Текст книги "Потерянные страницы"
Автор книги: Мераб Ратишвили
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
Он сделал паузу, и не дожидаясь нашей реакции продолжил:
– Извините за такое введение, так как получилась своего рода подготовка к тому, что я должен сказать. А сейчас я кратко изложу свои соображения. В международной политике редко выдается такой случай, когда предоставляется возможность сделать выбор между хорошим и плохим. Да и то, только в том случае, если у тебя хватает сил сделать выбор по своей воле, а не в силу обстоятельств. Это введение имеет весьма важное значение для осмысления остального. – Он ещё раз посмотрел на собеседников, чтобы убедиться, в том что они хорошо поняли сказанное им. Выражение наших лиц и кивки головой он принял за согласие и продолжил:
– Тогда, когда Российская Империя стала союзником грузинских царств и княжеств, она взяла на себя ответственность помощи и покровительства, но позже Империя изменила свой подход. Это всем вам хорошо известно. Начальная форма отношений претерпела трансформацию. Потом были упразднены царства, в результате чего грузинские княжества поочерёдно стали частями Империи. Почему Российское самодержавие изменило свой подход к грузинским княжествам? Имело ли оно такое намерениес самого начала, когда стало союзником и покровителем грузинских царств? Можно думать, что так оно и было. Но надо предположить и то, что если Россия с самого же начала имела такое намерение, тогдаоноосновывалосьнареальнойвоенно-политической обстановке, как в регионе, так и в самих грузинских царствах и княжествах. Если бы не подходящая для Империи ситуация, ей было бы трудно сделать такой шаг, или – самое малое – она воздержалась бы от этого шага. Вам известно, что все империи расширяются настолько, насколько этого требуют её амбиции и безопасность, или настолько, насколько ей дают такую возможность. А возможность ей даётся тогда, когда ведущие силы, интеллектуальная элита и правители страны, расположенной на той территории, на которую положила глаз империя для осуществления своих целей, теряют нормальную коммуникацию между собой и, исходя из этого, теряют согласие и прочность. Остаются лишь желания и эмоции, которыми они практически подталкивают, и не только её, к завоеванию своей страны. Эта проблема встала перед Грузией не после установления взаимоотношений с Россией. Разделяй и властвуй, – древнейшая стратегия управления, и не только дома, но и за его пределами. Почему в Грузии были три царства, и несколько зазнавшихся и неконтролируемых княжеств? Почему эти царства не смогли объединиться в одно государство? Почему не смогли хотя бы проводить единую политику в отношении соседей? Наверное, вы согласитесь со мной в том, чтов истории Грузии это явление не было ни единственным, ни случайным. Грузия, поделённая между братьями, на протяжении веков соперничала внутри себя, что ослабляло всех, исоответственно страдала от этого несчастья. Именно этим и предопределяются разные и разное восприятие существующих опасностей у людей, живущих в разных уголках страны. Грузинскому народу не приходилось жить длительное время в условиях объединённого царства, и это наложило свой отпечаток на него. И второе. Как могут умный правитель и мыслящая часть нации не знать, что представляет собой империя, на чём основываются её стратегия и интересы, и не учитывать эти знания во время проведения внутренней или внешней политики? В таком случае как можно винить саму империю, сутью которой является расширение, очищение и упрочение захваченных территорий, и последующее расширение своих границ? В самой генетике империи заложен этот принцип. Извините, но это новое слово – генетика – больше всех другихслов подходит к этому случаю. Разве можно обвинять волка в том, что он с рождения тянется к стаду овец? Если волк достигает своей цели, может быть, это все же вина пастуха, а не волка? Разве грузинская пословица не гласит: «Какой смысл читать волку Евангелие?» Не мы создавали, и не в наших силах изменить природу хищника, точно также, как и природу и потребности империи. Но, не надлежит терять и контакт с ней, так как ты должен владеть информацией о ее замыслах и планах лучше, чем она – о твоих. Это аксиома, если хочешь сохранить голову. Если представить себе существование грузинской империи, разве она действовала бы по-другому в отношении Персии, Турции, Греции, Сирии и других стран? Разве она не проводила бы такую же политику в отношении соседних стран? – Граф замолчал на некоторое время, почти незаметно улыбнулся, осмотрел стол и продолжил:
– Поэтому жизнь только ожиданием того, что будет завтра, не принесёт ничего хорошего. Сейчас лишь повторяется то, что уже было. Ту трёхлетнюю паузу в империи, которая принесла независимость Грузии, вы не смогли сохранить. Почему? В первую очередь потому, что у вас не было опыта государственности, особенно, в проведении внешней политики. Всех врагов империи вы считали своими друзьями. К сожалению, вы убедились, что пословица не всегда оправдывает себя. Второе то, что я разделяю высказанное мнение о любви к государственности. Всё начинаетсяс любви, и если любовь утрачена, тогда нечего и удивляться тому, что кого-то не смогли оторвать от пастбища, и этот «кто-то» оказывается большинством. Но даже и без этого, вы, предводители нации, ее интеллектуальная элита, вы так и не смогли найти общий язык между собой, и выработать единую позицию. Я далёк от мысли, что кто-нибудь из вас потерял любовь к свободе и стране. – Он, улыбаясь, посмотрел на депутатов. Потом пальцами обвёл бокал вина.
– Всё сказанное мною хорошо известно, в этом заложена древнейшая истина, которая, не будем исключать и такую возможность, когда-то, древние времена была создана и написана именно здесь, а уже потом поделились с другими народами. Ещё больше приходится сожалеть именно о том, что, зная эту мудростьи имея опыт, но всё же мы не можем достичь необходимого, это – измена своему народу, стране и наследию предков. Обвинять в этом других нельзя, да и неоправданно, а то привыкнешь и к этому. Если бы Грузия была сплочённой в кулак страной, не тактолегко было бытронуть ее соседям. Возможно, такую страну тоже кто-то завоюет, но удержать ее долго все равно не сможет. Я говорю об этом совершенно искренне, и в будущем желаю Грузии именно этого. Терпеть дальнего соседа легче. Тебя не беспокоит ни дурной запах, приносимый с его двора, да и его богатство не ослепляет твоих глаз, но это не означает, что он лучше близкого соседа.
Все улыбнулись этому намёку.
– Шалва Георгиевич выразил свои соображения по поводу того, что народ встал на вековой путь поиска самого себя. Век – этои много, и мало. Если мы сравним его с сорока годами скитанийевреев, то это много, но в сравнении с многотысячелетней историей Грузии, это может показаться малым. Нравиться нам это илинет, но сплочение нации будет всё же связано с личностью. Темболее, что для Грузии это было определено исторически. Век этобудет, или меньше – это не главное, главное то, как вы воспользуетесь этим временем. О себе я не говорю, мне мало осталось житьна этом свете, но я внутренне готов служить грузинской нации нещадя себя.
Все, тепло улыбаясь, смотрели друг на друга.
– Если для нации процесс поиска не уместится в этот вековойпуть, то тогда трудно будет говорить о том, что будет потом.
Все молчали. Не знаю, все ли действительно думали о том, чтобудет через сто лет, или просто находились под впечатлениемсказанного графом.
– Скажу ещё одно. Хаос всегда является начальной формой чего-то нового. Его число тринадцать. Сумма чисел этого года тоже тринадцать. Согласно древним знаниям именно этот год считается концом старого и началом нового. Каждую культурную нацию характеризует стагнация и провалы в развитии тогда, когда поколения какой-либо эпохи ориентированы лишь на материальное бытие. В это время они будто испытывают и духовное обеднение, но нация на то и есть нация, чтоу неё есть корни, которые постоянно питают её духовныймир. Именно во времена хаоса рождаются новые побеги, чтобы дать новым поколениям шанс духовного развития. Поэтому я верю, что грузинская нация, вставшая сегодня, по словам Шалвы на этот вековой путь поиска, имеет очень большой шанс совсем скоро увидеть молодые побеги, то есть выбраться на путь спасения. А значит, она сможет найти себя и достойно утвердитьсяв новом мире.
После этих слов графа я невольно подумал: Выходит, что период возрождения для грузинского народа начнётся в 2021 году.
Неужели мои внуки станут свидетелями этого? Дай-то Бог. Я посмотрел на остальных, в их глазах я увидел свет надежды.
– Друзья, позвольте мне завершить своё выступление тостом. Другого пути у меня и нет, – Сандро опередил всех и разлил винопо бокалам, и мы взяли в руки бокалы.
– Я хочу выпить за надежду и за будущее грузинского народа, за надежду на то, что этот народ действительно обретет себяи вернётся в мировое сообщество как успешная нация. А будущему я желаю, чтобы сплочённый в один кулак народ с любовью руководил своей страной.
Граф поднял бокал и в первую очередь чокнулся с Нано, потом с тамадой и затем со всеми остальными. Все выпили, мы ужесоскучились по тосту.
– Батоно Шалва, насколько мне известно, правительство уехалов эмиграцию, а вы? – Спросил граф.
– Я проводил их, но не уехал с ними. Хочу убедитьсядо конца, неужели совершенно безнадёжно продолжать нашу борьбу? Хочудо конца нести этот крест. Несмотря на то, что я не подписывал Акт об объявлении Грузии республикой, так как не верил, что социал-демократы смогли бы сохранить ее независимость, я всё жесчитаю своей обязанностью бороться до конца. Я всегда выступали по-прежнему выступаю за национальную и государственнуюнезависимость Грузии, за восстановление монархии. Именно те, кто подписал Акт о независимости Грузии, раньше всех сбежалииз Тбилиси, а сейчас, когда передали эту независимость большевикам на хранение, уже находятся на корабле. Я чувствую ответственность за весь парламент. Я подписался за то, чтобы боротьсяза мой древнейший народ и за новую страну. Когда я до концабуду уверен, что на этом этапе у нас не осталось ни одного шанса, тогда я приму решение, где должно быть моё тело, так как моя душа навсегда останется здесь. Я надеюсь, что найдётся человек моего рода, а может быть и моей фамилии, с мятежной душой, который не смирится с нашим национальным упадком, который скажет своё слово, разбудит народ и поведёт его на борьбу. – При этих словах он посмотрел на Сандро, и на его щеке заиграл нерв.
Я удивился, что у обоих были одинаковые лица и взгляд. Мне показалось, что именно тогда они и сблизились.
Раздел IX
Гора
Сандро Амиреджиби
«Утренний сон – это видение, а ночной сон – сновидение. Поэтому я буду приходить к тебе по утрам,» – так сказал мне Серафим.
В Харбине стояла жаркая августовская ночь. Я долго вертелсяв постели и никак не мог уснуть, пока не повеял легкий восточный ветерок. Утром я видел роды Алёны, и появление на свет Горы Иагоры. Всё это я видел настолько ясно, что можно былос полной уверенностью сказать, что я присутствовал при родахсвоего сына. У Алены были легкие роды, и это ничуть меня неудивило. Роль акушера выполнял Серафим, я видел, как он перерезал пуповину. Это видение тоже добавило мне опыта. Я испытывал безграничную радость и волнение. Серафим поздравилменя, и я открыл глаза. Боже ты мой! В Сибири, в кедровом лесуродился мой сын, который должен стать таинственным разумоми духом Сибири. Разве это не чудо!
Целый день я был взбудоражен этой радостью, я еле скрывалэмоции и ни с кем не мог поделиться ими. Юрий Юрьевич сказал, что не узнаёт меня. Он ничего не знал, это было моей личнойтайной. Хотя мне и очень хотелось поделиться с кем-нибудь своей радостью, да и более близкого, чем Тонконогов, человекау меня не было, я всё равно сдерживал себя. Следующей ночью, во сне, Гора Иагора уже лежал у меня на груди, такой счастливойночи у меня почти не было, я даже чувствовал его запах. У менявозникло желание вернуться к ним, но тогда это былоневозможно.
Народ разом хлынул из России в Харбин. В основном это быларусская интеллигенция, аристократия и офицеры. Те кто смогливывести свое имущество из страны жили безбедно. Но кто мог позаботиться об офицерах и интеллигенцию, кто мог дать им работу? Вот поэтому и выстроились длинные очереди у правительственных зданий за помощью. Но у правительства не было особого желания помогать просителям. Распространились слухи, что большевики вот-вот займут Харбин, что, в качестве приемников Российской Империи они возьмут в концессию железную дорогу в Манджурии. Поэтому некоторые решили не ждать такого оборота событий и перебрались в Пекин, другие же уехали в Шанхай. Вот так русские рассеялись по всему Китаю, все были в поисках убежища и пропитания.
В октябре мы приехали в Шанхай, это был удивительный город, он очень понравился нам. Здесь чувствовалась влияние англичан, своим европейским обликом, этот город очень отличалась от всех других китайских городов, которые мы видели до нашего приезда сюда. Здесь жило много русских, вернее, они пытались устроить здесь свою жизнь. Многие из них оказались в той же ситуации, что и в Харбине. Работы у них не было, и жить им было трудно. Если они и получали денежную помощь, то столь мизерную, что ее едва хватало на одну чашку риса в день. Британское правительство фактически подталкивало эмигрантов к тому, чтобы они вернулись в Россию. Но так как все эмигранты понимали, что на родине большевики уже уготовили им огромную братскую могилу, никто и не думал смотреть в сторону родины.
Мы не нуждались, так как перед отправкой в Харбин, Каппель снабдил нас деньгами. Пока мы выполняли задание и несли расходы, деньги, выпущенные Колчаком обесценились. Впрочем, по сравнению с другими денежными знаками, которые в период гражданской войны были выпущены разными властями, эти деньги еще сохраняли хоть какую-то цену. По совету одного грузина, мы обменяли на английские фунты все деньги, которые у нас оставались. Это и спасло нас, иначе мы остались бы совсем без денег. Тратили мы экономно, что нам еще оставалось делать. Пока у нас еще оставались хоть какие-то деньги, нам надо было поскорее уехать из Харбина, чтоб не оказаться, как многие другие, в поисках куска хлеба. Как только мы приняли это решение, мы в тот же день сумели попасть на судно, которое через Египет и Грецию шло в Британию. До Греции мы доехали в каюте третьего класса. Мы решили добраться до Одессы, а оттуда отправиться в Полтаву, но нам посоветовали не делать этого. Оказывается, к тому времени большевики заняли город, и началась поголовная чистка, как приезжих, так и местного населения. Нам сказали, что с нашими документами мы, в лучшем случае, оказались бы в концентрационном лагере. Это оказалось сущей правдой, которую нам позднее подтвердили и другие. После всех наших приключений такое развитие событий никак не входило в наши планы.
Я предложил Юрию Юрьевичу поехать в Грузию и, как только я сказал это, мое сердце забилось еще чаще. Он согласился со мной. Мы же оба родились в Грузии и мы смогли бы получить паспорта независимой Республики. А с ними мы уже могли безопасно доехать до Полтавы. Выход из положения вроде бы был найден, и мы продолжили наш путь в Грузию с еще большей надеждой. Из Салоник в Батуми мы прибыли на грузовом судне, которое на обратном пути должно было везти лес. Наше возвращение на Родину началось весьма весело: прямо в порту, нас сразу же арестовали турки. Это тоже явилось большой неожиданностью для нас. Они два раза устроили нам допрос, потом бросили насв камеру и вообще забыли о нашем существовании. О нашем приезде никто не знал, и мы никак не могли сообщить об этом кому-нибудь из своих. Так мы и просидели в тюрьме полтора месяца, пока в средних числах марта армия генерала Мазниашвили не изгнала турок. Наше освобождение было таким же неожиданным, как и арест. Полтора месяца, проведённые в тюрьме, дали мне почувствовать, что какая-то мистическая сила препятствовала моему проживанию в Грузии. Но думал я и о том, что сам должен был побороть в себе такое настроение. Я поделился своими мыслямис Юрием Юрьевичем. Он весело сказал мне: «У такого воина как ты, не должно быть таких неожиданных предрассудков.»
И действительно, неожиданности ждали меня ещё впереди. Первая – в тот же день, когда Юрий Юрьевич привёл меня в дом к своим знакомым. Моему удивлению не было предела, когда у ворот я увидел своего преподавателя из училища. Я лишь потом вспомнил, что у Вялова был брат-близнец – Михаил Ильич.
Тонконогов смеялся. Он сказал, что сознательно не предупредил меня, к кому мы шли в гости. Старик жил со своей женой. У них был большой одноэтажный дом с хорошо ухоженным садом. Михаил Ильич был удивлён не меньше меня. Оказывается, в последний раз его брат приезжал сюда три года назад, тогда и рассказал он ему о моих приключениях, и вот я объявился собственной персоной. Михаил Ильич сказал, что после того, как начались беспорядки в Петербурге, его брат больше не смог приехать в Батуми. Большевики реорганизовали училище и выгнали всех преподавателей, после чего его брат заболел. Юрий Юрьевич никогда не говорил мне, что у него были такие близкие отношенияс Вяловыми. Я только сейчас догадался, откуда у него постоянно была информацию о том, что происходило в училище. Вторая неожиданность, действительно, оказалась для меня самой важной. Будучи в гостях у Нико Накашидзе, я познакомился с Шалвой Амиреджиби. Знакомство с ним сделало мою фамилию легитимной, а случилось это после того, как он признал меня своим братом. На второй день, он сам отвёл меня в городской Совет, где мнеи Тонконогову выписали паспорта.
Шалва сказал мне: «Я останусь в Батуми на несколько дней, может быть на неделю. Потом я вернусь в Кутаиси, и когда ситуация прояснится, поеду в Тбилиси. Было бы хорошо, если бы и ты поехал со мной в Кутаиси, оттуда мы вместе поехали бы в Тбилиси.» Я согласился, Юрий тоже выразил желание поехатьв столицу вместе с нами, его мать и брат жили в этом городе. Я подумал, что раз до отъезда в Тбилиси у меня есть время, то, может быть, мне стоило съездить в свою деревню, а то потом вряд ли я смог бы сделать это. Странные чувства овладели мной, я и представить себе не мог, что меня охватит такое непреодолимое желание. Я сказал Шалве, что до отъезда в Кутаиси я бы хотел съездить к себе в деревню. В Зугдиди я должен был навестить одного человека и через два-три дня приехал бы обратно.
– Очень хорошо, – сказал он, – раз ты заедешь в Зугдиди, то заодно отвези письмо моему другу.
В Зугдиди я отыскал друга Шалвы и передал ему письмо, мыпоговорили немного, и я отправился в деревню. Я страшно волновался, ноги сами несли меня, полдороги до деревни я прошёл пешком.
И вот я навестил свой разорённый дом. Окна и двери по-прежнему были забиты досками, крыша полуразрушена, забор разобран, чьи-то свиньи рылись в нашем огороде. Я снял доскис двери и вошёл в дом. Там стоял затхлый воздух, иначе и не могло быть, ведь прошло двенадцать лет. Доски на полу провалились. Я был страшно расстроен. Я бросил в камин несколько поленьев и с трудом развёл огонь, снял с тахты съеденное молью покрывало и присел, мне надо было немного отдохнуть. Мысли унесли меня в детство. Я смотрел на камин, и перед моими глазами ожили события той ночи, когда я выстрелил в своего отца. Думать о чём-нибудь другом я не мог. Я прилег, и мой взгляд застыл на опутанном паутиной потолке. На потолке мне привиделось лицо моего отца, как будто его дух парил над моей головой. И вдруг мне послышался его голос: «Тебе не надо было приходить сюда, это только лишняя боль в твоем сердце. Ты не сможешь здесь оставаться, эта боль лишь разбередит твои старые раны, и возможно, изменит твои планы. Не дадут тебе здесь жить спокойно. Какую бы ты ни носил фамилию, для них ты навсегда останешься сыном абрека. Люди забыли, что такое добро. Они не видят хорошего и помнят только плохое.» Чьи-то шаги вернули меня к реальности. В дверях стоял Уту Пертия, мой родственник и друг детства. Наверное, соседи увидели, что кто-то пришёл в дом, потом заметили, как дым повалил из трубы. Другие не осмелились подойти к дому и попросили Уту узнать, кто пришёл. Мы обнялись, и долго стояли так в дверях. Он попросил пойти к нему домой, и я пошёл с ним. За время моего отсутствия он обзавелся семьей, у него уже было двое детей. Оказывается, Нуца вышла замуж за парня из Сенаки. За ужином Ута рассказал мне о сельских новостях, о том, как им живётся, и что произошло за эти годы. Он не задавал лишних вопросов. Пришли меня навестить соседские ребята из тех, кто остался жить в деревне, они тоже рассказали о себе. Когда все ушли, Уту сказал: «Я вернулся два дня назад, еле добрался до дома, но долго задерживаться здесь мне тоже нельзя, меня могут арестовать. Если большевикам удастся здесь закрепиться, то мне уже нельзя будет оставаться в деревне.
– Что случилось? – спросил я.
– Случилось то, что, когда пришли большевики, мы встретилиих подобающим образом. Но их было столько, что на каждого изнас приходилось по шесть-семь человек. Много ребят полегло, нои им пришлось не лучше. Пока могли, мы держались, но сил быломало, не было ни боеприпасов, ни еды, мы сидели по пояс в грязи, и никто нами не интересовался. Разве одними возгласами поможешь, или выиграешьвойну? Потом они обошли нас с трёх сторон, видно, они хорошо знали, как нас окружить, так легко им это удалось сделать. Разве здесь предатели перевелись? Ты знаешь, когоя увидел?
– Кого же, Уту?
– Ты наверное, помнишь его, он был начальником полицииуезда, проныра Никандро Килия?
– Слышал, но тогда я был маленьким, и не очень хорошо егопомню.
– Ты должен его помнить. Ты еще был здесь, когда поползлислухи, что Килия и его люди заманили Дату Туташхия в ловушку.
Это тоже не помнишь? Вот после этого Дата вновь стал абреком.
Об этом я действительно слышал, но помнил плохо.
– У него был сын, Чучиа Килия. Он то и вел большевиков.
Теперь этот Чучиа станет большим человеком и начнёт преследовать нас. Чучиа держит при себе всех тех нелюдей, которыеработали с его отцом, и которых правительство меньшевиковвыгнало с работы. Это Буду Габисония, Дуру Чилория, Маланиа Мангия. Вот они и крикнули нам сдавайтесь мол. Да как бы нетак, сдаваться им! Как же они все, Богом проклятые, собралисьвместе! Людьми их никто не считал, друзей у них никогда небыло, работать и заниматься делом они не умели. Так и ходилив рваных штанах, с протянутой рукой. Если бы их не одели в военнуюформу, у них бы в жизни не было никакой одежды! Никандро ещё ничего, у него какие-то деньги водились, но эти?!Сейчас они стали стрелять в нас и сверкать на нас глазами! Ктомог себе представить, что и сын Важы Сарчимелия тоже будетс ними? Ведь он же, как и его отец, грабил людей. А сейчасдо нас дошли слухи, что он в большом почёте у большевиков.
Если это и есть их большевистская социал-демократия, и их новая власть, и если они с их помощью надеются построить будущее, то эту страну точно ничего не спасет! Нам не нравилось и то начальство, которое нам назначила меньшевистская власть, а если ещё и этих посадят нам на голову, то значит, что нас совсем проклял Бог. Этот Чучиа Килия хорошо меня знает: три года назад я надавал ему по шее, когда он отнял дойную корову у сирот Цагурия. А сейчас я думаю: если он придёт со своими красными, что будет с моей семьёй? И тебе не стоит надолго задерживаться здесь, оставайся на ночь, а утром я провожу тебя. Такие, без сомнения, пойдут в народные отряды и милицию, и тебе от них не сдобровать. Я же видел, какие велись беспощадные бои, если бы не русские, мы бы им быстро свернули шею, но… Сейчас они будут мстить. Какими нелюдями были их родители, такие же получилисьи они.
– Что ты собираешься делать, Уту?
– Не знаю, надо уходить, забрал бы я с собой и семью, но куда?
Куда идти с маленькими детьми. Ты же сам видишь, куда их возьмёшь, сопливых?
– Из деревенских ты один был в отряде?
– Да, один. Ты же знаешь, что все любят чужими руками жарзагребать. И не только в этой деревне, все попрятались по домам, чего они, интересно, ждали? Кусок хлеба некому было податьбойцам. Всех ребят из моего отряда, кто только смог вырваться изокружения, я взял с собой. В деревне никто о них ничего не знает, я прячу их тайком. Кто знает… Ведь все они из разных уголков, одни из Имеретии, другие из Рачи. Если не я, то кто о них здесьпозаботится. Накормить же их надо. Двоих я прячу в мельнице, одного взял Чочуа, двое находятся у Дондуа, у него всё равно, никого нет, так что ему нетрудно будет два дня присмотреть за ними.
Я им тоже сделал немало хорошего.
– А лошади у вас есть?
– Да, три лошади есть, остальных надо будет попросить у кого-нибудь, но… – сказал он без всякой надежды. Мы разговаривалидопоздна, потом мне приготовили постель на тахте у камина.
Трудно было уснуть. Снились какие-то неприятные сны. Ближек утру, во сне, на меня лаяла собака. Я знал, что это не к добру.
Уже во сне я знал, что у меня возникнут какие-то проблемы. Былоещё темно, когда я открыл глаза. Сейчас я слышал лай собаки уже со двора. Вскоре послышалось и фырканье лошадей и кто-то крикнул: «Уту Пертия! Выходи добровольно и спокойно сдайся! Не заставляй нас уничтожить всю твою семью!» Сквозь занавесь я посмотрел в окно. При свете зари я различил силуэты трёх всадников. Можно было догадаться, что их было больше. Я тут же вскочил и оделся. Взволнованный Уту, одеваясь, вбежал ко мне. – Ты что, не слышал, что я тебе сказал? – опять послышался голос со двора. – Выходи, Уту Пертия, не заставляй меня перебить всю твою семью. Захвати с собой и твоего гостя, ублюдка Туташхия.
Услышав это, я замер от изумления. – А-а-а, хо карцхеки, гиммачамалефиш кианаре тена! Мучо шилебе патиосан кочк так ицховрасии? – сказал он мне злобно по-мегрельски 6[6]5
Злобно по-мегрельски – Вот видишь какие у нас тут предатели. Как может порядочный человек тут жить?
[Закрыть]. – Ему кто-то сказал, что ты здесь! Не приснилось же ему это? – Мы должны сдаться, Уту! В доме дети, нельзя оказывать сопротивление. – сказал я, – Так будет правильнее.
– А может, и вправду, так будет лучше? Я дурак, вчера же хотел уйти…
Я понял на что он намекал: что не хотел оставлять меня. И опять послышался голос: – Если через десять минут вы не выйдете из дома, мы начнём стрелять.
– Давай сдадимся, Уту, только про меня ты скажешь, что я Сандро Амиреджиби, а не…
Он посмотрел на меня с удивлением.
– Да, я приехал навестить свою тётю. Меня долго не было здесь, и я решил справиться о её здоровье, и узнать как у неё дела.
– А какая у тебя фамилия?
– Я Сандро Амиреджиби. Скажешь, что не видел меняс детства.
– Не мог придумать себе фамилию полегче?
Он открыл окно и крикнул: «Чучиа! Не делай глупостей, а томои тоже знают, где живёт твоя семья. Думаю, что ума на этоу тебя хватит. Выйду я сейчас к вам, а ты много не прыгай, ведисебя прилично. Ты же знаешь, что подписан договор о прекращении огня, и сейчас мы мирные граждане.
– Знаю я, какой ты мирный. Выходи с поднятыми руками и захвати его тоже.
Уту что-то сказал жене, и мы вышли. Он вышел первым и бросил у дверей карабин, чтобы они видели.
– Руки поднимите вверх, я вас не гулять по бульвару позвал!
– И так нас примешь, если у тебя голова на месте!
Он сделал всего три шага, когда раздались несколько выстрелов одновременно. Двое красноармейцев повисли в седле, а один, который стоял у лошади, упал на месте. Стоявший у калитки распластался на земле, но Килия и глазом не моргнув, выстрелилв безоружного Уту. Пуля попала ему прямо в сердце. Другогопути у меня не было, я схватил карабин и выстрелил, Килия тутже свалился с лошади. Стрельба продолжалась, красноармейцы отвечали тем же. Сколько их было, я не знал. Я побежал в сторонухлева и спрятался за ним. Потом, воспользовавшись благоприятным моментом, я бросился к Килия, и взял его маузер. Его лошадья привязал к забору, чтобы она не смогла убежать. Сейчас лошадьбыла мне действительно нужна. Ребята Уту стреляли из укрытия, видимо держали противника под прицелом, неожиданное нападение было их преимуществом. Скоро стрельба прекратилась, видимо, оставшиеся в живых спаслись бегством.
Моё возвращение, не принесло добро моей деревне. Мне надобыло как можно скорее покинуть эти места, пока люди не вышлииз своих домов. Они уже знали о моем появлении в деревне, ноо Сандро Амиреджиби они не зналиничего. Бедняга Уту узналоб этом, но он уже никому ничего не смог бы сказать. Мне надобыло успеть выйти на дорогу до того, как сбежавшие красноармейцы сообщили бы о случившемся. Во двор вбежали два парня.
Я пытался занести Уту в дом, и они помогли мне. Крики и воплиженщины и детейбыли такими сильными, словно сто человеккричали вместе. Такого я уже не слышал с детства. Я сказал ребятам, чтобы они пошли со мной. Надо было перерезать дорогу сбежавшим. Я вскочил на лошадь Килия и пустился по объезднойсельской дороге. Не думаю, что эти места они знали лучше меня.
Уже издалека мы заметили трёх всадников, которые скакали, неоглядываясь. Мы устроили им засаду и убили всех. Я сказал ребятам, чтобы они забрали лошадей и ушли.
– А как же ты? – спросили они
– У меня своя дорога, – ответил я и попрощался с ними.
И опять по объездной дороге я направился в город. Состояниемоё было ужасным. Я мог представить себе что угодно, но то, чтов моей деревне, моей рукой снова прольётся кровь, – никогда.
Мой отец был прав, не суждено мне жить в этой стране. Чего я хотел, зачем поддался соблазну, что за черт меня обуял, что за желание овладело мной настолько, что я не справился с этимсоблазном.
Ночью я пришёл к другу Шалвы и остался у него. Я привёлсебя в порядок, мне почистили одежду, и на второй день я уехалв Батуми. У меня совершенно изменилось настроение, я уже нехотел оставаться в Грузии. Сначала я увиделся с Тонконоговыми рассказал ему о случившемся, сказал ему и о моём настрое, и попросил отложить поездку в Тбилиси до лучших времён. «Сначаланавестим наши семьи, – сказал я ему, – а если нам суждено житьс приключениями, то хотя бы немного отложим их на потом.» Онсогласился со мной. Я встретился с Шалвой, рассказал ему обовсём, и о нашем решении тоже. Я пообещал приехать и навеститьвсех позже. Он дал мне адреса в Кутаиси и Тбилиси, где я могувидеться с ним.
На второй день мы отправились в Туапсе. К нашему большомуудивлению, нам без каких-либо приключений удалось добратьсядо Полтавы. Не стану описывать нашу встречу с семьёй, и какуюмы испытали радость от этого. Давиду было уже семь лет, и егоотдали в школу, где преподавали Тамара и Вера. Но самым удивительным для меня было то, что я встретился с Петром Андращуком.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
