Текст книги "Потерянные страницы"
Автор книги: Мераб Ратишвили
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Из дневников Юрия Тонконогова
Опустив голову, я сидел в штабном вагоне командующего корпусом. Владимир Оскарович был явно не в духе и смотрел через окно в лес. «Много соратников и друзей потерял я в этой братоубийственной войне и никак не могу привыкнуть к этому… – с грустью в голосе сказал Каппель, даже не посмотрев в мою сторону. Я знал, что он тяжело переживал каждый подобный случай. – Навойне тяжелее всего переносится предательство и потеря друзей, а остальное… – он повернулся к столу, взял в руки сообщение и перечитал еще раз.
По полученной нами информации, часть той разведывательно-диверсионной группы, которой командовал Сандро Амиреджиби, оказалась в тылу у вражеского авангарда. Вторая часть успела отступить, после чего этот отряд ничего не знал о них. Задание, которое получил Сандро, было выполнено чрезвычайно точно: оба участка моста, объездная дорога и запасной путь железной дороги были выведены из строя. После взрыва этих объектов противник уже не мог быстро атаковать и форсировать реку Иртыш. Такая ситуация давала нам возможность организованного отступления в течение одного месяца.
Прошло пять дней, а мы ничего не знали о них. Разведка ничего утешительного не могла сообщить. Мы получили информацию лишь о том, что за отрядом, состоящим из шести человек, была устроена погоня и вроде бы по неопровержимой информации, все они погибли. Но эти данные были лишь о пяти членах отряда, среди них не было сведений о Сандро.
Он еще раз прочитал сообщение, бросил на стол и повернулся ко мне.
– Как Вы думаете, Юрий Юрьевич, оплакивать нам его уже, что ли? У Днестра мы один раз уже оплакали его, но через месяц он вернулся к нам вместе со своим другом. И в придачу, австрийского языка тоже прихватил с собой, не с пустыми же руками возвращаться, – по его лицу пробежала улыбка. – Я тоже цепляюсь за эту мысль, Владимир Оскарович. Быть может, ему, действительно, удалось скрыться. Если бы они убили Сандро, то в первую очередь они попытались бы добыть данные о нем, как о командире.
– Вы правы. Дай Бог, чтобы ему удалось ускользнуть.
Кроме войны, меня и Каппеля связывал Сандро. Для каждогоиз нас он был младшим другом, а для меня еще и младшим братом. У меня на глазах он стал мужчиной, все его проблемы улаживал тоже я. Я вложил в него столько же труда, сколько вложил быв воспитание своего младшего брата. Я от всего сердца любили его, и его семью. И время показало, как мы поддержали друг друга, и стали одной семьей. Мы оба, я и Каппель, были монархистами. Лишь обстоятельства сложились так, что мы воевали в рядах Народной армии. Об этом мы оба очень хорошо знали, но мы сознательно не касались этого вопроса, никогда не говорили на эту тему.
– Юрий Юрьевич, где Вы познакомились с Сандро?
– На станции в Туапсе. Тогда ему было около пятнадцати лет.
Это был маленький дикарь, который всех сверлил своими сверкающими глазами. Дядя забрал его в Петербург учиться. В вашеучилище его привел именно я. В тот же день первые похвальныеслова в его адрес услышал тоже я. Да и потом все его поощренияи порицания объявлялись мне, так как я заботился о нем, его дядебыло некогда.
– А кем был его дядя?
– Руководителем внешней разведки Российской Империи, а я был его адъютантом. – Он посмотрел на меня с удивлением. – Они Сандро готовил для работы в разведке, так как у него были хорошие данные для этого. Но не получилось, он умер в тот же день, что и Сахнов, после дуэли с Сандро.
– Неужели на него так подействовала дуэль Сандро?
– Нет, конечно. Хотя, быть может, этот факт и ускорил его кончину. Но он уже был болен и лежал в больнице. Это была уникальная личность, его очень уважал сам Император и его окружение. Петр Аркадьевич никогда не рассматривал никаких важныхдел не посоветовавшись с ним. Под его управлением, внешняяразведка была поднята на такой уровень, которого в России до техпор не существовало. Петр Аркадьевич всегда был рядом и всячески помогал ему.
– Как вы к нему попали? – неожиданно прервал он меня.
– В Тифлисе я работал в его подчинении в отделе контрразведки. Когда его перевели в Петербург, он взял меня с собой.
– Это уникальный случай! Я имею в виду то, что человек нерусского происхождения был назначен на такой пост.
Как обрусевший немец, он обращал большое внимание на такие вещи.
– Согласен с вами, но тому есть свое оправдание. Наверное, в тот момент не было более сильного и выдающегося авторитетав таких вопросах. В этом уникальном человеке слились воединодве личности: государственный муж и заботящийся о стране человек. После трагической гибели Петра Аркадьевича он очень сильно изменился, можно даже сказать, что он потерял всякий интерес к работе. Он расследовал дело об убийстве Столыпина, но не получил от Императора разрешения на арест и наказание виновников. То, что мы пожинаем сегодня, это результат того, что правление Империей испытывало недостаток в таких людях. Мы посмотрели друг на друга, и он кивнул мне головой.
– Как Вы думаете, Юрий Юрьевич, что ожидает нас в будущем?
Я не ожидал такого вопроса. Я встал и подошел к окну. От меня он ожидал искреннего ответа, это я знал точно.
– Мне не нравится ситуация, сложившаяся вокруг Верховного правителя. Мне это говорит лишь о том, что там хаос. Колчак сам является заложником. Ничего хорошего это нам не предвещает.
Он согласился:
– Мы все заложники, заложники России, так как сегодня ейнужно жертвоприношение. – Он кивнул головой и попросилпродолжить.
– Политическая работа очень слаба, можно сказать, совершеннобеспомощна. Подтверждением этому является и то, что мы не получаем помощи извне, вы и сами хорошо видите, как себя ведутстраны Антанты по отношению к нам. У нас нет поддержки и состороны нашего народа, именно поэтому мы и не можем пополнить наш резерв, бегут даже те, кто есть. Дезертирство – это нашаглавная проблема. Уже в который раз батальоны и полки в полном составе переходят на сторону красных. Никто не может исключить подобных случаев и в будущем. Я думаю, что мы упустили момент, а сейчас мы пожинаем плоды этого.
– Под Казанью! – только и сказал он.
– Да, именно под Казанью. Все связано с успехом и поражениемпод Казанью. Призрак достигнутого вами успеха там, и сегодняпреследует очень многих.
– Что Вы имеете в виду?
– А то, что было бы лучше, если бы золотой запас Вы оставилипод своим контролем.
– Это было бы трудно сделать.
– Понимаю, так как, чтобы охранять золото, нужен постоянный контроль, а у Вас нет на это времени. В том-то и дело, что все было разыграно именно так, чтобы Вы, как можно скорее, освободились от этого золота. Но разве все думали об этих деньгах и золоте так же, как Вы? Посмотрите, все политическое окружение Колчака пытается что бы, как можно быстрееосвоить весь золотой запас Империи. А Александр Васильевич старается как-то сдержать это их безудержное желание и, боясь допустить ошибку, отказывается от действительно нужных расходов. Таким поведением он всех настроил против себя, поэтому я думаю, что его политической карьере скоро придет конец.
Он недовольно покачал головой.
– Вы действительно так думаете?
– Да, я так думаю. Причиной тому является и то, что он своейопорой сделал чехов, но, к сожалению он не видит, или не в состоянии оценить, что в отличие от него, у них совсем другие интересы. Чехи думают о том, как бы эвакуировать свой корпус из России, но он почему-то именно им доверяет организацию перевозки золотого запаса, от Новониколаевска до Иркутска.
– Вы бы им не доверяли? – неожиданно остановил он меня.
– Нет! – А какая у Вас причина?
– У меня много причин? Еще начиная с Казани, вот уже сколькомесяцев чехи уклоняются от того, чтобы оказать помощь армии, и это вы прекрасно видите, но дело в другом. Это уже не их война. Поэтому я думаю, что они пойдут на все, в том числе, и на прямоепредательство. По моим данным, они с помощью эсеров ведут сепаратные переговоры с большевиками, а с дипломатическимипредставителями Антанты ведут работу, подрывая основу правления Колчака. Я считаю неоправданным, чтобы чехи распоряжались вопросом безопасности золотого запаса.
– Сейчас ничего нельзя сделать. Они действуют по мандату Колчака.
– Именно они и погубят Колчака, да и нас потянут за собой.
Мы долго сидели молча, пока не вошел его адъютант. Я попрощался с ним и ушел.
Мои подозрения в отношении чехов полностью оправдались.
Сорок вагонов, груженных золотом, которые были высланы 31-гооктября, лишь 27-го декабря прибыли в Нижнеудинск, вблизи Иркутска, где находился Колчак. Никто не знает, где находились так долго эти сорок вагонов, а также двенадцать вагонов с персоналом и охраной, но фактом является то, что чехи вели торгс большевиками и представителями Антанты, и доставили груз в Нижнеудинск именно тогда, когда сочли дело решенным. Представители Антанты вынудили Колчака уйти в отставку. Четвертого января он издал свое последнее распоряжение, которым Верховную власть России передал Деникину.
На второй день в Иркутске произошел переворот, город взяли в свои руки эсеры-меньшевики. Колчак вместе с чехами оставил Нижнеудинск. Их вагон находился под покровительством Антанты, но, несмотря на это, командир чехов, Ян Сыровой, 15-го января выдал Колчака политцентру эсеров-меньшевиков. Когда Каппель узнал об этом, то так разгневался, что вызвал Сырового на дуэль, в связи с чем выслал ему шифрованную депешу, но тот отказался от дуэли. Он уже был близок к своей цели – эвакуации чехословацкого корпуса на родину. Для достижения этой цели он должен был обменять с большевиками сорок вагонов золота, ипередать Колчака эсерам. Все произошло по требованию большевиков, этим чехи показали свою лояльность. Спустя три недели, утром седьмого февраля, большевики расстреляли Колчака на берегу реки Ушаковка.
После разговора с Каппелем я вернулся в штаб. На столе лежал запечатанный конверт.
«Лично, только полковнику Тонконогову» Я подумал, что его принес кто-нибудь из моего отдела. Я распечатал конверт и, если скажу, что был удивлен, то это значит ничего не сказать. Я держал в руках письмо моей жены! Сначала я не поверил своим глазам. Как? Каким образом? Кто? И, когда немного успокоился, прочитал его.
«Мой дорогой!
Я рада, что вы живы. Мы хорошо понимаем, как вы оказались добровольцами сначала в одной армии, а потом в другой. Решиться на такой шаг вас вынудила забота о нас, а потом уже и новые обстоятельства.
С Божьей помощью нам с детьми удалось покинуть нижегородский концентрационный лагерь. Сейчас мы все вместе находимся у Тамары в Полтаве. После стольких переживаний и волнений у Тамары начались преждевременные роды, и в начале октября она разродилась мертвым ребенком в больнице Нижнего Новгорода. Именно преждевременное появление на свет этого ребенка и спасло нас из плена. Тамара в больнице случайно встретилась с другом Сандро, Мамия, вместе с которым он бежал из «Крестов.» Сначала он освободил нас, а потом – и всех остальных пленных. В своем вагоне он взял нас с собой в Царицын, а оттуда, через несколько недель, совершенно безопасно отправил нас в Полтаву. Мы ему очень благодарны. Если ты получишь это письмо, то это тоже будет его заслугой.
Здесь тоже неспокойно. Но у насздесь есть крыша над головой, дом и все, что нужно. Ждем вас, может вам удастся освободиться от того ужаса, что происходит у вас. Когда я впервые встретилась с Мамия, и он узнал, кто я, то сказал, что знает тебя, но не сказал откуда. Может быть, и ты как-нибудь сможешь подать нам весточку о себе. Город Полтава, улица Пушкина № 9.
Целую тебя крепко! Дети посылают тебе привет и поцелуи и просят передать наилучшие пожелания Сандро. Твоя Вера!»
23.11.1918 год.
Письмо было написано почти год назад. Столько времени не могли передать. А может быть, специально не делали этого? С каким умыслом? И чьими руками сделано это сейчас? Кто у них здесь? Какая у них была цель, что именно сейчас передают мне это письмо? Меня мучили уйма вопросов. По почерку было видно, что письмо было написано в спокойной обстановке, без принуждения, я не видел следов постороннего воздействия на жену. Что означала эта последняя фраза: «Может быть, и ты как-нибудь сможешь подать нам весточку о себе»? Через кого? Нет, тут что-то не так. Я долго ломал себе голову.
Мамия, действительно, знал меня понаслышке. Зато я знал его близко, хотя сам он не подозревал об этом. Я знал о нем с того периода, когда в 1905 году ему удалось ускользнуть от нас в Батуми, тогда мы взяли много эсеров и социал-демократов. Одно время он был в контакте с Музой, потом потерялся. Молодец. Что я могу сказать кроме благодарности, коли он спас мою семью? Когда я нашел Сандро после побега из «Крестов», то это только благодаря тому, что я знал, где у них с «Ханом» было укрытие. Поэтому было легко определить, куда они направились бы после побега. Какая у меня странная жизнь! Что бы не происходило вокруг меня или моей семьи, все связано или с Музой, или с Сандро. Видно, Мамия стал большим человеком у большевиков, если уж у него свой вагон. И в скольких «эксах» он принимал участие, тоже не сосчитать. «Хан» был в Петрограде и в ночь октябрьского переворота, на той конспиративной квартире, куда привели нас. Это тоже не было случайностью. Ведь у него большая группа бандитов, неужели и они каким-нибудь образом были включены в дело переворота? Нельзя исключать и этого.
Я еще раз проверил конверт, не вскрывал ли его кто-нибудь, но следов вскрытия я не нашел. Потом я подумал и о том, не прочитал ли его кто-нибудь. Если это так, то он обязательно дождался бы моей реакции, как я буду действовать. Неужели проверяют?! Наконец я выяснил, как это письмо попало ко мне, но это не прояснило дело. Кто-то незаметно положил письмо на стол сотрудника моего отдела, а он принес его ко мне в кабинет. Нельзя было сильно углубляться в это дело, чтобы не вызвать каких-либо подозрений. Я его попросил лишь выяснить, кто в тот день принес почту, и составить список тех, кто входил в тот день в эту комнату до того, как он обнаружил это письмо на своем столе.
Ох, как мне нужен был Сандро, чтобы он увидел это письмо. Какая-то теплая дрожь пробежала по моему телу, и я почему-то подумал, что он жив и в эту минуту думает обо мне. Мною овладело странное, обнадеживающее чувство, которое подсказывало мне – жди!
Сандро Амиреджиби
Несмотря на свой возраст, Серафим был красивым мужчинойс белоснежными бородой и волосами. Увидев его, человек обязательно подумал бы о каком-нибудь библейском святом. Мне всеказалось в нем странным: образ жизни, необычная речь и поведение, несвойственная его возрасту ловкость. Но самым страннымбыли его уникальные способности, которые он передал и своимдочерям. Я все время думал: были ли эти способности даны емуот природы, или он научился всему этому сам? Видимо, пока он играл с медведицей, мои мысли, против моейволи были направлены на него, и они потревожили его. Он услышал их, именно услышал, так как он не то что понимал, а именнослышал мои мысли слово в слово. Он встал и попросил зайтик нему. До того я не бывал в его доме. Это была точно такая жеизба, как и у Алены. Там стояла такая же кушетка, стол, и печь, только на стенах висели книжные полки, на которых лежало множество древних фолиантов. На столе и полках стояло несколькостеклянных керосиновых ламп. Все это придавало избе совершенно иной вид, что очень удивило меня. Когда я связал его внешность с этими книгами, то Серафим предстал передо мной совершенно другим человеком. Почему-то мне не давала покоя мысльо том, что Серафим был не просто странным лесным человеком, а древним ученым, который по какой-то причине ушел по дальшеот властей, и цивилизованной жизни. Мне и без того нравилсяэтот старик, я был очень благодарен ему за то, что он подарил мнежизнь, но сейчас у меня появилось к нему особое почтение и глубокое уважение. Я еще раз осмотрел все вокруг и встретился с егоулыбкой. Наверное, эта улыбка была вызвана моими мыслямии реакцией.
– Все приходит с учебой, но еще более дорогим является, есличеловек вспомнит, что ему даровано Богом. Если ты останешьсяздесь, то я помогу тебе, и ты многому научишься и вспомнишь.
Но я знаю, что ты человек другого мира, и к тому же неугомоннойдушой. Ты талантлив, но долго на одном месте ты не сможешьудержаться. Ты не белый и не красный, ты свободной души человек, как и твой отец.
Я ничего не ответил и даже не удивился тому, что он сказал.
– Знаю, тебе интересно, почему мы живем здесь, или как мысюда попали, кто мы и откуда пришли сюда. Знаю я и о том, чтопосле того, как я сказал, что хочу внука, в тебе идет внутренняяборьба. Я знаю, что ты порядочный и справедливый человек, сындостойного человека. Именно от такого мужчины иметь внука является добром, а иначе, разве самцы перевелись на этом свете?
Когда знаешь, что весь труд и знания, которые ты вложишь в него, сроднятся с ним, он найдет всему применение и оправдает твоинадежды, тогда не жалко времени, и не пропадет даром затраченный труд. Наверное, ты не знаешь, что еще с незапамятных временженщины просили богов иметь от нихдетей, что являлось гарантом того, что у них будет умное и родовитое потомство.
Услышав эти слова, я с удивлением посмотрел на него. Он засмеялся. «Я же сказал тебе, что все идет от учения. Вот ты не училэтого, оттого и удивляешься. И сколько таких вещей ты еще незнаешь.»
Мы вышли во двор, на лавке сидела Алена, она играла с медведицей. Я обрадовался, увидев ее, она с улыбкой взглянула на меня, потом будто постеснялась и вновь повернулась к медведице.
Серафим заметил ее смущение и что-то довольно пробормоталпро себя. Потом он обратился ко мне: «Она к тебе пришла. Тыдумаешь, она со мной помирилась? Она хочет покормить тебя.
Иди с ней, поешь, а потом поговорим.»
Алена встала, взяла меня за руку и пошла вперед. Медведицаосталась недовольна, что Алена перенесла свое внимание на меня.
Она выпрямилась и заревела. Я такого не ожидал.
– Рыжая! – только и крикнул Серафим, и зверь тут же замолчал, как стоял, так и остался стоять на двух ногах. Алена повернулась, пригрозила ей пальцем, и в тот день я больше не слышал голосмедведицы.
Мы вместе пообедали, как всегда, легкой растительной пищей.
Я удивлялся тому, что такого рода еда могла насытить меня. Вовремя обеда мы обменялись всего несколькими словами. Онабыла в хорошем настроении, смеялась, но почему-то старалась несмотреть на меня. Скажу правду, мне было очень приятно находиться рядом с ней, но я старался не давать своим мыслям такое направление и больше думать о других вещах, чтобы не вызвать в ней какие-либо эмоции. Наверное, она оттого и улыбалась, что угадывала мои старания. Я был в ожидании беседы с Серафимом, поэтому, после того, как мы пообедали, я уловил момент и поцеловал ее руку. Это очень удивило ее, она улыбнулась и отвернулась. Я же отправился к Серафиму.
Он сидел во дворе и ждал меня. Как только я подошел к нему, он рукой показал, чтобы я сел рядом, и тут же начал:
«Я осиротел совсем маленьким. Отец мой погиб, когда мне было восемь лет, а когда мне было одиннадцать, казаки подожгли наш дом, моя маленькая сестра вместе с мамой сгорели. Мне помогли скрыться близкие моего отца, я чудом спасся. Враги моей семьи хотели убить и меня, как наследника имения, чтобы потом они смогли завладеть нашими землями. По той же причине они сожгли несколько домов в деревне. В это время из нашего Черниговского уезда согнали несколько деревень, населенных староверами, чтобы потом переселить их восточнее, на Оку. Мы догнали их, и друг моего отца передал меня их старосте, которого он знал и раньше. Он рассказал ему обо всем, что произошло и объяснил, почему я должен был бежать из моей деревни. Этого человека звали Захар Захарович Захаркин, он был старостой и наставником деревни староверов. Моему спасителю он сказал, что их определили на поселение в Курский уезд, что до того места надо было пройти более двух тысяч верст, а потом еще добраться до реки Оки. Тот, кто привел меня к Захару Захаровичу, сказал, что найдет нас, и вернулся обратно. Так я, маленький мальчик, оказался в совершенно чужой обстановке, в окружении людейс абсолютно другим, незнакомым мне, укладом жизни. До того времени я ничего не знал о староверах. Было только одно: нас, детей, пугали ими: «Если будете плохо себя вести, то мы вас отдадим староверам,» – говорили нам взрослые. Эти угрозы почему-то действовали на детей сильнее других слов. С того дня я видел столько дорог и прошел столько верст, что я и представить себе не мог, что человек способен столько пройти. Мне помог Захар Захарович, он сказал: «Это все временно, пока твой близкий непридет за тобой.» Но никто не пришел за мной ни в тот год, ни потом. Мне исполнилось пятнадцать лет. Я как будто привык к новому месту и строгому укладу жизни староверов. Но в одно осеннее утро к нам пришли и сказали, чтобы мы освободили дома, что вся деревня должна переселиться в другое место. Большая беда свалилась на нашу голову. Представь себе, что с нами было, когда мы узнали, что у нас отнимают все созданное нашими руками – деревню, хозяйство, и безо всякой вины ссылают в Сибирь. За те четыре года, что мы обжились и обустроились на новом месте, потребовалось сколько труда… Я был таким же усердным и трудолюбивым, как и все и, насколько мог, всегда был рядом с ними. Такая несправедливость угнетала меня. Этих людей ссылали в Сибирь лишь за то, что они молились так же, как их предки, а их предки молились так, как ранние и истинные христиане. Но что нам оставалось делать? Как говорится: противлома нет приема. Староверы никогда не были агрессивны, наоборот, они очень законопослушные и преданные своей стране люди, со своими особенными правилами жизни и высокими нравственными стандартами. Они с удивительным спокойствием и терпением принимали от властей все эти беззакония, грабежи и унижения. Но я никак не мог смириться с этим. За четыре года я вроде бы и привык к их образу жизни, но внутренне я все же оставался другим человеком. Мой приемный отец был человеком очень высокой нравственности и большого ума. До конца своей жизни он пользовался большим уважением среди староверов. Он и сказал мне: «Если хочешь оставайся здесь, тебя они не тронут.» Я отказался: Куда вы, туда и я. «Ты обрекаешь себя на муки, – сказал он. Но именно мученическая жизнь, а не блаженство является настоящей жизнью.»
Вот и собрались мы всей деревней, кто-то не смог оставить скотину и забрал ее с собой. По дороге к нам присоединились и жители других деревень. По реке Оке мы добрались на баржах до Казани, а оттуда уже и до Уфы. Сначала мы даже и не знали, куда нас ведут. Было поразительно, что полный покой царил среди переселенцев, на ожидающие их трудности и невзгоды они смотрели не с паникой и страхом, а с какой-то надеждой. То, что происходило с нами, они считали Божьей волей, который милостиво наградил их еще одним испытанием, за что они и были ему благодарны. Из Уфы мы перешли за Урал и добрались до нынешнего Челябинска. Тогда это был маленький поселок. Мы с большим трудом прошли этот путь, мы все были собраны в один кулак, мужчины и женщины, большие и малые, все подбадривали друг друга и помогали, как могли. Я не знаю другого такого народа, который на своей Родине, от своих же властей перенес бы столько мучений, невзгод, гонений и унижений, и который так достойно выдержал бы все это, не изменив ни правилам своей жизни, ни стране, ни своей вере. Этот удивительный народ навсегда остался для меня примером стойкости и добродетели.
До Алтайских гор мы добрались лишь осенью следующего года. А до этого, в Казани и Тобольске, многие из молодых мужчин ушли рекрутами в армию. Это была единственная возможность, чтобы остальным хватило пищи. Мы прошли невообразимо долгий путь, потеряв почти четверть наших людей. Большую часть из нас поселили южнее Бийска, остальных же еще дальше на восток – за Байкалом. Поселились. Ту зиму мы провели почти голодными, а потом потихонечку стали устраивать свою жизнь. Правда, были определенные препятствия со стороны местных, но постепенно и это наладилось. Пришлось бороться и с чуждым климатом, но и это осилили. Здесь поблизости оказалось несколько деревень, населенных староверами, их переселили на век раньше нас, и вот они-то и помогли нам. На третий год мы собрали такой урожай хлеба, какой в этих краях никто и никогда не выращивал. Не то, что в Сибири, даже на европейском черноземе мало, кто смог бы собрать такой урожай.
Мой приемный отец – Захар Захарович – и там был старостой деревни. Мы построили красивую деревянную церковь, поставили крест над куполом. Но кто даст нам жить спокойно? Пришли два православных священника вместе с чиновниками и полицией и срезали крест своими руками. Нам было запрещено иметь священника. Мой приемный отец выполнял некоторые обязанностив церкви, как настоятель, но он не имел права венчать, как священник. Он был лишь хорошим знатоком церковного устава, но не имел благословения быть священником. Ему, как образованному, нравственному и справедливому человеку, которого знала всяобщина, доверяли все. В нашем доме даже была открыта воскресная школа, официально в нашей деревне школы не было, нам не позволялось учиться и в гимназии, но все наши дети умели читать и писать и были настолько грамотны, что своими знаниями превосходили своих сверстников, которые учились в школе.
Все его ученики отличались отменной памятью и способностями. Для обучения и воспитания детей мой приемный отец применял интересные методы, с которыми я встретился позжев монастыре Китая. Часто, когда он видел, что дети по какой-либо причине были невнимательны, он тихим голосом начинал говорить с женой, или с кем-нибудь из старших, кто присутствовал на его уроке, на совершенно другую тему, а потом переходил к тому вопросу, который он хотел объяснить детям, и рассказывал это будто по секрету. Желая услышать тайный разговор, дети напрягали свое внимание и прекрасно запоминали именно то, что им и следовало знать.
Однажды я стал свидетелем того, как старшеклассник спросил его: разве я не имею права после того, как выучу уроки и закончу домашние дела, убить время как захочу? Он применил именно это выражение «убить время». Приемный отец изменился в лице, и долго не мог ничего ответить. Потом он очень спокойно обратился к детям: «Ваш друг говорит – убить время – так часто говорят бездельники, дети мои, это самый большой грех, который совершает человек перед Богом, и самим собой. Само это слово уже грех. Время – это Бог, Его плоть. Он дал свою частицу нам, чтобы трудиться, и, пока мы живем на этом свете, создавать, созидать и творить добро. А мы, оказывается, убиваем время, потому, что оно надоело нам, оказывается, у нас излишек времени. Только когда человек заболевает какой-нибудь болезнью, он осознает, что ему осталось мало времени. Он только тогда и начинает задумываться об оставшихся часах и минутах. Возможно, это и есть наказание за убитое время, так как мы отвергли Бога и дарованную Им частицу своего тела. А может быть, подобно Блезу Паскалю, человек должен родиться больным, чтобы пытаться каждый день провести в творчестве и успеть за короткий срок сделать столько, сколько не успели бы сделатьсто человек, вместе взятых, за всю свою жизнь. Кто не считается с моим временем, тот не может быть моим другом. Кто не бережет твое время, тот твой враг. Часто человек сам себе враг. Если хочешь, чтобы ценили твое время, ты сам должен дать пример тому, что время дорого тебе, так как время – твой Бог». Вот так рассуждал мой приемный отец. Поэтому все его ученики выросли чрезвычайно трудолюбивыми, образованными и любящими Бога людьми. Власти относились к нам очень плохо, они, можно сказать, не считали нас за людей. Малейшая передышка и спокойствие между всякими унижениями и мучениями были настоящим счастьем для староверов. Чем больше страданий и мучений они переносили, тем более счастливой становилась для них каждая минута свободы и мира. Тогда я до конца не понимал, что происходило с нами, точно так же, как и многое другое. Тому причиной был и мой возраст. Но со временем я убедился и в том, что они сами намного больше заковали свои души в оковы, чем это сделали чиновники, отправившие их в Сибирь. Как видно, онис самого начала сформировали свою философию, а исходя из этого, и тактику. Они думали, что, укрывшись под мантию угнетенных, они как бы обретают больше шансов на выживание. А в действительности, этим они еще больше – сознательно поработили себя. Чем больше я набирался ума, тем больше я понимал эту их философию. Но по своей внутренней сущности, я был совершенно другим человеком. Я никак не мог свыкнуться с этим. Никто никого не сможет поработить, если в самом человеке нет склонностик этому, и если он сам не захочет стать рабом. Все это я постиг позже. Лишь опыт дает возможность воспринять истину и испытать тягу к ней. Сегодня я знаю, что такое счастье – это мир природы, и я в ней, как частица ее самой. Это есть истина моего счастья. Но тогда во мне кипел протест, я не мог, подобно другим, так безропотно переносить эти унижения, и нечеловеческие отношения. Наверное, здесь сказывалось и мое происхождение. Я с самого детства не переносил несправедливость, я был очень чувствительным во всех подобных случаях. Потому и обошлись так с нашей семьей казаки, что отец заступился за невинный народ, за что его и убили. Если бы те люди, за которых заступился мой отец, хотя бы встали рядом с ним, то казаки не посмели бы сделать это. Но и этого им было недостаточно, и таккак мы по прежнему искали справедливости, спустя три года они убили маму и мою маленькую сестричку. Это еще больше усилило во мне протест против любой несправедливости. Будто судьба сознательно привела меня к староверам, для того чтобы еще большепознать, увидеть и испытать эту несправедливость и безнравственность, проявляемую чиновниками именно по отношению к ним. Таких усердных, трудолюбивых и высоконравственных людей вряд ли можно было найти где-нибудь в другом месте России. Во всех бедствиях они преданно служили своей Родине, но, вместо благодарности, они всегда подвергались гонениям, оскорблениям, и охоте как за зверьми. На меня не действовали ни молитвы, ни наставления. Когда в деревне появлялся какой-нибудь чиновник или полицейский, меня всегда как-то оберегали от встречи с ним. И все это потому, чтобы я не мог слышать их оскорбительного обращения, или какого-нибудь нового запрета, или вымогательства. Пока эти пиявки находились в деревне, меня не пускали туда, а если я не успевал покинуть деревню, то меня держали взаперти.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.