Текст книги "Где зреют апельсины. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых по Ривьере и Италии"

Восьмой выиграл

Выпив рюмок по пяти русской водки и по бутылке вина, мужчины раскраснелись, развеселились и, шумно разговаривая, начали уходить из ресторана.

– Почем за водку взяли? – спросила Глафира Семеновна.

– По французскому четвертаку за рюмку, – отвечал Конурин. – Вот оно, как нашу родную, российскую водочку здесь ценят.

– Стоит пить! Ведь это ежели на наши русские деньги, то по сорок копеек. А между тем здесь хороший коньяк по двадцати пяти сантимов за рюмку продается.

– Коньяк или простая русская водка, барынька! Перед едой ежели, то лучше нашей очищенной никакого хмельного товара не сыщешь.

– Да ведь вы рубля на два каждый, стало быть, водки– то выпили! Вот тоже охота!

– Эх, где наша не пропадала! – махнул рукой Конурин. – Зато нашу матушку-Русь вспомянули. Да и что тут считать! Считать нехорошо. Через это, говорят, люди сохнут.

Проходя по залу, они заметили расставленные столы и группировавшуюся около них публику.

– Это что такое смотрят? Уж опять какого-нибудь зверя не показывают ли? – спросил Николай Иванович Капитона Васильевича.

– А вот тут для вас может быть интересно, ежели хотите попытать счастья. Тут игра в лошадки и в железную дорогу.

– Как игра в лошадки? – воскликнул Конурин.

– Очень просто. По-здешнему это называется «рень», скачки, ну а наши русские зовут игрой в лошадки. Да вот посмотрите. Два франка поставишь – четырнадцать можешь взять.

– Рулетка? – спросили хором Конурин и супруги Ивановы.

– Нет, не рулетка, настоящая рулетка в Монте-Карло, а здесь на манер этого. Тоже для того устроено, чтобы с публики деньги выгребать. На лошадках приезжие обыкновенно приучаются к настоящей рулетке, ну а потом на ней же и кончают, когда в рулетку профершпилятся. В рулетке меньше пяти франков ставки нет, а здесь в игре в лошадки два франка ставка, а в железную дорогу так даже и последний франк принимают. Клади – и будь счастлив, кроме осетра и стерляди, – рассказывал Капитон Васильевич, подводя к столу.

На круглом зеленом столе, огороженном перилами, вертелись восемь металлических лошадок с такими же жокеями, прикрепленными к стержню посредине, они приводились в движение особым механизмом. Механизм каждый раз заводил находившийся при столе крупье с закрученными усами. Другой крупье, гладкобритый и с красным носом, обходил с чашечкой стоящую вокруг публику и продавал билеты с номерами лошадей и взимал по два франка с каждого взявшего билет.

– Вот так штука! – произнес Конурин. – Как же тут играют-то?

– А вот берите сейчас билет за два франка, тогда узнаете, – отвечал Капитон Васильевич.

– Что же, можно попробовать. Будто бы на два франка две рюмки очищенной проглотил. Эй, мусью! Сюда билет. Вот два четвертака!

Крупье с красным носом принял от Конурина в чашечку два франка и дал ему билет.

– Четвертый номер, – сказал Конурин, развертывая билет. – Это что же, земляк, обозначает?

– А вот сейчас завертят машину, побегут лошадки, и ежели лошадка под номером четвертым остановится, опередивши всех остальных, то вы четырнадцать франков выиграете, – отвечал Капитон Васильевич.

Механизм заведен. Лошадки побежали, обгоняя одна другую. Конурин и супруги Ивановы внимательно следили за бегом. Вот лошадки остановились.

– Sept! – воскликнул усатый крупье.

– Это что же обозначает? – задал вопрос Конурин Капитону Васильевичу.

– Седьмой номер выиграл. Лошадь под номером седьмым первая пришла.

– А я?

– А вы проиграли со своим четвертым номером.

Конурин сделал гримасу и привстал.

– Вот тебе и здравствуй! На два французских четвертака уж умыли купца, – проговорил он. – Что же теперь делать?

– Отходить прочь или вынимать еще два франка и отыгрываться.

– Надо попробовать отыграться. Была не была. Будто четыре рюмки водки выпил. Вот еще два франка. Мусью! Как вас? Эй, красный нос! Давай сюда еще билет! – поманил к себе Конурин крупье с красным носом.

Лошадки опять забегали и остановились.

– Quatre! – объявил опять усатый крупье.

– Четвертый номер выиграл, – перевел Капитон Васильевич. – А у вас, земляк, какой номер?

– Фу-ты, чтоб тебе провалиться! А у меня пятый. На четыре четвертака умыл купца. Надо еще попробовать. Не пропадать же моим четырем четвертакам. Красный нос! Комензи… Еще билет.

Конурин проиграл и в этот раз.

– Что ж это такое! Опять проигрыш! – восклицал он. – На шесть четвертаков уж мне полушубок вычистили. Ловко! Нет, так нельзя оставить. Надо отыгрываться. Весь полк переморю, а добьюсь, что за болезнь! Билет, мусью! Поворачивайся. Да нельзя ли разменять золотой?

– А вот та дама с челкой на лбу два раза подряд до четырнадцати франков выиграла, – указала ему Глафира Семеновна. – Вот счастье-то!

– Что мне за дело до дамы с челкой, матушка. Я знаю, что вот меня не пито не едено уж на шесть четвертаков наказали.

Снова забегали лошадки и остановились.

– Ну что? – бросилась Глафира Семеновна к Конурину, стоявшему с развернутым билетом и смотревшему на свой номер.

В ответ тот плюнул:

– Тьфу ты пропасть! У меня третий номер, а выигрывает второй. Восьми четвертаков уж нет. Но нельзя отставать. Не бросать же им зря деньги… Мусью! Гебензи!

– Да что вы по-немецки-то! Здесь ведь французы.

– Поймет. На свинячьем поймет, коли видит, что деньги можно взять.

Опять проигрыш.

– Ну что ж это такое! Маленького золотого уж не досчитываюсь! – воскликнул Конурин. – Неужто до большого золотого добивать?

– Давайте, земляк, пополам ставить. Вы франк, и я франк. Авось на два счастья лучше будет, – предложил ему Капитон Васильевич.

– Ходит. Вот франк. Но все-таки я для себя и отдельный билет возьму.

– А дамам положительно счастье, – сказала Глафира Семеновна. – Вот сейчас и другая дама взяла четырнадцать франков. На два франка четырнадцать франков, что ж, ведь это двенадцать франков барыша. Это совсем хорошо. Я, Николай Иваныч, тоже хочу попробовать сыграть, ежели здесь такое счастье дамам. А трудности в игре ведь тут никакой. Дай-ка мне несколько франков.

– Вот тебе франковый пятак.

И Николай Иванович подал жене серебряную пятифранковую монету.

– Билье! Доне муа ле билье! – кричала крупье Глафира Семеновна.

Билет взят. Лошадки завертелись. Глафира Семеновна проиграла. Поодаль от нее чертыхался Конурин. Он тоже проиграл.

– Нет, здесь положительно подсадка! – говорил он. – Дама выиграла! Дама! А почем я знаю, какая это дама? Может быть, это дама своя, подсаженная. Да подсаженная и есть. Вон она перемигивается с красным носом, который билеты продает.

Игра продолжалась. К выданным ей пяти франкам Глафира Семеновна взяла уже у мужа еще франк на билет.

– Ведь вот что удивительно! Как только я начала играть – сейчас мужчины стали выигрывать. Вот незадача– то! – бормотала она мужу, принимая от крупье третий билет.

– Положительно здесь карманная выгрузка и больше ничего. Просто дураков ищут, – поддакнул ей тот и прибавил: – Погоди, вот на пробу и я возьму себе билет. Мусье! Мусье! Анкор билье!

Лошадки завертелись и остановились.

– Huit! – раздался возглас у стола.

Глафира Семеновна глядела в свой развернутый билет и вдруг вскрикнула:

– Выиграла! Выиграла! Николай Иваныч! Я выиграла! Вит! Восьмой! У меня номер восьмой! Опять счастье к дамам перешло!

И она замахала перед крупье своим билетом. Крупье подошел к ней и стал отсчитывать четырнадцать франков.

Железная дорога

– На два золотых выпотрошили! Довольно. У денег глаз нет. Этак продолжать, так можно и всю свою требуху проиграть, – сказал Конурин, отходя от игры в лошадки.

– И меня на восемь франков намазали, – прибавил Николай Иванович. – Для первого раза довольно.

– Для первого раза! Нет, уж меня больше и калачом к этим лошадкам не заманишь. Два золотых! Ведь это шестнадцать рублей на наши деньги.

– В стуколку же дома больше проигрывал.

– Стуколка или лошадки! Какое сравнение! Там игра основательная, настоящая, а здесь какая-то детская забава. Нет, черт с ней… Пусть ей ни дна ни покрышки. За вами, земляк, двенадцать франков. Вы двенадцать раз со мной в долю шли, – обратился Конурин к Капитону Васильевичу.

– С удовольствием бы сейчас отдал, но, знаете, я сегодня приехал сюда без денег, – отвечал тот. – То есть взял денег только на покупку билетов в места на завтрашний праздник и на проезд по железной дороге. Уж вы извините… Я при первой встрече отдам: и за проигрыш отдам, и за завтрак отдам. Сколько с меня приходится за завтрак? Сколько вы заплатили, Николай Иваныч?

– Завтрак что! Это уж от нас для первого знакомства. Стоит ли о таких пустяках разговаривать, – отвечал тот.

– Но позвольте… Дружба дружбой, а табачок врознь. Нет, я вручу вам при первом свидании или, даже еще лучше, привезу в гостиницу. Вы где остановились?

– Обидите, ежели привезете. Да я и не приму. Помилуйте, я рад-радешенек, что на чужбине с русским человеком встретился, и вы вдруг не хотите моего хлеба-соли откушать! Бросьте и не вспоминайте об этом.

– Ну, мерси.

– Глаша! А ты что сделала в лошадки? – обратился Николай Иванович к жене.

– Вообрази, я два франка выиграла. Нет, мне положительно надо играть. Да и вообще я заметила, что здесь дамам счастье. Ведь вот эта накрашенная с челкой на лбу куда больше пятидесяти франков выиграла. Надо играть, надо. Впрочем, вечером мы сюда еще придем.

– Вечером идите в казино, – дал совет Капитон Васильевич.

– А что такое казино?

– Тоже такое зало, где играют в лошадки и в железную дорогу. Кроме того, там концерт, поют, играют. Это прелестный зимний сад казино… Это недалеко отсюда… Это где гостиный двор, где лавки и вы, наверное, уже проходили мимо, когда сюда шли. Можете кого угодно спросить, и всякий укажет. Запомните: казино.

– Да нечего и запоминать. Я и так знаю. Мы тоже в казино были в Париже на балу и стриженой бумагой бросались. Вот, Капитон Василич, был бал-то интересный! Бал в честь Красного носа. Посредине зала висел красный нос аршина в три, и вся публика была с красными носами. А дамы там во время танцев выше головы ноги задирают… – рассказывала Глафира Семеновна.

– Знаю, знаю, – отвечал Капитон Васильевич. – И здесь такие балы бывают. А танцы эти – канкан называются.

– Вот, вот… Конечно, в Петербурге на эти танцы замужней даме было бы неприлично и стыдно смотреть, потому что сами знаете, какие это женщины так танцуют, но здесь, за границей, кто меня знает? Решительно никто. И кроме того, я не одна, я с мужем.

Компания отошла от стола, где играли в лошадки.

– Ну-с, куда же мы теперь стопы свои направим? – спрашивал Николай Иванович.

– Да ведь вы еще не видали второго стола, где играют в железную дорогу, – отвечал Капитон Васильевич. – Та игра куда занятнее будет. Вон стол стоит.

– Нет, нет! Ну ее к лешему эту игру! – замахал руками Конурин. – Уж и так я просолил два золотых, а подойдешь со второму столу, так и еще три золотых прибавишь.

– Да ведь только посмотреть, как играют.

– Ладно! На эти два золотых, что я здесь сейчас проиграл, у меня жена дома могла бы четыре пуда мороженой судачины себе на заливное купить.

– Однако, Иван Кондратьич, мы ведь затем и за границу приехали, чтобы все смотреть, что есть любопытного, – сказала Глафира Семеновна.

– Знаю я это смотрение-то! А подойдешь – сердце не камень.

– Ну, мы вдвоем с Николаем Иванычем пойдем и посмотрим, а вы не подходите. Пойдем, Николай Иваныч, пойдемте, Капитон Васильевич.

– С удовольствием.

Капитон Васильевич ловко предложил Глафире Семеновне руку, и они почти бегом перебежали на другой конец залы, где за зеленым столом шла игра в железную дорогу.

– Ужасно серый человек этот ваш знакомый купец… – шепнул он ей про Конурина. – Самое необразованное невежество в нем. Игру вдруг с судачиной сравнивает.

– Ужас, ужас… – согласилась с ним та. – Мы его взяли с собой за границу и уж каемся. Никак он не может отполироваться. Самый серый купец.

– Однако вы и сами купеческого звания, как вы мне рассказывали, но, ей-ей, давеча я вас за графиню принял. Так и думал, что какая-нибудь графиня.

– Мерси вам, – улыбнулась Глафира Семеновна, кокетливо закатила глазки и крепко пожала Капитону Васильевичу руку. – Я совсем другого закала, я в пансионе у мадам Затравкиной училась, и у меня даже три подруги были генеральские дочери.

– Вот, вот… Я гляжу и вижу, что у вас совсем другая полировка, барская полировка, дворянская.

Они подошли к столу. Их нагнал Николай Иванович. Иван Кондратьевич хоть и говорил, что не пойдет смотреть, как играют в железную дорогу, но очутился тут же. Стол этот был длиннее и больше. Посредине его был устроен механизм, где по рельсам бегал маленький железнодорожный поезд с локомотивом и несколькими вагонами. Рельсы составляли круг, и от центра этого круга шли радиусы, внутри которых были надписи: «Париж, Петербург, Берлин, Рим, Лиссабон, Лондон, Вена». Кроме того, промежутки радиусов были разделены еще на несколько частей, которые обозначались номерами. По бокам круга зеленое сукно было разграфлено на четырехугольники, а в этих четырехугольниках были написаны те же города, что и на круге. Были и четырехугольники с надписями на французском, разумеется, языке: «чет, нечет, белая, красная». В четырехугольники играющие и ставили свои ставки. У рельсового круга, где бегал поезд, сидели два крупье: один приводил механизм поезда в движение, другой собирал проигранные ставки и выдавал выигравшим деньги. Перед ним длинными колбасками лежали сложенные серебряные франковые, двухфранковые и пятифранковые монеты.

– Это что за Иуда такой сидит со сребрениками?.. – спросил Иван Кондратьевич над самым ухом Капитона Васильевича.

– А это крупье – кассир. Он банк держит.

– Совсем Иуда. Даже и рожа-то рыжая.

– Эта игра много интереснее, – рассказывал Капитон Васильевич. – Во-первых, вы здесь можете ставить, начиная от одного франка.

– Стало быть, всякое даяние благо. Все возьмут, что дураки поставят, – пробормотал Конурин.

– Во-вторых, и ставка разнообразнее. Можете ставить на какой вам угодно город: на Париж, на Петербург, на Лондон, потом можете ставить на пер или энпер, то есть по-нашему на чет или на нечет и, кроме того, на красное или на белое.

– Ах, это очень интересно! – воскликнула Глафира Семеновна. – Николай Иваныч, ты понял? Эта игра много любопытнее, чем игра в лошадки.

– Надо хорошенько посмотреть, матушка, тогда я и дойду до точки, – дал он ответ.

– Faites vos jeux, messieurs et mesdames! – воскликнул крупье мрачным голосом и при этом сделал самое серьезное лицо.

В четырехугольники посыпались франковики, двух– и пятифранковики.

Другой крупье тронул шалнер механизма и пустил поезд в ход. Поезд забегал по рельсам.

– Постойте, я куда-нибудь франк поставлю! – проговорила Глафира Семеновна и протянула к столу руку с монетой.

Крупье заметил ее жест и, протянув лопаточку на длинной палке, чтобы отстранить ставку, закричал:

– Rien ne va plus!

– Отчего он моей ставки не принимает? – удивленно спросила Глафира Семеновна.

– Нельзя теперь. Поезд останавливается. В следующий раз поставите, – отвечал Капитон Васильевич.

Поезд остановился на Лиссабоне.

Ставка на Пошехонский уезд

У игорного стола опять возглас крупье:

– Faites votre jeu!..

– Ставьте, ставьте скорей! – сказал Капитон Васильевич Глафире Семеновне.

– А на какой город мне поставить? – спросила его она.

– Погодите покуда ставить на город. Поставьте сначала на чет или нечет.

– Ну, я на нечет. Я одиннадцатого числа родилась.

Глафира Семеновна бросила франк на impaire. Поезд на столе завертелся и остановился.

– Paris, rouge et impaire! – возглашал крупье.

– Берите, берите… Вы выиграли, – заговорил Капитон Васильевич.

– Да неужели? Ах, как это интересно! Николай Иванович, смотри, я с первого раза выиграла.

– Цыплят, матушка, осенью считают, – отвечал Николай Иванович.

Крупье бросил к франку Глафиры Семеновны еще франк.

– Я хочу поставить два франка, – сказала она Капитону Васильевичу. – Что ж, ведь уж второй франк выигранный. Можно?

– Да конечно же можно.

– Только я теперь на чет, потому что именинница я бываю 26 апреля.

Она передвинула два франка на paire – и опять выиграла. Крупье бросил ей два франка.

– Николай Иваныч, я уж три франка в выигрыше. Можно теперь на город поставить? – обратилась она к Капитону Васильевичу.

– Ставьте. Теперь можно, но только не больше франка ставьте.

– А на какой город?

– А на какой хотите. Поставьте на Петербург. Петербург давно не выходил.

– Отлично. Я в Петербурге родилась. Это моя родина.

– Ну а другой франк поставьте на чет.

Сказано – сделано. Поезд забегал по рельсам и остановился. Глафира Семеновна проиграла на Петербург и выиграла на чет.

– Вничью сыграли. Продолжайте ставить на Петербург по франку, – советовал Капитон Васильевич, – а на чет поставьте два франка.

Опять выигрыш на чет и проигрыш на Петербург.

– Николай Иваныч! Я четыре франка выиграла.

– Ставьте, ставьте на Петербург, не бойтесь. Поставьте даже два франка, – слышался совет, и на этот раз не был напрасным.

– Pétersbourg! – возгласил крупье, управляющий механизмом стола.

Другой крупье набросал Глафире Семеновне изрядную грудку франковиков.

– Николай Иваныч! Смотри, сколько я выиграла!

– Тьфу ты пропасть! Ведь есть же счастье людям! – воскликнул Иван Кондратьевич.

– Ставьте, ставьте скорей. Ставьте на Берлин, – подталкивал Глафиру Семеновну Капитон Васильевич.

– Ну, на Рим. Рим тоже давно не выходил.

Поезд забегал.

– Стой! Стой! – закричал Конурин во все горло, так что обратил на себя всеобщее внимание. – Мусье! Есть тут у вас Пошехонье? На Пошехонский уезд ставлю!

Он протянул два франка.

– Rien ne va plus! – послышался ответ, и крупье отстранил его руку лопаточкой на длинной палке.

– Земляк! Чего он тыкает палкой? Я хочу на Пошехонский уезд, – обратился Конурин к Капитону Васильевичу. – Где Пошехонье?

– Да нет тут такого города, и наконец, уже игра началась.

– Отчего нет? Обязаны иметь. Углича нет ли?

– Понимаешь ты, здесь только европейские города, города Европы, – пояснил ему Николай Иванович.

– Ну, на Европу. Где тут Европа, мусью?

– Да ведь ты не хотел играть, даже к столу упрямился подходить.

– Чудак-человек! За живое взяло. Я говорил, что сердце не камень. И наконец, выигрывают же люди. Где тут Европа?

– Николай Иваныч! Я еще четыре франка на нечет выиграла! – раздался голос Глафиры Семеновны.

– На Европу! – кричал Конурин. – Вот три франка!

– Да нет тут Европы. Есть Петербург, Москва, Лондон, Рим.

– Рим? Это где папа-то римский живет?

– Ну да. Вот Рим.

– Вали на папу римскую! Папа! Выручай, голубушка! На твое счастье пошло! – бормотал Конурин, когда поезд забегал по рельсам.

– Москва! Я выиграла на Москву! – радостно вскрикнула Глафира Семеновна.

Крупье опять придвинул к ней грудку серебра. Конурин чертыхался:

– И папа римская не помог! Вот игра-то, черт ее задави, чтоб ей ни дна ни покрышки!

– Нельзя же, Иван Кондратьич, с первого раза взять. Надо иметь терпение, – сказала ему Глафира Семеновна.

– Вы же с первого раза выиграли. И с первого, и с третьего, и с седьмого…

– Тьфу, тьфу, тьфу! Пожалуйста, не сглазьте. Чего это вы?.. Типун бы вам на язык.

– Земляк! Нет ли здесь какого-нибудь мухоеданского города? Я на счастье мухоеданского мурзы бы поставил, коли на папу римского не выдрало. Или нет. Глафира Семеновна на что поставила… На что она, на то и я.

И Конурин бросил в тот же четырехугольник, где стояла ее ставка, пятифранковую монету.

– Не смейте этого делать! Вы мне мое счастье испортите! Николай Иваныч! Сними! Послушайте, ведь это же безобразие! Вы никакого уважения к даме не имеете! Ну хорошо! Тогда я переставлю на другой город.

Она протянула руку к своей ставке, но поезд уже остановился.

– Londres! – возгласил крупье и стал пригребать к себе лопаточкой и ставку Глафиры Семеновны, и ставку Конурина.

– Ведь это же свинство! Я прямо через него проиграла. Позвольте, разве здесь дозволяется на чужое счастье ставить? – раздраженно бормотала Глафира Семеновна.

Конурин чесал затылок.

– Поставлю в какой-нибудь турецкий город на счастье мухоеданского мурзы, и ежели не выдерет – лицом не стану даже оборачиваться к этим проклятым столам, – говорил он. – Как турецкий-то город называется?

– Константинополь, – подсказал Николай Иванович.

– Ставлю на Константинополь пятерку. Мусье! Где Константинополь?

– Постой. Поставлю и я серебряный пятак. Константинополь!

Николай Иванович кинул на стол пятифранковую монету. Капитон Васильевич пошарил у себя в жилетном кармане, ничего не нашел и сказал Глафире Семеновне:

– Позвольте мне, сударыня, пять франков взаймы. Хочу и я на нечет поставить. При первом свидании отдам. Или нет… Дайте лучше для ровного счета десять франков.

Она дала. Играли все, но выиграла только она одна три франка на чет и, сказав «довольно», отошла от стола.

– Сколько выиграла? – спросил ее муж.

– Можешь ты думать: восемьдесят семь франков! Нет, мне непременно надо играть! Завтра же поедем в Монте-Карло. Я в рулетку хочу пуститься. Иван Кондратьич, вы сколько проиграли?

Вместо ответа, тот сердито махнул рукой.

– Пропади она пропадом, эта проклятая игра! – выбранился он.