Текст книги "Тропа тунеядцев. В августе 34-го. Из жизни контрразведчиков"

– Заткнись, правозащитник хренов! Скажи спасибо, что, вообще, открыли.

– Да, могла и не открыть. – Поддержал его Мелешко.

– Глушене, точно бы не открыла. – Подвел итог, Пшеничный.

Дождавшись продавщицу, в магазин, зашли все, разом.

– Какую воду, брать будете?

– Животворную. – Сказал Пшеничный. – Вон ту – в красивой бутылке! На травах – которая.

– Сколько? – Спросила Продавщица.

– По бутылке, на брата, это пять будет… – Начал считать Мелешко.

– Резервный фонд, тоже, надо создать! – Сказал Агейкин.

– Тогда – восемь… – Подумав немного, сказал прапорщик.

– Чего, тут, считать? Берем десять и – точка! – Подвел итог, колебаниям сослуживцев, Пшеничный.

– Короче, дайте десять бутылок водки и пять минеральной! «Минской». – Сделал заказ Мелешко.

Повернувшись к Агейкину, он сказал:

– Скажи Сосиновичу, чтобы машину, к самому крыльцу подогнал.

– Думаете, никто не узнает, сколько вы взяли? – Хмыкнула продавщица.

– Пусть, народ нас осудит. Главное, чтобы начальство не узнало. – Раздумчиво сказал Пинчук.

– А вы, похоже – деревенский? – То ли утвердительно, то ли вопросительно, сказала продавщица.

– Мама, у меня – в деревне. – Сказал Пинчук. – Навещаю ее. Но не часто. Служба – сами понимаете…

После этого, старший сержант засмущался и, первым, покинул магазин.

Остальные, тоже, не стали задерживаться. Покинув торговую точку, групп гурьбой загрузилась в микроавтобус.

Сосинович отъехал на обочину.

Когда машина, остановилась, в тени раскидистой алычи, старший – прапорщик Мелешко, скомандовал:

– Открывай!

Через полчаса, оперативники выгрузились, на свежий воздух, и, не спеша, двинулись, вдоль по улице. На ходу закусывали, подобранными с земли абрикосами.

– Эх! Мясоедовская улица – моя! – Продекламировал, строчку припева, из старинной песни, Пшеничный.

– Отставить – веселье! – Негромко скомандовал, Мелешко.

Пшеничный умолк. Остальные, снизили тон общения, наполовину.

Обход, теперь, проводили, в прекрасном расположении духа.

Остановившись, перед очередной хатой, долго спорили – посажены, здесь, огурцы или нет. Потом, выкинув пальцы, считались и посылали, к калитке, парламентера, который опрашивал хозяев, о наличии в доме посторонних.

После стандартного ответа, что, таковых, не наблюдается, подходили остальные и беседовали, с хозяевами, на отвлеченные темы. Наговорившись, шли дальше.

Часа, через два, когда настроение, стало падать, группа сделала перерыв на обед.

После перерыва, настроение снова улучшилось.

Находясь, на пике формы, группа Мелешко подошла, к домику, с полосатым сачком и странным вентилятором, на крыше.

Хозяин, вислоусый, в соломенной шляпе, вылитый – «Тарас на Парнасе», не дожидаясь приглашения, сам вышел к калитке.

– Доброго здоровьечка! – Приветствовал его Мелешко.

– Здрасте, здрасте! – Ответил хозяин и сделал, приглашающий жест:

– Заходите, гости добрые!

Не дожидаясь, повторного приглашения, оперативники дружно прошли во двор.

– А, я, вас, ждал пораньше! – Заявил вислоусый, заговорщицки подмигивая.

– И, чего? – Икнул Пшеничный.

– Слушаю вас! – Заинтересованно сказал, Мелешко, погрозив Пшеничному кулаком.

– Вы проходите в хату! Не стесняйтесь! – Сказал хозяин. – Там и поговорим!

По скрипучему, готовому в любой момент обвалиться крыльцу, милиционеры, гуськом, стали заходить в дом.

– Крыльцо починить некогда. – Оправдываясь, сказал хозяин. – Летом, я, день и ночь – в поле!

– Понимаю, понимаю! – Сказал Мелешко, косясь на здоровенную бутыль, с темно-коричневой жидкостью, стоящую на столе.

Остальные, в отличие от начальства, не косились, а проявляли, к емкости, откровенный интерес.

Ко всему прочему, на столе, кроме бутыли, стояла тарелка с нарезанными огурцами и сковорода, от которой, исходил сногсшибательный аромат жареных грибов.

– Разрешите, представиться! – Выпятив грудь сказал хозяин. – Мирошниченко Геннадий Петрович! Сейчас – в отставке!

– Понимаю, понимаю. Очень, приятно. – Отвлеченно сказал Мелешко, с тревогой, наблюдая, за неуправляемой реакцией своих бойцов, на, выпивку и закуску. У всех блестели, глаза и началось обильное слюновыделение.

– Вы, с утра, а, может, и всю ночь, на ногах! – Доверительно сказал Геннадий Петрович. – Прошу, к столу. Закусите, чем бог послал. Об интересующих, вас, обстоятельствах, поговорим потом.

– О, каких, обстоятельствах? – Спросил Мелешко.

– Ну, сказано же потом, поговорим! – Раздраженно сказал Пшеничный. – Человек, к столу, приглашает! Нельзя, сразу о делах!

– Нехорошо… Обижаем хозяина! – Поддержали Пшеничного другие.

– Ну, хорошо! Хорошо! – Понимая, что не в его силах, остановить порыв коллектива, махнул рукой прапорщик. – Только, по чуть-чуть!

Оперативники, дружно, обступили, стол.

Мирошниченко, на правах хозяина, взял бутыль и разлил напиток, по заранее приготовленным, стаканам.

– От души наливает! Ничего, не скажешь! – Мелькнуло в голове у Мелешко.

– Ну, как говориться – боевые сто грамм! – Сказал Геннадий Петрович, поднимая стакан.

Бойцы согласно кивнули и, выпив, захрустели огурцами.

– Это, что, у вас – грибы? – С сомнением, спросил Чайка.

– Не сомневайтесь! – Очень серьезно, сказал Мирошниченко. – Одобрено правительственной комиссией и годно, к употреблению! Это, вам, не какая-то, лесная чертовщина, а настоящие трюфеля! В поле собираю!

– Трюфеля, вроде, под землей растут. – Сказал Чайка.

– Совершенно, верно! – обрадовался Мирошниченко. – Под землей и растут! Полностью нейтральный продукт! На экспорт, во Францию, отправляем.

Для убедительности, он положил, ложку, грибов, на хлеб и съел.

– Совершенно безвредно! Кроме, того – вкусно и питательно!

– Так, что – под грибы?! – Весело спросил, Пшеничный.

– Под грибы! – Поддержал его Геннадий Петрович.

– Давайте! – Согласно кивнул Мелешко.

Пока хозяин наполнял стаканы, оперативники, соорудили, себе, по бутерброду.

Выпив, дружно закусили, нахваливая хозяина.

В это время, заскрипели ступеньки крыльца, что было довольно странно, поскольку, в окна было видно, что по нему, никто, не поднимается.

Оперативники, даже, перестали зажевывать, выжидательно, поглядывая на приоткрытую дверь.

– Сашка идет. – Успокаивающе, сказал Геннадий Петрович.

Поскольку, дальнейших разъяснений не последовало, приход невидимого Сашки, вызвал у гостей легкую тревогу, относительно закуски.

– Поели грибков, мать его, туды! – Мелькнуло в голове у многих.

Скрип ступенек прекратился. Раздалось дробное постукивание, словно невидимка проверял половицы веранды.

Заскрипела входная дверь, и, в комнату, просунулось самодовольное свиное рыло.

Вздох облегчения, вырвался у милиционеров.

– О, господи! – Сказал Мелешко.

– Закуска пожаловала! – Хохотнул Пшеничный.

– Молодой человек, не шутите так! – Погрозил ему, заскорузлым пальцем, Мирошниченко. – Это – мой кормилец!

– Ясно – кормилец! – Согласился Пшеничный. – Свинья, она и живет, чтобы когда-нибудь накормить хозяина!

– Вот, вы шутите! А – зря! Без, Сашки, производительность труда, у меня, падает втрое!

Между тем, коричневый вислобрюхий кабанчик, довольно хрюкая, подбежал к хозяину, и стал тереться о его ногу.

– Поиск трюфелей – дело тонкое! – Продолжил Геннадий Петрович. – Могу, с гордостью, сказать, что обладаю абсолютным нюхом, для человека, конечно! Но чувствую, только трюфеля, поверхностного залегания!

Все, с уважением, посмотрели на хозяина.

– А, Сашка, чувствует, на метр в глубину! – Почесывая свинку, сказал Мирошниченко.

– Так уж и на метр?! – Засомневался Пинчук.

– Ладно, на полметра! Но этого, вполне достаточно, чтобы выбрать все!

Гости, с уважением, стали разглядывать Сашку. Пшеничный, даже, отважился почесать того, по спине. Кабанчик, радостно хрюкнул и прильнул, к сержанту.

Остальные, тоже стали чесать свина, который, с благодарностью, принимал ласки.

Только Чайка, не принимал участия, в общении с животным, а стоя у стола, налегал на грибы.

Первым, пришел в себя, прапорщик Мелешко.

– Геннадий Петрович, вы, кажется, сообщить что-то, хотели? – Спросил он, обращаясь к хозяину.

– Совершенно, верно! – Обрадовано, сказал тот. – Я, по поводу, резидентуры…

При этих словах, все насторожились. Даже Чайка положил ложку, которой черпал, со сковороды, и обратился в слух.

– Вчера, за ними, прилетали. Но, контакт, не состоялся. – многозначительно сказал Мирошниченко.

– Так?! – Напрягся Мелешко.

– Помешало оцепление. Так, что забрать агентуру, не удалось.

Тут, Геннадий Петрович, важно покивал головой.

– Если устроить, в месте посадки, засаду, то, можно будет накрыть всех, разом!

Это прозвучало, очень убедительно.

– Надо доложить. – Задумчиво сказал, Мелешко.

– Доложить успеем. – Сказал Пшеничный. – Сразу, надо разобраться!

– Точно! – Поддержал его Чайка. – А-то, потом, как всегда, Глушеню – на готовенькое, а нам – суп с котом! А, так, доложим, мол, так и так. И место посадки нам известно!

– Точно! – Согласился Мелешко. – Только, место посадки, надо осмотреть!

– Покажете? – обратился он к хозяину.

– Разумеется! – Сказал тот. – Это – мой, долг!

– Прекрасно. Поехали! – Скомандовал, Мелешко.

– Куда поехали? – Удивился Пшеничный. – А, по третьей? Без третьей, не по христъянски будет!

– Ладно. – Сказал Мелешко, прислушиваясь к процессам, происходящим в организме. – Еще, по одной, можно.

– Только давайте поскорее, а-то Чайка, все поклюет! – Сказал Пинчук.

– Он и так уже, почти, все поклевал! – Взмутился Пшеничный. – Отойди, от грибов, Пиппин Геристальский!

Выпив по третьей, оперативники, сопровождаемые счастливо хрюкающим Сашкой, вышли во двор.

Чайку, набравшего калорий, послали за машиной.

Свинья, весело резвилась, радуясь, широкому кругу общения.

Провожая гостей, она выскочила за калитку и с тревогой стала наблюдать, как ласковые создания грузятся в машину. Потом, печально хрюкая, подошла к дверям и сделала попытку, забраться внутрь. Попытка не удалась, и глаза, у Сашки, стали печальные-печальные.

– Давайте, возьмем его с собой! – Жалобно, сказал Пшеничный. – Пусть, побегает на воле.

– Это, было бы прекрасно. – Сказал Геннадий Петрович. – Он, ведь, дорогу знает. С ним, не заблудимся.

– Так и быть, грузите! – Скомандовал Мелешко.

Погрузив Сашку, тронулись в путь.

Когда выехали на западную окраину Молочаевки, Геннадий Петрович попросил сбавить скорость, и, высунувшись, из-за кресла водителя, стал выискивать на обочине, только ему одному известные приметы.

Медленно двигающаяся, по проселку, машина, таила, в себе, скрытую угрозу. Поэтому, бойцы «Сельхоздозора», выскакивали из подорожников, и встречали ее, взяв дробовики, «на караул».

– Ага! – Засуетился, Геннадий Петрович, заприметив на обочине какую-то приметную особенность. – Это здесь!

– Выгружаемся! – Радостно, воскликнул Пшеничный.

– Ну, ты! – Одернул, его, Мелешко. – Смотри, у меня! Раскомандовался!

– Так – что? – Спросил Пшеничный. – Едем дальше?

– Выгружаемся. – Продублировал, Пшеничного, Мелешко, но уже приказным тоном.

Первым, на приказ, отреагировал Сашка. Когда дверь отъехала в сторону, он, радостно взвизгнув, ринулся наружу и, плюхнувшись брюхом, на дорогу, поднял облачко пыли.

Следом, выбрались остальные.

– Туда! – Указующе поднял руку, Мирошниченко, и колонна двинулась, в указанном направлении.

Сашка, деловито похрюкивая, возглавлял шествие. Следом за ним, на правах Ивана Сусанина, шел Геннадий Петрович.

За ним, опередив старшего группы, двигался Чайка, который после обильного завтрака, чувствовал прилив сил и небывалую готовность к подвигу…

Впрочем, и у остальных, сил, после застолья, прибавилось. Милиционеры перли по ямсу, как тракторы, оставляя за собой, широкую колею.

Свинья была в полном восторге, от многолюдной компании. Сашка, то и дело, оглядывался назад и, дружелюбно, похрюкивал.

Неожиданно, движение застопорилось. Кабанчик стал на месте и, деловито урча, принялся рыть, носом, землю.

– Чего – там? – Подал голос, идущий, замыкающим, Пинчук.

– Сашка нашел, чего-то! – Радостно сообщил Чайка.

– Не время, сейчас, не время! – Подпихивал кормильца, в зад, Геннадий Петрович. – У нас – более важные задачи!

– Погодите! – Покинув строй, вышел во главу колонны, Пшеничный. – Давайте посмотрим, чего он, там, нашел! Я, вот, трюфелей, ни разу, не видел.

Геннадий Петрович, присел на корточки, и, принюхавшись, сказал:

– Шанцевый инструмент, у меня, отсутствует, но гриб – не глубоко. Можно сказать – у самой поверхности…

Чайка, не дожидаясь команды, опустился на колени и начал рыть, руками, землю, под носом у кабанчика.

Пшеничный, последовал его примеру. Следом, подключился Агейкин.

Прапорщик Мелешко, поймал себя на мысли, что ему, тоже, ужасно хочется копать трюфеля, однако, вспомнив, о собственном высоком звании и ответственной должности, сдержал порыв. Он только заинтересованно присел рядом, с копателями.

Сержант Пинчук, наблюдал, за процессом раскопок, благодушно – отстраненно, думая о чем-то своем.

Геннадий Петрович руководил поиском, давая ценные указания, но в определенный момент, остановил добровольных помощников и взялся за дело сам.

Аккуратно, словно сапер, он обкопал буро-зеленый ком гриба и извлек его наружу.

Размером, трюфель был, если не с футбольный, то с гандбольный мяч – точно.

– Ну, вот, такие они – белорусские трюфеля! – Сказал Мирошниченко.

– Трюфеля, говорят, они – дорогие. – Задумчиво сказал Мелешко.

– Очень, очень дорогие. – Подтвердил Геннадий Петрович.

– Да, не в цене – дело! – Восторженно сказал Чайка. – Вы принюхайтесь! Аромат то – какой!

Все стали, по очереди, нюхать трюфель и высказали единодушное мнение, что пахнет гриб просто замечательно.

Издали, за действиями «силовиков», наблюдали бойцы сводной роты.

Вначале, выход в поле оперативников, породил, в рядах оцепления, легкое недоумение.

Самое начало, движения группы, вглубь ямсовой плантации, обходчики пропустили, поэтому о наличии, в ее рядах, Сашки не подозревали.

Потом, кто-то, сказал:

– По следу, идут!

– С чего, ты, взял?

– Так, собаку, по следу, пустили!

– Где, ты видишь?

– А, ты глаза разуй!

– Точно, точно есть собака! Я вижу! Шуршит по ходу.

– И, я вижу!

Во время, раскопок, трюфеля, легкое недоумение, переросло в тревогу.

– Чего они – там? Залегли, что ли?

– Непонятно…

– Одного на шухере оставили… – Сказал, кто-то, имея в виду, высокого, как мачта Пинчука, который один не поддался искушению тихой охоты.

– Да, не залегли! Копают!

– Чего, ямс копают!

– А, чего, там, еще – копать, кроме, ямса?

– Не могли, с краю, накопать, что ли?

– Какой, нафик – ямс! Собака, что-то унюхала, вот и копают!

– Может, покойника откопали? – Выказал предположение, желторотый юнец, второго года службы.

– Какого, еще – покойника?! Не пахнет, тут, покойниками. Мертвяки, говорят, шастают, а покойников не было! Да, еще, таких, которые эксгумации требуют…

– Может, окапываются?

– Непонятно… Не, гляди – дальше пошли!

Минуты три, оцепление молча, следило, за движением колонны.

– Стали! Опять стали!

– Сели! Похоже, опять, копают!

– Что же это – такое, мать их, делается?! Чего, их, туда, понесло?

– Ждите беды! Точно говорю – беда будет!

– Кто ни будь, уймет этого пророка, или я, его, сам уйму!

Третья остановка, «городских», залегла глубокими складками, на обветренных лицах, бойцов «Сельхоздозора».

Группа, Мелешко, тем временем, вошла в раж. Поиск трюфелей, так увлек оперативников, что, те рыли землю, как те броненосцы, из стран Латинской Америки.

Умом, прапорщик понимал, что с этим безобразием, надо завязывать, но душой прикипел к делу. К тому же лица товарищей по оружию, сейчас, светились таким счастьем, которого он не видел, даже, в день получки.

Сержант Чайка, вообще, добровольно вызвался нести добычу, а при раскопках, по его лицу текли слезы.

Откопав очередной гриб, все, с наслаждением долго, передовая из рук в руки, нюхали его и только потом шли дальше.

Во время, очередной остановки, пока милиционеры копали, Геннадий Петрович распрямился и стал тревожно оглядываться.

Когда яма была вырыта, он извлек трюфель, на свет божий, и пока оперативники, нюхали, опять, тревожно огляделся.

Это, не ускользнуло, от проницательного взгляда Мелешко.

– Случилось, что?

– Кажется, это – то самое, место…

– Так, то самое или кажется?

– Нужно, определиться. Но, очень, похоже.

Остальные, оставив трюфель, в покое, рассредоточились, вокруг собеседников и стали внимательно оглядываться.

– А, как, тут, определишь – поле, как поле… – Сказал Пинчук.

Милиционеры закурили, а Геннадий Петрович, сосредоточенно озираясь, прохаживался рядом.

– Ну, конечно – тут! – Сказал он уверенно и хлопнул, себя, ладонью по лбу.

– Как я, сразу не разглядел?!

– И, чего – тут? – Спросил Пшеничный.

– Так, вот же смотрите – они маячки, для ориентировки, оставили! – Взмахнул рукой проводник.

Жест, у него, получился широкий, без точного вектора направления, поэтому, где точно находятся ориентиры, разобрать было трудно.

Оперативники стали разглядывать ямсовую, поросль, в очерченном диапазоне. Смотрели долго, однако, ничего разглядеть, в пожухлой ботве, не удавалось.

– Самое главное, как замаскировали хитро! – Неожиданно, для всех, задумчиво сказал Чайка. – Желтеньким мигают – днем, даже вблизи, ничего не разберешь, а ночью в темноте – пожалуйста!

Группа, с воодушевлением, откликнулась, на замечание сослуживца. Правда, оказалось, что сержант смотрит не в ту сторону, куда было указанно, а в противоположном направлении.

Собравшись, возле Чайки, все стали смотреть в обратную сторону.

Однако, как не напрягали зрение Пинчук, Агейкин, Пшеничный, в купе с прапорщиком Мелешко, ничего разглядеть, им не удавалось.

– Непонятно, зачем, только, они флажков, понатыкали? – Задумчиво, сказал Геннадий Петрович. – В темноте, ведь, их не видно?

– Может, они – светоотражающие? – Сказал Чайка. – Видите – синенькие, как дорожные знаки!

– Так… – Неопределенно, сказал Мелешко, подумав, при этом, про себя:

– Наверно, третья, на посошок, была лишняя! Вон, как фокусировка сбилась!

Задумчивость прапорщика была воспринята, остальными незрячими, как свидетельство того, что командир, тоже, узрел загадочные ориентиры, и только они, ничего не видят.

– Замаскировано профессионально. – Высказался Пшеничный. – Сразу не обнаружишь!

– Ночью, с фонариком, обнаружить легче будет! – Высказался Агейкин. – По светоотражению!

– Все равно, ведь, как-то, на это место, выйти надо. Ориентиров, то – никаких… – Сказал Пшеничный.

– Что же это – такое, в самом деле?! – подумал Мелешко и стал ожесточенно тереть глаза. – Может, я уже слепнуть, от бухалова, начал? Все видят, а я – нет?

В это время, Пинчук, очнувшись от сладких грез, по поводу продавщицы Раисы Петровны, стал недоуменно оглядываться, по сторонам, пытаясь определить, что, так привлекло внимание сослуживцев.

С высоты, своего роста, он оглядел, заросли ямса и, ничего не обнаружив, пришел в недоумение.

– Интересно, от чего, эти фонарики, запитаны? – Заинтересовался Чайка и присев на корточки, стал разглядывать былинки, перед собою.

– Могут быть, не запитаны! – Высказал, свое предположение, Геннадий Петрович, присаживаясь, рядом. – Работают, от солнечной энергии!

Все, за исключением Пинчука, тоже присели, на корточки, и стали разглядывать стебли, ямса. При этом, Пшеничный и Агейкин, задумчиво кивая головами, несколько раз, понимающе переглянулись, друг, с другом.

Прапорщик Мелешко, ошалев, от происходящего, тупо, разглядывал какую-то козявку, ползущую по стеблю.

Сержант Пинчук, перегнувшись, через их спины, внимательно осмотрел участок поля, к которому были прикованы взгляды товарищей и ничего, кроме козявки, не обнаружив, осторожно тронул Мелешко за плечо:

– Товарищ прапорщик, товарищ прапорщик!

– Чего?

– На минутку…

Когда Мелешко поднялся, Пинчук, обеспокоено заглянул ему в глаза.

– Ты – чего? – Растерянно, спросил тот.

– Сколько пальцев? – Вместо ответа, спросил Пинчук.

– Два…

– Правильно. – Кивнул сержант. – Голова не кружится?

– Вроде, нет…

– Прекрасно. Вы, чего, там видите?

– А, ты – чего? – Подозрительно, глядя, на Пинчука, спросил Мелешко.

– Я, ничего. А, вы, только – честно?

– И я – ничего. – Тихо шепнул Мелешко. – Они видят, а я – ничего! Дурдом – какой-то!

– Теперь надо определиться, у кого, фонарики в глазах светят, а кто – так, как и вы – по инерции… – Сказал Пинчук.

Мелешко, яростно кивая, беззвучно зашевелил губами, видимо, матерно кого-то ругая.

Сашка, тем временем, вырвавшийся вперед, по ходу следования, вернулся обратно. Всей своей тонкой натурой, он ощутил неопределенность, обстановки. Поэтому, желая помочь, своим, недавно обретенным друзьям, которые, явно не могли разобраться, с дальнейшим путем следования, кабанчик решил проявить инициативу.

Деловито хрюкая, он стал наворачивать круги, вокруг стоящих, посреди необъятного колхозного поля, милиционеров. Причем, с каждым разом, круг становился шире, потому, что свинья двигалась, как бы по спирали.

– Пшеничный, иди, на пару слов! – Позвал Мелешко.

Пшеничный поднялся и подошел.

Агейкин, навострив уши, стал прислушиваться к разговору.

Сперва, Мелешко и Пинчук заглянули, Пшеничному в глаза. Зрачки были расширенны, но, только чуть-чуть.

– Сколько пальцев? – Спросил Мелешко.

– Три. – Уверенно, сказал Пшеничный.

– Правильно.

Мелешко утвердительно кивнул и, вкрадчиво, спросил:

– Ты, нам, вот, что скажи! Что, там, за фонарики, такие?

Пшеничный внимательно взглянул на прапорщика, потом на Пинчука и, по их взглядам понял, что те серьезно озабочены, его психикой.

– Сам, я ничего не вижу. – Честно признался он. – А, вы – чего?

– Ну, слава богу. – Облегченно вздохнул Мелешко.

Агейкин не стал дожидаться, пока его позовут, и подошел сам.

Став, рядом с Пшеничным, он зло плюнул и сказал:

– Я уже подумал, было, что – кранты, крыша поехала. Все фонарики видят, только я не вижу.

– Ну, Чайка, точно видит. Он грибочков, больше всех, навернул… – Заметил Пинчук.

В этом месте, разговор, был прерван, оглушительным визгом кабанчика. Сашка вопил, так, словно, Маша натягивала на него подгузник.

Взглянув, в ту сторону, милиционеры увидели, поднимающегося с земли страуса. Кабанчик, истошно визжа, пятился от него. Страус, стряхивая с себя пыль, наступал на свинью.

– Гад! – Крикнул Пшеничный. – Не трогай, Сашку – убью!

Сжав кулаки, сержант кинулся на птицу.

Пинчук сделал, попытку перехватить его, но не успел. Пшеничный уже мчался, на выручку.

Страус повернул голову, в сторону приближающегося объекта и, распознал в нем более достойного противника. Широко расставив крылья и пританцовывая, птица двинулась, на Пшеничного.

До последнего момента, тот думал, что возьмет пернатого на испуг, но птица развеяла его заблуждения.

Получив ощутимый удар крылом, сержант охнул и понял, что исход схватки, предрешен не в его пользу. Не дожидаясь, приказа об отступлении, он развернулся и помчался, в обратную сторону.

Однако, соревнование, в скорости, тоже, сложилось, не в пользу человека. На втором шаге, Пшеничный был настигнут страусом, после чего, в ход было пущено основное оружие бегающей птицы.

Удар ногой, в пятую точку оперативника, был такой силы, что, даже, упав на четвереньки, тот продолжил движение. Причем, к удивлению наблюдателей, на четырех конечностях, Пшеничный, даже, сумел ускориться и стремительно мчался вперед, ничем не уступая Сашке, который мчался в другую сторону. Только, в отличие, от свина, который убегал с громким визгом, сержант передвигался молча.

Молча, но быстро. Не успели сослуживцы, придти в себя, как Пшеничный, оказался у их ног. Ткнувшись, в колено Агейкину, он замер.

Следом, с интервалом, в полсекунды, подоспел страус. Агейкин, был сметен, с лица земли, одним мощным ударом правого крыла. Ударом левого крыла, был повержен, Мелешко. Однако, падая, прапорщик успел ухватиться за крыло и потянул птицу на себя. Поэтому удар ноги, который предназначался Пинчуку, прошелся мимо.

Ярость, охватившая, старшего сержанта, в эти мгновения, была не сравнима с яростью птицы. В доли секунды, ему припомнились жареные грибочки, флажки и фонарики. А, тут, еще – этот отморозок!

Пользуясь преимуществом своего роста, Пинчук кинулся на агрессора и, ухватив его за голову, дернул, с такой неистовой силой, что тушка птицы, затрепыхалась, в предсмертных судорогах. Не обращая внимания, на агонию, он продолжал крутить и рвать голову, пока, напрочь, не отделил ее от шеи.

Только, хлынувшая, потоком кровь, заставила его опомниться.

С удивлением, повертев в руках голову страуса, Пинчук бросил ее на землю и, удивленно моргая, стал осматриваться по сторонам, словно не понимая, где он находится и, что тут происходит.

Постепенно туман, у него в глазах, стал рассеиваться. Проявляясь, словно на старинной фотографии, стали проступать детали окружающего мира.

Агейкин лежал пластом, находясь в нокауте. Мелешко, шумно сопя, барахтался, придавленный, страусом. Пшеничный застыл в неприглядной позе и, громко стеная, пытался изменить положение тела. Правда, безуспешно.

Чайка и Геннадий Петрович, ни на что не обращая внимания, стоя на коленях, перед стеблями ямса, продолжали обсуждать особенности световой сигнализации.

Пинчук, сдвинув птицу, помог командиру выбраться наружу.

Достав, трясущимися пальцами, сигареты, он угостил Мелешко и закурил сам.

Некоторое, время, они молча, курили. Потом, Мелешко спросил:

– Как, это, ты – его?

– Сам, не знаю… Само собой, получилось. Разозлился – я!

– Ну, ни хрена, себе – само собой! Ты, Пинчурело, когда в следующий раз почувствуешь, что злиться начинаешь – предупреждай!

Начал подавать признаки жизни Агейкин. Его полили минералкой, ускорив процесс выздоровления.

Хлопая глазами, тот сел и, оглядев поверженного страуса, сказал длинную фразу, непередаваемую печатными буквами.

– Делать, что будем? – Спросил Пинчук.

– Что делать?! Мотать, отсюда надо! – Зло, сказал Мелешко, с ненавистью глядя, на коленопреклоненного Геннадия Петровича.

– С Чайкой, что делать будем? – Задал, Пинчук, очередной вопрос.

– Ничего, не будем. На своих ногах, дойдет. Лучше подумай, что с Пшеничным делать будем. Леха, ты – как?

– Ох, хо-хо!

Пинчук и Мелешко попытались выпрямить, сержанта, но безуспешно. Тот скрежетал зубами, скрипел суставами, но не разгибался.

– Ничего, не поделаешь – пойдет, как есть. – Решил Мелешко.

– Не дойду… – Зарыдал Пшеничный.

– Я, вот, что думаю. – Поднялся, с земли, Агейкин. – Надо ему грибков дать понюхать. Может, поможет?

– Если поможет, то пусть, хоть, сырыми, их лопает! – Поддержал, Агейкина, Пинчук. – В разумных пределах, правда. Чтобы, фонарики не замигали.

В первую очередь, занялись Пшеничным. Ему под нос, сунули гриб, надорвав, в нескольких местах. Пшеничный принялся, с ожесточением, вдыхать, тонкий трюфельный, аромат.

После этого, занялись Чайкой. После продолжительного обсуждения, решили, что, в его состоянии, помочь, может, только интенсивная трудотерапия.

– Столько, мяса, бросать, не годится. – Сказал Агейкин. – За что страдали, в конце концов. Пусть, Чайка, волокет, его потихоньку, к дороге. Он, сейчас – на подъеме!

– От начальства, его, тоже, надо держать подальше. Отстанет, так – так тому и быть! – Резюмировал Мелешко и скомандовал:

– Сержант Чайка, ко мне!

Чайка, на приказ, среагировал четко. Встав с колен, он подошел к прапорщику и стал есть глазами, начальство.

– Вот, что, Валентин. – Дружелюбно, сказал Мелешко. – Нам, пора приступать, к выполнению основной, задачи. Но птичку, как вещественное доказательство, мы тут, оставить не можем. Поэтому, поручаю, вам, отбуксировать ее к дороге. Мы, потом, тебя, подхватим.

– Какие – вопросы?! – Безмятежно взглянув на гору страусятины, сказал Чайка. – Будет сделано!

– Геннадий Петрович! – Обратился Мелешко, к проводнику, который, тревожно озираясь, бродил невдалеке.

Тот, торопливо, подошел и озабоченно, спросил:

– Сашка – где? Сашку, не видели?

– Убежал Сашка. – Сказал Мелешко и кивнул. – Страуса, вот, испугался.

Геннадий Петрович, озадаченно, взглянул на птицу и взволнованно сказал:

– Он, у меня – такой нервный. С перепугу, может и в лес забежать, а там погибнет непременно…

– Ничего, может обойдется. – Ободряюще похлопал, его по плечу, Мелешко. – Вам, все равно, здесь, остаться, придется. В целях, выполнения ответственного задания. Если, Сашка, жив, по следам, сюда вернется.

– Да, скорее, всего, так и будет! – Согласился Мирошниченко и заинтересованно спросил:

– А, какое задание, мне будет поручено?

– Задание – ответственное! Будете вести, скрытное наблюдение. Ночью, прибудет группа захвата. В темноте, подадите им сигналы, чтобы они точно вышли на место.

– А, как я подам, сигналы? Фонарика у меня нет!

– Будете подавать звуковые сигналы. – Нашелся Мелешко. – Голосом.

– Ясно! Вас, понял! – Сказал Геннадий Петрович и пошел маскироваться.

Собираясь в обратный путь, снова, попробовали разогнуть Пшеничного.

Тот, от грибного аромата, заметно взбодрился, но не разгибался, попрежнему.

Агейкин и Мелешко подхватили его под руки, и повели, как есть. Пшеничный, хоть, и на полусогнутых, передвигался довольно споро.

Пинчук, повесив за плечи рюкзак с водой и другими напитками, шел за ними. В хвосте, ухватив за ноги, волок страуса Чайка.

– Передайте командованию, что Мирошниченко умрет, но свой долг, выполнит! – Крикнул, им вслед, Геннадий Петрович.

Все, за исключением, Чайки, дружно матюкнулись.

На полпути к деревне, трюфельная подпитка, в организмах троих, вменяемых оперативников, иссякла.

Сделали остановку.

Только, Чайка не стал тормозить и, как запряженный першерон, невозмутимо проследовал дальше.

Для восстановления сил, понюхали трюфелей.

Пшеничному, стоящему на карачках, положили гриб под нос. Решив, что этого, может не хватить, путь предстоял еще дальний, достали бутылку водки.

Выпили.

Напоили Пшеничного.

Тронулись, дальше.

На дорогу, вышли, когда, там уже собралась изрядная толпа обходчиков.

Те, разглядывали, безголового страуса и тихонько обсуждали это, между собой.

Чайка сидел на обочине, с отстраненно-задумчивым видом и вопросов, ему, не задавали.

Прибытие основной, группы, было встречено гробовым молчанием.

Когда, страуса, Чайку и Пшеничного загрузили в «Фольксваген», кто-то, все-таки, осмелился спросить:

– А, вы, чего не стреляли? Автоматы, же – у вас? И, от леса далеко.

– Очень, надо! – Пожал плечами, Пинчук. – Патроны, еще, тратить!

Когда машина отъехала, один, из обходчиков сказал:

– Зверье! Голыми руками, страусу голову оторвали! Кто-нибудь, про такое, раньше, слышал?

Все согласились, что, о таком, никогда, не слыхали.

– А, этого, который – согнутый, видели? Мы думали, что они – с собакой, а это – этот, их, по следу вел.

– Думаешь – оборотень?

– А, что, тут, думать – оборотень, он и есть! Видишь, как его ломает, когда, обратно, человеком обернулся!