Текст книги "Где зреют апельсины. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых по Ривьере и Италии"

Русские коньяковые манеры

Пароход, отправляющийся в Сорренто и на Капри, стоял в некотором отдалении от пристани и разводил пары, когда в девятом часу утра Ивановы и Конурин подъехали в извозчичьей коляске к набережной. Утро было прелестнейшее. Голубое море было гладко как стекло, на небе – ни облачка. Вдали на горизонте виднелись скалистые очертания Капри и Искии. Влево легонькой струйкой дымился Везувий. Картина голубого морского вида была восхитительная. Ивановы невольно остановились и любовались видом. Конурин взглянул на Везувий, улыбнулся, лукаво подмигнул и сказал:

– Дымишься, голубчик? Дыми, дыми, а уж нас теперь на тебя и калачом не заманишь.

– Ну, чего ты опасался ехать на Капри? Посмотри, какая тишина на море. Ничто не шелохнет, – обратилась Глафира Семеновна к мужу.

– Я не за себя, а за тебя. Сам я раз ехал из Петербурга в Сермаксы по Ладожскому озеру, так такую бурю выдержал на пароходе, что страсть, – и ничего, ни в одном глазе… А с дамским полом почти с каждой было происшествие. И визжали-то они, и стонали, и капитана ругали.

Лодка с двумя гребцами доставила их от пристани на пароход. Пароход был грязненький, старой конструкции, колесный. Пассажиров в первом классе было немного, и опять резко бросались в глаза англичане и англичанки в своих курьезных костюмах. Подымавшийся вместе с ними на Везувий англичанин в клетчатом шотландском пиджаке и шапочке с лентами на затылке был тут же. Он по– прежнему был увешан баулами, перекинутыми на ремнях через плечо, барометром, биноклем, фляжкой и уже записывал что-то в записную книжку. Англичанки были с путеводителями Бедекера в красных переплетах и внимательно просматривали их. Один из англичан с длинными белокурыми бакенбардами чуть не до пояса ел уже кровавый бифштекс с английскими пикулями в горчичном соусе и запивал все это портвейном. Около него на блюде лежали целая груда опорожненных устричных раковин и выжатые лимоны.

– Вот запасливый-то человек. Нет еще и девяти часов утра, а он уже завтракает, – кивнул на него Конурин.

Прислуживающий в буфете мальчишка-итальянец, черномазый, курчавый и юркий, заслыша русскую речь Ивановых и Конурина, тотчас же подскочил к ним с бутылкой и двумя рюмками и, скаля зубы, предложил:

– Рюсс… Коньяк?

– Ну тя в болото! Рано еще… – махнул ему рукой Конурин и, обратясь к Николаю Ивановичу, прибавил: – Смотри-ка, как узнали, что русские идут, – сейчас и с коньяком лезут. Ведь вон англичанам коньяк не предлагают.

– Очень уж себя прославили русские за границей коньяковыми манерам, – отвечала Глафира Семеновна.

– В морском путешествии это очень хорошо… Даже, можно сказать, необходимо… – начал было Николай Иванович.

– Пожалуйста, пожалуйста, не подговаривайтесь! Что это, в самом деле! От одного пьяницы только что вчера освободились, а уж другой появляется. Где это видано, чтоб спозаранку коньяк пить! Пойдемте лучше наверх, на палубу. Нечего здесь сидеть в каюте. Нужно видами любоваться. Сейчас будет третий звонок, и пароход тронется в путь.

Глафира Семеновна потащила мужчин на палубу. На палубе первого класса шла торговля разными местными безделушками, были устроены целые лавки. Стояли витрины с черепаховыми изделиями в виде гребенок, портсигаров, ножей для разрезания книг, была витрина с коралловыми изделиями и раковинами, витрина с мелкими поделками из пальмового дерева с надписями Sorrento. Около витрин вертелись продавцы и назойливо навязывали пассажирам товар.

– Батюшки! Да тут совсем гостиный двор!… – воскликнула Глафира Семеновна. – И какие все прелестные вещички!

– Mezzo lira… Mezzo lira, madame… – подскочил к ней продавец и протянул нитку мелких рогатых кораллов.

– Полфранка нитка! Боже мой! А мы вчера в магазине такие же кораллы по франку купили. Николай Иваныч, мне всего этого надо. Я куплю. Вот и ящики с резьбой. Сколько? Уна лира? Боже мой! А в магазине с меня три франка просили.

Раздался третий звонок. Пароход зашипел, колеса завертелись, мерно ударяясь об воду. Стали отходить от пристани. Николай Иванович, Глафира Семеновна и Конурин перекрестились. По палубе шнырял контролер и визировал у пассажиров билеты. Увидав, что Ивановы и Конурин крестятся, он подскочил к ним и чистым русским языком сказал:

– Прошу ваши билеты, господа…

– Боже мой! Что я слышу! Вы русский? – воскликнула Глафира Семеновна.

– Русский, сударыня, хотя и родился в Неаполе, – отвечал контролер.

– И служите здесь на пароходе?

– Надо чем-нибудь зарабатывать хлеб.

– Ах, как это приятно, что такая встреча с русским! А мы вот по-итальянски ни в зуб, да и по-французски– то плохо – и никто нас не понимает. Особенно вот трудно с торговцами. Совсем по-французски не говорят.

– А вы хотите купить что-нибудь на память о Неаполе? Черепаховые вещи в Неаполе действительно отличные и очень дешевы. В России вам в десять раз дороже за все это придется заплатить. Но что здесь дешево – это камеи. Вы камею себе приобрели?

– Нет еще, но я очень, очень хочу купить. Вот и наш спутник хочет для своей жены купить, – указала Глафира Семеновна на Конурина.

– Иван Кондратьев Конурин, купец, – отрекомендовался тот, протягивая контролеру руку. – Я русак без подмеса, из Ярославской губернии.

– Николай Иванов Иванов, – назвал себя Николай Иванович. – Очень приятно с русским человеком среди итальянской нации встретиться.

Контролер назвал свою фамилию и прибавил, обратясь к Глафире Семеновне:

– Сейчас я обревизую билеты и буду к вашим услугам. Вы желаете купить камеи, и я могу вам предложить великолепные камеи за баснословно дешевую цену.

– Пожалуйста, пожалуйста… Да помогите купить подешевле вот и этой мелочи… – кивнула Глафира Семеновна на витрины с кораллами.

– Все, все сделаем.

На палубе опять вертелся черномазый мальчишка с бутылкой коньяку и скалил зубы. Он снова подскочил к Конурину и Ивановым и снова произнес:

– Рюсс… Коньяк?

И прищелкнул языком.

– Давай, давай сюда коньяку, чумазый… – хлопнул его по плечу Конурин. – Надо выпить для первого знакомства с русским морским человеком на итальянском море. Господин пароходщик! Долбанем по одной коньяковой собачке… – предложил он контролеру.

– После, после… Дайте мне только всех пассажиров обойти, – отвечал контролер и бросился со своими контрольными щипцами к группе англичан, любующихся в бинокли на морские виды.

Купцы устриц не едят!

Пароход, оставляя за собой в гавани суда разной конструкции и величины, выходил в открытое море. Открылся великолепный вид на Неаполь, расположенный на крутом берегу террасами. К Глафире Семеновне подскочил контролер.

– Осмотрел у всех билеты и теперь к вашим услугам… – сказал он, кланяясь. – Вы желали приобрести камеи. Вот-с… Таких камей вы ни в одном из магазинов не найдете, а ежели и найдете, то заплатите втридорога. В магазинах здесь дерут страшные цены, в особенности с иностранцев и в особенности с русских. Я же получаю эти камеи от мастеров на комиссию, за магазин не плачу и всегда могу услужить моим землякам, продавая дешевле. Эта камея стоит шестьдесят франков, эта семьдесят пять.

Он достал из одного кармана пиджака футляр с камеей, потом из другого и продолжал:

– Каковы вещицы-то! Эти камеи у меня в оправе, в виде брошек, но есть и без оправы. По приезде в Россию можете оправить их в брошку или браслет. Эти уж будут верх художественности. Вот камея в восемьдесят франков, вот в сто, а вот в сто двадцать пять.

Говоря это, он вынимал камеи из жилетных карманов.

– Но за что же так дорого? – говорила Глафира Семеновна.

– За художественность, за чистоту отделки, за мелкую работу. Ведь над этой мелкой работой слеп художник. А что до дороговизны, то это очень недорого. Я беру себе, сударыня, только десять процентов комиссии. Хотите вы черепаховые изделия – есть у меня и черепаховые изделия, – прибавил контролер и вытащил из бокового кармана пиджака пачку гребенок, ножей для разрезания бумаги, гребенок для женских кос. – Выбирайте, выбирайте. Нигде дешевле меня не купите.

– А почем эти вещи? – спросила Глафира Семеновна и начала торговаться.

– Пожалуйста, не торгуйтесь. Моим соотечественникам я даю самые низкие цены, – отвечал контролер и все-таки спустил с запрошенных цен изрядную толику.

– Иван Кондратьич, покупайте же вашей жене камею. Вы ведь хотели купить, – обратилась Глафира Семеновна к Конурину.

– Виду нет. Ну что это за подарок! Я думал, камея совсем другое. А это так себе – фитюлька из раковины. Жена в четвертак оценит. Вот разве гребенку черепаховую высокую ей в косу купить?

– Вот гребенка в пятьдесят франков, – предложил контролер.

– Что? Ах ты! А еще русский человек!

– Но вы посмотрите, какая это тонкая, художественная работа. Все в работе. Я вам такой же величины гребенку могу продать и за пятнадцать франков, но будет не та резьба, не та работа. Вот, например… Даже за четырнадцать франков отдам.

– Десять.

– Не могу. К этой гребенке за четырнадцать франков я, впрочем, могу прибавить гребенку для вас, маленькую карманную гребенку.

– Ну, с карманной гребенкой одиннадцать и коньяку выпьем на мой счет. Гарсон! Или как тебя! Чумазый! Где ты?

– За коньяк мерси, но за одиннадцать уступить не могу. Желаете тринадцать?

– Двенадцать и коньяковое угощение. Коньяковое угощение будет хорошее.

– Давайте деньги. Только уж из-за того, что земляк, – махнул рукой контролер.

Накупила и Глафира Семеновна разных мелочей франков на полтораста, и в том числе две камеи. Контролер хоть и просил не торговаться с ним, но спустил добрую треть против объявленной цены. Были куплены с помощью контролера и кораллы, и деревянные изделия у других торговцев. Начались спрыски покупок коньяком.

– Как приедете на остров Капри, будете завтракать. На берегу вас обступят всевозможные комиссионеры и будут тащить вас в свои рестораны, так никуда не ходите, кроме гостиницы «Голубого грота». Вот карточка гостиницы, – говорил контролер, суя Иванову и Конурину карточку гостиницы. – Там вас накормят и дешево и сытно. До отвала накормят. Там и я буду завтракать.

– Вот и отлично. Стало быть, вместе позавтракаем, и будете вы нам переводчиком.

– Готов служить. Там такие вам отборные устрицы подадут, что язык проглотите.

– Тьфу, тьфу! – плюнул Конурин.

– Что с вами?

– Да я не только их есть, а и смотреть-то на них не могу.

– Неужели? А насколько я успел заметить, все русские с такой жадностью набрасываются здесь на устрицы.

– Да не купцы, не из купеческого быта, а купцы даже за грех считают такую нечисть есть.

– Врешь. Это только неполированные купцы. А ежели поднатужиться, то с горчицей я в лучшем виде могу пару устриц сесть. Дух запру и съем, – сказал Николай Иванович.

– А все-таки не любите их? Ну, рыбы великолепной нам подадут.

– Рыбы у меня жена не ест. Боится, что из какой– нибудь змеиной породы рыбу подадут.

– Позвольте, что же вы будете есть на острове Капри? Остров только устрицами и рыбой славится.

– Поедим что-нибудь такое, чем он не славится.

– Ну, барашка с макаронами.

– Ой! Как только в макаронное царство въехали, только баранину с макаронами и едим, – проговорил Конурин. – До смерти надоела!

– Креветки, крабы…

– Тьфу, тьфу! Это тоже не купеческая еда. А вы вот что: нельзя ли русскую селяночку из ветчины на сковородке приказать изобразить да дутые пироги? Может быть, вам по знакомству и сделают.

– Нет, этих блюд вам во всей Италии не сделают. Глаза вытаращат от удивления, если скажешь про пироги или про селянку.

– Ну, бифштексы. Бифштексы можно?

– Можно. Это англичане едят.

– Что англичане едят, то можно, а что русские, того нельзя. Что за счастье такое англичанам?

– Да ведь русские очень мало посещают Италию, а англичане толпами осаждают Неаполь и остров Капри. Смотрите, сколько их сегодня едет.

– Голубая вода! Голубая вода! – закричала Глафира Семеновна, смотря за борт парохода. – Николай Иваныч, смотри, какая бирюзовая вода!

Николай Иванович и Конурин подскочили к борту. Пароход проходил мимо высокой отвесной скалы, как бы вырастающей прямо из моря.

– Фу-ты пропасть! Действительно, голубая вода и даже в прозелень… – сказал Конурин. – Подсинивают ее чем, что ли? – спросил он контролера.

– Что вы! Да разве это можно? – улыбнулся тот.

– Э, батюшка, иностранец хитер. Это не наш брат русский вахлак. Иностранец и подсинит, чтобы подиковиннее казалось и на эту диковинку из чужих краев ротозеев к себе заманить.

– Да нет же, нет. Никто здешнюю воду не красит. Эта вода уж такого свойства. Тут отсвет скал и голубого неба играет роль. Погодите, через полчаса будет так называемый голубой грот и там вы еще более синюю воду увидите.

– Ах да, да… Непременно надо посмотреть этот голубой грот… – заговорила Глафира Семеновна.

– А вот мы около него остановимся, я вас усажу в лодку с надежным гребцом, и вы отправитесь в него, – сказал контролер. – Это потрясающее зрелище. Нигде в целом мире нет ничего подобного.

– А не опасно? – спросил Конурин.

– Что же тут может быть опасного! – отвечал контролер. – Смотрите, море как паркет. Тишина…

– Впрочем, и то сказать, на огненную гору Везувий третьего дня лазали, так уж чего тут!..

– Надо только поспешить во время морского отлива въехать в этот грот и во время отлива выехать, а то при приливе можно там надолго остаться.

– Ой! Как же это так? Тогда бог с ним, с гротом, – проговорил Николай Иванович.

– Не беспокойтесь, не беспокойтесь. Пароход подойдет к гроту именно во время отлива, и гребец и ввезет и вывезет вас без задержки.

– Послушайте… Поедемте и вы с нами. С вами все– таки не так страшно… – упрашивала контролера Глафира Семеновна.

– С удовольствием бы, сударыня, но я по обязанностям службы должен быть на пароходе.

– Боюсь, право, боюсь ехать. А ежели мы не успеем выехать из грота и наступит прилив?

– Успеете. Времени много. Лодочник опытный. Каждый день на этом деле.

– Ну а ежели бы не успели?

– Тогда придется остаться в гроте до отлива на несколько часов.

– В потемках? Бр… Фу! Страшно!

– А вот увидите, какой в этом гроте особенный фосфорический свет.

– Да ведь задохнуться можно.

– Не бойтесь, пожалуйста. Голубой грот – это все равно что большой зал с куполом. Зрелище потрясающее.

– Николай Иваныч, уж ехать ли нам в грот-то?

– Непременно надо. Чего ты боишься! Ты за меня держись.

Конурин покрутил головой.

– Надо все-таки для храбрости еще коньяку выпить. Господин земляк! Скомандуй-ка! – обратился он к контролеру.

– Нет, нет. С пьяными я ни за что не поеду! – воскликнула Глафира Семеновна.

Пароход убавлял ход и давал свистки.

– Голубой грот… Подъехали. Идите скорей к трапу, и я рекомендую вам опытного лодочника, – проговорил контролер и бросился с верхней палубы вниз.

Ивановы и Конурин тихо последовали за ним. Глафира Семеновна была бледна и крестилась.

Остров с диким сословием

Около пароходного трапа вверху толпились пассажиры всех национальностей и поодиночке сходили по лестнице, чтобы поместиться в цепляющиеся за пароход маленькие лодочки, дабы ехать осматривать Голубой грот. Гребцы, переругиваясь между собой, принимали пассажиров и отчаливали от парохода. На палубе парохода была страшная суматоха. Все старались как можно скорее попасть в лодку, дабы подольше пробыть в гроте до морского прилива. Слышались итальянская, французская, немецкая и больше всего английская речь. Даже всегда медленные в своих движениях и флегматичные англичане – и те суетились, проталкиваясь к лодкам. Англичанин в клетчатом шотландском костюме и шапочке, кроме бинокля, барометра, фляжки и баула, перекинутых через плечо на ремнях, имел при себе еще плетеную корзинку с ручкой. В корзинке лежала масса маленьких коробочек с надписями на них красным карандашом.

– Спускайтесь, спускайтесь скорей и садитесь в лодку вот с этим старым гребцом. У него хоть один глаз, но он опытнее другого двуглазого и маракует немножко по– французски, – сказал Ивановым и Конурину контролер, проталкивая их на лестницу.

Лодка внизу у лестницы так и прыгала по морской зыби. Кривой старый гребец принял Николая Ивановича и Конурина, спрыгнувших в лодку, а Глафиру Семеновну просто схватил в охапку и перетащил на скамейку в лодке.

– Легче, легче! Черепаховые гребенки сломаешь! У меня черепаховые гребенки в кармане! – кричала она, но лодка уже отвалила от парохода.

Кривой гребец взялся за весла. Он был почти полуголый. Штаны и рукава грязной рубахи были засучены донельзя, дальше чего уже их засучивать нельзя. В расстегнутый ворот виднелась волосатая коричневая грудь. Лицо было также коричневое, обрамленное седой вплотную подстриженной бородой, и смотрел только один глаз. Голова была вместо шляпы обвязана какой-то цветной тряпицей. Лодка подъезжала к громадной отвесной скале, на вершине которой карабкались козы, казавшиеся величиной с цыпленка. Внизу под скалой бродили по колено в воде два голых субъекта, нагота которых прикрывалась только короткими штанами. Они размахивали руками, что-то кричали и манили к себе приближающиеся лодки.

– Смотрите, смотрите, в каких костюмах… – указывал на голых Конурин. – Неужто на этом острове все жители в такой одежде щеголяют? Ведь это Адамова одежда-то.

– Не может быть. Это, наверное, купающиеся, – отвечал Николай Иванович. – Глаша, смотри.

– Вот еще… Очень нужно на голых смотреть, – ответила Глафира Семеновна.

– Позвольте… А может быть, этот остров с диким сословием… Дикое сословие здесь живет. Ведь есть же такие острова, где дикие, – опять начал Конурин. – Как же тогда-то?.. За неволю придется на них смотреть, глаза себе не выколешь.

– Полноте врать-то, Иван Кондратьич. Дикие в Африке, а здесь Италия.

– А почем вы знаете, что Италия? Может быть, нас в Африку привезли.

– В Африке арапы, а здесь неужто не видишь – это белый народ, – вставил свое слово Николай Иванович.

– Да ты посмотри. Какой же это белый. Полубелый – вот я согласен. Совсем коричневые морды…

К голым субъектам, однако, подъехали две лодки. Голые субъекты тотчас же бросились в воду, нырнули и по прошествии некоторого времени вынырнули, высоко держа что-то в руках над головами.

– Что-то показывают… – сказал Николай Иванович. – Должно быть, представление какое-то. Глаша! Не подъехать ли нам посмотреть? – спросил он жену.

– Выдумай еще что-нибудь! – огрызнулась Глафира Семеновна и, обратясь к лодочнику, стала спрашивать: – У е грот бле? Далеко грот бле? Луан?

Лодочник обернулся, пробормотал что-то непонятное и указал на небольшое отверстие в скале, приходящееся над самой водой. Передовые лодки, подъезжая к нему, мгновенно исчезали. Около отверстия на камнях стоял шалаш, и у шалаша виднелись два солдата в кепи со светло-зелеными околышками.

– Солдаты какие-то стоят, – указала Глафира Семеновна. – Должно быть, для порядка поставлены.

Лодочник подвез к шалашу. Солдаты протягивали руки с маленькими цветными билетами и кричали что-то, из чего Глафира Семеновна могла понять только слово «антрэ».

– Де лира пер персон, – кивнул лодочник на солдат.

– За вход берут две лиры с персоны. Припасай, Николай Иванович, скорей шесть лир, – сказала Глафира Семеновна. – Батюшки! Какое маленькое отверстие в гроте! Как мы проедем и выедем? Господи пронеси!

Николай Иванович купил въездные билеты. Конурин сидел бледный и говорил:

– За свои деньги и не ведь в какую морскую дыру лезть! Вот не было-то печали!..

– Надо нагнуться. Вон даже ложатся на дно лодки… А то не проедешь… – указывала Глафира Семеновна и первая встала на колени на дно лодки.

Лодка стояла у самого отверстия в грот. Из грота слышался глухой всплеск воды. Лодочник, упираясь веслом в скалу, кричал что-то Николаю Ивановичу и Конурину, но те не понимали, что им говорят. Он подскочил к ним, обхватил их за шею руками и стал пригибать к дну лодки. Конурин начал бороться с лодочником.

– Что ты, арапская морда! С ума сошел, что ли! – закричал он и в свою очередь схватил лодочника за горло.

– Пригнитесь, пригнитесь… Лягте в лодку. Иначе не проедете в грот, – сказала Глафира Семеновна, но сильный лодочник повалился уже вместе с Николаем Ивановичем и Конуриным на дно лодки, и лодка проскочила в грот.

– Анафема треклятая! Да как ты смеешь!.. – заорал на лодочника Конурин, поднимаясь со дна лодки, но тотчас же умолк, будучи поражен величественным зрелищем. Громадный грот, вышиной в несколько саженей, светился весь голубым фосфорическим блеском. Вода, стены, купол – все было голубое и искрилось. Со стен и с купола грота свешивались лазуревые сталактиты. Вода была до того прозрачна, что при нескольких саженях глубины было видно дно.

– Ах, какая прелесть! Да это просто волшебное царство! – вырвалось восклицание у Глафиры Семеновны.

– Ловко размалевано! – пробормотал Конурин.

– Что вы, что вы! Да это все натуральное, это природа.

– Неужто природа? А мне кажется, что немец подсинил.

– Из-за того-то и ездят сюда смотреть, что все это природное.

– Позвольте… Но как сосульки-то с потолка? Сосульки совсем как в зимнем саду «Аркадии».

– И сосульки от природы, – отвечал Николай Иванович и прибавил: – Однако как бы такая сосулька не оборвалась да по башке…

– Где у них тут лампы с голубыми колпаками понавешаны – вот что я разобрать не могу, – разглядывал грот Конурин.

– Да что вы, Иван Кондратьич, это натуральное освещение, – отвечала Глафира Семеновна.

– Не может быть. Вот уж в этом не разуверите. Грот без окошек, тут, должны быть, потемки, коли ежели без освещения, а между тем светло и только синевой отдает.

– Понимаете вы это, электрический свет, электричество…

– Вот это так, вот это пожалуй, но где же эти самые электрические фонари-то?

– Ах, боже мой! Да это натуральное электричество.

– То есть как это? Без фонарей?

– Конечно же без фонарей. От природы…

– Что вы, барынька, невозможно этому быть. Николай Иваныч, слышишь?

– Слышу, слышу, – тревожно откликнулся Николай Иванович, все еще смотрящий на свесившиеся сосульки. – Коли она говорит, то это верно. Она читала… Она по книжке… Электричество всякое есть: есть натуральное, есть и ненатуральное. А то есть магнетизм… А все-таки я думаю, Глаша, что это не электричество, а магнетизм. Животный магнетизм… И магнетизмов два: животный и не животный. Как ты думаешь, Глаша?

– Ну, магнетизм так магнетизм, а только натуральный.

Около них в другой лодке сидел англичанин в клетчатом костюме. Он вынул из корзинки коробочку, из коробочки достал живую бабочку и подбрасывал ее кверху, стараясь, чтобы она летела, но бабочка падала на дно лодки.

– Чудак-то этот и на Везувии и здесь с мелкопитающимися тварями возится, – заметил Конурин про англичанина.

– Блажной, должно быть, – отвечал Николай Иванович и прибавил: – Боюсь я, как бы эти сосульки с потолка не оборвались да не съездили по голове. Глаша, не пора ли на пароход?

– Ах, боже мой! Да дай полюбоваться-то.

– А вдруг прилив морской? Тогда и не выедем из грота. Слышала, что земляк-то на пароходе рассказывал?

– Да ведь никто еще не уезжает.

Англичанин выпустил воробья из другой коробочки. Воробей взвился, полетел и сел на сталактитовый выступ на стене. Англичанин схватился за записную книжку и стал в нее что-то записывать.

– Шалый, совсем шалый… С бабочками да с воробьями ездит, – покачал головой Конурин.

– Ах, боже мой! Да и здесь голые! – воскликнула Глафира Семеновна.

– Где? Где? – завертели головами мужчины.

– Да вот на выступе стоят.

– Положительно мы в диком царстве, на диких островах, с дикими сословиями, – сказал Конурин.

Лодочник, державшийся на середине грота, всплеснул веслами, и лодка поплыла к выступу, где стояли голые люди.