Текст книги "Потерянные страницы"

Лидия Новгородцева

Я была на седьмом месяце беременности и редко появлялась в салоне. Вместо меня в нем все делали мои девочки, и надо сказать, они прекрасно справлялись с делом. Меня они тоже не оставляли без внимания. Шла вторая неделя ноября, когда, спустя месяц после похорон Музы, ко мне от его имени явился незнакомый мужчина. Я удивилась, когда служанка доложила мне, что пришел гость, который назвался близким человеком Музы. Я приняла его в гостиной. Это был дюжий мужчина приблизительно сорока лет, среднего роста и крепкого телосложения. У него были черные прямые волосы, местами подернутые сединой и такие же черные глаза. Сразу нельзя было сказать, симпатичный он или нет. Он достал из бумажника запечатанный конверт. Сам этот факт тут же привлек мое внимание. Во время разговора он сказал, что в течение многих лет он был близким и доверенным лицом Музы. Сказал, что он был и на его похоронах и что в последний раз он видел меня именно там. Хотя я не видела его, а, может быть, просто не помнила, так как тогдая была в таком состоянии, что это было бы совсем неудивительно. Не знаю, существовал ли на земле другой такой агент, который так скорбел бы и оплакивал своего шефа, как это делала я. О моем существовании посетитель знал от Музы, в прошлом он выполнил несколько заданий, которые были связаны и со мной. Если бы он действительно не был надежным человеком, то никак не мог бы знать об этих делах, это было бы просто невозможно. Поэтому я поверила, что он говорит правду и не является провокатором. Оказывается, после того, как у меня произошел инцидент с Распутиным, после чего я долго залечивала свои раны на дому, он несколько недель подряд дежурил у моегодома. Именно тогда ему и стало известно обо мне. Он сказал и то, что, во избежание возможной мести, и чтобы обеспечить мою безопасность, он в течение нескольких недель, незаметно провожал меня от дома до салона и обратно. Невообразимо, но он все это делал так, что я даже не заметила. У меня появилось чувство симпатии и благодарности к нему. Потом он сказал, что вырос на глазах у Музы, и если он чему-нибудь научился и что-нибудь знает или умеет, то все это благодаря именно Музе. – А прийти к Вам меня заставила смерть Музы, так как я выполняю его последнее поручение. За месяц до смерти он сказал мне: «Еслия умру, то корреспонденцию, которую до того, как выслать в Грузию, ты приносил ко мне на проверку, отнесешь к Лидии и передашь ей из рук в руки.» Невероятно, но этот человек и после смерти Музы выполнял его поручение.

Запечатанный конверт оказался письмом Николая Шитовца, которое он сам передал ему, чтобы тот отвез его в Тифлис.

– Он и раньше просил меня об этом, но я всегда приносил эти письма сначала к Музе, чтобы он мог ознакомиться с ними. И лишь в том случае, когда он считал нужным сделать это, я отвозил их в Тифлис. После этого конверта мне придется исчезнуть на некоторое время, так как вот уже второе письмо Шитовца я не доставляю адресату, и об этом скоро станет известно. Через несколько недель я отправлюсь в Европу, у меня есть кое-какие сбережения, и мне нетрудно будет прожить там некоторое время. Когда я устроюсь, то сообщу вам свой адрес, и при первой же надобности буду рад служить Вам.

Оказалось, что этот человек раньше служил в Тифлисской полиции. По какой-то причине он то ли сам ушел с работы, то ли его уволили. Потом Муза перевел его в Петербург, и он стал выполнять его специальные поручения. Шитовца он знал еще с Тифлиса, знал, что он часто ездил в Грузию по своим коммерческим делам, поэтому он часто выполнял и его просьбы, если надо было отвезти какое-нибудь письмо или посылку. Шитовец не знал о том, что этот человек был агентом Музы. Насколько я смогла догадаться, Муза всячески старался заблокировать любые сведения, касающиеся его лично и его деятельности, чтобы они не попали на его Родину. Эта информация заставила меня задуматься. Получается, что Муза вроде и дружил с Шитовцом и доверял ему, но все же проверял и контролировал, чтобы какие-нибудь лишние сведения о нем не дошли до Грузии. Он делал это, скорее всего, с целью безопасности, исходя из рода своей службы. Хотя, кто знает? Как мне думается сейчас, возможно, он и специально подослал Шитовцуэтого человека. Нельзя исключить и такой возможности.

Перед уходом визитер сказал мне: после смерти Музы у меня нет ни начальника, ни покровителя, так как после него я и не хочу, чтобы они у меня были. Мы тепло попрощались и, он ушел. Его слова запали мне прямо в сердце, так как я сама находилась в точно такой же ситуации и в таком же настроении. Лишь после его ухода я вскрыла конверт, это было письмо Шитовца на имя графа. Он довольно тепло писал и о нас тоже, он сердечно отзывался обо мне и Сандро и мне было приятно, что он и после смерти своего друга оставался так верен ему. И только сейчас я вспомнила сейф Музы, который я до того никогда не открывала. Я знала где он прятал ключи, взяла их и открыла сейф. В сейфе вместес другими документами оказались и такие, от которых мне стало страшно. За несколько недель до смерти он говорил мне об этом сейфе, и даже дал записать инструкцию, как вести себя в случае необходимости. В тот день он чувствовал себя сравнительно лучше, поэтому говорил со мной очень спокойно: «Если после моей смерти ты все же решишь продолжить дело с моим преемником, то передашь ему те документы, которые я дал тебе записать. Если же нет, то уничтожь их. В том случае, если на мое место назначат моего заместителя, ты можешь полностью положиться на него, но если это будет кто-нибудь другой, то никаких гарантий я дать тебе не могу, поэтому тебе придется принимать решение исходя из того, как будет лучше для тебя, Сандро и вашей семьи, выбор за тобой. Я всё же думаю, что когда Сандро окончит училище, для вас обоих будет лучше на некоторое время покинуть Петербург, так как здесь у вас есть враги, и жить тут без покровителя будет для вас опасно. Тебе так же опасно оставаться под твоим псевдонимом, так как через некоторое время история с этим именем может всплыть на поверхность.»

Когда я подумала над нашим разговором, то убедилась, что он был прав. После его смерти у нас сразу возникло столько проблем, что если бы вдруг еще и я оказалась замешанной во что-нибудь подобное, то не знаю, как бы нам пришлось выпутываться из этого положения. После разговора с Музой я уже решила продать салон, переоформить квартиру на мое настоящее имя и сдать ее, как только мы покинем Петербург, так как соображения Музы пришлись мне по сердцу. Да и родители мои были уже в возрасте, и у них никого, кроме меня, не было. Мне было бы лучше уехать в Полтаву, хотя бы на некоторое время. Главным было любыми путями вызволить Сандро из тюрьмы, так как семья Сахнова серьезно воевала против него.

В документах я нашла еще одно письмо Шитовца на имя графа, отправленное им еще раньше. Оказалось, что Шитовцу было известно обо мне еще с тех пор, как я чуть было не отшибла «ядра» Распутину. Я ясно увидела и то, какой роковой была семья Сахновых для Сандро, и как Шитовец характеризовал отца и сына Сахновых. У меня появилось большое уважение и симпатии к этому человеку, но тут же я почувствовала и некоторую неловкость перед ним. Из этого письма я многое узнала о работе Музы, и о его переживаниях. В моем уме запечатлелся его разговор о «своих» и «чужих». Я тогда впервые узнала о том, что на службе за спиной его называли «Музой Сатаны». Оказывается, его так боялись! Я не хотела, чтобы Сандро когда-нибудь увидел это письмо. Я боялась, что он может возненавидеть своего дядю, поэтому я и решила сжечь его, но потом почему-то передумала. Это письмо Шитовца стало для меня очень дорогим, так как кроме него я не располагала ничем, где бы хоть что-нибудь было написано о Музе.

К тому времени, как пришел этот мужчина, Сандро вот уже две недели официально числился в тюрьме училища, а в действительности находился в медицинской части. Для того, чтобы его не перевели в тюрьму, руководство училища и Шитовец старались прекратить уголовное дело против него. Это было видно и из письма Шитовца. Юрий Тонконогов сообщал мне обо всем, что там происходило. Прокурор в срочном порядке запросил из Грузии документы о семье Сандро. Если бы встал вопрос о возмещении морального и материального ущерба семье пострадавшего, то его родители должны были дать на это свое согласие. Но именно здесь и произошел казус, который очень встревожил меня. Полицмейстера, который пришел в семью Амиреджиби заверили в том, что они не знают никакого Сандро Амиреджиби. Не то чтов их семье, даже во всей их родне не было человека с таким именем. Во время прихода полицмейстера, главы семьи – Гиоргия Амиреджиби не было дома. Полицмейстер написал рапорт и передал его начальнику полиции. В начале декабря этот документ уже был в Петербурге у прокурора. Он же не стал долго раздумывать, и раз у Сандро не было покровителя, и тем более не удалось связаться с его семьей, и возможно, его документы были вообще сфальсифицированы, его из гауптвахты училища перевелив «Кресты». Я об этом ничего не знала. Но, Муза не был бы Музой, если бы историю и легенду о Сандро он создал бы так поверхностно. Не прошло и недели после того, как его перевели в тюрьму, как еще один документ пришел на имя прокурора, а его копия – к Юрию Тонконогову, в котором говорилось о том, что Сандро Амиреджиби приходится внебрачным сыном князю Гиоргию Амиреджиби, который и дал ему свою фамилию. Семье об этом неизвестно, поэтому во избежание скандала и неприятностей не рекомендовалось придавать эту информацию огласке, так как князь может и пожаловаться Государю. После смерти матери Сандро Амиреджиби, отец отправил своего сына в Петербург на учебу в школу юнкеров. На допросе же Сандро прекрасно рассказал всю эту историю. Прокурор вроде бы удовлетворился этим ответом, но все же не спешил возвращать Сандро обратно в училище. Точно не знаю, но, наверное, кроме того, что он испытывал давление со стороны семьи Сахновых, он еще, видимо, ждал и какого-то подношения от семьи Сандро. Тогда это было принятым и распространенным правилом во всей Империи.

Обо всем этом я узнала позже, так как восьмого числа я родила мальчика. Прокурор не согласился вернуть Сандро на гауптвахту училища даже тогда, когда Тонконогов преподнес ему конверт, «высланный Георгием Амиреджиби». По странному совпадению, этого прокурора повысили по службе и перевели в другую губернию. Старания Шитовца тоже не принесли успеха, так как в середине ноября было удовлетворено его прошение об отставке, и он официально уже не мог вмешаться в это дело.

После родов я не выходила из дома, так как не могла оставить ребенка, которого я кормила грудью десять-двенадцать раз в сутки. Моя помощница по салону навещала Сандро в тюрьме. Шел уже конец января, семья Сахновых требовала назначить судебное слушание. Я нервничала, и по этой причине у меня пропало молоко. Ребенку нужно было дополнительное питание, из-за этого я переживала вдвойне. Но я не сдавалась перед неприятностями и проблемами, которые волнами нахлынули на меня, я все время искала выход. Наверное, материнский инстинкт подсказывал мне действия, о которых я и думать не могла раньше.

Ко мне часто приходили в гости женщины из салона. Во время одной из таких встреч разговор зашел об Анне Вырубовой, фрейлине императрицы Александры Федоровны. Я уже знала, что до замужества Анна была Танеевой и приходилась мне дальней родственницей, да к тому же и с обеих сторон – и с отцовской, и с материнской, так как моя мама была Кутаисовой, а Кутаисовы у нас у обоих были предками в четвертом поколении. Ее отец, Александр Сергеевич Танеев, приходился двоюродным братом моему отцу, оба они были правнуками Михаила Кутузова. Я никогда не встречалась с ней, так как Анна родилась в Финляндии, потом она воспитывалась в Московской области в родовом имении, я же родилась в Полтаве. О них я знала от наших общих родственников. Мы были почти ровесницами. Тогда у меня, впервые промелькнула мысль обратиться к ней за помощью, но потом я почему-то передумала. Анна была в близких отношенияхс Распутиным. Во время моего визита к ней, возможно, кто-нибудь мог узнать меня, и в этом случае я подвергла бы себя опасности. К тому же я знала, что Распутин часто гостил в Царском Селе. Ведь все петербургские сплетни собирались в моем салоне, поэтому я много знала обо всем этом.

Тонконогов принес мне весть о том, что мать Сахнова, урожденная княжна Шереметьева, принимая во внимание молодость и своего сына, и его убийцы, посчитала, что все произошедшее являлось не злым умыслом, а лишь результатом их вспыльчивости. Поэтому она и сама не желала большого наказания для Сандро, но она запросила компенсацию в размере двадцати тысяч червонцев золотом. Когда он рассказал об этом, мне стало дурно. Откуда я могла взять такие деньги, кто мне мог их дать? Если бы я даже и продала свой салон, то все равно не смогла бы собрать такую сумму сразу. От всех этих мыслей у меня кругом шла голова.

После долгих раздумий о том, как выйти из создавшегося положения, на второй неделе марта, я решила испытать судьбу. Я оставила ребёнка с няней, и с первым же поездом отправилась в Царское Село навестить Вырубову. Я, конечно же, не знала, чего можно было ожидать от этой встречи, но я больше не могла сидеть, сложа руки. Выпало много снега, и дороги очищали с большим трудом, поэтому мы приехали в Царское с опозданием на целый час. В Александровском дворце я справилась об Анне Вырубовой, на всякий случай, от своего настоящего имени. Меня заставили ждать довольно долго, потом позвали. Когда ее служанка провожала меня в сторону флигеля фрейлины, я случайно увидела полковника, который приходил ко мне в салон. Он тоже посмотрел на меня и, несмотря на то, что я была одета в каракулевую шубу и шапку, он все же узнал меня, хотя в таком виде он никогда раньше меня не видел. Я точно не помнила его имени, но, когда он издалека поздоровался со мной, я остановилась. Он подошел ко мне, еще раз кивнул головой и поцеловал мне руку.

– Чем обязан, Лидия Николаевна? – я удивилась, что он помнил мое имя. Мне было неудобно говорить о моих проблемах в присутствии сопровождающей меня служанки. Мне стало неловко еще и от того, что он в ее присутствии обратился ко мне по псевдониму. Я лишь улыбнулась ему.

– Вы к кому?

– Я должна проводить ее к Анне Александровне, – почему-товместо меня ответила сопровождающая меня служанка.

– Я сам провожу даму через несколько минут, – сказал он и показал рукой, чтобы она оставила нас. Она тут же ушла.

– Может, у Вас какие-то неприятности, Лидия Николаевна?

Я опять медлила с ответом, я не знала что делать, не могла жея так неожиданно рассказать ему обо всем в коридоре.

– Говорите, не стесняйтесь.

– Я хотела попросить аудиенцию у Его Величества.

Эти слова вырвались у меня непроизвольно, до этого я ни о чем таком даже и не думала.

– Это нелегкое дело, но… – он помедлил, – Случилось что-нибудь? – Да, случилось! Мой муж, курсант Николаевского училища юнкеров, во время дуэли убил Дмитрия Сахнова, сам он тоже был тяжело ранен и лежал в госпитале. Сейчас, вот уже двас половиной месяца, он находится в тюрьме. Мать Сахнова, княгиня Шереметьева-Сахнова просит двадцать тысяч червонцев за то, чтобы его не стали строго наказывать.

– Этот грузинский юноша Ваш муж? – с удивлением спросил он, но я была удивлена тому, что он знал об этой истории.

– Да, у нас уже есть двухмесячный сын. Сегодня я впервые оставила его с няней и очень волнуюсь по этому поводу.

– Вы воистину героическая женщина, я уважаю Вас, но если Вы хотите, чтобы ваш муж скоро вышел из тюрьмы, то в первую очередь я бы посоветовал Вам не говорить об этом княгине Вырубовой, если она, конечно, уже обо всем не знает. Я подожду Вас, пока Вы будете у нее. А до того я постараюсь разузнать, что я могу сделать для Вас.

Я будто ухватилась за нить надежды. Он проводил меня до лестницы флигеля и сказал у дверей:

– Не оставайтесь у нее надолго: сегодня воскресенье, и Императрица вместе со своими фрейлинами ждут к обеду «святого черта». Жду Вас, – сказал он и поклонился.

От этих слов у меня по всему телу пробежала дрожь. Я поняла, что речь идет о Распутине. Мне сразу расхотелось идти к Вырубовой, но возвращаться назад я тоже не могла. Наверное, это было заметно по моему лицу. – А может… – начала было я, но не смогла закончить.

Он будто понял, о чем я подумала и что хотела сказать.

– Не оставайтесь там больше часа. Если Вы выйдете раньше, и не застанете меня или моего помощника здесь, то, в том флигеле, напротив, подойдите к такой же двери и попросите постовогона первом этаже позвать полковника Герарди.

Анна Вырубова встретила меня приветливо. Это была красиваяженщина с миловидным лицом. Мы были одного возраста. Я справилась о ее здоровье, рассказала о себе и нашей семье и сказала, что выполняю просьбу моего отца, который очень хотел, чтобы мы встретились и познакомились. Речь зашла и о наших родственниках, о которых я помнила очень мало, да и то только то, что слышала в детстве, а что с ними стало потом, я не знала. Но о чем-то же надо было говорить. Она мне показалась очень изящной и довольно умной женщиной. В конце продолжительной беседы она сказала мне: «Мы ждем к обеду гостя, и я Вас обязательно познакомлю с ним» Когда она мне это сказала, у меня кровь застыла в жилах. Но я быстро пришла в себя и сказала, что очень спешу, и что если она не будет против, то я еще зайду к ней в другой раз. Тогда она спросила меня, откуда я знакома с начальником охраны дворца полковником Герарди. Я только тогда узнала, кем в действительности был полковник. Не знаю почему, ноя сказала то, что первым пришло мне в голову: – Я познакомилась с ним в Николаевском училище, совершенно случайно, во время церемонии открытия памятника Михаилу Лермонтову, где учится сын моей близкой знакомой. Я даже не знала, что он служит здесь. – Я поняла, что о нашей случайной встрече с полковником она узнала от служанки. Потом я сказала, что полковник попросил меня зайти к нему, так как он должен был кое-что передать мне для моей знакомой. Не ручаюсь, что она поверила моим словам. Она лишь сказала мне:

– Этот Герарди большой проходимец и ловелас, я обязана былапредупредить Вас. Я улыбнулась ей в ответ и встала. Наверное, я волновалась.

– Не хочу опаздывать на поезд, я и к вам-то добралась с большим трудом, возможно следующего поезда уже не будет. По-моему, этот аргумент показался моей собеседнице болееубедительным. Она проводила меня и, пока я одевалась, сказала, что мне очень идет моя каракулевая шуба и шляпка. Мы поцеловались, и служанка проводила меня по лестнице. Как только я вышла из дверей в коридор, так прямо и наткнулась на этого окаянного. Он посмотрел на меня, но сразу не признал. Когда я увиделаего серые глаза, у меня чуть не остановилось сердце. Всего на двесекунды мы встретились взглядом, и я быстрым шагом направилось в том направлении, куда указал мне Герарди. Я шла не оглядываясь, почти бегом. Не знаю почему, но, на мгновенье, я остановилась и посмотрела назад. Распутин стоял, не двигаясь, и смотрел на меня. Я уверена, что он остановил меня своей энергией, и вспомнил меня именно в тот момент, когда я повернулась. За мной шел какой-то военный, он догнал меня прямо у двери, и сказал, что ждет меня. Потом он проводил меня к Герарди, того не оказалось в кабинете, и я стала дожидаться его в приемной.

Я чувствовала, что от волнения у меня молоко стало течь из груди. Платье намокло, я не знала, что делать. Возвращаться назад я боялась. Тот проклятый обязательно спросил бы у Вырубовойобо мне, и я не знаю, какое несчастье могло бы тогда со мной случиться. Если бы она сказала кто я, то кто смог бы защитить меня? Почему-то я подумала, что у меня уже есть покровитель, сам начальник охраны дворца, а может быть и сам его господин. То кольцо, которое Герарди передал мне тогда, по словам Музы, прислано было мне самим Николаем Вторым: «Этим он подтвердил, что ненавидит Распутина, и доволен твоим героическим поступком». Тогда я никак не могла понять, почему он, ненавидя Распутина, позволял ему бывать при дворе. Даже за короткое время встречи с Герарди и Вырубовой я почувствовала, какие интриги плелись во дворце, и как там все ненавидели друг друга. Полковник с улыбкой на лице вошел в приемную и проводил меня в свой кабинет.