, чтобы не поднести к губам воображаемый косяк, зажатый между большим и указательным пальцами.

– Кариса – чудная девочка, – обращаюсь я к мистеру Норману. – Я ее тоже очень люблю.

– Эта пьеса – дерьмо, Чет, – говорит миссис Норман, разглядывая свое вино. – Как и это пойло. Давай уйдем со второго акта.

– Но это будет очень невежливо, дорогая, – шепчет мистер Норман. – Нельзя же просто так уйти в антракте. Разве так делают? – спрашивает он меня.

Мне нравится Чет Норман! Уильям присоединяется к нам и дает мне бокал.

– Не думаю, что существуют жесткие правила, – говорю я.

– Хорошо проводите время этим летом, миссис Бакл? – спрашивает миссис Норман.

– Прекрасно, благодарю вас.

– Как хорошо, – говорит миссис Норман.

Затем она резко разворачивается и идет к выходу.

– Приятно было познакомиться, – бормочет мистер Норман и послушно идет за ней.

Второй акт еще хуже, чем первый, но я рада, что мы не ушли. Для меня это своего рода десенсибилизирующая терапия, когда пациенту, постепенно увеличивая дозы, вводят то вещество, на которое у него аллергия (в моем случае – публичный провал), так что организм пациента учится справляться с веществом без болезненной реакции. Я очень сочувствую автору. Я не сомневаюсь, что она где-то здесь – за кулисами или в глубине зала. Хотелось бы мне знать, кто она. Тогда бы я ее нашла. Я бы посоветовала ей: пусть эта волна окатит тебя, не беги от нее. Я бы объяснила ей, что рано или поздно люди забудут. Не надо думать, что этот опыт убьет, это не так. И в одно прекрасное утро, может, через месяц, или через полгода, или через год, или даже через пять лет, она проснется и заметит льющийся сквозь занавески свет и запах кофе, накрывающий дом, будто одеялом. И в это утро она сядет и начнет с чистого листа. И будет знать, что она снова в начале пути и что настал новый день.

89

Джону Йоссариану нравятся Швеция и Обстановка максимальной простоты и роскоши

Люси Певенси нравится Кэр-Паравел[70]70
  Кэр-Паравел – замок Верховного короля из книги “Хроники Нарнии”.


[Закрыть]

Ах, Швеция – страна полной беззаботности и роскоши. Так вот где вы скрывались, Исследователь-101? Давненько вас не было видно.

Может, это из-за того, что вы непременно хотите жить в замке. Боюсь, мобильная связь в Кэр-Паравеле будет очень плохо работать. Вы сводили мужа на фильм с Дэниелом Крейгом?

Да.

Мы с женой тоже сходили.

Ей понравилось?

Понравилось, хотя ей действовало на нервы, что ДК все время поджимал губы.

Я с ней согласна. Это раздражает.

Может, он ничего не может с этим поделать. Может, его губы сами так складываются.

Значит, ваши усилия оправдываются?

Все движется, но потихоньку.

Вы еще обо мне думаете?

Да.

Постоянно?

Да, хотя стараюсь этого не делать.

Пожалуй, это хорошая идея.

Что?

Стараться обо мне не думать.

А вы?

Вы спрашиваете, думаю ли я о вас?

Да.

Я хочу пропустить этот вопрос. Кстати, опрос уже завершился?

Можно закончить, если вы этого хотите.

Но я получу свои $ 1000?

Обязательно.

Мне не нужны эти деньги.

Вы уверены?

Просто это как-то неправильно после всего, что произошло.

Вы же знаете, я не лгал.

О чем?

Я действительно в вас влюбился.

Спасибо, что вы это сказали.

Если бы я не был женат…

И если бы я не была замужем…

Мы никогда бы не встретились.

Онлайн.

Да, онлайн.

90

Мы с Банни сидим за кухонным столом, работая над миской с фисташками и стопкой рукописей, когда входит Питер с каким-то мальчиком.

– У нас есть пицца? – спрашивает он.

– Нет, но у нас есть “Хот Покетс”[71]71
  “Хот Покетс” – марка готовых пирожков с начинкой.


[Закрыть].

– Шутишь? – говорит он, но его глаза сразу загораются.

– Конечно, шучу, – говорю я. – Неужели ты думаешь, что твой отец позволит, чтобы в доме водилась такая вредная еда?

Я протягиваю руку его другу.

– Я – Элис Бакл, мама Питера. Будь моя воля, у нас был бы полный холодильник пиццы или “Хот Покетс”. Но, поскольку их нет, могу предложить крекеры с миндальной пастой. Понимаю, лучше бы это была арахисовая “Скиппи”, но она тоже в черном списке. Кажется, в холодильнике есть несколько яиц вкрутую на случай, если у тебя аллергия на орехи.

– Мне называть вас Элис или миссис Бакл? – спрашивает он.

– Можно просто Элис, но спасибо, что спросил. На Западном побережье это принято, – объясняю я Банни. – Дети здесь обращаются к взрослым по именам.

– Ко всем, кроме учителей, – добавляет Питер.

– Учителей называют чувак, – говорю я. – Или просто чмо.

– Хватит показывать, какая ты крутая, – говорит Питер.

– Ну, а я – миссис Килборн, и ты можешь так и называть меня – миссис Килборн, – говорит Банни.

– А ты?.. – спрашиваю я мальчика.

– Эрик Хабер.

Эрик Хабер? Тот самый Эрик Хабер, к которому, как я подозревала, неравнодушен Питер? Он очень симпатичный: высокий, с орехово-карамельными глазами.

– Питер все время о тебе говорит, – вырывается у меня.

– Мам, прекрати.

Эрик и Питер обмениваются взглядами, и Питер пожимает плечами.

– Так чем вы, друзья, занимаетесь? Просто болтаетесь?

– Да, мам, просто болтаемся.

Я складываю рукописи.

– Хорошо, мы освободим вам место. Банни, пойдем на веранду. Эрик, приходи почаще.

– Ага, спасибо, – говорит он.

– Что все это означало? – спрашивает Банни, когда мы устраиваемся на веранде.

– Я думала, что Питер тайно страдает по Эрику.

– Питер – гей?

– Нет, он натурал. Но я думала, что он может оказаться геем.

Банни вынимает из сумки солнцезащитный крем и неторопливо натирает им руки.

– Ты очень близка с Зои и Питером, правда, Элис? – спрашивает она.

– Ну да, конечно.

– Хм, – мычит она, предлагая мне тюбик. – Надо не забыть про шею.

– Ты сказала “хм”, как будто в этом есть что-то плохое. Как будто ты этого не одобряешь. Ты считаешь, я с ними чересчур близка?

Банни втирает излишки крема в тыльную сторону ладони.

– Я считаю, что ты… запуталась, – осторожно говорит она. – Принимаешь слишком близко к сердцу все, что с ними связано.

– Это плохо?

– Элис, сколько тебе было лет, когда умерла твоя мать?

– Пятнадцать.

– Расскажи мне о ней.

– Что именно?

– Что угодно. Первое, что придет в голову.

– Она носила большие золотые серьги-кольца. И пользовалась духами “Жан Нате”. В любое время года пила джин с тоником. Говорила, что благодаря этому всегда чувствует себя в отпуске.

– Еще? – требует Банни.

– Дай подумать. Ты хочешь, копнуть глу-у-убже, – вздыхаю я.

Банни усмехается.

– Что ж, я знаю, это глупо, но после ее смерти я несколько месяцев ждала, что она вернется. Думаю, это из-за того, что она ушла так внезапно: невозможно было осознать, что вот только что она была – и вдруг ее не стало. Ее любимым фильмом был “Звуки музыки”. Она даже была чем-то похожа на Джули Эндрюс. У нее была короткая стрижка и очень красивая длинная шея. Я все ждала, что вот она выйдет из-за дерева и споет мне, как Мария капитану фон Траппу. Как называлась эта песня?

– Которая? Когда она понимает, что любит его? – спрашивает Банни.

– И вот предо мною любовь моя, радостный миг пришел, за все невзгоды и печали сейчас нам так хорошо, – тихо пою я.

– У тебя хороший голос, Элис. Я не знала, что ты можешь петь.

Я киваю.

– А твой отец?

– Он был совершенно сломлен.

– Кто-нибудь вам помогал? Тети-дяди? Дедушки-бабушки?

– Сначала – да, но через несколько месяцев мы остались только вдвоем.

– Наверное, вы были очень близки, – замечает Банни.

– Очень. Мы и сейчас близки. Послушай, я знаю, что слишком активно участвую в их жизни. Что я могу быть чересчур властной и навязчивой. Но Зои и Питер во мне нуждаются. И они – все, что у меня есть.

– Это неправда, они – не все, что у тебя есть, – говорит Банни. – И ты должна потихоньку их отпускать. Я прошла через это с тремя детьми – поверь, я знаю, о чем говорю. По большому счету, ты должна предоставить им свободу. В конце концов они все равно станут такими, какими должны стать, а не какими ты их хотела бы видеть.

– Элис, ты готова? – на веранду выскакивает одетая для пробежки Кэролайн и нетерпеливо подпрыгивает.

– Вот тебе, кстати, и пример, – говорит Банни.

Кэролайн недовольно смотрит на часы.

– Элис, ты сказала – в два. Пошли.

– Твоя дочь – такой командир, – говорю я, поднимаясь.

– Элис, ты пробежала милю за девять минут!

– Шутишь? – задыхаюсь я.

– Нет. Смотри сама, – Кэролайн показывает мне секундомер.

– Черт, как это могло случиться?

Кэролайн радостно кивает:

– Я знала, что ты сможешь!

– Без тебя я бы не смогла. Ты превосходный тренер!

– О’кей, давай снизим темп, – говорит Кэролайн и переходит на шаг.

Я издаю восторженный крик.

– Неплохо, правда?

– Как думаешь, а за восемь получится?

– Не торопись.

Несколько минут мы идем молча.

– Как идут твои дела в “Ти-Пи”?

– Ох, Элис, лучше не бывает. И знаешь что? Они предложили мне полную ставку! Приступаю через две недели.

– Кэролайн! Это потрясающе!

– Все потихоньку налаживается. И я должна благодарить тебя, Элис. Не знаю, что бы я делала без твоей поддержки и ободрения. Вы с Уильямом меня приютили. И Питер, и Зои. Они чудесные ребята. Мне так хорошо в вашей семье.

– Кэролайн, с тобой очень хорошо. Нам это было только на руку. Ты такая милая.

Когда мы возвращаемся домой, я беру корзину с чистым бельем, которая несколько дней простояла посреди гостиной, и отношу ее наверх в комнату Питера. Я ставлю корзину на пол, зная, что теперь она пробудет здесь не меньше недели. Питер просил разрешить ему позже ложиться спать. Я сказала, что в тот день, когда он начнет без напоминаний принимать душ и раскладывать по местам чистую одежду, я подумаю над его просьбой.

– В тебе столько энергии, Элис. Может, мне тоже начать бегать, – говорит Банни, заглядывая в комнату.

– Все благодаря твоей дочери, – говорю я. – Кстати, поздравляю мать с ее благополучным трудоустройством в “Ти-Пи”. Прекрасная новость.

Банни прищуривается.

– Какая новость?

– Что Кэролайн предложили полную ставку.

– Что? Я только что устроила ей собеседование в Фейсбук. Нажала на все возможные рычаги. Она дала согласие работать в “Ти-Пи”?

– Насколько мне известно, да. Она страшно счастлива. – Банни вдруг заливается краской. – Что случилось? Она тебе не сказала? Черт, наверное, хотела сделать сюрприз! Она ни о чем таком мне не говорила. Вот я и решила, что ты в курсе.

Банни ожесточенно трясет головой:

– Девочка училась в Университете Тафтса, у нее магистерская степень по информатике! И она собирается все профукать, работая на какую-то некоммерческую контору!

– Банни, “Ти-Пи” – не просто контора. Ты знаешь, чем они занимаются? Микрофинансированием. Кажется, в прошлом году они предоставили кредитов на двести миллионов долларов…

– Да-да, я знаю, но на что она собирается жить?! Денег, которые платит “Ти-Пи”, с трудом хватит, чтобы свести концы с концами. Ты не понимаешь, Элис. Твои дети еще даже не думают о колледже. Но мой тебе совет. Времена гуманитарного образования прошли. Теперь никто не может себе позволить сделать своей профессией английский язык. И не будем даже заикаться об истории искусства или театре. Будущее – это математика, точные науки и технологии.

– А если детей не тянет к математике, точным наукам и технологиям?

– Очень плохо. Но все равно нужно заставить их этим заниматься.

– Банни! Ты не можешь так говорить всерьез! Именно ты, которая всю жизнь зарабатывала искусством!

– Пока вы тут не передрались, – говорит Кэролайн, появляясь в комнате. – Да, мама, это правда. Я буду работать в “Ти-Пи”. И я буду получать минимальную зарплату – это тоже правда. Ну и что? В таком положении половина страны. Собственно говоря, половина страны считала бы удачей получать такую зарплату или вообще найти работу. Мне еще повезло.

Банни отворачивается и садится на кровать.

– Банни? – говорю я.

Она безучастно смотрит на стену.

– Банни, ты плохо выглядишь. Принести тебе воды? – спрашиваю я.

– Ты живешь в выдуманном мире. Ты не сможешь прожить на минимальную зарплату, Кэролайн. Во всяком случае, не в Сан-Франциско, – говорит Банни.

– Нет, смогу. Я сниму с кем-нибудь квартиру. А по вечерам буду подрабатывать официанткой. Все будет хорошо.

– У тебя степень магистра по информатике Университета Тафтса.

– Ну вот, начинается, – говорит Кэролайн.

– Не использовать диплом – безумие. Это твоя задача, нет, это твоя обязанность его использовать. Ты бы с первого дня получала в два, а то и в три раза больше, – кричит Банни.

– Мама, деньги для меня не имеют значения.

– Нет, ты слышишь, Элис, деньги для нее не имеют значения, – говорит Банни.

– Да, Банни, деньги для нее не имеют значения, – повторяю я и сажусь рядом. – И возможно, пока это и хорошо, – мягко говорю я и кладу руку Банни на колено. – Послушай. Она еще молода. Ей не нужно содержать никого, кроме себя. Время, когда деньги станут для нее важны, наступит еще не скоро. Кэролайн хочет работать в организации, которая по-настоящему помогает многим женщинам.

Банни с вызовом смотрит на нас.

– Вместо того чтобы сердиться, ты должна гордиться ею, Банни, – говорю я.

– А кто сказал, что я не горжусь? Я такого не говорила, – парирует она.

– Достаточно того, как ты себя вела, – говорит Кэролайн.

– Ты загоняешь меня в угол, – возмущается Банни, – а мне это не нравится.

– Как это я загоняю тебя в угол? – интересуется Кэролайн.

– Ты заставляешь меня быть тем, кем я не являюсь. Какой-то скрягой. Не могу поверить, что это я. Кто угодно, только не я! – с негодованием говорит Банни, но вдруг закрывает лицо руками и стонет.

– Что теперь? – спрашивает Кэролайн.

Банни от нее отмахивается.

– Ну что, мама?

– Не скажу. Не могу.

– Почему не можешь?

– Потому что я уничтожена, – шепчет Банни.

– О-о, я тебя умоляю, – говорит Кэролайн.

– Будь поласковей. Ей же плохо, – шепчу я Кэролайн.

Кэролайн тяжело вздыхает, скрестив руки на груди.

– Почему ты уничтожена, мама?

– Потому что ты видишь эту мою сторону, – глухо произносит Банни.

– Ты хочешь сказать, Элис видит эту твою сторону. Я-то ее вижу постоянно.

– Да, да, – говорит Банни, роняя руки. Она выглядит совершенно убитой. – Я знаю, Кэролайн. Mea culpa. Mea culpa[72]72
  Моя вина (лат.).


[Закрыть], – плачет она.

Видя искреннее отчаяние матери, Кэролайн смягчается.

– По-моему, ты слишком строга к себе, Банни, – говорю я. – Не бывает так, чтобы только белое или черное. Особенно когда это касается наших детей.

– Нет, но я – лицемер, – говорит Банни.

– Ага, – соглашается Кэролайн. – Конечно, лицемер. – Она наклоняется и чмокает Банни в щеку. – Но любимый лицемер.

Банни смотрит на меня.

– Жалкое зрелище, да? А всего полчаса назад я с таким апломбом учила тебя, что пора разорвать пуповину.

– Я знаю только один способ разорвать пуповину, – говорю я. – С кровью.

Банни берет Кэролайн за руку.

– Я горжусь тобой, Каро. Честное слово.

– Я знаю, мама.

Банни гладит ладонь дочери.

– Кто знает, может, если понадобится, ты сможешь и сама себе дать микрокредит. Одно из преимуществ работы в “Ти-Пи”. Если тебе будет трудно прожить на зарплату.

Кэролайн смотрит на меня и качает головой.

– Но, Элис, я должна тебе сказать, что если Зои или Питер выкажут хоть малейшую склонность к математике и технике, ты должна…

Кэролайн прижимает палец к губам Банни, заставляя ее замолчать.

– Последнее слово все равно всегда должно оставаться за тобой, да?

После обеда я проверяю страничку Люси Певенси. Новых сообщений нет. Йоссариана в Сети тоже нет.

Я прокручиваю ленту новостей.

Недра Рао

На дворе XXI век. Неужели никто не в состоянии разработать удачные велосипедные шорты для женщин?

47 минут назад

Линда Барбедьян

“Таргет”![73]73
  “Таргет” – сеть недорогих универмагов.


[Закрыть] Новые простыни Нику в общежитие.

5 часов назад

Бобби Барбедьян

“Таргет”! Ни за что на свете.

5 часов назад

Келли Чо

Боится, что как аукнется, так и откликнется.

6 часов назад

Хелен Дэвис

Отель “Георг V” в Париже – аххх…

8 часов назад

В последнее время, читая чужие статусы, я испытываю такую смесь беспокойства, раздражения и зависти, что порой думаю, нужна ли мне вообще эта страница.

Я чувствую себя издерганной и измученной. Открываю “Ворд”. Проходит минута. Пять минут. Десять. Мои пальцы повисают над клавиатурой. Я нервно печатаю: “Элис Бакл. Пьеса в 3 актах”, тут же стираю, потом набираю снова – на сей раз заглавными буквами в надежде, что они придадут мне смелости.

С первого этажа в спальню доносятся звуки песни Марвина Гэя What’s Going On. Я смотрю на часы. Шесть. Скоро достанут разделочные доски. Помоют перец. Обдерут кукурузу. И кто-нибудь, скорее всего, Джек, закружит свою жену по кухне. Другим – мне и Уильяму – это напомнит о школьных вечеринках и о том, как мы пили пиво из банок в подвале у кого-нибудь из приятелей. А самые младшие, Зои и Питер, а может, даже и Кэролайн, скачают Марвина Гэ я себе на айпод, считая, что они первые, кто оценил его густой, чувственный голос.

Я кладу руки на клавиатуру и начинаю печатать.