Текст книги "Тропа тунеядцев. В августе 34-го. Из жизни контрразведчиков"

Следом, за ним, дорогу пересекал Валерьяныч. Он шел важно, с барсеткой на руке. Такой молодящийся дед, в джинсовом костюме.

Мимо остановки, на малой скорости, проехала милицейская машина. Рахметов, помня наставления Валерьяныча, сжав зубы, опустил глаза, но отворачиваться не стал.

Милицейский патруль проехал мимо.

Валерьяныч зайдя, на остановку, стал в центре, среди таких же солидных и трезвых, с барсетками в руках.

Рахметов притулился с краю, в шеренге, похожих на него, откровенно похмельных и просто мутноватых, шелестящих пакетиками.

Подошел автобус «138 Комбинат». Валерьяныч зашел в среднюю дверь, Рахметов в заднюю.

Поехали.

Рахметова всю дорогу мутило. Все, внутри, дрожало и корежилось.

Когда объявили: «Концевая», он покосил лиловым глазом, и, увидев, что Валерьяныч повернулся к двери, тоже стал готовиться к выходу.

Если, в центральную дверь, вышло два человека, задняя часть автобуса очистилась почти полностью. Рахметова подташнивало. Он еле волочил ноги, стараясь не потерять, из вида, Валерьяныча. Пока, он перешел дорогу и подошел к пешеходному мосту, вышедшие вместе с ним, проявляя завидную резвость, опередили его, на добрую сотню корпусов и были уже на той стороне кольцевой, на краю рапсового поля, из которого, они, с Валерьянычем, выползли, несколько дней назад.

Рахметов поискал глазами старшего товарища. Тот был уже в конце моста. Когда Рахметов взошел на мост, движение впереди застопорилось.

На грунтовую дорогу, которая, вела к ТЭЦ и Комбинату, из зарослей рапса, выскочили юркие старушки, с сумками в руках. Почти все, идущие впереди, остановившись, завязали с ними беседу.

Рахметов, даже, слегка опешил от такой тяги к общению, с не самыми яркими представительницами женской половины общества.

Валерьяныч оглянулся и приостановился, поджидая, его.

Когда Рахметов поравнялся с ним, он спросил:

– Ну, как, ты, живой?

– Ох, хо-хо… – Простонал Рахметов.

Они неспешно пошли вперед, и тут из зарослей, на дорогу, выскочила еще одна старушка с сумкой, в сбившемся набок платке, видимо заблудившаяся в рапсовом лабиринте и отставшая, от основной группы.

С места в карьер, она, подскочив, к Валерьянычу с Рахметовым, выпалила скороговоркой:

– Сынки, чего надо? Есть «детские», «большие», «чемергес», двойной очистки. Есть «Крыница моцная»!

Услышав про «Крыницу», вкупе с «детскими» и «большими», Рахметов позеленел, надулся и, в рвотном позыве, склонился к обочине.

– Уйди, мать! Перешибу, ненароком! – Прорычал Валерьяныч, и бабка струей брызнула, в сторону скопления народа.

Он забрал, у Рахметова, сумку и участливо сказал:

– Идем, Серега, с глаз долой.

Валерьяныч подхватил, захлебывающегося, в слюне и соплях, Рахметова, под руку, и поволок в рапсовое поле.

– Помру я, Валерьяныч.

– Не помрешь, такие, как мы не помирают… Ладно, стоп! А, то и в самом деле, помрешь, ненароком…

Он извлек, из сумки, два литра «Минск-4» и, отворачивая крышку, сказал:

– Физию оботри. Да, хоть, рубашкой. Все равно, ее выкинем. Не отправляться же в путь, в таком виде.

Рахметов вытерся. Влерьяныч наполнил одноразовый стаканчик до половины и, протягивая, коротко сказал:

– Водка.

Когда Рахметов, вздрагивая всем телом, выпил, он забрал у него трепещущий стаканчик, налил себе, выпил и сказал:

– Еще по одной и тронемся, потихоньку.

– Еще по одной, покурим и тронемся. – Сказал Рахметов.

Выпили, закурили.

Валерьяныч, вдруг чертыхнулся, встал, широко размахнулся и отправил «барсетку», в сторону «Малиновки».

– Ты, чего?

– Ты не представляешь, как меня, эти сумки раздражают, а, еще больше «барсеточники»! Идет или стоит, такой барсук, «барсетку», на руку нацепил. От самого салом с цибулей, на версту разит, по роже видно, что предел мечтаний, у него, расчистить дачу и построить баню, чтоб было, где, после трудового дня, грязь и навоз смывать. Чего, ты эту барсетку прицепил, что, у тебя, там, кредитные карты, со счетом в швейцарском банке? Или пачка «евриков»? У него, там проездной, денег на бутылку, правда хорошей, водки и ерунда всякая. Это – Серега, понты и даже не дешевые, а убогие! Ладно, давай собираться.

– А, куда пойдем? – Спросил Рахметов.

– На юг, конечно. – Уверенно сказал Валерьяныч. – Чего, на север, переться? Там холодно. На юге теплее. Там Украина рядом. Можно зимой в Киев сходить, попить пивка на Крещатике.

– Сходить?

– Все, Серега, ты уже отъездился, в пределах видео-наблюдения. Будешь, теперь, передвигаться, по благородному. Как Рольф Пешеход.

В начале пути, Валерьяныч повел, себя, несколько странно. Вместо того, чтобы двигаться, насколько это позволял рапсовый лабиринт, прямо на юг, он стал ходить кругами, по нескольку раз возвращаясь, на одно и тоже место.

Рахметов подавленный, сложной жизненной ситуацией, ни о чем не спрашивал, а просто ходил, как собачка на привязи.

Наконец Валерьяныч, сделав круг и упершись, в какой-то ориентир, известный только ему, плюнул и усадил Рахметова в тенек рапсовых зарослей.

– Ты посиди, а я сам поищу. – Сказал он.

– Ищем, то чего? – Спросил Рахметов.

– Потом. – Откликнулся Валерьяныч, скрываясь, с глаз.

Через, какое-то время, раздался его голос:

– Серега! Ты где?

– Тут – я!

– Иди, ко мне!

– Куда идти?

– На голос, иди!

Вскоре, пропетляв по тропкам, он вышел на Валерьяныча, который обессилено сидел, на куче зелени.

Рядом с ним, лежали два рюкзака, со скатками, поношенные, но еще крепкие

– Вот, так всегда! – Удрученно, сказал Валерьяныч. – Сам положишь, потом хрен найдешь. Со мной, всегда, так – положу, постою, запомню ориентиры, а потом полдня бегаю, шукаю. И, знаю же, что вечером положишь – утром ноги собьешь. Освещение меняется, тени в другую сторону ложатся, место совсем по-другому выглядит.

– Это, что наше? – Растерянно спросил Рахметов.

– Раз – у нас, значит – наше. А, чье же еще, если я сам, лично, ложил?

– А, когда ты успел это собрать?

– Я – человек простой. Гламура не признаю. Пластических операций не делаю. Пока, ты грудь увеличивал, я дела делал.

Рахметов уважительно, покачал головой.

– Ты не кивай, а наливай лучше. Умаялся я, в этой растительности.

Занюхивая стручком рапса, Валерьяныч, сказал:

– Раньше фасоль спаржевая, до таких размеров вырастала, а теперь рапс, таким Макаром, прет. Тут, с этого поля, два эшелона «дизеля» получится. Хоть, половину и потоптали…

Они закурили.

– А, раньше, здесь лес был.

– Хороший?

– Так, себе… Но малина и опята были.

– Милиция наверно охраняла?

– Чего? – Не понял Валерьяныч.

– Ну, чтоб опята не собирали.

– То, еще доэволюционные опята были. Съедобные. Это теперь опята вместо кокаина нюхают, а раньше ели.

– И, что? – Озадаченно спросил Рахметов.

– А, ничего. Ели и все! Хотя, я тогда опенок за гриб не считал. Подосиновики, зеленки, черные грузди, это я уважал, а опенок, так! Грибом пахнет, а на зубах скрипит. Ну, что? Пора в дорогу. Солнце поднялось, вон куда! Надо, хоть километров пять, от полосы отмотать.

– Отмотаем и десять!

– Десять, не отмотаем. Солнце встает, да идти, с опаской, придется. Ты, глянь! – Валерьяныч провел, пальцем по горизонту. – Сколько вышек, возле города понатыкано, и на каждой, у вертухая, твоя фотография пришпилена. Кругами, к тому же ходить придется. Озерцо обойти надо. Но там тропа, есть обходная. Я узнавал.

Валерьяныч оказался прав. Пока, они выбрались, с рапсового поля, солнце стало припекать, и навалилась усталость. Когда перешли железную дорогу и зашли в кукурузу, оказались в тени, но зато идти стало труднее. Высокая, в три человеческих роста, кукуруза, резала руки жесткими листьями, склонившиеся, под тяжестью огромных початков, в междурядье, стебли загораживали путь. Трава «мокрица», выбравшая культурный путь, в эволюционном развитии, путалась в ногах.

Заметив, что Рахметов, совсем размяк, Валерьяныч объявил привал.

– Заодно, переоденься. Там, Верка, для тебя одежду собрала.

Рахметов раскрыл рюкзак и достал оттуда темные джинсы, темную клетчатую рубашку, синюю майку и свитер, толстый, похоже, натуральной шерсти.

Свитер, он сунул обратно и переоделся.

– А это, куда? – Спросил он, имея, в виду утренний наряд.

– Стебель, надломай и повесь. Кто, после нас пойдет, заберет если приглянется.

– Вряд ли, кто именно здесь пойдет.

– Пойдет. Тропу мы обозначили. Кто-нибудь, да пойдет. Давай, по сто грамм, покурим и двинем дальше.

– Слушай, Валерьяныч, вот бы, нам, на «Тропу тунеядцев» попасть. Говорят, кто по ней ходит, тому ничего не страшно.

– Да, не плохо бы было. Только, где она – та тропа? Все о ней говорят, а никто не видел. Ну, что передохнул? Пошли, тогда. У нас, сегодня, с тобой, пока – тропа кукурузная. А, если бог даст, то впереди, еще и подсолнечниковая. Вот, где горя хлебнем, если место нехоженое.

Когда вышли, из кукурузы, перед ними встала стена подсолнечника.

– Ну, вот оно! Как мне и говорили. – Сказал Валерьяныч. – Но, пока, этот рубеж, нам не по зубам. Пошли в сад, чаю попьем.

– Куда пойдем?

– Вон, за забором видишь – сад!

– А, там, что?

– А ничего. Чаю попьем. Отдохнем, до вечера. Солнце, вниз пойдет – пойдем и мы.

На, следующее, утро заведующий двадцать первым отделением неврологического диспансера, походя, поинтересовался, у дежурной медсестры:

– У, нас, тут проходят курс лечения пострадавшие, с комбината… Как – они?

– Приходят в себя, Тимофей Иванович.

– Прекрасно, прекрасно! Кто, у них – лечащий врач? Игнатович?

– Да.

– Передайте ему, что я хочу взглянуть на их истории. Пусть, оставит у меня на столе. Я, потом, полистаю, на досуге.

– Хорошо, Тимофей Иванович. Передам.

– Они, сейчас – у себя?

– Кажется, нет. Я видела – они выходили… Вроде, собирались кого-то навестить, в седьмой палате.

– Прекрасно, прекрасно… Не забудьте передать Игнатовичу, про истории…

Пройдясь по коридору, Протодьяконов, обнаружил, что санитарка, которая должна была постоянно дежурить у седьмой палаты, отсутствует.

Заглянув в саму палату, он увидел, что за составленными вместе столами, на которых пациенты, обычно питались, сидело не восемь, а сразу десять человек, которые занимались, чем-то смутно знакомым. Потом, завотделением сообразил.

Когда-то, в медучреждении, в рамках трудотерапии, существовала практика изготовления почтовых конвертов. Протодьяконову, на миг, показалось, что вернулись старые добрые времена.

– Тетя Фаина, тетя Фаина, смотрите, у меня – машина! – Восторженно возвестил здоровенный бугай, со щетиной на лице.

– Хорошо, Потап! Только, почему она, у тебя – с одним колесом? Она же, на одном колесе, не поедет?! Сейчас, мы еще одно колесо приклеим.

– Я – сам! Я, сам, приклею!

– Хорошо. Сам приклеишь. Я, тебе, колесо, сейчас, вырежу, а ты приклеишь!

– А, у нас, с тетей Ниной – кораблик!

– Вот, какие, вы – молодцы, с тетей Ниной!

– Ну, слава богу – показалось. – Вздохнул Протодьяконов.

Вернувшись, на пост, он, вкрадчиво, спросил, у медсестры:

– Так, где, вы, говорите – Афанасьевна?

Сестра смущенно пожала плечами.

– Что, опять – пьяная?

Медсестра обреченно вздохнула.

– Старшую медсестру, сюда. Немедленно.

Старшая медсестра пришла на пост, держа руки в карманах халата. Надменная, манера поведения, выражала открытый протест, к требованию явиться «немедленно».

– И, так, Анна Станиславовна, что там – с Викторией Афанасьевной? Опять?

– Как, будто не знаете, Тимофей Иванович? – Вздернула нос старшая медсестра. – Кадров не хватает. Половина персонала – на сельхозработах!

– Хорошо, а наши пациентки, которые занимаются с ребятами? Это, вы, их попросили?

– Они – по собственной инициативе. Я, их, не просила, но мешать не стала. Хлопчикам нравится. Я думала, даже выставку устроить.

– Ну, да… Ну, да… Ладно, пускай, будет, как есть.

Заведующий, задумчиво, постучал пальцами по столу.

– Вы, их попросите, если Виктория не сможет, пусть они проведут прогулку. Если, их, не затруднит, конечно. Если не затруднит, поставьте им телевизор,

Позже, уходя, домой, заведующий видел, как восемь здоровенных парней, под руководством трех женщин, играют во дворе, в увлекательную игру – «У медведя во бору грибы, ягоды, беру…».

В четверг, рано утром, когда любопытные старушки, имеющие обыкновение заседать, на лавочке, еще мирно спали, а активист контрразведки – баба Дуся, вообще лежала пластом, из-за болей в пояснице, из подъезда, в котором находилась квартира Владимира Жигадло, вышла счастливая пара – он сам и Ирина Туманова.

Одинокая дворничиха, баба Люба, проживающая в этом же доме мела улицу. При виде сладкой парочки, она бросила, это занятие и приветливо кивнула:

– Доброго здоровьечка! Далеко ли собрались, так рано?

– Здравствуйте. Вот, Володя хочет показать мне окрестности.

– Да, да! А, как же! Надо, надо! Поезжайте, конечно. Только смотрите в лес не заблудите!

– Да, знаю, я, баба Люба! Что я – сумасшедший?

– На море, езжайте, искупайтесь!

– Так и сделаем, баба Люба. – Согласился Жигадло.

– А, что, это, у тебя – машина новая? Я ее раньше не видела!

– Да не новая, она. Просто, продать хотел, да никак, не получается.

– А! Понятно.

Когда они отъехали, Туманова спросила:

– Про какое море, она говорила?

– Про Минское. Водохранилище так называется.

– Ясно. А то я подумала, что бабуся дернула с утра!

– Она и дернула. – Хмуро сказал Жигадло. – Алкоголичка чертова. Всегда суется, куда не просят.

– Володя, вы, мне, не нравитесь. Не надо напрягаться. Пока, все идет, как надо.

– Загремим, лет на двадцать, с вашими идеями.

– Нечего волноваться. Все идет прекрасно. Жучков, на машине, нет. На расстоянии, нас, тоже, никто не отслеживает. Хвоста я не вижу. Все замечательно!

Жигадло, неопределенно, пожал плечами.

– Эти ваши буквы, зачем на автобус клеить? Краска, может попортиться. Я, его, в самом деле, продать хотел. Так и, по легенде, полагается. А, если краска облезет, как его тогда продавать? Себе, в убыток…

– Не волнуйся, ты – жлоб! – Прервала, его причитания, Туманова. – Если, что облезет, я, тебе, компенсирую!

Через три часа, синий микроавтобус, с белой надписью, на боку: «Орнитологическая лаборатория», медленно катил по узкой асфальтовой дороге, посреди бескрайних кукурузных полей, километрах в двадцати, к северо-западу, от Минска.

У, стилизованного под старину, указателя «Агроусадьба «Веселый дворик», он притормозил, постоял немного и, на малой скорости, поехал дальше.

Одинокий велосипедист, едущий навстречу, изо всех сил старался уступить им дорогу и прижаться к обочине. Но поскольку, он не желал спешиваться, это, у него, плохо получалось, так как, его железный конь, совершенно не слушался седока. Прочувствовав непредсказуемость траектории встречного транспорта, Жигадло затормозил и, с ужасом, стал ждать лобового столкновения.

Велосипедист затормозил, перед самым бампером, так резко, что чуть не тюкнулся головой об капот.

– Здрасте, пожалуйста! Извините, не разглядел! – Приветствовал сидящих в автобусе, давно не бритый, преклонных лет, велосипедист. Ему, по всей видимости, и на ногах стоять было трудно.

– Нет, гляньте! Не разглядел он! – Заерзал, на сидении, Жигадло.

– Молчи! – Одернула его Туманова.

Она открыла дверцу, вылезла наружу и приветливо сказала:

– Здравствуйте, дедушка!

– Здравствуй, доченька! Здравствуй, красавица! – Дедуля взволнованно шмыгнул носом. – Ты уж извини, что-то, совсем, я сегодня расклеился. Так-то, дорогу вижу хорошо, а детали скрадываются…

– Скажите, пожалуйста, вот, мы ехали. Там, указатель стоит – «Агроусадьба». Это, скажите – гостиница, такая?

– Даже, не знаю, как вам сказать… – Почесал дед лохматые, как у Эйнштейна, седины. – Вижу, ты – девушка приличная! А, вы, кто такие будете?

– Мы, орнитологи, дедушка.

– Кого, кого?

– Орнитологи. Птиц изучаем.

– Так, вы – ученые, значит! За страусами приехали? Ну, и вредные это твари, я вам скажу…

– Нет. Мы певчих птиц изучаем.

– Ну, так, я сразу увидел – приличные люди едут! А, то все страусов изучают, скотину этакую. У меня, зятя, страус, чуть на тот свет не отправил.

– Так, что, вы, про агроусадьбу, говорили?

– А, говорил! Помню! Я, тебе, так, скажу, дочка. Агроусадьба эта, она конечно – агроусадьба. Только, секретная она, какая-то. То ли для больших шишек, то ли еще, для кого. Милиция там дежурит постоянно, и никого не пускают. Вы, если переночевать хотите, к бабе моей езжайте! У нее постели чистые, все включено, и возьмет недорого!

– Спасибо, мы подумаем.

– Чего, тут думать! Крайняя хата, белым кирпичом, обложена. Милости просим. Нет, если не верите, вы на эту усадьбу, заедьте, спросите. Только не пустят вас. Сюда, сколько народа заворачивало – никого не пускают.

– Спасибо. Может вас подвезти?

– Меня? Хо-хо! Я еще в «Тур-де-Франс» могу!

Дед оседлал велосипед и, сделав замысловатый зигзаг, разминулся с автобусом.

– Видали, Шумахера! – Крикнул он, на прощание, и покатил, виляя, от обочины к обочине.

– И, главное, такой, мозги не вышибет и своей смертью помрет. – Сказал Жигадло, глядя ему вслед.

– Ладно. Поехали.

– Куда?

– Куда-куда! Туда! На агроусадьбу.

– Может, не надо? Засветимся?

– Мы, так и так, засветимся. Будет подозрительно, если мы такую попытку не сделаем. А, так приехали – спросили. Нет и нет, поехали дальше.

Вскоре, впереди обозначился просвет, и кукуруза отступила, в сторону от дороги.

Асфальтированная поверхность, уходила вдаль, исчезая среди группы строений, деревенского образца, а грунтованная, но хорошо накатанная дорога, отходящая влево, вела к пяти бревенчатым сараям, под черепичными крышами.

Тут же на столбе висел указатель – близнец того, который они видели, километра за два отсюда.

– Сворачивай. – Приказала Туманова, видя, что Жигадло потеет и трясется, охваченный паникой. – Сворачивай, или тебя стукнуть, чтобы пришел в себя?

По опыту, зная, как стучит, эта девушка, Жигадло переборол страх и свернул на грунтовку.

Агроусадьба была окружена невысоким, символическим забором, из длинных жердей. Въезд в нее, преграждали, такие же условные ворота, но за ними стояла бревенчатая будка, а в ее тени, на садовом стуле, клевал носом милиционер.

Когда Туманова вылезла из автобуса, Жигадло недовольно пробурчал, себе под нос:

– Стукнет она! Тебе бы, все стукать!

При этом он старательно гнал, от себя, неприятное воспоминание, о первом дне их совместного пребывания в квартире, когда, при попытке сексуальных домогательств, он одним ударом, был отправлен в полет. Причем, Володя летел, так долго, что успел подумать, что человек не может, сам по себе, летать, столько времени.

– Здравствуйте! – Громко поздоровалась Туманова, облокотившись о ворота.

Очнувшийся от дремы, милиционер, некоторое время, приоткрыв рот, разглядывал ее, потом проворно вскочил, со стула и, застегивая, на ходу форменную рубашку, подошел к воротам.

– Здравствуйте. – Вежливо сказал он, косясь одним глазом, на пышные формы, которые откровенно стремились вырваться из тесной маечки на бретельках.

– Случилось, что или спросить, чего хочете? – Задал он вопрос, думая про себя: «Как, такие шнурки, все это выдерживают?»

– Мы спросить хотели.

– Спрашивайте! – Милиционер выпрямился и подтянул живот.

– У, вас, тут, не гостиница – случайно? Может, можно остановиться?

Милиционер, озадачено, снял кепку и почесал лысину.

– Все – так, девушка. Гостиница тут, у нас. Только, остановиться нельзя. Она ведомственная, только для сотрудников. Ну, которые отличившиеся, в виде поощрения.

– Понятно… А, если только на одну ночь? Никак, нельзя? Может комнаты есть свободные? Мы заплатим.

– Да, и не решаю я! Тут, у нас персонал, заведующая. Не согласится она. Дорожит местом.

– Ну, нет, так нет! А, скажите, пожалуйста – место, здесь, какое —красивое. С деревьями.

– Это, да! Деревья остались. Это тут, у нас – алыча и сливы.

– А, там дальше, большие, такие? – Спросила Туманова, заметив, что ее подопечная, видимо привлеченная разговором, вышла на крыльцо небольшого домика, и, с удивлением, смотрит на нее.

Милиционер повернувшись, к Тумановой спиной, к саду передом, стал объяснять:

– Там яблони. Только они плодоносить почему-то перестали. Говорят, вернулись в дикое состояние.

Как только «будочник» отвернулся, Туманова сделала Алене страшное лицо, отрицательно покачала головой и, даже, помахала пальцем. Мимическое послание гласило:

– Это – не я! Ты, меня не знаешь!

Алена, чуть заметно, кивнула, понятливая девочка, и осталась стоять на месте, внимательно прислушиваясь к разговору.

– Мохом обросли. – Продолжал рассказывать милиционер. – Корежить их стало, непонятно почему. Так позакручивало, что просто бывает, когда обход делаешь – страх берет. А, некоторым, наоборот – нравится. Приезжает к нам, один… Так, он вечером, обязательно, по саду гуляет. Туристический пейзаж, говорит.

– Может, футуристический? – Спросила Туманова.

Милиционер повернулся к ней, задумчиво посмотрел, куда-то в сторону, и сказал:

– А, может и так, как вы сказали.

Тут он заметил, стоящую на крыльце, Алену и боком, боком передвинулся, заслоняя ее от Тумановой.

– Прабачце, кали ласка, только стоять тут не положено. Проезд загораживаете. Кто приедет – я виноватый буду.

– Ой, спасибо, вам, за все! Мы поедем, конечно. Нам сказали, в деревне, можно остановиться. – Сказала Туманова, громко, чтобы Алена услышала.

– У нас, тут, в деревне, так! Стучитесь в любую хату, везде примут.

– Спасибо! До свиданья!

– Да побачення! – Помахал, им вслед, кепкой милиционер.

– Ну, вот, а ты боялся! – Сказала Туманова, когда они отъехали.

Жигадло, молча, скривил неопределенную гримасу.

– Что делать, будем? – Спросил он, выехав, на асфальтированную дорогу.

– Надо подстраховаться. – Сказала Туманова. – Сейчас выберем место, послушаем, что, на этой усадьбе, происходит.

– Что, у вас, тут твориться, такое? – Возмущенно сказала она, вертя головой по сторонам. – Ни деревца, ни кустика! Просто, укрыться негде!

Некоторое время подумав, она приняла решение:

– Проедем, немного, краем поля. Машину оставим, на виду. Никуда, не денешься. А, аппаратуру разместим, в растительности, чтобы не бросалась в глаза.

– А, если, кто интересоваться начнет?

– Кто будет спрашивать – я отвечу. Ты, только, сам молчи. Поддакивай, головой кивая, но рот не открывай.

Настроив оборудование, Туманова приказала Жигадло, смотреть в оба, и, нацепив наушники, около часа, слушала разговоры персонала режимного учреждения «Веселый дворик».

Милиционер, покинув свой пост на свежем воздухе, перебрался в «будку» и храпел так, что черепица дребезжала.

На кухне, повариха и две помощницы вели, оживленную дискуссию, о сроках годности некоторых продуктов, а потом приступили к дележке.

Вскоре, заведующая, устав собачиться с дворником, приняла живейшее участие, в этом процессе.

Кто-то, судя по спокойному дыханию – женщина, спал на свежем воздухе, позади крайнего строения.

Еще одна девушка, видимо, в комнате Алены, беседовала с подопечной.

Практически, это был монолог, поскольку рассказ о насыщенной, всевозможными событиями деревенской жизни, лишь изредка прерывался короткими фразами и междометиями.

Еще минут пять, Туманова, не снимая наушников, разглядывала усадьбу в бинокль, фиксируя в памяти расположение строений и особенности рельефа.

– Прекрасно. – Подвела она итог, снимая наушники. – Просто загляденье! Ассистент, собирай оборудование!

Жигадло, что-то, недовольно бурча под нос, стал раскладывать аппаратуру, по контейнерам. Туманова потянулась так, что соучастник поперхнулся, и сказала:

– Значит, так! Отвезешь, меня в деревню. Сам поедешь в город. Через «Соловья», свяжешься с Иваном Семеновичем. Пусть, завтра приезжает сюда. Скажешь, что надо посоветоваться. Договоритесь, что, утром, подберешь его где-нибудь по дороге. Предупреди, что он едет сюда, в качестве ученого-орнитолога. Еще. Передашь «Соловью» текст послания. Пусть, свяжется с заказчиком немедленно. Ну, а там будем смотреть, какой ответ получим.

– Туманова внимательно взглянула на Жигадло:

– Все понял?

– Понял. – Сказал он, отводя глаза. – Заправиться, надо…

– Ну, так, что?

– Что – я, за свой счет, заправляться должен? Транспорт, получается – служебный. Значит, чего я буду, за свой счет?

– Пусть – так. Уговорил. – Сказала Туманова и, взяв из машины сумочку, достала, оттуда, кошелек.

– Пятьдесят, хватит?

– Масло долить надо…

– Держи сто. И не вздумай экономить – заправляться на самогонном заводе! Представишь, завтра, чек с заправки.

– Все, как скажете!

– Ладно, поехали наводить мосты, с местным населением.

Заехав в деревню, они, следуя совету «Шумахера», остановились у крайнего, обложенного белым кирпичом, дома.

Туманова вышла из машины и подошла к, нарядной, выкрашенной в желтый и синий цвета, калитке.

Навстречу ей, привлеченная шумом подъехавшего автомобиля уже спешила хозяйка – немолодая, но цветущая женщина, в аккуратном, малиновом, в черный горошек, платье.

– Здравствуйте! – Поздоровалась Туманова.

– Ой, здрасте! Кто, это, к нам – в гости?

– Орнитологи – мы. Ученые. Изучаем местную фауну. Вот, заехали спросить, нельзя ли, у вас, на ночлег остановиться.

– Это, деточка, всегда – пожалуйста! Это, кто – с тобой? – Спросила женщина, заглядывая в машину, где, нахохлившись как сыч, сидел, обозленный на весь белый свет, Жигадло.

– Коллега.

– Так, вам, одну или две постели?

– Одну. Он сегодня, в город, поедет.

– Чего ехать, пускай, здесь ночует! Места, всем, хватит!

– Нет, ему, еще одного сотрудника, завтра, забрать надо.

– Другое дело. Надо, так надо! А, ты проходи, милая, чего у калитки стала?

– Я вам заплачу.

– Это, что еще за разговоры? Платить, она надумала!

– Нет, нет! Я, вас, побеспокоила…

– Не побеспокоила, ты меня…

– Каждый труд, должен быть оплачен.

– За все не заплатишь, милая!

«Коллега» вылез из микроавтобуса и, достав, оттуда сумку, сумочку и небольшой контейнер, с прибором ночного видения, поставил, все это, к калитке.

Туманова махнула, ему, рукой, мол, свободен, и Жигадло отъехал.

Продолжая торговаться, платить или не платить, Туманова с хозяйкой, разобрали вещи и прошли во двор. Перед домом, под причудливо закрученным, похожим на баобаб, деревом, стоял стол, застеленный желтой скатертью. На столе стояла ваза, с фруктами, видовую принадлежность, которых, Тумановой, определить, на глаз, не удалось.

Попререкавшись, еще минут пять, они сошлись на двадцати евро, суточных, на человека. После этого, хозяйка официально представилась Эвелиной Борисовной, усадила Туманову за стол, и стала поить чаем.

К чаю, были поданы три сорта варенья, пирожки и бутылка «виски», как сказала хозяйка: «пятилетней выдержки».

– Раньше деревня, у нас, большая была. Правда, почти, все – сплошь, дачники. В колхозе, человек пять работали. А, может и того меньше.

Эвелина Борисовна задумалась, что-то подсчитывая в уме. Потом, махнула рукой и продолжила:

– А, как народ побежал, от эволюции, так, у нас, в Мышках, всего три семейства и осталось. Это, только, представьте себе – три бабы, три деда, а вокруг – тишина! Наши дачники, деревенские, те, сразу, сгинули. А, там… – Хозяйка, неопределенно махнула рукой, на северо-восток. – Там, когда-то, «Курятники» были. Поселок дачный.

– Что, так и назывался – «Курятники»? – Удивленно, спросила Туманова.

– Бог, его знает, как он назывался, на самом деле. – Пожала плечами Эвелина Борисовна. – Эти поселки дачные, они все – на один манер! Или – «Родничок», или – «Радуга». Различать, нам, деревенским, их, как-то надо? Вот и прозвали! Там – «Курятники», там – «Панский», а там – «Веселуха».

– А, почему, именно, так?

Хозяйка пожала плечами, подумала немного и сказала:

– «Панский», он и есть «Панский». Там паны жили – директора да руководители. Какие они, там, себе, замки понастроили – словом не описать! А, «Курятники» – что? Понаехали очкарики, курятников понастроили, и, давай, скорее, землю копать! Будто, той земли, сроду не видели.

Эвелина Борисовна подлила, себе и Тумановой, кипяточку.

– Ну, а про «Веселухино», то разговор особый. В «Курятниках» интеллигенция – младшие сотрудники обосновались, а в «Веселухино», там – рабочий класс! Пролетарии, до мозга костей! Они, даже строиться не начали, а сразу в загул ушли. Прямо посреди колышков, скатерти постелят и празднуют. Года три гуляли. Потом, потихоньку, вагончиками обзаводится, начали. Ну, а лет через двадцать, видимо к пенсии, и отстроились.

Хозяйка, видимо, вспомнив, о чем-то далеком, усмехнулась. Потом, покачала головой и спохватилась:

– Так, о чем, это – я? Ага! Вот, я и говорю! Наши дачники, сразу, разбежались. Потом, панов, как ветром сдуло! Те, говорят, совсем за границу, подались. Квартиры, в городе, и те побросали! Веселухино, через два года, крапивой да чертополохом заросло. Дольше всех, «Курятники», за жизнь боролись. Но и они не устояли. Государство, в первую очередь, угодья спасало. А, насчет них, бюрократы долго решали – помогать не помогать. Ну, и зарос поселок.

– Жалко. – Сказала Туманова.

– А, мне, так, и не жалко. Они, в свою бытность, как, только над нами, деревенскими, не изгалялись. Сначала, «колхозниками» называли, после «хоббитами». А, как коснулось, так мы и выдюжили. Нас лес не тронул, а их выкинул, куда подальше!

– Как это – лес не тронул? – Искренне удивилась Туманова.

– Как, как? – В свою очередь, удивилась Эвелина Борисовна. – После эволюции, леса, как обособились от государства, как своей жизнью зажили, так и вокруг себя, стали свои порядки устанавливать. Если, что не по ихнему – беда! Они, враз, человека выживут. Пыльцой затравят или порослями изведут. А, уж, как дачники, до эволюции, в лесах безобразничали – словами не описать! Вот и получили свое! Да, что, мне, тебе, рассказывать! Ты в библиотеку сходи, прочитай, что про это, в газетах написано. В Минске, большая библиотека есть, там, точно, про все найдешь!

– Ой, как, вы интересно, все рассказываете! А, у нас, вообще, всякие, небылицы рассказывают. Экологическая катастрофа! Экстремальные условия жизни!

– Это, где – «у нас»?

– В России.

– Так, вы – приезжая?

– Из Москвы – я.

– Ай, ай! – Пригорюнилась Эвелина Борисовна. – Бедная, ты моя! Что же я – дура, тебя чаем пою? Тебя же покормить надо!

Туманова, опешив, открыла рот, но сразу закрыла, потому, что не знала, что сказать.

– Виданное ли дело! Человек из Москвы приехал, а я, ее, вареньем потчую!

Хозяйка вылезла, из-за стола, и, уперев руки в могучие бока, крикнула, во весь голос:

– Юзик! Юзик, ты где?! Ах ты, гад – этакий!

Эвелина Борисовна решительно двинулась, в сторону растущих, за домом, кустов, постепенно набирая скорость. По дороге, она прихватила, прислоненную к «баобабу», тяжелую суковатую дубину.

– А, вот, ты – где, охламон! – Испустила победный клич хозяйка, скрывшись за кустами.

Тумановой были видны, только, ее голова и плечи. И еще, то и дело взмывающая вверх дубинка. Когда дубинка опускалась, раздавался звук удара, обо что-то мягкое.