Текст книги "Тропа тунеядцев. В августе 34-го. Из жизни контрразведчиков"

– Он, что священник?

– Бери выше. – Сказал Степанович. – Он – чойчжон, хранитель учения.

Взглянув, на, озадаченного, Рахметова, он пояснил:

– Буддийский термин. К Кришне, Пандита никакого отношения не имеет. У буддистов – мистика, а у Кришны – шалости с пастушками.

Степанович усмехнулся, про себя.

– Он, что же в православной часовне, за меня молиться станет?

– Молиться не станет, а сходить – сходит. Зажжет лампадку. Им буддистам, все равно, где созерцать. Они считают, что кому только люди, не поклоняются, хоть Иисусу, хоть черту, все равно превозносят Будду. Вот, так. Такая, брат – философия!

Лес, вокруг них, темнел с каждым шагом. Лиственные деревья, постепенно уступали место елям. Дорога стала спускаться в ложбину.

Степанович подобрал с земли шишку и протянул Рахметову:

– Зубы у тебя – здоровые. Грызи!

– Чего – это? – Спросил Рахметов, разглядывая шишку.

Она была тяжелая и состояла не из тонких чешуек, а из толстых миндалевидных орешков.

– Шишка еловая. – Пояснил Степанович. – От ели миндальной. Щелкай, не бойся. Орешки вкусные. Только, скорлупу в лес отбрасывай. Не мусори на дороге.

Колупнув орешек, Рахметов разгрыз его и разжевал сердцевину.

– Это, же – миндаль. – Восхищенно сказал он.

– Он самый. – Подтвердил Степанович. – Только отечественный.

Некоторое время, они шли молча. Рахметов, раздумчиво, грыз орешки.

Наконец, он прервал молчание:

– Степанович, послушай!

– Ну?

– Отчего, православная часовня – такая кривая? Это, что – дискриминация, по религиозному признаку?

– В лесу, никакой дискриминации быть не может. – Уверенно сказал Степанович. – Тут – системная проблема.

– Это – как?

– Сперва, в это место, народ маленького Ильича принес. Потом Пандита обосновался и ступу поставил. Потом, когда народ про это дело прослышал, другие, тоже решили отметиться. Мол – место душевное. Православные – в первую очередь. Пришли. Стали фундамент закладывать. Ну, и побило, строителей. Сразу. Желудями…

– Почему?

– Думали не о божественном… Короче, ворчать начали, что, мол, в таком месте – не место нетрадиционным церквям и сектантам. Католики и всякие баптисты уже отстроились, а у православных, фундамент – на стадии нулевого цикла. Только, придут с камнями, примутся за работу, сразу их нехорошие мысли посещают.

– Какие мысли?

– Да всякие. Про сектантов подумают – бац, желудем, кончилось строительство… Эйкуменистов проклянут – грибная пыльца налетает. Тогда, Пандита, их на дорогу отволакивал. Там их «скорая» подбирала. Подвижники, конечно, поняли, что к чему. Они, и пост перед походом в лес держали и молились неистово, очищаясь. Все равно, как в лес придут, сразу – шабаш.

– Не все православные такие. – Сказал Рахметов.

– Девяносто девять процентов – не такие. – Согласился Степанович. – Только, этим процентам, начхать на это строительство. У нас церквей, и, так выше крыши. А посещаемость – никакая. Короче, Пандита замучался с этими шабашниками. Чуть не надорвался. Пожаловался Лявону. Тот прислал знакомого священника. Только строитель, из отца Федора – никакой. Пандита по происхождению, тоже – гуманитарий. Они, вдвоем, эту часовенку и склепали, как сумели. Потом отца Федора, в захолустный приход сослали…

– За, что? – Удивился Рахметов.

– По формальным признакам. – Сказал Степанович, не став уточнять детали.

Занятые разговором, они не сразу обратили внимание, на шум впереди.

Рахметов, настороженно, но без испуга взглянул на Степановича.

– Идет кто-то. Чего, здесь – такого? – Пожал тот плечами.

По мере сближения, двух сторон, шум, с той стороны, нарастал. Впереди скрипело, шумело и сопело.

– Давай-ка, посторонимся.

Степанович, выбрав подходящее место, сошел с дорожки.

Вскоре, из-за поворота, показалась процессия.

Впереди, впрягшись в поручни арбы, шло лесное чудище. Оно имело человеческую фигуру, было одето в переливчатый «барсеточный» костюм, но обуви не имело – шло босиком. Голова чудовища была покрыта обильной порослью. Только, это были не волосы, а какой-то мох. Эта моховая поросль, свисала на грудь и спину, густыми прядями. На лице, из-под нее торчал, только нос и мерцали матовым блеском желтые глаза.

Не обращая внимания, на Степановича и Рахметова, существо прокатило скрипящую арбу, мимо.

Следом, за существом шла невысокая, старушка, с рюкзаком, за спиной. На голове у нее, была аккуратно повязана желтая хусточка. Рюкзак у старушки был неподъемный, но она, даже, не горбилась.

– День добрый! – Поздоровалась она, проходя мимо.

За старушкой, волокли огромные тюки на спине, двое похожие на впереди идущего, только не такие поросшие.

За ними катил тележку молодой человек, с пустыми глазами. Парень, как парень с волосами, только уши обросли толстыми моховыми подушками.

За молодым человеком, шла тетенька, которая поздоровалась, потом чудище, с коляской, снова, дядька с обросшими ушами…

Замыкал колону бодрый дед, с аккуратно подстриженной бородкой. Дед, волок, на спине тюк, размером с минивен. За ним, чередой шли ослы, штук пять, тоже нагруженные поклажей.

Завидев Степановича, дед обрадовался, и, не снимая тюк со спины, на ходу достал сигареты.

– Здорово Степанович! Здорово, парень – не знаю, как зовут. – Воскликнул дед, останавливаясь. – Дайте прикурить, а то – мне лезть далеко.

– Привет, Витя. – Ответил Степанович.

Рахметов, уважительно глядя, на старческую ношу, достал зажигалку.

– Рано, тебе, с огнем в лесу баловаться. – Сказал Степанович, отбирая, у него, огниво.

Он дал прикурить Вите, Рахметову и прикурил сам.

– Как дела? – Спросил Степанович.

– Нормально – дела. Можно сказать, что – как всегда. Послал Ленку, с партией товара, на базу, а она, там, забухала, по черному. Павловна ее скрутила и заперла, пока мозги на место не встанут. Так, что приходится, все – одному. Сейчас в хибару иду, на отжим.

Дед вздохнул и раздраженно, подкинул тюк на спине. Потом, шмыгнув носом, спросил:

– К сыну, не заходил?

– Заходил. Только поперли, нас оттуда.

– Кто?!

– Да, не расстраивайся, просто городские облаву, на меня, организовали. Не слышал?

– Откуда? Я неделю, на шишках, работал.

– Ну, а раз – облава, значит надо делать ноги. Чтоб не навредит окружающим. Мы не поговорили толком.

– Ясно. – Вздохнул Витя. – Пойду догонять, своих. Увидишь Павловну, попроси, чтобы Ленку вернула поскорее, а то у меня завал полный.

Когда дедуля, увлекая за собой караван, шпарко, поспешил догонять впереди идущих, Рахметов подумал, что Викторович, к которому они заходили, наверно – сын, этого дядьки. Однако спрашивать, об этом не стал, а спросил другое:

– Куда, мы теперь?

– Как – куда? В Слободку, конечно! Очень хочется на эту бригаду посмотреть!

Тропинка уводила путников вглубь леса. Папоротники, вдоль дороги, уступили место колючему мелколесью. Здесь желтела сочными гроздьями облепиха. Молодые яблоньки и груши сгибались, под тяжестью плодов. Здесь, же переливалась разными оттенками алыча. Все это было перевито виноградом и другими лианами. Светлыми пятнами освежали палитру белые орхидеи.

Долго ли, коротко ли, но тропинка вывела их на обжитую полянку. Посреди нее стояло нечто, сложенное из горбылей, смутно напоминающее жилище человека разумного. Сбоку была прилеплена пристройка, на которой висела картинка – череп и кости. В пристройку заходили провода. Рядом с сооружением, распростерлись деревянные подмостки, на которых сушились ягоды. Под застрехой, висели вязки сушеных грибов. В дальнем углу поляны стоял деревянный навес, крытый папоротником. Под ним, тоже, сушились грибы и связки листьев, какого-то растения, похожего на табак.

– Логово Бороды. – Сказал Владимир Степанович, скидывая рюкзак. – Покурим и дальше пойдем. Чая заварим. Здесь огонек разжигать можно. А, дальше, до следующего кострища, часа три, или четыре, не помню точно, идти придется.

– Борода, это – кто? – Уточнил Рахметов.

– Витька Борода! – Сказал Степанович. – Только, что мимо проходил.

Рахметов подумал немного и спросил:

– А, почему – Борода? Она, что у него – какая-то особенная. За городом, если разобраться, бородатых больше, чем бритых.

– Борода, у него – еще доэволюционная. Потому и – Борода.

– Ясно.

Пока Степанович разводил костерок, на выложенной, обгоревшими камнями площадке, Рахметов обошел территорию «логова». Ознакомился с хозяйством.

Вернувшись обратно, присел на землю и спросил:

– Огонь, только тут разжигать можно?

– Ага!

– А, что зимой, здесь никто не живет?

– И, зимой бывает живут. Раньше, по крайней мере, жили.

– Холодно.

– Холодно, но не так, как раньше. Глобальное потепление – как, никак. Электрообогреватели выручают, если мороз.

– Электричество – откуда?

– Оттуда! Вокруг каждого леса санитарный барьер, под напряжением. Электричества – хоть залейся!

– Воруют?

– Зачем, сразу – воруют? Раньше, правда, поголовно все подключались, было. Но, сам подумай?! Государство, у нас – какое? Социальное! Значит, о воровстве, речь идти не может. Просто, берется электроэнергия, для отопления социального жилья.

Степанович, ткнул в избушку, пальцем.

– Может, ты скажешь, что это жилье не социальное?

– Социальное. – Согласился Рахметов.

– Социальнее, не бывает. Так, что глупых вопросов не задавай. К тому же, теперь, почти никто не подключается. Только самые упертые. Из принципа. Вон, смотри – березняк, какой. В березах электричества завались, только не сразу сообразили, как брать. Потом, опытным путем установили – через чагу подключаться надо.

– Через, чего?

– Чага – нарост, такой на березе. Раньше, редко встречался. Теперь, на каждой есть.

Степанович достал, из рюкзака, пачку чая и отнес в избушку. Выйдя оттуда, сходил под навес и, набрав, там, сушеных листьев, сел сворачивать «сигару».

– Дикий табак? – Поинтересовался Рахметов.

– Ландыши. – Ответил Степанович.

– Они, под запретом!

– Под запретом, где?

– В стране.

– Государственная страна, сынок, и биотопливное государство, за второй кольцевой остались. Здесь уже страна лесная пошла. Тут, все на свой страх и риск. Один покурит и ничего. Другой затянется и лежит пластом, в кошмарных видениях.

– Это, чего – так?

– Здесь микрофлора другая. Новая формация. В начале, ведь, как было?

– Как?

– С лесами, чего, только не делали. Их, и, опыляли, и бомбили, и из пушек расстреливали. Теперь, с оружием, к лесу, на пушечный выстрел не подойдешь. Бактерии, маленькие такие, враз, все нейтрализуют. Порох трансформируют, капсюли прогрызают. И, вообще, атмосфера, здесь – другая. Нормальному человеку – подпитка, а прыщу, какому – замутнение рассудка. Так, же – с куревом. Если у человека душа светлая – кури, что хочешь. Если камень, за пазухой – могила.

Рахметов, с опаской, взглянул на самокрутку и спросил:

– А, эти, страшные, что мимо проходили, кто – такие?

Степанович, с наслаждением, затянулся и сказал:

– Они страшные были, когда среди людей жили. Не дай бог, когда такие, среди нас ходят. А теперь, когда они в лесу – никакие они не страшные. Твари безмозглые. Инстинкты, как у страусов, только без агрессии и работоспособность повышенная.

– А, все-таки?

– Ну, тот, что кучерявый сильно, наверно сильно провинился. Даже, говорить не хочу. Их так и классифицируют – «супостаты». Класс высшие млекопитающие, семейство люди, надсемейство параллельные физиологические типы, вид супостаты, подвид шебуршени фрагментарно покрытые. Понял, как – оно! А, ты думал – просто, так. Вот этого, я встречал, вроде раньше. Лет пять назад. Значит, что-то очень нехорошее, за ним. А, водяные, те, что на чебурашек похожи… По научному – боломутни, по народному – боломуты.

– С ушами – которые?

– Ну, да – они самые. Те, так – украли, чего-то. Или высказывали агрессивные намерения… Может, даже, до рукоприкладства, дошло.

– И, что? Как – это?

– А никак. На них участковый чихнул или общественность плюнула, и – все!

– Что – все?

– Все. Пошли в лес, срок отбывать, средней продолжительности.

Рахметов задумался и думал долго.

Прервав, его размышления, Степанович спросил:

– Затянуться хочешь?

Рахметов, с опаской, взглянул, на «сигару». Вздохнул, набрав полные легкие воздуха, и протянул руку:

– Давайте!

Затянувшись, один раз, Рахметов затянулся и второй. Подождал немного. Мыслей в голове было навалом. Там, даже просветлело.

– Нормально. – Облегченно вздохнул он, отдавая «сигару» Степановичу.

Он подождал, еще немного, прислушиваясь, к ощущениям, потом лег на спину и спросил:

– А, вот обыкновенные шли, на людей похожи, только странные – какие-то… Это – кто?

– Это негеглики. Еще есть бимбусы и шуговеи.

– Их, кто, так прозвал?

– Как – кто? Люди конечно. Вообще, раньше с одичалыми, которых, сейчас, ботаниками называют, полная чехарда была. Их, как только не называли. В каждом районе – по-разному. Путаница была беспросветная. Потом ученые, за это дело взялись, отладили систему. Научный труд написали. Классифицировали всех, поголовно.

– Вроде, об этом, не слышно было. В газетах не писали, по телевизору не показывали. – Недоуменно сказал Рахметов. – И, в школе, мы этого не проходили!

– Еще, чего скажешь! – Владимир Степанович, отложил самокрутку и сделал глоток чая. – За пределы леса эти знания не могут выйти. Ты про пропавшую экспедицию слыхал?

– Слыхал кое-что. В открытую, об этом не говорят.

– Еще бы! Ведь дело, как было?! Собрались ученые, академики разные и отправились изучать процессы, что в лесах протекают. Костюмы подевали, в которых, от холеры спасаются, и пошли. Пошли и не пришли. Как в воду канули.

– Погибли?

– Все живы. Про здоровье ничего сказать не могу. Но, по крайней мере, в лесу никто не помер.

– А, чего было?

– Лес, он своих секретов, Серега, выдавать, не намерен. А, людские эмоции, он, со времен друидов, различает. Почуял, что эта компания, на разведку пришла, и для начала всех вырубил поголовно. Они, как очухались, наподобие этих, что ты видел, по лесу бродили, в разных обличьях. Потом, когда сознание вернулось, подались обратно в города. Правда, не все. Некоторые, за второй кольцевой осели. А, некоторые, с дуру, диссертации написать решили. Таких уже, с полдороги, завернуло, обратно. Остальные сидят не рыпаются. Ничего не разглашают.

– Это, от чего – так? – Спросил Рахметов, принимая, из рук Степановича самокрутку.

– Лес, он, как-то, на мозги он воздействует. – Задумчиво сказал Степанович. – Наверно свежим воздухом. А, может, какую микробу в человека подселяет. Она живет, никому не мешает, но как, только человек решает секретной, информацией поделится – бац! Идет болтун обратно, на свежий воздух.

– Вы, же говорили, что систему отладили и научные труды написали?

– Говорил. Только научные труды, в лесу были написаны и наружу не выносились. Пандиту, видел?

– Видел.

– Бывший сотрудник. Научный. Доцент. Он эти научные труды и пишет. Кому интересно, приходят, читают, на месте. Впрочем, между лесами, эти сочинения перемещаются, свободно. В каждой хижине, сочинения Пандиты есть. Для интеллектуального развития и, вообще… Престижно иметь, такое. Еще одного ученого знаю, он участковым теперь, на селе, работает. Сам, мне, сказал: «Как я раньше жил, Степанович? Ума, не приложу!»

Рахметов кинул взгляд на замысловато сформированное, напоминающее огромного дикобраза сооружение, которое Степанович, видимо, по простоте душевной, назвал избушкой, и спросил:

– Борода сказал, что в хижину идет, а пошел в обратную сторону. У него, еще хижина есть?

– Ты ушами слушай, а не другим местом. В хибару, он сказал, иду, а не в хижину. Хижина, вот – она! Лесное строение. А хибара, у него в деревне. Он туда масло миндальное пошел давить.

– Что – за масло? В городе, такого, нет? – Живо спросил Рахметов.

– Что спрашиваешь, про все – молоток! Но малость заколебал, ты уже вопросами. Поясняю! Масло миндальное. Давят из орехов. Идет, на экспорт. За три литра, год безбедно прожить можно. Того, что он понес, литров на восемь будет. Предугадывая вопрос, поясняю – богатым человеком Борода бывает, только в начале зимы. За зиму, они с Ленкой состояние пропивают, и весной в лес идут, налегке. Еще вопросы есть?

– Послушайте, Павел Степанович, мы, вот, по дорожке идем. Может это, и, есть – тропа тунеядцев?

– Ты, что, Серега, так ничего, еще не понял?

– А, что?

– Тропа, это не след на земле, а – жизненная колея. Люди, которых ты встречаешь, у себя на пути. Говоря невысокопарно – связные, пароли, явки.

– А, вы мне пароль скажете? На всякий случай? Вдруг потеряемся?

– Если, чисто теоретически, представить себе такое, то иди к ближайшему сельскому участковому. Он поможет. Только изложи ситуацию, правдиво и без прикрас. Впрочем, тебе, и без рассказов поверят. Тебя, теперь, вся страна, в лицо знает. А, что мы вдвоем из города ушли, каждый сельский житель уже – в курсе.

Степанович хлебнул чая и добавил:

– Так, что иди, по жизни, смело. Позже, могу с девушкой симпатичной познакомить. Она, если с ней рядом ходить будешь, на тебя шапку-невидимку наденет. Тогда, хоть фиги городскому начальству показывай. Никто ничего не заметит.

– Что, за девушка? – Заинтересовался Рахметов.

– Очень симпатичная. Только, тебе, о таких, как она, еще рано думать. Таких, как она нахрапом не снимешь, таких заслужить надо.

Степанович вздохнул:

– Эх, хе-хе! Что-то, я по своим дамам соскучился. Как они, там – без меня. Они бывает, так надоедят, так достанут своим вниманием, что приходится в город убегать. А, побуду без них – соскучусь. Обратно тянет.

– У вас – две женщины, получается?

– Ну, ты даешь! У меня их – четыре дюжины. Просто эти две – особенные. Зося и Фрося. Одна – повариха, вторая – экономка. Остальные, по дальним полянам раскиданы, а эти, как из города ушли, со мной живут. Заботятся. Мужчине уход нужен. Мужику, без женской руки – беда.

Конец первой части.

Часть вторая Блокада

Глава шестнадцатая

Ранним утром, воскресного дня, по дороге, ведущей в деревню Молочаевка, со стороны трассы класса «А», двигался одинокий путник.

Коля, «Колхозник», шел размашистым шагом. Чем ближе, он приближался, к родному дому, тем больше, у него прибавлялось сил.

У бетонного обелиска, с надписью: «Колхоз «Светлая заря», он остановился и смахнул слезу. Отвыкшие, от свежего, незагазованного воздуха, глаза, у него, начали слезиться, как только он вылез из «попутки».

Постояв немного и проморгавшись, Коля двинулся дальше. Вскоре, впереди, среди бескрайних полей, показались зеленые кроны деревьев, что означало, что родное село уже близко.

Молочаевка была центральной усадьбой колхоза. Когда-то, здесь располагалось правление, два магазина, столовая, школа, «Дом быта» и «Дом культуры».

Теперь остались, только правление, один магазин, дом культуры и дом быта, переоборудованный, под общежитие, для сезонных рабочих.

Вот она – Молочаевка!

На въезде в село, давным-давно, еще в перестроечные времена, стараниями общественности, был воздвигнут православный крест, с небольшим застекленным домиком, для иконки. Со временем крест потемнел, обрел солидность. Иконка выцвела и облупилась, под старину, отчего, стала вызывать, у прохожих, большее уважение.

Заходя в деревню, Коля заметил, на скамеечке, под крестом, две поникшие фигуры, и, богохульно, помянул черта. Неуместное упоминание нечистой силы, было вызвано тем, что, даже не вглядываясь, Коля уже знал, что это скорбят его братья.

Детей, в их семье, было, как и положено у неблагополучных – много. А конкретно – четверо. Все дети были мужского пола.

Мать умерла рано, когда братья были еще маленькие. Отец дождался, когда два старших сына встанут на ноги, устроившись в колхоз, и, только, после этого, отправился, на близлежащее кладбище.

Однако карьера Пономарей, в колхозе, не задалась. После того, как они выгнали колхозное стадо, на железную дорогу, где половину коров, смело необратимой силой, товарного поезда, старших, из колхоза выгнали. Что касается младших, то, их, в колхоз, не брали, опасаясь за сохранность народного добра.

Пономари не впали в уныние, и перешли на подножный корм, отчего зажили, довольно, неплохо, по деревенским меркам. Именно, тогда, их окрестили – «партизанами». Тут, подоспела эволюция и, только, братья стали жить, не просто хорошо, а припеваючи, как разгорелась компания против тунеядцев.

Делать, было нечего, пришлось обращаться в колхоз, который, к этому времени, стол кооперативом. Не брать, их, на работу, не решились, поэтому братья стали, официально, трудоустроенными. Правда, выгонять их, на работу, приходилось силой и, постоянными обещаниями, отправить в санаторий.

Вспышка гнева Николая была вызвана, тем, что присутствие братьев у святыни, означало, что, в его отсутствие, они оказалось на мели, и денег, на похмел, нет.

Похмельное сидение у креста, было их семейной традицией. Еще мать, светлой ей памяти, Виктория Петровна, сиживала тут, вместе с их отцом Андреем Андреевичем. Потом, подросшие детки пошли, по стопам родителей.

У Пономарей, считалось, что похмельный синдром, в этом месте, проявляет себя, с меньшей силой.

Еще издали, Толик и Валерик узнали в одиноком путнике, пропавшего две недели назад, старшего брата Колю, однако, не торопились открыть ему, братские объятья.

– Привет, жабраки! – Приветствовал родичей Коля.

– Здорово.

– Привет. Ты, где был?

– Пиво пил! – Усмехнулся Коля и пояснил:

– Срок мотал, на сутках.

– Попался! – Спросил Толик.

– Есть, чего? – Задал, вопрос, Валерик.

– У меня-то есть, а у вас, вижу – полное попадалово! Вы, что совсем… – Не докончил фразу Коля, покосившись на крест.

Толик с Валериком, тяжело вздохнули.

– Непруха… – Шмыгнул носом Валерик.

– Это, не непруха, а позорище! Позор, на всю деревню!

– Да, ладно, тебе… Наливай, лучше, а то окочуримся.

Коля, подвинув братьев, присел, на скамеечку, и достал, из сумки, полторашку, почти полную малиновой жидкости и одноразовый стаканчик.

Выпили. Достали сигареты. Закурили.

– Пашка, где? – Спросил Коля, про младшего, из братьев.

– Обход делает.

Налили, еще, по одной.

– Ну, что? Пошли, до хаты, что ли?

– Пошли.

Войдя в дом, Коля покрутил носом. В доме, было неприбранно.

Вообще-то, неприбранно, здесь, было всегда. Но сегодня – особенно.

– Да! Дела! – Сказал Коля.

Толик, с Валериком, виновато вздыхая, стали соваться, из угла в угол, перекладывая хлам, с места на место.

Коля, взяв с печи, тряпку, смел со стола, остатки былой роскоши: засохшие колбасные шкурки, фольгу, от плавленых сырков, и всякое другое. Немного потерев поверхность, и не получив никакого результата, Коля закинул, тряпку, обратно, на печь и достал, из сумки, бутылку.

Братья бросили наводить порядок и подсели к столу.

– Ну, рассказывай! – Сказал Валерик. – Как дело было?

Сначала, выпили, чтобы язык не заплетался. Потом, Коля начал рассказ.

– Стою, я, с орехами, на остановке… – Начал он.

В середине увлекательного повествования, в хату, почти бесшумно, проскользнул молодой парень и, иронично, оглядел, сидящих за столом.

– Пашка, здорово! – Поздоровался, с младшим братом, Коля.

– Здорово! Что – отдыхал, на нарах?

– Ага!

– Я, так, сразу и понял. – Сказал Пашка и, подсев к столу, потер руки.

Этот жест, у него, означал не желание выпить, а то, что он нашел добычу.

– Ну, чего – там? – Спросил Коля, наливая, младшему, штрафную.

– Короче – так. Возле большого леса, фраер какой-то крутится. Но бдительный. По сторонам, грамотно зыркает. Я подошел, закурить спросил. «Не курю!» – говорит. Короче, горючка, у него, в грузовичке! Наверно, на продажу привез, кому-то.

– Не – наш, не – местный? – Спросил Коля.

– Говорю же – не наш! Дикий, какой-то.

– Надо брать. – Сказал Коля. – А, горючки – много?

– Нормально. – Сказал Пашка. – На передок, за раз, не влезет.

– Так! – Сказал, убирая, бутылку Коля. – Похмелились – хватит. Дело – на первом плане!

Воскресным утром, председатель колхоза «Светлая Заря», Бабий, находился, в дурном, расположении духа.

Вчера, из «района», поступило сообщение, что сегодня, по его запросу, из города должна прибыть группа добровольцев, для оказания помощи, в уборке урожая.

Помощь, определенно, требовалась. В колхозе перестаивали четыре огромные плантации, трехлетнего ямса, на уборке, которого, нельзя было обойтись, без ручного труда.

Уборка ямса, начиналась с того, что на первом этапе, по полю проходил «мастодонт», так, в народе окрестили комбайн, который огромными, стальными зубьями, извлекал корнеплоды из-под земли.

После него, должны были идти «подборщики», которые грузили, урожай, в грузовики.

Однако ямс лежал, на поверхности, настолько густо и таким, толстым слоем, что «подборщики», своими широкими колесами, уничтожали значительную часть урожая. Их, к тому же, заносило на скользких ошметках, они виляли и, поэтому, подбирали, с большими потерями.

Для прохождения агрегатов, требовалось, предварительно, расчистить, колеи.

Вот, тут-то и вступала в дело, неквалифицированная трудовая сила.

Прибытие помощи, из города, конечно, приветствовалось Бабием, но не радовало.

Вырвавшись из города, помощники, с энтузиазмом, приступали не к созидательному труду, а к празднованию «Дня урожая». Так, у них, назывался день приезда.

Иногда, «День урожая» затягивался надолго. Нет, не на неделю, но дня, на три – минимум.

Поэтому, подъехав к колхозному пансионату, выстроенному, еще до эволюции, Бабий грустно готовился к приему «варягов», прикидывая на какой срок, затянется, у них, загульная пьянка.

Еще, вчера он отдал распоряжение, водителю колхозного, автобуса, затемно, ехать в город и забрать двенадцать человек, из «Новинок».

– Психов, что ли? – Спросил, тогда, водитель, молодой парень со странной фамилией Заяц.

– Каких – психов?! – Успокоил, его, Бабий. – Санитарок пришлют, санитаров. Может, сестричек молоденьких.

Услыхав, про молоденьких сестричек, водитель обрадовался и больше, вопросов, не задавал.

Первоначально, городских помощников, селили, прямо, в Молочаевке, в бывшем доме быта, сооруженном из железобетона. Справедливо полагая, при этом, что здание выдержит, напор пришельцев.

Здание выдержало, но не выдержала деревня. Аморальное поведение, приезжих, вызывало возмущение, у местного населения, и приводило к эксцессам.

В некоторых случаях, приходилось, даже, прибегать к экстремальным мерам воздействия.

Когда, косые взгляды окружающих и уговоры участкового, не приводили в чувство, распоясавшегося недоумка, приходилось прибегать к народным средствам.

В двух или трех случаях, со стороны приезжих, имели место, даже преступные деяния, после чего, совершившие их, вынуждены были распрощаться с реальностью, и отправиться, в лес, на исправительные работы.

Один, особо отличившийся, вроде бы, до сих пор, слонялся по лесу, в одичалом состоянии, подрабатывая у лесных братьев, на всевозможных промыслах.

Поэтому, не желая вносить, сумятицу, в размеренный ход, сельской жизни, с некоторых пор, добровольцев стали селить в колхозном пансионате. Подальше от местного населения.

Пансионат был выстроен, в незапамятные времена, на краю леса. Предполагалось, что там, по окончании страды, колхозники будут проходить оздоровление и набираться сил, перед очередной, битвой, за урожай.

Однако, даже, до эволюции, здание пустовало потому, что бросать подворья, ради сомнительного бездействия, хоть и на дармовых харчах, желающих было мало.

Теперь, пансионат пригодился. Заведовала им, приезжая, когда-то работавшая комендантом общежития. Звали женщину Маргаритой. Удерживаться, на этом посту уже на протяжении восьми лет, помогало, как ни странно, беспробудное пьянство.

Беспробудное, но тихое. Маргарита пила постоянно, но понемногу. Отключаться, имела обыкновение, аккурат, в конце рабочего дня. Поэтому, дело в заведении, хоть, со скрипом, но понемногу двигалось.

Когда, на дороге, показался колхозный, автобус, Бабий вздохнул, вылез из машины и пошел встречать прибывших.

Открыв пассажирскую дверь, Заяц, выскочил из автобуса, и, оправдывая свою фамилию, резво, перебежал, на другую сторону.

Выглядел он странно – не так, как обычно. От волнения, глаза, у него, были широко открыты, и сам он был, какой-то, взъерошенный.

– Влюбился, что ли, по дороге?! – Подумал Бабий.

Не говоря ни слова, Заяц стал сбоку от председателя и, шмыгая носом, стал ждать выхода пассажиров.

Внутри автобуса, слышались, команды и хлопки в ладони, словно экскурсовод, призывал экскурсантов к вниманию.

Первой, по ступенькам, спустилась выразительная, нарядно одетая дама, в возрасте, но имеющая вид.

Фигура у дамы сохранилась. Бюст, двумя, умопомрачительными, боеголовками, на шаг, опережал, свою обладательницу.

Вызывающе глянув, на Бабия, раскосыми глазами, дама уступила место следующей даме, того же, примерно, возраста. Вторая, показавшаяся на свет, ростом не удалась. Эта была похожа на умирающую или на узницу застенков.

Бабий, устало, закрыл глаза и подумал:

– Да, с этими, ямс, до морозов, в поле, лежать будет.

Вызывало обеспокоенность, еще то, что спиртным, от женщин, не пахло.

– Вы, что же «День урожая», не празднуете? – Грустно пошутил он. – Не употребляете?

– Употребляем! – Сказала обладательница, «боеголовок». – Только, не сегодня. Мы, еще – на уколах.

Бабий хотел спросить: «На, каких, таких, уколах?», но промолчал, потому, что из автобуса стали выходить другие пассажиры.

От их вида, у председателя, во рту пересохло, а язык стал вялым и неповоротливым.

Восемь парней, Бабий смог их сосчитать, покинув салон, собрались в кучу и радостно разглядывали его, проявляя, какую-то, нездоровую заинтересованность.

Многие, весело, гыгыкая, тыкали в председателя, пальцами, и загадочно улыбались.

Все они были, подозрительно крупные, мордатые. Форма одежды, у всех, была однообразная – подтянутые выше пояса, штаны, так, что щиколотки оставались незакрытыми и огромные, клоунские ботинки, с задранными носами.

Последними, из автобуса, вышли, еще две женщины.

Одна, из них, хлопая в ладоши, сказала:

– Так, мальчики, построились! Разберитесь, по двое. Быстро, быстро!

Повернувшись, к Бабию, она спросила:

– Вы – кто?

– Я – председатель. – С трудом ворочая языком, сказал он.

– Так, хорошо, куда идти? Нашим ребятам, в первую очередь, нужно, покушать. Все остальное – потом. Так, куда идти?

– Сюда. – Растерянно, кивнул, на здание пансионата, Бабий.

– Мальчики, разбились, на пары, взялись за руки и идем, за мной! – Скомандовала женщина.

Ей, энергично, помогала фигуристая.

Узницу замка Иф, происходящее, интересовало мало.

Четвертая, похоже, с деревенскими корнями, с любопытством оглядывала окрестности, не вмешиваясь в воспитательный процесс.

Словно во сне, Бабий повел группу поддержки в холл пансионата, где обычно, для горожан оборудовалась столовая.

Холл был завален, колченогими столами и стульями, допотопного фасона.

В нем, несмотря на солнечный день, стоял полумрак из-за, толстого слоя пыли, покрывающего, оконные стекла.