Текст книги "Потерянные страницы"

Мне часто снились Алёна и Гора Иагора. Они спрашивалименя, когда я навещу их, напоминая мне о том, что сейчас я былнедалеко. Этот сон не давал мне покоя, он каждую неделю снилсямне. «Хоть бы, действительно, перевели меня, куда-нибудь поближе,» – думал я. И, к тому же, мне так всё надоело, что я и вправду стал думать о побеге. Мы были недалеко от города, можнобыло что-нибудь придумать. Стояла осень, если бежать, то надобыло бежать летом. Куда пойдёшь зимой: ни одежды, ни еды.

Я всё чаще стал думать о побеге. Надо было дождаться подходящего момента.

Прошли ноябрьские праздники, и к нам привезли новых заключенных. Лагерь был расположен возле завода. Заключённыхдо него довозили на поезде, а потом надо было еще пройти пешком. До лагеря было всего около одного километра. После того, как привезли новых, нам дали всего полчаса, приказав собратьсяв дорогу. Потом бросили нас в вагоны, даже не сказав, куда насвезут. На станции Курган-сортировочная, наш вагон прицепилик другому товарному составу. Всего было десять вагонов, и всехнас отправили на восток. Эти места мне были хорошо известны, я прошёл их во время гражданской войны. Правда, когда мы проходили эти места, тогда было лето, но из того, что я успел увидеть, мне многое было знакомо.

Не доезжая до Омска, наверное, где-то в двадцати километрах, железная дорога дугой сворачивает вдоль горы. С другой стороны дороги, внизу находится хвойный лес. Тогда эти места я обошёл пешком, мы подбирали места для минирования, когда отступали на восток. Скорость поезда в этом месте всегда должна была быть низкой, так как этот участок считался опасным. Уже смеркалось, было, наверно, около пяти часов, когда мы подошли к этому месту. Поезд мчался на прежней скорости, паровоз дал гудок, это является правилом для подобных участков, и через какой-то промежуток времени послышался скрежет железа. Видимо, колёса передних вагонов сошли с рельсов, илииз-за сильных морозов рельсы получили деформацию и разошлись. Я тут же догадался, что следовало ожидать аварии, и инстинктивно ухватился за что-то. Вагоны один за другим опрокинулись, потянув за собой и паровоз. Состав насколько раз перевернулся, всё смешалось. Когда наш вагон перевернулся в последний раз, с него сорвало крышу. Много людей погибло и пострадало. Как я спасся, ума не приложу, на мне не было ни одной царапины. Я как-то дополз до тамбура, где находились два бойца, конвой нашего вагона. Один из них был точно мёртв, а другой – в тяжёлом состоянии. На погибшем был тёплый тулуп, тёплая шапка и валенки. Я снял с него одежду, взял их консервы и перекинул через плечо его карабин. Я нашёл у них удостоверения НКВД, оба положил себе в карман и вылез из вагона через сорванную крышу. Главным было поскорее покинуть это место, пока меня не увидели.

Я быстро добрался до леса. Эти места мне были знакомы, и я уже хорошо знал, в каком направлении надо было идти. Дорога была длинной, но это меня не волновало. Я знал, что, по крайней мере в ближайший день, никто обо мне не вспомнит.

Лежал свежий, пушистый снег, иногда я даже проваливался в него. Дул легкий ветерок, заметая мои следы. Легче было идти по лесу, нежели по открытой местности. До ответвления Иртыша я шёл без остановки. Под утро я остановился, было ещё темно, когда я остановился немного вздремнуть, в том месте, где Серафим нашёл меня раненым. Я не знаю, сколько я проспал, три или четыре часа, но после сна я почувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Я посмотрел на противоположный берег реки. Лес дышал: временами огромный клок тумана срывался с вершины деревьев и летел к облакам. В этом месте лес становился прозрачным и чистым. Это удивительное свойство кедровых лесов я замечал и раньше. Как мне говорил Серафим, в таком лесу обитает Дух Великого Творца, это его дыхание. Я про себядумал: неужели они не чувствуют, что я иду к ним? На протяжении всего пути я тешился воспоминаниями. Так и время быстрее проходит, и расстояние покрывать легче. Хотя, что это за расстояние для меня, каких-то тридцать километров. Это расстояние я прошёл, не встретив ни одной живой души. Весь день я шёл по кедровому лесу, мне всё казалось таким знакомым. Я заметил двух оленей и подумал про себя: какой из них приходил тогда к Алёне? Я чувствовал себя так, будто находился в собственных владениях. Я еще не дошел до избы, как мне навстречу выбежали Алёна и Гора. Я не верил своим глазам, но слышал голос сына:

«Папа! Папа!» Он прыгнул на меня и повалил в снег, потом к нам присоединилась и Алёна. Я обнимал их и плакал. Я первый раз плакал после кончины мамы. Увидев меня, заплакал и Серафим, этот мудрый человек не стыдился своих чувств. Ему уже был девяносто один год, но выглядел он молодцом.

Горе Иагоре было двенадцать лет, воистину уроженец дикой природы, настоящий Маугли. Он был уже настоящим мужчиной, для своего возраста он казался намного выше. Выразительные голубые глаза, пшеничного цвета брови вразлёт и прямые черты лица полностью отражали его внутренний мир. Лицом он был похож на меня, но в отличие от меня, его лицо всегда сияло улыбкой, как у Алёны. Он очень красиво смеялся и всегда выглядел жизнерадостным. Я всё время думал, что Гора Иагора с лихвой взял у своих родителей всё лучшее. Каждый день по четыре-пять часов с ним занимались Серафим и Алёна, потом он принадлежал самому себе. Целыми днями он бродил по лесам и оврагам. Мы часто беседовали с ним. Я тоже хотел внести свою лепту в его воспитание. Я не мог его научить тому, чему его учил Серафим, но хотел, чтобы он знал что-нибудь и о цивилизованном мире. Он всегда слушал с большим вниманием. На многие вещи он отвечал, что уже знает о них. Я удивлялся, откуда ребёнок, выросший в лесу, знал о городской жизни. Моё удивление смешило его, и он говорил, что благодаря Серафиму он видит многое. Я учил Гору Иагору верховой езде и скачкам. Природа одарила его изумительной пластикой и подвижностью, многое он усвоил самостоятельно. Лошадь никого, кроме него, не подпускала к себе. Даже мне понадобилось время, чтобы обуздать её. Когда я вернулся к ним, конюшня для неё была уже построена. Было удивительным и то, что лошадь не пугалась, когда во дворе появлялся медведь, наоборот, они часто ели вместе, стоя рядом друг с другом. Пока я привык ко всему этому, мне казалось, что я нахожусь в настоящей сказке. Я никак не мог понять, как Серафиму удалось настолько изменить их природу и характер, что они могли так мирно сосуществовать. Удивило меня и то, что в зимний период, в феврале, когда выпадало много снега, и оленям не хватало пищи, они приходили к нам, а «рыжая», увидев их, начинала прыгать и кувыркаться от радости.

Алёна совсем не изменилась за эти двенадцать лет, она была такой же подвижной, весёлой и резвой, она казалась мне ещё прекраснее, несмотря на то, что ей уже было тридцать. Мы были счастливы вместе, я скоро привык жить в этой дикой природе. Те пять лет, которые мы прожили все вместе, я не могу сравнить нис каким периодом моей жизни. Это просто невозможно. Именно там я впервые подумал о том, что самым лучшим выходом для меня было бы постричься в монахи.

Серафим обучал и тренировал меня. Правда, в моём возрасте было немного поздно осваивать все те знания, которые расширяли память, и давали людям те уникальные способности, которыми они обладали, но я действительно, многому научился. Я прочитал много уникальных книг, которые хранились у Серафима. Потом мы долго беседовали и рассуждали о них. Это дало мне возможность еще глубже постичь их суть. Могу с уверенностью сказать, что за эти пять лет я окончил университет Серафима, где я получил такие знания, подобных которым не найти ни в одном университете.

Когда я рассказал Серафиму о своих приключениях, он сказал мне: «Ты можешь смело сказать, что, действительно, прожил своюжизнь. Человек, наделённый способностью любить, какие бы испытания и невзгоды он не перенес, всё равно, не теряет этой любви. Даже дни своих испытаний он вспоминает с любовью и благодарит за них Бога. Лишь духовно бедные люди способны на зло. Если им в жизни не очень повезло, если на их долю выпало больше горя и печали, чем они ожидали от жизни, они начинают ненавидеть весь мир. Если внимательно прислушаться, то таких людей легко узнать, когда они рассказывают о своих приключениях. Легко понять, что они собой представляют. Что же касается тебя, то несмотря на то, что ты прошел через столько испытании, ты не потерял любовь к людям, и я очень высоко ценю это в тебе. Многие эпизоды из моей жизни ему были известны и без моего рассказа, он говорил, что в то время он наблюдал за мной. Некоторые детали он даже напоминал мне сам. Всё, что я слышал, было поразительно, но рядом с ним для меня всё это стало обычным явлением. Пуля от маузера, которую Серафим извлёк из моей груди, лежала на полке у Алёны на видном месте, она хранила её как талисман. Она была благодарна именно этой пуле за то, что она свела нас.

У меня были с собой фотографии Тамары и Даты, которые они привезли мне в Уфимском лагере. Алёна эти фотографии прикрепила к стене. «Дата брат Горы Иагоры, поэтому эти фотографии принадлежат и ему,» – говорила она.

По правде говоря, это очень обрадовало меня. Гора Иагора сам говорил мне, где был Дата и что он делал. Конечно же, я не мог перепроверить, насколько он был прав, но я верил ему, так как я поверил и уверовал в те уникальные возможности, которые были дарованы ему природой и переданы Серафимом.

В нескольких километрах от нас была деревня. Из этой деревни лишь несколько человек имели право приходить к нам, но и те не задерживались надолго. Они всегда приносили к нам что-нибудь: в основном, крупы, керосин для ламп, спички, свечи и множество разных мелочей. Если кто-нибудь заболевал в деревне, то к Серафиму приходил посредник. Серафим либо давал им лекарства, которые готовила Алена, либо писал какую-нибудь молитву, которую называл мантрами. Он наказывал читать их несколько раз в день, и говорил, что сам лично проследит, насколько точно будут выполнены его указания. Вот так, на расстоянии, он лечил людей.

Гора Иагора и Алёна рассказывали мне и о маленьком Чабуке, которого он сам назвал Гора. Алёна говорила: «Раз он твой племянник, то мы будем и его покровителями. Этот мальчик пройдёт очень сложный и тяжелый жизненный путь, но всё, что ты напророчил ему, именно так и сбудется и он будет счастливым человеком.»

Однажды Алёна заметила, что я стоял и смотрел на фотографии Тамары и Даты. Наверное, она услышала мои мысли. Она подошла, обняла меня и сказала: «Я знаю, что тебе трудно без них, и ты очень переживаешь по этому поводу. Когда ты сам решишь, можешь идти, ты без всяких проблем доберёшься до них. Когда сможешь, приезжай и к нам.» Ты удивительная женщина, – сказал я. – Каким бы я был счастливым, если бы вы жили где-нибудь поблизости к тому месту, где живём мы. «Расстояние не имеет значения, когда думаешь о любимом человеке,» – ответила она. Через четыре месяца, после того, как я решил покинуть их, Горе Иагоре должно было исполниться восемнадцать лет. Когда я прощалсяс ним, он попросил меня, если будет такая возможность, привезти к нему Дату. Я пообещал ему это. Серафим сказал, что не умрёт, пока я не приеду. Тогда ему было девяносто шесть лет, но выглядел он прекрасно.

Я уехал в апреле 1938 года. Я решил сначала поехать во Владикавказ, чтобы навестить Гапо. Когда из Метехской тюрьмы меня этапом отправили в Баку, я случайно встретился с родственником Гапо, с которым познакомился на его свадьбе. Оказывается, и его посчитали пособником восстания, поэтому он тоже отбывал срок. Я расспросил его о Гапо, он рассказал мне, что у него две девочки, но нет сына, и что он очень переживает по этому поводу. Я попросил его: «Если ты сможешь увидеться с Гапо, то обязательно передай ему, что когда у него будет сын, то я непременно приеду к нему и стану его крёстным отцом.» Я не знаю, передал он ему это, или нет но у меня несколько раз было видение, что у него родился сын, и они ждали меня. После этих видений прошло время, но я не мог забыть об этом. Если бы сейчас я не воспользовался моментом, то потом уже я вряд ли смог бы приехать к нему.

До Владикавказа я добрался без каких-либо приключений. Был май месяц, когда я прибыл в горную Карцу. Там всё было разрушено. В деревне жило всего несколько стариков, которые с трудом передвигались. Они и сказали мне, что зимой 1935 года их всех выселили. Гапо оказал сопротивление и был расстрелян на месте. «Мы с трудом смогли похоронить его» – сказали они. В это время, заслуженный генерал Джамболат Датиев уже был в возрасте, аемусказали: «Вы должны отправиться на переселение, а ваша семья может остаться.» Но никто из его семьи не остался.

«Куда Джамболат, туда и мы!» – сказали они, и последовали за ним. Никто из стариков точно не знал, куда их переселили: то ли в Казахстан, то ли в Узбекистан. Больше они ничего не знали. Я узнал, где находилась могила Гапо и пошёл на кладбище. Она находилась поодаль деревни. Отыскав могилу, я был удивлён, чтоона была хорошо ухожена: неужели эти старики так хорошо присматривают за ней? Я присел рядом, слёзы сами катились по щекам. Я любил Гапо, как родного брата, и тяжело переживал его кончину. Я долго сидел у могилы и никак не мог унять свою боль. Приехал к другу на крестины, а стал свидетелем такой трагедии!

Вокруг не было ни души, но у меня было такое ощущение, будто кто-то следил за мной. Я несколько раз посмотрел по сторонам. Потом оглянулся назад и увидел маленького мальчика, который смотрел на меня грозным взглядом.

– Ты кто? Чего ты сидишь у этой могилы? – спросил он громким голосом.

– Я сижу рядом со своим братом. А ты кто такой, что так разговариваешь со мной?

Мальчик растерялся.

– Ты Амиреджиби? – я улыбнулся и кивнул головой.

Он подошёл поближе. В его глазах сверкали слёзы, он стеснялся их.

– Как тебя зовут? – я уже догадывался, кем он мог быть.

– Я Сандро Датиев.

Я и сам не знал, что произошло со мной, я обнял его и долго неотпускал. Сандро тоже обнял меня.

– Как же ты спасся?

– Я спрятался в лесу, – сказал он, не отрываясь от меня. Потомон присел рядом. – Я убежал с дороги, и скрывался здесь же поблизости. Всех забрали из деревни, но здесь у нас есть один старый родственник, его не стали трогать, вот уже три года, как я живу у него.

Он рассказал всё о том, как ему удалось бежать. Сначала из машины он выбросил свой рюкзак на дорогу, потом попросил конвой остановить машину, сказал, что по нужде. Так как до города было далеко, они не отказали ребёнку и остановили машину. Он спрыгнул, вошёл в лес и убежал. Да никто и не пытался его преследовать. «Я поступил плохо, что бросил свою мать, сестёр и брата, но я не мог оставить и своего отца, не похоронив его.» Я подбодрил его и сказал, что он поступил правильно.

– А где был ты, почему не приходил так долго? Я ждал тебя с тех пор, как родился.

– Я сидел в тюрьме и не мог прийти, извини меня, Сандро.

– А сейчас тебя выпустили?

– Нет, я сбежал.

Его глаза заблестели.

– Ты действительно такой, как мне рассказывал папа? – и прослезившись, он вновь обнял меня.

Я забрал его с собой, и мы приехали во Владикавказ. Там я купил ему одежду, одел и увёз в Полтаву.

Тонконогов со своей семьёй уехал в Тбилиси. Его брат работалв правительстве, поэтому, ему нетрудно было вернуться. Тамарасказала, что они не смогли взять все свои вещи, поэтому обещалиприехать за ними. В основном остались книги и кое-какие пожитки, но у них так и не получилось за ними вернуться.

Мой тесть – царство ему небесное – скончался еще до моегоприезда. Дата учился в аспирантуре в Киеве, и жил у Петра Ивановича, который присматривал за ним. Тамара взяла Сандров свою школу. В марте того же года меня вновь арестовали, носпустя девять месяцев освободили по амнистии Берия.