Текст книги "Под южными небесами. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Биарриц и Мадрид"

63

– Вот приятная неожиданность! – сказал Николай Иванович. – В Мадриде, в Испании знают, что такое самовар и как пьют чай по-русски. Кто бы это мог ожидать! В Париже, где русские приезжают тысячами чуть не ежедневно, и там этого не знают.

Он снял с себя пиджак, подошел к окну и растворил его. Окно оказалось дверью, выходящей на узенький балкончик. Таких окон в комнате было три, и все они с балконами. Из окна на него пахнуло теплом, но отнюдь не благорастворением воздуха. Пахло прескверно. Окна комнаты выходили на площадь Пуэрта-дель-Соль. Тысяча разноцветных зонтиков шевелились по площади. Под зонтиками сидели на козлах извозчики, ожидавшие перед гостиницами седоков и расположившиеся шеренгами. Экипажи извозчичьи состояли из колясочек с верхом, где в большинстве случаев, впрочем, лошадь заменял мул с длинными ушами.

Николай Иванович увидал маленького ослика, на котором ехал какой-то толстяк в красной испанской фуражке, и сказал жене:

– Глаша, смотри, вон Санчо Панса на осле едет.

Глафира Семеновна в это время умывалась и отвечала:

– Когда найдешь Дон Кихота, тогда и посмотрю.

Только что супруги успели умыться, как раздался стук в дверь. Показался коридорный лакей во фраке и внес на подносе кипящий самовар и все принадлежности для чаю: два стакана, сахар, булки, масло, молоко и даже лимон, для чего-то разрезанный пополам. Поставив все это на стол, он отошел к сторонке и улыбался, рассматривая самовар. Глафира Семеновна подошла к столу, осмотрела поданное и проговорила:

– Но где же чайник-то? Я не вижу чайника с чаем. Экуте… Ла как… – обратилась она к коридорному, но тот молчал и продолжал улыбаться.

– By парле франсе? – задала она ему вопрос.

– Но, сеньора… – покачал он головой.

– Ну вот, извольте видеть: не говорит по-французски. А нам сказали, что это французский отель и с французским языком. Тэ… тэ… У е тэ? – приставала Глафира Семеновна к лакею.

– А! Тэ? Си, сеньора… – отвечал тот, догадавшись, в чем дело, и указал на самовар.

– Да это самовар… Я понимаю… А где же чайник? Как? Нужно как.

Лакей недоумевал.

– Алле! Чего стоишь! Иди уж, коли ничего не понимаешь, – махнул ему рукой Николай Иванович и сказал жене: – Чем биться с ним насчет чайника, завари, душечка, нашего чаю в нашем дорожном чайничке. Ведь у нас свой есть.

– Как не быть. Но с какой же стати допускать безпорядки? Ведь гостиница обязана давать нам свой чай. Мы на всем готовом уговорились. Пансион.

Глафира Семеновна достала из саквояжа чай и маленький чайничек, подставила чайничек под кран самовара и, чтоб всполоснуть, пустила струю кипятку, но тотчас же заметила, что из крана самовара течет что-то темное.

– Боже мой! Да что такое они в самовар-то налили! – воскликнула она, тотчас же закрыла кран, понюхала из чайника и проговорила: – Да они чай-то прямо в самоваре сварили. Это чай.

– Да что ты! – удивленно проговорил супруг, налил из самовара в стакан, попробовал на вкус и прибавил: – Вот дурачье-то! Действительно, чай в самоваре вскипятили. Вот тебе и чай а-ля рюсс! А еще эта усатая франтиха – кастелянша она или хозяйка – говорила нам, что она знает, как русские чай пьют. Что тут делать теперь?..

Глафира Семеновна тоже попробовала чай и отвечала:

– Да уж надо пить, как подали. Он не очень дурен. Правда, пахнет вениками, но мы его будем пить с молоком, и это немножко заглушит запах.

Супруги подсели к столу и налили себе чаю из самовара. Чай был не крепок, и они принялись его пить, не требуя кипятку, чтоб разбавить.

– Дикие люди, совсем дикие… – бормотал супруг. – Я думал, что испанцы умнее. Остолопы… Открыли Америку и не знают, что русские в самоварах чаю никогда не заваривают, а пользуются им для приготовления кипятку. Надо будет объяснить этой усатой сеньоре, чтоб в самоваре нам подавали только кипяток, а чай будем заваривать мы сами. Ты объясни ей, Глаша. Дама даму как-то лучше понимает, да и французских слов ты больше знаешь, чем я. Однако куда же мы сейчас отправимся? – спросил он.

– Путеводитель говорит, что в Мадриде есть первая в мире картинная галерея – Реаль Мюзео, – отвечала супруга. – Картины все самых старинных мастеров.

– Картин-то и у нас много… А не лучше ли нам взять извозчика и объездить город?

– Да ведь это особенные картины. Тут есть картины, которым триста-четыреста лет.

– Все равно. Они от нас не уйдут. А я полагаю, что прежде всего надо объехать город и посмотреть реку Манзанарес.

– Ну, поедем смотреть Манзанарес… – согласилась Глафира Семеновна. – Да, да… Манзанарес… Сегодня я посмотрю, какое там купание есть, а завтра можно и покупаться.

– Вишь, как ты разохотилась в Биаррице насчет купания-то! – улыбнулся супруг.

– А что ж такое? Во всяком случае, это удовольствие кула невиннее, чем при каждом удобном случае наливаться вином, как ты делаешь. Вон у тебя глаз-то коричневый – из-за этого и уж в желтизну ударяет! Давеча эта усатая француженка как на тебя смотрела!

– Электрический угорь… – отвечал супруг. – У меня есть в доказательство две французские газеты, что это электрический угорь. Пусть смотрит француженка. Потом я могу дать ей даже прочитать эти газеты. По крайней мере, она будет знать, какие у них знаменитости стоят в гостинице.

Через полчаса супруги сходили вниз по лестнице. На площадке их встретила усатая француженка.

– Et dejeuner, monsieur? – спросила она.

– Ну, уж дежене-то бог с ним. Прежде всего променад… Иль фо вуар ля виль, – отвечал Николай Иванович и даже обернулся к ней подбитым глазом – дескать, смотри.

– Real Museo? – спросила она.

– Уй, уй… Реаль Мюзео си, – кивнула ей Глафира Семеновна и сказала мужу: – Видишь, и она напоминает об этой знаменитой картинной галерее. Реаль Мюзео непременно надо осмотреть.

– Да осмотрим, само собой, осмотрим.

Спустившись к швейцару, супруги объяснили ему, что им нужен экипаж, чтобы осмотреть город, и просили, чтобы швейцар рекомендовал им такого кучера, который бы говорил по-французски. Швейцар развел руками и объявил, что такого не имеется. Супруги переглянулись.

– Как же мы будем с извозчиком объясняться? – проговорила Глафира Семеновна.

– Да уж придется как-нибудь по-балетному, – отвечал муж. – Испанцы народ балетный… поймут. Сколько их к нам танцорами и танцовщицами-то приезжает!

– Вам не угодно ли проводника, который говорит по-французски? – предложил швейцар. – Тогда я вам к завтра приготовлю.

– Ожурдьи, ожурдьи… – твердил Николай Иванович. – Нам нужно сегодня. Вуар Манзанарес.

– А, Манзанарес? Си, си… Манзанарес… Реаль Мюзео… Паляцио Реаль… Паляцио дель Конгресо… Казас Консисториалес… – бормотал швейцар. – Праде… Парк де-Мадрид.

– Уй, уй… Се са… – кивнула ему Глафира Семеновна и просила, чтобы он объяснил извозчику по-испански, куда ему их везти.

Швейцар вывел супругов на подъезд и махнул извозчика. К супругам тотчас же подбежали двое нищих – мальчик с кривой шеей и оборванная старуха – и протянули руки, прося подаяния. Швейцар отпихнул старуху, дал мальчишке подзатыльника и, посадив супругов в коляску с запряженным в нее мулом, стал объяснять извозчику, куда везти седоков. Извозчик, в пиджаке, серых брюках, красном жилете и испанской фуражке без околышка, слушал, курил папироску и, не вынимая ее изо рта, кивал и цедил сквозь зубы:

– Си, си…

Наконец он щелкнул бичом, и мул помчался.

64

Извозчик, должно быть, хотел угодить седокам, потому что по площади Пуэрто-дель-Соль, стесненной стоянками экипажей и конок, направляющихся отсюда в разные части города, летел чуть не сшибая с ног прохожих. Два монаха в шляпах с громадными полями в виде доски, переходившие площадь, так и шарахнулись в сторону и стали грозить ему зонтиками, расточая ругательства, какая-то кругленькая, маленькая, очень недурненькая испаночка в черном платье и в вуальке выскочила чуть не из-под экипажа и бросилась в объятие полицейского в пелерине и треуголке. Тот засвистел в свисток, остановил извозчика и принялся его ругать, делая соответствующие движения руками. Слышались «асы» и «осы» при окончании слов испанской речи. Извозчик убедился в своем преступном поведении и поехал тише. Экипаж свернул в улицу Геронимо и тут шел уж почти шагом. Начались казенные здания разных присутственных мест. Выехали на небольшую площадь. Налево возвышалось красивое здание с колоннами. Извозчик указал на него, обернулся к седокам и произнес:

– Палясио де ляс Кортес…

– Кортесы – это вроде нашего Государственного совета, – пояснил жене Николай Иванович.

– Ну, бог с ними… – равнодушно проговорила Глафира Семеновна.

Извозчик обернулся на козлах и указал на памятник, помещенный в маленьком скверике.

– Сервантес…

– Сервантес… Автор «Дон Кихота»… Вот это надо посмотреть! – воскликнула Глафира Семеновна.

– Си, сеньора… Дон Кихот… Санчо Панса… – закивал извозчик и улыбнулся.

– Остановитесь… Арете… Арете…

Экипаж подъехал к самому скверу. Супруги вышли из экипажа, вошли в сквер и обошли памятник.

Памятник великому писателю довольно прост. На каменном пьедестале стоит бронзовая статуя Сервантеса во весь рост. Сервантес в плаще со стоячим воротником, в панталонах в обтяжку, в чулках и башмаках. Правая рука держит свиток, левая опирается на шпагу. Внизу барельефы: Дон Кихот на Росинанте и Санчо на осле отправляются на подвиги, Дон Кихот стоит перед открытой клеткой и, прикрывшись щитом, вызывает льва на бой и т. л. Надпись гласит кратко: Мигуель де Сервантес.

– Вот и памятник Сервантесу сподобились видеть, – сказал Николай Иванович, садясь в экипаж. – Я мальчиком был, так раза два прочел «Дон Кихота». Да как! Взасос…

Мул помчался далее, граня экипажем булыжную мостовую.

Проехали мимо театра, смахивающего на наш петербургский Михайловский театр. Свернули. Выехали на площадь де-Ориенте. Вдали возвышался королевский дворец с решеткой, с широкими воротами во двор. На площади опять памятник, окруженный сквериком. На высоком пьедестале король Филипп IV в виде всадника в доспехах на боевом коне.

Извозчик подъехал ко дворцу (Palacio Real) и остановился у ворот, показывая жестами супругам, что в ворота, за решетку, на двор можно войти.

Глафира Семеновна уж выходила неохотно из экипажа.

– Я не понимаю, зачем нам так подробно здание осматривать, – говорила она. – Даже во двор идем. Ну, что такое двор? Проехали мимо, полюбовались зданием, и довольно. Я Манзанарес хочу видеть, реку Манзанарес.

– Дворец-то уж надо осмотреть, – проговорил Николай Иванович.

Они вошли на двор, усыпанный крупным песком и утрамбованный. Двор был пуст. Только кое-где показывался солдат. Не видать было даже гауптвахты на обширном дворе. Пусты были подъезды с колоннами. Здание дворца расположены двумя скобами. Они прошли к противоположной воротам решетке. Она стояла над обрывом, и сквозь нее открывался вид на город и предместье с высоты птичьего полета. Пестрели черепичные крыши, башни, сады, купола.

Глафира Семеновна зевнула и сказала мужу:

– Ничего нет хорошего. Больше не будем нигде останавливаться. Прямо поедем на Манзанарес.

И вот супруги опять в экипаже и огибают вторую половину площади де-Ориенте, разделенную сквером. Сквер полукругом окружен статуями великих людей древности.

– Манзанарес… – приказывает извозчику Глафира Семеновна.

Тот, обернувшись на козлах, бормочет что-то по-испански и упоминает раза три Real Museo.

– Да не надо нам Реаль Мюзео. Это потом… Картины потом посмотрим. А сегодня мы хотим видеть Манзанерес… Алле… Манзанарес!

Извозчик покачал головой и щелкнул бичом. На Манзанарес ему, видимо, не хотелось ехать.

Экипаж свернул в улицу. Потянулись обывательские дома с окнами-балконами. Попадались церкви и часовни, очень невзрачные по своей архитектуре, с облупившейся штукатуркою, с потемнелыми мраморными статуями Мадонн в нишах. Статуи почти везде обвешаны бумажными цветами, пальмовыми ветвями, полинявшими и запыленными цветными лентами. Вот казармы с стоящими у ворот и сидящими на скамьях солдатами, в красных панталонах и серых пелеринах, синих фуражках без козырьков и околышков. Вот пятиэтажное фабричное здание, неоштукатуренное, закоптелое, с высокой дымящейся трубой, с воротами, охраняемыми сторожами. Слышался шум машин.

– Фабрика табачная… – прочитал Николай Иванович на громадной грязной вывеске, растянувшейся лентой над третьим этажом. – И по-ихнему, по-испански, фабрика фабрикой зовется, – сказал он жене. – И табак – также табак.

Глафира Семеновна взглянула на здание и воскликнула:

– Батюшки! Да это декорации из оперы «Кармен»! Точь-в-точь как у нас в Петербурге на Мариинской сцене. Смотри, смотри… – дергала она за рукав мужа. – Лаже и казармы рядом. Точь-в-точь как на Мариинской сцене. Должно быть, нашу оперную декорацию прямо с здешней табачной фабрики списывали. Постой… Не выйдет ли сейчас Кармен из ворот? Коше! Кочеро! Арете! Извозчик! Остановитесь! Арете.

Она увлеклась до того, что даже тыкала в спину извозчика зонтиком, требуя, чтобы тот остановился. Извозчик сдержал мула, обернулся на козлах и с удивлением смотрел на нее.

– Совсем как в опере «Кармен»! То есть капелька в капельку… – продолжала она. – Не хватает только тореадора. Даже и солдаты-то в такой же форме, как на сцене. Николай Иваныч, да ты видишь?

– Вижу, душечка, вижу. Но я не понимаю, зачем мы будем здесь стоять! – отвечал муж.

– Ах, как похоже! Подождем. Может быть, выбегут работницы, сигарочницы…

– Зачем же они будут выбегать в рабочую пору? С какой стати? Кочеро! Алле! – махал Николай Иванович кучеру и прибавил: – Туда, где Манзанарес.

Мул потащился опять. Дорога шла под гору. Пришлось тормозить экипаж. Улица сделалась шире, но мостовая – хуже. Экипаж прыгал по крупному булыжнику.

– Серенада… – указала мужу Глафира Семеновна.

Против одного окна пел и плясал, подыгрывая себе на мандолине, здоровенный оборванный парень в жилете и шляпе с широчайшими полями, а на балконе стояла пожилая женщина в ночной кофточке и чистила голиком красные военные панталоны. Николай Иванович посмотрел и сказал:

– Это нищий музыкант. Какая же тут серенада! Но заметь: аккомпанирует себе не на гитаре, а на мандолине. Где же гитары-то? В Испании – и не видим гитар. Ведь это просто удивительно. Ни гитар, ни испанских костюмов…

Из широкой улицы свернули совсем в узенькую улицу с ломиками в два этажа. Начали появляться серые ослики. Они везли мокрое белье в перекинутых через спины плетеных корзинах. Около осликов шли прачки в черных виксатиновых передниках.

– Ты знаешь, ведь это с Манзанареса… Это прачки ездили полоскать белье на реку, – указал Николай Иванович на женщин. – Стало быть, Манзанарес уж близко. Посмотрим, какой такой знаменитый Манзанарес.

Свернули еще в улицу.

65

Улица была опять широкая, но дома попадались уж низенькие – двухэтажные, но все-таки с балконами во вторых этажах. Здесь балконы были уж сплошь завешаны сушившимся бельем в два яруса. На перилах и на веревках выше перил болтались чулки, носки, рубашки, полотенца и другие принадлежности мужского и женского туалета. В нижнем этаже были лавки – винные и съестные. У входа в них висела зелень, главным образом лук, связанный в пучки, чеснок, красный и зеленый перец, повешенный гирляндами, куски копченого мяса. На тротуарах, около лавок, лежали грудами тыквы и дыни, стояли корзины с вареной кукурузой и вареной фасолью. Попадались кузницы, слесарни. На порогах лудили медную посуду, стучали молотками по металлу. Пахло дымом от каменного угля, жареным. У одной из лавок доили козу. Попадались и маленькие садики, огороженные сложенной из камней оградой.

– Да мы за город выехали, – заметила мужу Глафира Семеновна.

– Пожалуй, что это за городом… – согласился тот.

– Но как же Манзанарес-то? Неужели он за городом, а не в Мадриде?

– Не знаю уж, право. В географии сказано, что Мадрид стоит на реке Манзанаресе.

– Так туда ли везет нас извозчик-то? Понял ли он, куда нам надо?

– Кто ж его знает! Мы, кажется, сказали ему правильно. Манзанарес и по-испански Манзанарес.

– Кочеро, экуте! Нам надо Манзанарес!

– Си, сеньора… – откликнулся извозчик, показал вперед бичом и сказал: – Понте де Толедо… рио Манзанарес.

Спускались вниз. И тут только супруги заметили, что они подъезжали к мосту. Мост начинался какими-то белыми каменными воротами с изваяниями на них. Показалась и река внизу, узенькой лентой синевшая между больших песчаных отмелей. Когда супруги подъехали к самому мосту, то увидали, что это была не река, а просто речонка, совсем ничтожная. С моста открылась панорама на речку, и было видно, что речонка эта в двух-трех местах разветвляется на еще меньшие рукава, образуя песчаные островки. Внизу около воды на прибережных отмелях копошились сотни женщин в пестрых платьях и полоскали белье. Белье тут же и сушилось, разложенное на песке и каменьях.

– Да неужели это Манзанарес?! – в удивлении воскликнула Глафира Семеновна.

– Не может быть. Так, какая-нибудь речонка. Манзанарес, должно быть, дальше. А это какой-то ручей. Он, должно быть, только впадает в Манзанарес, – отвечал Николай Иванович. – Кочеро! А Манзанарес далеко? Луан? – спросил он извозчика.

Извозчик указал бичом вниз и проговорил:

– Эсто… Эсто рио Манзанарес.

– Говорит, что Манзанарес… – обратился Николай Иванович к жене и в свою очередь удивленно воскликнул: – Но неужели же такая речонка могла войти в географию! Ведь это уже нашей петербургской Фонтанки.

– Какая тут Фонтанка! – отвечала супруга. – Наша петербургская Мойка с ней не сравнится. Наша Мойка хоть гранитной набережной обделана. А ведь это, это… Наша Черная речка у Новой деревни – вот разве с чем можно сравнить эту речонку. Но не может быть, чтобы это был Манзанарес! Кочеро! Се Манзанарес? – опять обратилась она к извозчику, указывая на речку.

Тот обернулся на козлах и кивнул, произнеся:

– Си, си, сеньора… Манзанарес… Поэнто де Толедо… Манзанарес…

И в подтверждение своих слов он указал бичом на мост, по которому они ехали, и потом тем же бичом показал вниз на речку.

Сомнения не было, что перед супругами протекал Манзанарес.

– Манзанарес! – утвердительно проговорила Глафира Семеновна, горько улыбнулась и прибавила: – Но можно же так обмануться! Я ждала увидеть большую реку вроде нашей Невы, а это речонка какая-то! Берлинский Шпре и тот приличнее. Где же тут купаться, спрашивается?

– Какие тут купания! – пожал плечами супруг.

– Зачем же ты меня вез сюда в Мадрид? Зачем же я привезла сюда купальные костюмы? Ты знаешь, я в Биаррице, перед самым отъездом сюда, новый, четвертый костюм себе купила.

– Вольно ж тебе было покупать! Купаться я тебя в Мадрид не вез. Мы поехали сюда только обычаи и нравы посмотреть… Как живут, как танцуют. Но признаюсь, уж в таком-то виде я никогда не ожидал Манзанареса встретить. Это черт знает что такое!

– Нет, ты меня звал сюда купаться! – не унималась Глафира Семеновна.

– Не помню, решительно не помню, – отвечал супруг. – Про купание я ничего не читал и ничего не слыхал, но что Мадрид стоит на Манзанаресе, в географии учил, за него, проклятого, был даже наказан в училище. А оказывается, что в географии было наврано. Мадрид на Манзанаресе… Какой же тут Мадрид, где мы теперь едем! Это загородное место. Манзанарес за городом. Тьфу ты! – плюнул он. – Можно же так обмануться! Учат о том, чего нет. Ах, Манзанарес! Манзанарес!

Экипаж переехал уже мост и ехал уж по улице, представлявшей собой совсем деревушку.

– Куда же мы тащимся? – опомнилась Глафира Семеновна. – Надо назад ехать. Кочеро! Алле назад! Алле! Турне! – махала она извозчику зонтиком.

Тот удержал мула и стал оборачивать экипаж.

– Я есть хочу. Заедем в какой-нибудь трактирчик, – сказал жене Николай Иванович.

– Но ведь в трактирчике какой-нибудь кошатиной на деревянном масле накормят. Ах, Манзанарес, Манзанарес! Зачем же я новый костюм-то купила! – не унималась супруга.

– Напьемся хоть кофею с молоком и с булками. Ведь кофей везде кофей… Я есть страшно хочу, – предлагал муж. – Вот что… В ресторанчике спросим себе цветной капусты и яичницу. Эти уж блюда видно… Не обманешься… Видно, что подают. Тут подмеси не может быть.

– А ты знаешь, как цветная капуста и яичница по-испански называются?

– Словарь при мне. Сейчас разыщем. Яичница по-французски – омлет.

И Николай Иванович стал перелистывать французско-испанский словарь.

Супруги вторично переезжали Толедский мост. Направо виднелись голубоватые горы.

– Самосиера… Гвадарама… – указал на горы извозчик.

Вил был живописный.

– А порт их задави! – огрызнулся Николай Иванович. – Манзанаресом надули, так что нам горы! В ресторан! Посада! Бента! – крикнул он извозчику.

– Посада? Си, кабалеро… – откликнулся извозчик и щелкнул бичом над длинными ушами мула.

Минут через пять он подкатил экипаж к двухэтажному домику, стены которого вплоть до крыши были застланы диким виноградом, и даже оттуда ветви цепкого растения свешивались вниз гирляндами. Над входною дверью висели бутылка и связка красных томатов. Направо и налево около двери стояли два столика с мраморными досками, и за одним из них двое мужчин в одних жилетах и шляпах с широчайшими полями сидели за бутылкой вина и играли в домино. Николай Иванович взглянул на их коричневые лица с черными щетинистыми бакенбардами и давно не бритыми подбородками и толкнул жену, сказав:

– Смотри, на вид совсем разбойники.

– Так зачем же ты меня тащишь сюда? – отвечала супруга.

– Душечка, я говорю только, что на вид, а душой, может быть, это честнейшие люди. Здесь уж природа такая.

Подъехавший к ресторанчику экипаж, должно быть, не был обычным явлением, потому что к нему из дверей тотчас же выскочил не только старик хозяин, совершенно лысый человек в парусиновом пиджаке и зеленом суконном переднике, но и столовавшиеся там посетители: такой же лысый и тощий монах с салфеткой, подвязанной под горлом, и даже с вилкой в руке, бородач, черный как ворон и с одной большой бровью над глазами. Лысый хозяин подбежал к экипажу и с низким поклоном протянул руку Глафире Семеновне, чтобы помочь ей выйти.

Супруги вышли из экипажа и направились в дверь.