Текст книги "Потерянные страницы"

Николай Шитовец

Его Сиятельству

Графу Игорю Дмитриевичу

Ваше Сиятельство, прошу Вашего позволения выразить Вам мои искренние приветствие и наилучшие пожелания. Надеюсь, что Вы пребываете в добром здравии. Также надеюсь, что письмо, высланное Вам мною несколько месяцев назад беспрепятственно дошло до Вас и пролило свет на некоторые интересующие Вас вопросы.

Я опечален тем, что мне приходится оповестить Вас о весьма трагической кончине нашего общего друга. Господин М. З. – Муза скончался пятнадцатого октября. Царство ему небесное! С заслуженным почетом мы предали его прах земле во дворе церкви Серафима Саровского. На похороны, почтить покойного пришли весьма важные персоны Империи: представители Императорского двора, Правительства и нашего министерства.

Ввиду понятных причин мы не разглашали эту новость, так как Вам известно, что, исходя из рода его службы, до тех пор, пока его приемник полностью не примет лица, которые находились под его опекой, эта огласка сильно повредила бы делу. Хочу последовательно рассказать Вам о событиях, предшествовавших его смерти, так как они в какой-то степени связаны с ним и его семьей.

В середине августа, когда я только что вернулся на службу из командировки, ко мне зашел обеспокоенный адъютант Музы Тонконогов и сказал: Моего начальника уложили в Николаевский военный госпиталь. Я тут же отложил все дела и пошел навестить его. Он был в очень плохом состоянии. В его глазах я увидел безнадежность, что было невообразимым для такого человека. У меня создалось впечатление, что он потерял интерес ко всему. Он был рад моему приходу и попросил не обращать внимания на его состояние. Он и сам не мог объяснить, что с ним происходит. Судя по его внешности, можно было думать что угодно. Будто он одновременно заболел крайней формой нескольких тяжелейших заболеваний. Во время нашего разговора на общие темы его настроение будто несколько улучшилось, он даже изменился в лице и продолжил разговор с радостью. Неожиданно мы перешли к тому вопросу, по которому он и хотел увидеться со мной.

В первую очередь он сказал, что сожалеет, что перевелся в Петербург: «Я стремился сделать карьеру, – сказал он, – хотел, чтобы у меня было более широкое поприще и большие возможности. Я думал, что смогу сделать больше, и тем самым стать более полезным моему народу, но сейчас я вижу, что глубоко заблуждался. Нельзя в жизни все планировать только рационально, так как духовное состояние не подчиняется логике. Возможно, в тебе и есть физические силы, да и сознание твое способствует тому, чтобы достичь успехов, но если стремление человека не подкреплено подсознанием, и его духовным состоянием, то это может вызвать такую внутреннюю борьбу, котораяв конечном итоге разрушит духовное равновесие человека. Такой человек не сможет принести пользу ни своей стране и народу, ни себе самому. Если интересы народа и страны противоречат друг другу, что периодически происходит повсюду, тогда ты окажешься в беспомощном состоянии, так как рациональное мышление не всегда может дать правильное решение для выяснения вопроса, о правдеи лжи, о хорошем и плохом. Тогда ты не сможешь найти и своего места в этой борьбе».

Муза хорошо знал мои настроения, и моё решение по поводу моего ухода со службы, но несмотря на это, он поведал мне несколько таких вещей, которыми можно поделиться только лишь с ближайшим и надежным другом. Он рассказал о сыне своего двоюродного брата, который вот уже третий год находилсяв Петербурге, и учился в Николаевском училище, в кадетском корпусе. Он дал ему другое имя – Сандро Амиреджиби. Характеризовал он юношу очень хорошо: один из лучших курсантов, он проявлял прекрасные способности, и Муза хотел подготовить его для разведки. Он рассказал и о том, что с женщиной, которая вывела из строя Распутина, у Сандро близкие отношения, и что в ближайшем будущем он женится на ней. Они любят друг друга, да и он сам не против этого. Я был удивлен, так как эта женщина была намного старше молодого человека, но я не стал задавать лишних вопросов. Я знал, что Муза просто так не дал бы своего согласия на этот брак. Потом он рассказал мне интересную историю про Сандро. Оказывается, вместе с ним в училище учился и сын Сахнова. Он был на три года старше, но по какой-то причине враждовал с младшим курсантом. Возможно, он завидовал тому, что в училище Сандро считался лучшим наездником, да и в других дисциплинах он был лучшим, поэтому Сахнов и хотел взять младшего курсанта под свое покровительство. Это обычное явление среди юношей, но, видимо, он не смог добиться своего и обратился к чисто Сахновским методам. Вам известно, дорогой граф, что яблоко от яблони далеко не падает. Мальчику подложили альбом для марок, принадлежавший какому-то курсанту. Сахнов и его дружки хотели обвинить его в воровстве, но никтов это не поверил. Этот маленький мальчик сам вычислил, кто мог сделать эту подлость, а через несколько месяцев дал ему такой ответ, что оставил его в дураках, да к тому же сделал это совершенно самостоятельно. Сын Сахнова, наверное, догадался, кто мог отомстить ему, и на торжественном обеде в присутствии курсантов вызвал подростка на дуэль и сказал, что дуэль состоится, когда Сандро исполнится восемнадцать лет. Сандро принял этот вызов. Обо всем том, что сделал Сандро сыну Сахнова, Музе подробнорассказал полковник Козин. Он поведал и о том, как достойно он держался после всего этого.

Представьте себе, дорогой граф! Сам факт того, что сын Сахнова и племянник Музы оказались в одном училище, уже ирония судьбы, если не больше. А тут еще – среди такого множества курсантов – конфликт произошел именно между ними. Да, эта история имеет продолжение о котором я расскажу ниже.

Как мне сказал Муза, он старался замять эту историю, но сожалел, что в том положении, в каком он оказался, он не сможет проконтролировать сложившуюся ситуацию. Парню уже исполнилось восемнадцать. Если дуэль состоится, то Сандро убьет Сахнова: его способности не оставляют в том никаких сомнений. Хотя Муза с полной уверенностью говорил о том, что тот, несомненно, сможет это сделать, он, тем не менее, запретил ему драться на дуэли. Он считал, что Сандро уже воздал Сахнову по его заслугам, хотя сам и не ведал, с кем имел дело и не подозревал, что они могли бы быть как-то связаны с трагедией его семьи, и лично с его судьбой. Тем не мене, Муза не знал, как можно удержать человека с таким характером, как у его племянника. Сахнов был плохо воспитан сам, и его сын вышел таким же. Таких невозможно перевоспитать. Отец, во всяком случае, остался таким на всю свою жизнь, до самой своей смерти. Он ушел на тот свет при таких обстоятельствах, что, возможно, так и не понял, почему он был таким, и почему его все так ненавидели.

По правде говоря, я сразу не догадался и удивленно спросил: О чем вы говорите? Он же ответил: «Я не успел вам сказать, что Сахнов умер.» Я не мог скрыть своего удивления. – Как это произошло? – спросил я. Он же ответил: «Две недели назад его отравила жена, а потом сама попыталась покончить с собой. Её удалось спасти и сейчас она лежит в госпитале», Когда я сказал, что то, что он рассказал, было чудом, он удивился: «Почему? Я не вижу ничего удивительного в этой истории, он получил то, что заслужил» – ответил он спокойно и возможно, даже с каким-то хладнокровием, и я грешным делом, подумал, что и в этой истории он был замешан, хотя с уверенностью говорить об этом я не могу.

– Такой человек, как Сахнов, не мог быть полезен ни своей семье, ни стране, поэтому его конец логичен.

После такого заключения он долго молчал. Я тоже не вмешивался в его рассуждения и мысли, так как после такой неожиданной информации я тоже впал в раздумье.

– Сейчас надо будет подумать о Сандро. Я не хочу, чтобы эта возможная дуэль испортила ему жизнь, – продолжил он разговор, но уже печальным голосом. – Если со мной что-нибудь случится, а думаю, что все идет к тому, парень останется один на попечение, и присмотром одной женщины. Учебу он заканчивает только через два года, и надо будет присмотреть за ним, чтобы он не свернул с верного пути. Несмотря на то, останетесь Вы на службе или нет, я попрошу Вас не оставлять его без внимания.

Как я мог отказать ему в этом? Я сказал, что тоже хорошо знаком с начальником училища, и обещал постоянно присматривать за парнем и не оставлять его без внимания. Почему-то мой ответ получился таким, будто я согласился, что все случится именно так, как предполагал он. Мне самому стало неловко от моего такого невольного согласия. Некоторое время он молчал, а потом сказал:

– Вы должны познакомиться с Лидией и действовать, исходя из того, кому передадут мое дело. Хочу, чтобы вы вместе с Лидией решили, обязательно с ее согласия, продолжит или нет она сотрудничать и помогать тому, кто меня сменит на посту. Лидия занимается очень важным делом, сейчас у нее семья и… О ней не знал никто, кроме нашего бывшего шефа, Петра Аркадьевича. Если она решит жить самостоятельно, то ее безопасность я поручаю вам. Она и сама знает, как вести себя, но после той историис Распутиным, можно ожидать всего. Несколько покушений на нее мне удалось нейтрализовать, но сейчас их кланы вновь подняли головы.

Мы ещё беседовали, когда мой знакомый доктор вошел в палату и попросил меня выйти. Я знал, почему он позвал меня. Я попросил его не скрывать от меня диагноза странной болезни Музы. Сам он был кардиологом, Муза не был его пациентом, но он обещал разузнать обо всем и потом рассказать мне. Он повел меняв свой кабинет и вот что он мне сказал:

– Муза болен тяжелейшей прогрессирующей формой меланхолии, которая отличается глубочайшей мучительной печалью.

Пока что эти проявления болезни носят периодический характер, в малых дозах, но… Возможно это трудно будет понять, но в это время у больного пропадает всякий интерес к внешнему миру, снижается его влечение к жизни, он подвержен самобичеванию, самоуничижению, у него может возникнуть бредовая идея наказания через повешение или расстрел. Это тяжелейшая форма этого заболевания, и боюсь, что Ваш друг болен именно этой формой. К тому же она быстро прогрессирует. Скоро он откажется от еды, лекарств и, если мы будем настаивать, то он станет агрессивным. В его организме замедлится обмен веществ, на какое-то время мы сможем искусственно остановить этот процесс, но окончательно…

Я не согласился с ним «Может быть, Вы ошибаетесь? – настаивал я. – Вот только что мы разговаривали с ним, как обычно. Правда, он мне показался несколько подавленным, но, может быть, Вы преувеличиваете? Все, что он сказал мне, было прекрасно продумано, он великолепно мыслит…

– Это все потому, что его болезнь находится в начальной стадии, но я же сказал Вам, что она очень быстро прогрессирует. Если бы его поместили в больницу раньше, возможно, у нас было бы больше шансов спасти его. Мне кажется, что Ваш друг сам себя изжил. С мыслящими людьми такое происходит часто. Его подавленное состояние уже налицо, сейчас начнется цепная реакция, замедленные движения и речь могут развиться в течение нескольких недель, а потом он потеряет мотивацию для всего, в том числе и для контактов и самой жизни. Из Царского села к начальнику госпиталя поступил приказ Его Величества – чтобы из Европы были приглашены лучшие специалисты. Но не знаю, что из этого получиться. Приехать-то они приедут, и с большим удовольствием, загребут деньги, а дальше что? Это, скорее, похоже на самообман, я же не могу Вас обманывать. Если существует какая-то возможность улучшить его настроение, то только это и может положительно повлиять на его состояние, и то на некоторое время. Это именно то заболевание, когда сам пациент является противником лечащего врача. Мы пытаемся спасти его, но сам он уже не хочет жить. Признаюсь, дорогой граф, – у меня сильно испортилось настроение. Симптомы этого заболевания чуть было непроявились и у меня: я сам оказался подавлен после беседы с врачом. Мне не хотелось возвращаться в палату в таком настроении, и я принялся ходить взад-вперед по коридору. Когда я, в очередной раз, проходил мимо его палаты, мне послышался смех. Я удивился, и мне сразу очень захотелось увидеть, что там происходит. Смех продолжался. Когда я вошел в палату, я увидел Лидию и Сандро. Я впервые встретился с ними обоими. Мы познакомились, это была прекрасная красивая пара. Мне показалось, что Лидия была старше Сандро всего на четыре-пять лет. Было заметно, что она беременна, это больше было видно по ее лицу и рукам. У отца троих детей был такой опыт. Оказывается, Сандро рассказывал дяде о своём училище, это и рассмешило его. Потом он попросили Сандро рассказать и мне эту историю. Мне тоже стало весело, я совсем было забыл, о чем говорил с врачом. Муза смеялся от всего сердца, как всегда, будто он и не был болен. Тогдая подумал, вот оно, это лекарство, которое продлит ему жизнь. Было интересно смотреть, как серьезно рассказывал парень смешные истории. В этом остроумном юноше действительно было что-то особенное, он был совершенно свободен от догм и стандартов, которые так характерны для людей его возраста. Внешне, – скажу Вам, дорогой граф, он вылитый Муза, – я более чем уверен, что Вы разделили бы моё мнение. Первого октября в училище должна была состояться церемония открытия памятника Михаилу Лермонтову, и Муза попросил меня пойти туда в том случае, если он не сможет это сделать. Я обещал, что буду обязательно. До намеченного дня я еще раз встретился с молодыми, они оба все больше нравились мне, состояние же Музы с каждой последующей встречей казалось мне все хуже и хуже. Посещения, как будто, заставляли его забыть о своей болезни, и потому я навещал его два-три раза в неделю.

Насколько мне известно, его доверенное лицо, адъютант Тонконогов, и его заместитель X тоже периодически приходили к нему. Когда он чувствовал себя сравнительно лучше, все важные поручения они получали от него, в течение определенного времени он подписывал распоряжения в госпитале. Он практически передал дела своему заместителю и, насколько мне известно, рекомендовал назначить его на свое место.

На торжественной церемонии открытия памятника Михаилу Лермонтову Лидию сопровождал я. Было очень много людей, среди них и бывшие курсанты училища – уже известные офицеры, генералы и государственные чиновники. Присутствовал и Великий князь. Я не смог пойти на церемонию с женой, рядом со мной стояла Лидия на шестом месяце беременности. Я чувствовал себя несколько неловко от того, что могло подумать общество, увидев рядом со мной незнакомую беременную женщину. Мы не могли сказать, что она жена Сандро. Вам известно, чтов Петербурге людям только дай посплетничать, – и хоть хлебом не корми. Вот в каком я оказался положении, но что я мог поделать? Я очень уважаю Лидию, и не только потому, что она близкий Музе человек, но и из-за той истории с Распутиным, поэтому ради такого достойного человека я готов вынести и ожидаемые сплетни. После церемонии на манеже состоялись показательные скачки курсантов и тут я действительно убедился в том, что Муза рассказывал мне о Сандро. Его мастерство скорее походило на акробатику на коне, такое редко можно увидеть, тем более среди курсантов. Заместитель начальника училища Козин сидел рядомс нами и с гордостью произнес: Это наш лучший курсант. У него такие же успехи и по другим дисциплинам, и что самое главное, его отличают прозорливость и ум. По всему было видно, что Козин был расположен к нему. Рядом с нами сидели и Дмитрий Сергеевич Шереметьев со своей супругой, графиней Ириной Илларионовной Воронцовой-Дашковой, дочерью наместника на Кавказе. Вместе с Сандро учился и их сын, и когда Козин похвалил Сандро, видимо, они почувствовали некоторую неловкость. Дмитрий Сергеевич сказал: «это и не удивительно, говорят, грузины растут на лошади», и не заострил внимания на том, что и по другим дисциплинам Сандро выделялся среди остальных. Его супруга оказалась более дипломатичной и сказала: «Действительно, хороший юноша, я рада, что они друзья с нашим сыном». Но, как выяснилось потом, было совсем не так. За нами сидел выпускник того же училища, генерал-майор Густав Карлович Маннергейм, командир Варшавского полка, известный ловелас, любитель карточных игр и скачек, сам великолепный наездник, заботам которого в недавнем прошлом была поручена Императорская конюшня. Услышав этот разговор, он обратился к Козину: «Буду рад, если этого курсанта вы определите в мой полк.» Козин кивнул головой и сказал: «На Амиреджиби и претендуют другие полки, но для Вас, Густав Карлович, мне его не жалко, так как такой парень не пропадет с вами и устроит свою карьеру».

Признаюсь, дорогой граф, я с радостью слушал этот разговор, будто речь шла о моем сыне. Я с удовольствием посмотрел на Лидию, ее глаза были полны слез. Когда мы вышли, вместе с другими курсантами к нам подошел и Сандро. Покрасневший от скачек, он приблизился к нам. Было видно, что он доволен собой и что, в первую очередь, он показывал себя любимой женщине. Тут же с ним познакомился и Маннергейм, который сказал: курсант, когда Вы закончите училище, я предлагаю Вам служить в моем полку.

– Благодарю, господин генерал, готов к службе! – ответил Сандро и посмотрел на Лидию.

Густав Карлович уловил этот взгляд, и наверное, подумал, чтоэто его сестра.

– Думаю, что Вы тоже не будете против, сударыня, – сказалгенерал.

– Я не против, но у нас в семье все решает Сандро.

Такой ответ Лидии, для меня был несколько неожиданным, ноудивленный генерал не растерялся и добавил: – Тогда всерешено.

Надо было видеть, граф, какое лицо было у этого парня – полное достоинства. К сожалению, обстоятельства сложились не так, как нам представлялось. С того дня не прошло и двух недель, каку Сандро состоялась дуэль с Сахновым, в результате он был ранен, а его соперник скончался на третий день. Как говорится, беда неприходит одна. В тот же день, поздно ночью, в госпитале скончался Муза: возможно, что весть о состоявшейся дуэли ускорилаего кончину. На голову этого юноши одновременно свалилисьтрагедия и проблемы. Несмотря на то, что инициатива дуэли неисходила от Сандро, училище было вынуждено отчислить его.

Я никогда не интересовался дуэлью, да и где у меня было на этовремя, но, на сей раз, я попытался ознакомиться с этим вопросом.

По официальным данным за последние пятнадцать лет в русскойармии состоялось триста сорок дуэлей, а по неофициальным данным – более пятисот. Практически ни один из этих случаев не стал предметом судебного разбирательства, и в их отношении не было применено законом установленное наказание. Часто военное начальство скрывает подобные происшествия и, тем самым, способствует разрешению конфликтов таким путем. Дуэли проводились среди военных лиц разного звания, начиная с генералов и кончая курсантами. Погибли и были тяжело ранены тридцать семь дуэлянтов, еще больше стали инвалидами, в результате чего покинули военную службу. До сего дня суд закрывал на это глаза. А теперь, к сожалению, хотят примерно наказать именно Сандро Амиреджиби. Я обратился к министру и ознакомил его с обстоятельствами дела, но видимо, на него оказывают давление из императорской семьи. Сейчас со стороны родственников Сахнова осуществляются попытки до конца довести уголовное дело, возбужденное в отношении этого юноши, и все ждут, пока его выпишут из госпиталя. Я всеми возможными путями постараюсь, чтобы этот талантливый юноша не попал в тюрьму. Но оказывают большое давление со стороны великого князя: «Семья Сахновых чуть ли не вымерла, и неужели никто не должен быть наказан за это?» – вот так они рассуждают, но «За что боролись, на то и напоролись», – и кто виноват в их таком конце, если не их самодурство. Ваше Сиятельство, к сожалению, я не смог Вас ничем порадовать. Ничего обнадеживающего написать Вам я тоже не могу. Прошение об отставке я уже подал и жду ответа. Надеюсь, оно будет удовлетворено.