Текст книги "Потерянные страницы"

– Сандро, несколько лет тому назад мой друг рассказал мнеодну интересную историю, может быть, именно ты подтвердишьмне ее.

Едва господин Нико произнес эти слова, как, отворилась дверь, и его жена вошла в комнату в сопровождении гостей. Их былодвое. Нико не смог продолжить начатый им разговор, он встали пошёл встречать гостей. Они обнялись, после чего направилиськ нам. Мы встали. Оказалось, что граф и госпожа Нано знали одного из них. Это был красивый молодой мужчина, лет затридцать.

– Познакомьтесь, господа. Члены парламента независимой Грузии господин Шалва Георгиевич Амиреджиби и Пётр Кавтарадзе. Господин Шалва – брат нашего зятя.

Это действительно было неожиданностью для меня. Я посмотрел на Сандро, он улыбался. Шалве Амиреджиби он назвал только своё имя и поклонился на офицерский лад.

– Ну, что же мы стоим? Может быть, сядем за стол, а то ожидаявас мои гости совсем проголодались, – предложил нам хозяин.

Прибывшие гости казались уставшими с дороги, да и на лицаху них было написано плохое настроение, но они тут же принялипредложение хозяина. За несколько минут мы все успели привести себя в порядок, и сесть за стол. Обязанности тамады хозяиндома взял на себя. Он поприветствовал благополучное прибытие гостей, пожелал им всего доброго и бодрости. Когда мы немного подкрепились, последовал и следующий тост, вслед за ним тост за родителей, потом – за семью и застолье встало на традиционные грузинские рельсы. Несколько бокалов цоликаури всем как будто улучшили настроение, в том числе и уставшим с дороги депутатам. Хозяин воспользовался маленькой паузой и опять спокойно вернулся к тому вопросу, который не успел задать до начала обеда. К тому же, он, наверное, хотел придать застолью неожиданный шарм.

– Сандро, я не успел тебе досказать рассказ моего друга.

– Я с удовольствием слушаю Вас, батоно Нико. – ответил он, улыбаясь.

– Есть у меня один друг, Маркоз Антадзе, у него деревообрабатывающая фабрика в Батуми. Он на своем судне возит товарв Турцию и Грецию, в основном он торгует с ними. Сам он родомиз Гурии, из села Леса. У него есть один родственник из той жедеревни, он пока ещё молодой, вот как наш Юрий, но всю жизньпровёл в тюрьмах. «Что я могу поделать, такой уж он выбралпуть» – говорит Маркоз. Оказывается, он сидел в «Крестах», в Петербурге. К ним привели некоего Сандро Амиреджиби, – всес ещё большим интересом посмотрели сначала на хозяина, а потом на Сандро. – Парень, оказывается, был из юнкерского училища, он на дуэли убил выпускника своего училища, фамилии которого я не помню, а сам он был ранен. Первым, оказывается, стрелял тот, убитый.

Сандро посмотрел на меня, на его губах играла улыбка. Я тоженечаянно улыбнулся, и тут же понял, кто мог рассказать емуоб этом. Но я не мог точно сказать, был ли это Мамия или Хан.

По нашей реакции Нико сразу понял, что эта история действительно касалась Сандро, поэтому продолжил рассказ уже большедля остальных.

– Оказывается, этот юноша, после трёх месяцев пребыванияв тюрьме, организовал побег нескольких человек. Как сказал родственник моего друга, он без малейшего риска смог вывести изтюрьмы восемь человек. Я хочу спросить тебя, не ты ли тот Сандро Амиреджиби? Шалва с удивлением посмотрел на Сандро, остальные тоже ждали, что скажет Сандро, который с улыбкой взглянул на меня.

– Да, батоно Нико, наверное, обо мне и рассказал Ваш друг. А сейчас я думаю о том, от кого он знал эту историю, от Мамияили от Хана, то есть Сулхана?

– Именно от Хана.

– Сандро, как Вы смогли всё это устроить? – спросил граф, – Сколько Вам тогда было лет?

– Тогда мне было девятнадцать лет. В осуществлении этогодела мне способствовали и определённые обстоятельства. Крометого, я воспользовался историей, которая произошла когда-тов тбилисской тюрьме, участник которой сидел в нашей камере. Он был политическим заключённым и звали его Пётр Андращук. Именно эта история натолкнула меня на мысль завладеть ключами, а потом спланировать наши последующие действия.

– А вы знаете, кто осуществил это дело в Тбилисской тюрьме? – допытывался граф.

Сандро медлил с ответом, он будто думал, какой ему датьответ.

– Да, оказывается, это был абрек Дата Туташхия.

– Вы правы! – подтвердил граф, – Как тесен этот мир! – Сказалон про себя и посмотрел на изумлённое лицо Нано.

– Сандро, а с кем у тебя была дуэль? – задал вопрос уже Нико.

– С Димой Сахновым.

– Что?! – Не выдержал граф и опять посмотрел на Нано.

У госпожи Нано было странное выражение лица, мыслями онабудто перешла в другой мир, а на Сандро она смотрела такимиглазами, будто нашла своего сына. Ее глаза наполнились слезами, она извинилась, встала и вышла.

Никто не мог понять, что с нейпроизошло, или что она вспомнила такое, что так подействовалона неё.

Граф воспользовался паузой.

– Сандро, а чьим сыном был Дима Сахнов?

– Того Сахнова. – ответил я.

– Удивительно, но это настоящее чудо!

– Граф, Вы, наверное, знаете, что произошло с Сахновым?

– Да, я узнал, что он неожиданно скончался, но более детальной информации у меня нет. А вы знаете?

– Конечно же. – Граф пристально смотрел на меня. – Его отравила жена, она и сама пыталась покончить жизнь самоубийством, но её удалось спасти. В том же году состоялась и дуэль.

– Странная история, я имею в виду, в отношении к Сахнову.

– Да, Ваше Сиятельство.

В течение всего времени, пока шёл разговор о «Крестах» и о дуэли, Шалва Амиреджиби спокойно слушал, не сводя глаз с Сандро. По его лицу было видно, что он устал, но эта история разожгла его любопытство, особенно после того, как узнал его фамилию. Он особо не выражал своих чувств, а может быть, он просто хорошо скрывал их. Он включился в разговор после того, как вошла Нано. Она извинилась и заняла своё место. Граф спокойно положил на её руку свою и только улыбнулся. Она тоже кивнула головой, наверное, давая понять, что успокоилась.

– Если я не ошибаюсь, в ноябре 1913 года, а может быть и в декабре, в Тифлиси, на Вера, к нам пришёл полицмейстер. Тогда мы жили на Душетской улице. Он спрашивал о Сандро Георгиевиче Амиреджиби. Мы ответили, что не знаем такого. Моего отца Гиго тогда не было дома. По-моему, он был то лив Батуми, то ли в Кутаиси, и вернулся лишь через три дня. Когда мы сообщили ему об этом, он очень обеспокоился, что было неожиданностью для нас, особенно для мамы. Он точно, до мелочей расспросил нас, о чём спрашивал полицмейстер, и тут же пошёл к нему. После этого ни мы, ни он не касались этого вопроса, так как нам было неловко расспрашивать его. Моя мама тоже не надоедала ему вопросами, да и он сам не возвращался к этой истории. Хотя в семье её не забыли, – спокойно рассказывал Шалва Георгиевич, обращаясь ко мне, и в основном, к господину Нико и графу. – А то, что я услышал сейчас, это совершенно неожиданно для меня. Если всё действительно так, как я думаю, то какое я имею право отказаться от дарованного мне Богом брата!

После этих слов он улыбнулся и продолжил.

– Во второй раз я слышал о Сандро Амиреджиби во время Великой войны, когда я воевал на Юго-западном фронте противавстрийцев. Правда, тогда его упоминали, как Амиреджибова, грузинскую фамилию с русским окончанием, как тогда это былопринято для кадровых офицеров. Тогда я был прапорщиком. Намв полку зачитали о героизме Сандро Георгиевича Амиреджиби. Все спрашивали меня, кем он мне приходится и я отвечал, что это мой брат. И кто отказался бы быть братом героя?

Он обвёл всех взглядом, на лице его сияла улыбка, потом он посмотрел на Сандро. Тот тоже улыбнулся ему и кивнул головой. Я чувствовал, что он совершенно спокоен, и эти разговоры никак не создавали ему неудобства. Я почему-то подумал, что и мне надо было вмешаться в этот разговор, хотя не знал в какую сторону повести его.

– Господа, наверное, и мне придётся сказать несколько слов, чтобы удовлетворить ваше любопытство, – опередил меня Сандро. – Могу сказать, что после того, как мы вместе с мамой покинули Грузию, я всегда ждал, что когда-нибудь мне придётся рассказать об этом. И вот, лишь сейчас я впервые попал на свою Родину. Я рад, что благодаря Богу, мне даётся такая возможность, и что именно перед вами мне придётся говорить об этом.

Я подумал: неужели он, действительно, собирается рассказать всю правду? А если и собирается, то насколько это было бы оправданным? Он ещё раз обвёл всех взглядом и, наконец, остановил своё внимание на Шалве.

– Батоно Шалва, своего отца я не помню. Моя мама вышла замуж после того, как я родился. Тот благородный человек, кто вырастил меня, вскоре скончался. Моя мама была очень красивой женщиной и всегда привлекала внимание окружающих. Несмотря на то, что мы жили в деревне, многие знали о том, что один абрек любил её и не давал ей покоя. По деревне ползли разные слухи и кривотолки. Чтобы защитить честь матери, я выстрелил в этого абрека, и он, раненый, тут же покинул наш дом. После этого его никто не видел – ни живым, ни мёртвым. Не буду грешить и скажу, что он тоже мог выстрелить и убить меня, но он не сделал этого. Тогда мне было четырнадцать лет, и, видимо, он пожалел меня. Тогда я не знал, что этот абрек был человеком, полным всех достоинств, и он, действительно, очень любил мою маму. Мы с мамой оставили деревню и уехали к дяде моей матери, в село Пластунка. Это старая грузинская деревня около Сочи. Через несколько месяцев от имени моего отца к нам приехал его друг вместе со своим адъютантом, и сказал, что мой отец просил записатьменя на его фамилию и отправить учиться в Петербург. Именно тогда и забрал меня Юрий Юрьевич в столицу. Несколько дней я прожил у него, а потом он отдал меня в юнкерское училище. Тогда мне было пятнадцать лет.

Все посмотрели на меня, будто искали у меня подтверждения сказанному. Я кивнул головой, а про себя подумал, что Сандро, вместе с другими качествами, обладал и творческими способностями – так умело он разыграл историю своего происхождения. Самую важную интригу, которую все ждали, он представил так, будто рассеял туман вокруг себя, но на самом деле упрятал всев новый туман. Я видел, что все ждали моих разъяснений, и что они не удовлетворились бы простым кивком головы в знак согласия. Госпожа Нано улыбалась со слезами на глазах. Наверняка она и не сомневалась в том, что дела обстояли именно так, как думала она.

– Я могу подтвердить, что мой начальник, царство ему небесное, по просьбе своего друга, Гиго Амиреджиби, приехал за Сандро в Сочи. Я был вместе с ним. В августе 1910 года я забрал Сандро в Петербург. По рекомендации братьев Вяловых, соратников Михаила Каихосроевича Амиреджиби, дяди господина Гиго, Сандро был зачислен в Николаевское училище. Один из братьев – Михаил Ильич, был директором школы здесь, в Батуми. Сейчас мы временно живём у него. Второй брат – Николай Ильич, был инспектором Николаевского училища. Именно к нему и направили нас. Батоно Шалва, братьев Вяловых хорошо знают в вашей семье.

– Я знаю этих братьев, – подтвердил хозяин дома.

– Я тоже их хорошо знаю, – подтвердил и Шалва.

– Я должен сказать вам, что любая княжеская семья гордиласьбы способностями, которые Сандро проявил в училище и посленего. Он полностью прославил свой род, как умом, так и своимбесстрашием и упорным характером.

Я посмотрел на Сандро, он сидел, опустив голову, наверно, емубыло неловко от моих слов, остальные слушали меня с улыбкой.

– В училище он был лучшим курсантом. Когда он окончил учёбу, генерал Маннергейм обратился к руководству училища с личной просьбой, о том, чтобы Сандро был направлен на службув его дивизию, и сам лично забрал его на фронт. Батоно Шалва, выдолжны знать о генерале Маннергейме. Его дивизия и корпус сражались именно на Юго-западном фронте.

– Да, Юрий Юрьевич, знаю. Он был главнокомандующим армий в Финляндии, регентом и временным правителем Финляндии. Сейчас он, кажется, живет во Франции.

– Вы правы, батоно Шалва. За особую отвагу Сандро был награждён золотым Георгиевским крестом. Наверно, именно эта весть и дошла до вас, – Шалва кивнул головой. – Хочу рассказать вам один интересный, а сейчас уже и весёлый эпизод.

Я уже чувствовал себя свободно, так как мне не пришлось рассказывать о том щекотливом эпизоде, а говорить об остальном для меня, действительно, не составляло никакого труда.

– В 1917 году, благодаря стараниям Временного правительства, я оказался в «Крестах», Именно в это время поручик Амиреджиби ушёл со службы и вернулся с войны в Петербург. В тот же день он пришёл в «Кресты» навестить меня, но нам не позволили встретиться. Когда он возвращался домой, его задержал патруль, его документы оказались не в порядке, при задержании он попытался оказать сопротивление, и на второй день он попал в мою камеру.

Когда я сказал это, все разом ахнули и посмотрели на Сандро. Он улыбался.

– Представьте себе, что нам не пришлось долго сидеть в тюрьме. Благодаря его прозорливости и опыту, полученному в «Крестах», он всё устроил так, что в день Октябрьского переворота мы спокойно покинули территорию тюрьмы, а на улице нас уже ждала машина, которую прислал за нами Хан. Вот это был побег! Мы так покинули тюрьму, что у нас даже дыхание не участилось.

Все смеялись и восклицали: Браво! Браво!

– До того времени, лишь два побега из Крестов завершилисьуспешно. Один из них – тот, который устроил Сандро, о нём выуже слышали.

Я подождал, пока утихли эмоции. Нано встала, подошлак Сандро и поцеловала его.

– Ты настоящий рыцарь, Сандро! – он смутился и встал.

– Если мне позволит хозяин дома и тамада, я скажу один тост.

– С удовольствием, Юрий.

– Я хочу предложить вам тост за Сандро Амиреджиби. Этот молодой человек, везде, где бы он ни был, прославил свой род, фамилию и родину. У меня есть много весьма интересного, что быя мог рассказать. Мне впервые даётся возможность выпить тост за Сандро в окружении его близких. Хочу сказать ещё одно: когда мы приехали в Батуми, Сандро признался мне, что очень хочет найти своих родственников. То, что произошло сегодня, просто чудо, а возможно, даже мистика. Но факт остаётся фактом. И ещё одно, у Сандро – прекрасная жена Тамара и растёт сын Дата.

– Что?! – воскликнула Нано.

– Да, его зовут Давид, – ответил я. Но она уже опять пристальносмотрела на Сандро.

– Боже мой! Мне кажется, что я во сне, – проговорила Нано тихим голосом.

– И мы, калбатоно Нано! – ответил Шалва.

Все выпили этот тост, потом слово взял Шалва.

– Дорогой Сандро! Я не стольково внешнем виденахожу твоесходство с Амиреджиби, сколько в твоем характере и поведении.

Как бы то ни было, ты носишь мою фамилию, да к тому же с таким достоинством и честью, поэтому я не имею право не принятьтебя как брата. С сегодняшнего дня считай меня своим братом. Надеюсь, большевики дадут мне возможность в ближайшие днипознакомить тебя со всеми твоими близкими.

Все встали и возгласами и звоном бокалов отметили этот тост.

Братья обняли друг друга. У всех было приподнятое настроение.

У меня будто огромный камень свалился с плеч. Но в глазах Наноя всё же видел еще какую-то улыбку, она не верила в эту версиюпроисхождения Сандро. Напротив, столько совпадений убедилиеё в обратном. Обострённая женская интуиция не позволяла ейсогласиться с той версией, которую она услышала. Наверное, еслибы даже сам абрек Дата прошептал ей на ухо, что это не его сын, она бы уже не поверила в это. В том, что она была лично знакомас Датой, я не сомневался. И в том, что она его когда-то любила, тоже. Но сейчас я думал, о том, что у неё было общего с графом, как они нашли друг друга. Это, действительно, было для меня загадкой. Неужели и их между собой каким-то образом связывалэтот абрек?

Господин Нико опять взял бразды правления в свои руки. Он был прекрасным собеседником и слушателем, но он был еще и непревзойдённым тамадой. Рядом с таким человеком время теряло своё назначение.

– Друзья мои! – он тёплым взглядом обвёл всех присутствующих, – когда характеризуешь других, то тогда намного лучше видно, кто ты есть на самом деле, нежели тогда, когда ты сам говоришь о себе или кто-то характеризует тебя. Сегодня сын моего покойного друга, который рос у меня на глазах, а ныне стал моим младшим другом, доставил мне удовольствие тем, что представил нам Сандро. Это показало нам не только мужество и благородство Сандро, одновременно мы увидели благородство и мужество самого Юрия Юрьевича. Как говорят у нас, давайте выпьем за нашего русского грузина, воспитанногов грузинских традициях.

Мне было несколько неловко, что тост за меня был произнесёнпрежде, чем был поднят тост за графа. Но, у тамады было на тосвоё оправдание, так как тост за меня последовал за тостом в честь Сандро.

Потом мы выпили ещё несколько бокалов. Тамада поднял тостза госпожу Нано, потом – за графа, притом все без излишества. Я смотрел на этих двух людей и думал: Что может их связывать? Граф, наверное, живёт воспоминаниями, чьё пламя согревает егостарые кости. В старости, когда он остался в одиночестве, в егодушу проник тёплый взгляд Нано, и зажег эту нежную, платоническую любовь. Было приятно смотреть на их отношения. Во всехдвижениях и взглядах чувствовалось тепло и уважение другк другу. «Видно, она очень добра и умна. Именно ум и доброта, а не страсть, связывает эти души». – так я думал о них. Хозяева накрыли прекрасный стол, но чего-то ему всё же недоставало, именно то, что всегда помнил о Грузии. Наверное, чувство вольности, что было вызвано создавшейся в Грузии обстановкой. – Какой странный день! – произнёс Шалва, – Наша странапотеряла независимость, два дня назад правительство Жорданияи Ревком большевиков оформили всё это в Кутаиси, договором, о прекращении вооружённого сопротивления. А уже сегодня, в Батуми, я обрел брата.

Эти слова вызвали такое же двойственное чувство у участников застолья, как и у самого Шалвы.

Пётр Кавтарадзе сидел, опустив голову, он был похож на неудачливого охотника.

– Как ты думаешь, Шалва, неужели, действительно, всё кончено? – спросил хозяин дома.

– Да, батоно Нико, – с грустью ответил он.

– Ты думаешь, что большевики вернут нас в состав России?

– Конечно, это будет так. Независимость Грузии стала жертвойборьбы между двумя крылами социал-демократов. Сегодня мывстали на путь, который ведет нас через пустыню. Расстояниеэтого пути – целый век. Ещё один век, так как ста двадцати летоказалось недостаточно для того, чтобы найти своё место. Нас никто не загонял на этот путь, и мы ни от кого не бежали. В отличииот евреев, которые тогда еще не существовали, как нация.

Возможно, они подсознательно, именно потому и встали на путьчерез пустыню, чтобы в будущем, вместе с другими племенами, сформироваться как нация, и найти своё место под солнцем. Мыже собственноручно уничтожили свою нацию, и у той части, которая от неё ещё осталась, отняли шанс. А теперь и официальноего уничтожили. А сейчас мы снова встали на путь поисков и становления. Другие народы, с менее глубокими корнями, оказалисьболее стойкими и собранными, чем мы.

Он остановился и задумался. Мы все смотрели на него и егоруку, которой он ласкал бокалс вином.

– Был один такой умный человек, Сандро Каридзе, – неожиданно нарушила молчание госпожа Нано. Всё наше вниманиеперешло к ней.

– Это было, наверное, лет шестнадцать-семнадцать тому назад.

Я очень хорошо помню, что он сказал на одном дружеском собрании: «Наша нация потеряла свою функцию после того, как Российская империя взяла нас под свое покровительство. А доэтого наша страна потеряла историческую миссию, что и заставило нас войти под покровительство Российской империи. И сейчасмы похожи на стадо, выпущенное на пастбище, и всё, что происходит с нами, является следствием этого.

– Я хорошо знал Сандро Каридзе, он был очень близким человеком нашей семьи, – ответил Шалва. – Тяжело выслушивать такую правду, но, к сожалению не для всех. За последние три года, ежедневно, перед моими глазами проходило много таких примеров на улицах, в семьях тбилисской богемы и надменной элиты, в семьях сливок общества, на учредительном собрании или парламенте, во всех лавках и кабаках. Нам понадобилось пятнадцать месяцев для того, чтобы объявить нашу страну независимой, и это только потому, что большинство боялось этой независимости. “Мы народ, привыкший к патрону”, – доказывали нам члены большинства. Они, действительно, не представляли себе, что могла бы нам дать эта независимость, и куда бы она нас привела. Звучала и такая мысль:“Ведь тогда нам самим придётся экономически заботиться о себе”. Некоторые тут же начали искать нового покровителя, и строить разные комбинации и предположения. Будто европейцы только о том и мечтали всегда, чтобы взвалить нас на свои плечи и носить целую вечность, как беспомощных детей. “Наш народ не готов” – доказывали наши политические оппоненты. Другие говорили: «Мы многонациональная страна, и без учёта интересов других народов мы не сможем, да и не должныделать этого. Если мы, грузины, ради нашей независимости собираемся подвергнуть себя экономической нужде, то в чём же провинились другие?» Вы представляете себе?! Оказывается, надо было сначала спросить у других, можно ли нам, грузинам, объявить независимость на исторической земле наших предков, и согласны ли другие народы какой-то период побыть в нужде вместе с нами… За последние сто лет нас приучили к тому, что в собственном доме мы являемся второсортными, и если нам не позволит кто-нибудь другой, то мы не можем дать преимущества ни нашему языку, ни нашим национальным интересам. Но знали ли мы в течение десятков лет, каковы были наши национальные интересы? Или понимает ли большинство сегодня их значение? Вот и объявили, наконец, эту долгожданную, выстраданную меньшинством независимость. Ну и что потом? А потом началось то, что началось! Один хоровод и веселье. В этот хоровод включились и те, кто не понял, чему мы, меньшинство, радовались. Но для них главным было не это понимание, главным было то, что у них появился новый повод наполнить кубки вином для новых тостов. С того дня они не выпускали из рук кубки и рог, и вот таким образом они встали на службу новой стране. Декларация независимости превратилась в пир, а не в неустанный труд с засученными рукавами. Некоторые и сегодня продолжают то же самое, продолжают пировать, и пьют за независимость, будто ничего и не произошло. Чего стоит одно воспоминание, о том что, когда Красная армия убивала юнкеровв Дигоми и Коджорском лесу, в Ортачальских трактирах шел такой кутеж с тостами за Грузию, что яблоку негде было упасть. Сколько патриотов погибало в минуту, столько опустошалось и бочек вина. А как же иначе!

– Мне очень жаль, что мои предположения в очередной раз оправдываются, – воспользовалась паузой госпожа Нано. – Всё это является результатом того, что мы потеряли любовь к свободе и стране. Если у кого и осталась эта любовь, то кто даст ему право выглядеть благородным на безликом фоне других.

– Вы говорите совершенно верно, калбатоно Нано. Мы не позволяем друг другу ни любить, ни ненавидеть, боясь того, что нас кто-то может опередить. Зато часто отказываемся сделать что-то полезное для страны, лишь потому, что сделать добро может и такой человек, которого мы ненавидим. Мы действительно потеряли любовь к государственности и свободе. Я имею в виду истинную любовь, а не ту, которую мы видим каждый день в кабаках. Известие о пиршествах дошла и до обречённых на гибель воинов, которые насмерть стояли на передовой против силы, превосходящей их в четыре-пять раз. У них не хватало людей, помощи не было видно ниоткуда, но они и не думали отступать. Оказывается, один воин сказал: «Я сейчас возьму с собой один маленький отряд, чтобы всех этих самоотверженных патриотов пригнать из города сюда, на передний край, да к тому же со своими кубками в руках. А кто откажется, того пристрелю на месте». Тяжело согласитьсяс этим, но обвинить его за эти эмоции мне тоже трудно. Один офицер удержал этих разгорячившихся воинов: «Мы защищаем не их город, мы защищаем свою столицу. Те, кто сейчас пируют, этопотомки тех кинто 3[3]3
  Кинто – в Грузии мужчина, занимающийся торговлей или же вообще без определённого занятия, весельчак, плут и мошенник, завсегдатай духанов.


[Закрыть], которые рождены для того, чтобы вертеть задом и веселить остальных».

– Это те люди, которые выпущены на пастбища, – продолжила Нано. – Такие люди есть везде, во всех городах и странах, и онибудутвсегда. Где-то больше, где-то меньше. Но это количество обуславливает степень нравственности нации и прочность страны, что, в конечном счёте, и определяет место страны на международной арене.

– Вы правы, у нас отняли жажду борьбы, вернее сказать, – мысами ее потеряли и свыклись с этой утратой. Саблю нам заменилна канци 4[4]4
  Канци обработанный рог домашнего животного, используемый как сосуд для вина.


[Закрыть], и вцепилисьмы страшной хваткой друг с другом в этой «борьбе». Как только мы попытались поменять этот канци опятьна саблю, нас возненавидели. Начали плести всякого рода интриги, чтобы никто не смог отнять у них это блаженное пастбище. Безнравственного человека не сравнишь даже с животным. Животное хоть знает, сколько ему хватает, чтобы насытиться. Простите за такое выражение. – Все с сочувствием закивалиголовами.

– Вот, мы потеряли часть батумской области. Всё идёт к тому, что в руках осмалов останется Кола-Артаани, Шавшети, Имерхевии, наверное, этим не закончится делёж Грузии. Но беда ещё и втом, что не всех волнует это дело, и не потому что им некогда. Опустив голову, они пасутся на пастбище, и ни на минуту, не хотят оторваться от него. Приходится сожалеть, но не только это является позорным. Самые пламенные ораторы из тех наших оппонентов, кто взял на себя ответственность за управление страной, и её защиту, первыми убежали из Тбилиси, и предпочли размахивать руками из Кутаиси. Мне стыдно и за то, что декларированнаянами грузинская демократия в первую очередь набросилась нанациональное наследие, и сменила название школе имени царя Ираклия. Оказалось, что для нашей демократии было настолькопостыдным, что школа носила имя нашего достойного царя, чтомы не смогли бы показаться с ним в цивилизованном мире. Даразве так относятся к своему наследию те страны, перед которыми мы хотели так покрасоваться? Нет, у них я видел совсем другое. Причиной тому являются лишь наши комплексы, и глубокий провинциализм. Чего стоит только воспоминание, о том, что после объявления независимости в течение шести месяцев над парламентом развивался флаг социалистов, а с противоположной стороны нам подмигивал портрет Маркса. Нам пришлось много раз принуждать наших оппонентов сменить знамя социализма на флаг независимой Грузии.

Мы все ясно видели, что Шалве надо было высказаться до конца, чтобы снять тяжесть с сердца. Шалва освобождался от переживаний, и за Петра, так как было видно, что он говорил и за него.

– А если подумать, разве кто-нибудь другой отнял у нас страну или независимость? – продолжил Шалва. – Разве большевики виноваты в этом? Быть может, кемалисты или дашнаки? Нет. Виновато именно то стадо, которое вот уже целый век выпущено на пастбище и ни на минуту не хочет оторваться от него. Оно даже голову не поднимает, чтобы оглянуться вокруг. Россия, так или иначе, выдержала свою революцию и гражданскую войну, хотя отголоски всего этого ещё долго будут сопровождать бывшую Империю. Но сегодня у России уже появилось время для нас. Грузинская же демократия настолько «углубляла» эту революцию, что у грузинской независимости отвалилось дно. Вот именно с этих похорон и вернулись мы с Петром недавно. Почему всё это произошло? Наверное, потому, что демократия была идеологической головой, забитой тысячами химер, которая не смогла притянуть к себе и без того беспомощное и истощённое тело, и ещё больше ослабла. Я всё время думаю о том что, быть может, действительно, были правы те, кто говорил, что для нас пока ещё преждевременны государственность и независимость.

По лицам присутствующих можно было увидеть, как подействовала на всех оценка этого мыслящего человека. Не скажу, что Шалва говорил эмоционально, но я видел, что все его переживания шли из глубины души. Было видно, что волнения и переутомление последних месяцев отняли у него силы даже на то, чтобы эмоционально выражать свои переживания. Но каждое его слово легко доходило до нас.

Такая беседа не дала хозяину дома возможность продолжить застолье, так как ему тоже передалось настроение Шалвы, и стало для него ещё большим грузом. Все без слов освежали горло глотками прекрасного вина. Это застолье уже не было похоже на современное грузинское застолье, и я почему-то подумал, что в старину грузины использовали застолье и вино именно для таких рассуждений.

Неловкое молчание нарушил хозяин дома:

– Постыдно для человека получать в подарок то, что он можетприобрести сам, и даже обязан сделать это.

Лишь после этих слов, он обвёл взглядом участников застолья.

Кажется, они сразу и не догадались, что имел в виду господин Нико.

– Жизнь не прощает человека, если он сидит и ждёт, когдаему преподнесут что-то. Не жалея сил, он должен трудиться сам, чтобы самому приобрести нужное. Говорят, что дареному конюв зубы не смотрят. Но умный человек и не всегда доверится такому коню, пока сам не обуздает и не усмирит его, иначе неудачабудет неизбежной. Так и со свободой. Именно такая свободаи имеет цену, а не та, которую тебе даруют. Нельзя оценить то, что не нажито твоим трудом и борьбой, это и потерять легко. Навсё нужно время, время нужно и на то, чтобы наш народ отвыкот подарков. Об этом надо думать вам – политикам.

Шалва и Петр молча кивнули головой. Мы тоже все согласились с ним, и опять воцарилась тишина.

– Позволю себе поделиться с вами своими соображениями. – с привычным ему спокойствием произнёс граф.

– Вот уже семнадцатый год пошел с тех пор, как я оставил службу. Я смог поближе познакомиться с этой страной и народом, который искренне люблю. Это и заставило меня провести оставшиеся годы моей жизни рядом с этим народом. Поэтому примитемоё видение и оценку, как увиденное глазом рядового гражданина Грузии, а не как соображение, высказанное бывшим имперским чиновником.

Он обвёл всех взглядом, как будто искал согласия. Участникизастолья кивали головами, соглашаясь с ним. Я же подумал, чтоего манера говорить совсем не изменилась.

– Я тоже хорошо знал Сандро Каридзе. Мы подружились с ним после того, как он постригся в монахи, а я оставил свою службу. Мы часто обсуждали вопрос, которого мы коснулись сегодня, и который воспринимаем достаточно болезненно. Я часто думал, не был ли Сандро излишне строг, когда оценивал проблему нации. Со временем я более отчётливо увидел очевидность и правильность его оценки. Периодически, именно голой правдой надо давать пощёчину своему народу, чтобы отрезвить его для того, чтобы он смог вернуть себе лицо нации. А то ведь часто народ не может воспринять правду, сказанную намёками и украдкой. Если даже народ и поймёт эту правду, то сочтёт её сказанную трусливым человеком и не заслуживающего внимания, так как от трусливого человека нельзя принять нравоучения. Наверное, это относится ко всем народам.