Текст книги "Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова"

– Да, разумеется…

– И прекрасно, – сказал с облегчением Троцкий и протянул свою руку Раскольникову. – Останемся и мы друзьями.

Он крепко пожал руку Раскольникову.

– Засим, друзья, позвольте мне оставить вас. Мне пора. Фёдор Фёдорович, надеюсь вас ещё увидеть сегодня на оперативном совещании. До встречи.

Троцкий удалился.

– Что будем делать, Фёдор? – без тени смущения, с любопытством смотрела на него Лариса.

Что он мог ответить? Он чувствовал себя сбитым с толку. К тому же и сам был не безгрешен. Он подошёл к ней.

– Позволь, сначала тебя обниму, – обнял её за плечи, притянул к себе, зарываясь лицом в её душистые волосы.

Она слегка отстранилась:

– Ты не ответил.

– Что будем делать? – ответил он. – Будем любить друг друга. Как любили.

Она припала к нему…»

(Похоже на то, что во время отсутствия Раскольникова дома, который участвовал в военных операциях, «валькирия революции», как называли Ларису Рейснер, и раньше проводила ночи вместе с Троцким в купе его наркомовского поезда. Не случайно необычайно нежно для Троцкого и почти с намёком на близость звучали слова о ней в книге его воспоминаний, где он писал: «Ослепив многих, эта прекрасная молодая женщина пронеслась горячим метеором на фоне революции. С внешностью олимпийской богини она сочетала тонкий иронический ум и мужество воина… Она всё хотела видеть, обо всём знать, во всём участвовать…»)

* * *

…Ночи над Волгой в августе тёмные, звёздные. Даже противоположного берега не видно. Бакены не горят. Огни прибрежных сёл и деревень скрыты ставнями. Волга стала фронтовой рекой, ареной жестоких боёв. О Волге заговорил весь мир. Это название вдруг замелькало на страницах сотен газет. Великая русская река всё чаще стала упоминаться в секретных планах генеральных штабов западных стран.

На Волге в те дни решался вопрос, быть или не быть советской власти. Интервенты и белогвардейцы заняли всю Среднюю Волгу. Враг готовился к походу на Москву. С севера наступали англичане. Они рвались к Волге, чтобы единым фронтом наступать на столицу большевиков.

Летом 1918 года Центральный Комитет партии считал Восточный фронт решающим фронтом. Для руководства боевыми операциями создаются Реввоенсовет и штаб Восточного фронта. Руководителями назначаются опытные партийные работники, по решению ЦК сюда направляются тысячи коммунистов.

Бои шли за Волгу. Кровопролитные, тяжёлые. Противник располагал большим отрядом хорошо вооружённых кораблей. Войска сопровождали авиация, бронепоезда.

Для успешной борьбы с врагом нужны были свои боевые корабли. Без них противника не одолеть. Совнарком принимает решение: срочно создать Волжскую военную флотилию. В постановлении говорилось «о передаче всей охраны водных путей Волжско-Каспийско-Камского бассейна морскому ведомству с возложением руководства на тов. Раскольникова». Он назначался командующим флотилией.

23 августа 1918 года Раскольников принял командование Волжской флотилией. А Лариса Рейснер была назначена его старшим флаг-секретарём. В эти её обязанности входило ведение личной канцелярии комфлота.

Сам же Фёдор Фёдорович особенно заботился об укреплении в своём флоте ядра коммунистов, он поставил перед политотделом Восточного фронта вопрос о том, чтобы при распределении партийцев, прибывавших по партийной мобилизации, нужды флотилии учитывались в первую очередь. Неоднократно просил он прислать коммунистов с Балтики. По его же настоянию ряд товарищей, работавших в центральном аппарате, тоже были направлены на Волгу.

Из Нижнего Новгорода в Москву Антонову-Овсеенко направляется жёсткая телеграмма: «Всех военных моряков, отказывающихся идти на Чехословацкий фронт, следует незамедлительно увольнять со службы и отправлять в Свияжск в распоряжение товарища Троцкого для предания суду Революционного трибунала». И надо сказать, что даже на фоне ужасов Гражданской войны кровавые расправы Троцкого над красноармейцами в 1918 году в Свияжске стояли на особом месте. Ни до, ни после этого в Красной армии не было таких жутких массовых казней. А потому приказ Раскольникова присылать провинившихся военных моряков к Троцкому в Свияжск на расправу был равносилен подписанию им смертного приговора.

26 августа он обратился к морякам с приказом, в котором призывал их следовать примеру революционных моряков – героев Октябрьского восстания, отстаивать честь и достоинство Красного флота, проявлять мужество, дисциплину, самоотверженность. Раскольников был крут и даже беспощаден по отношению к дезорганизаторам, трусам, нарушителям дисциплины. Суровая обстановка обязывала быть таким. В первые же дни командования флотилией Раскольников предал суду несколько запятнавших себя моряков.

Жёсткие меры встречали сопротивление со стороны малосознательных и нестойких людей из числа «матросской вольницы». Но большинство понимало необходимость создания твёрдого порядка на флотилии.

А 27 августа 1918 года в Нижнем Новгороде состоялся большой митинг. В тот день, миновав различные препятствия и трудности, сюда пришли с Балтики три долгожданных миноносца. На этом митинге с яркой речью выступил Раскольников. Он сказал, что корабли принесли с собой не только количественный перевес над противником, но и революционную закалку, свойственную балтийцам. И призвал моряков с честью выполнить революционный долг и вписать своими подвигами новые страницы в историю русской революции.

Лариса Рейснер об этих бурлящих днях впоследствии писала: «Чистополь, Елабуга, Челны и Сарапул – все эти местечки залиты кровью, скромные сёла вписаны в историю революции жгучими знаками. В одном месте сбрасывали в Каму жён и детей красноармейцев, и даже грудных пискунов не пощадили… Жёны и дети убитых не бегут за границу, не пишут потом мемуаров о сожжении старинной усадьбы с её Рембрандтами и книгохранилищами или китайских неистовствах Чеки. Никто никогда не узнает, никто не раструбит на всю чувствительную Европу о тысячах солдат, расстрелянных на высоком камском берегу, зарытых течением в илистые мели, прибитых к нежилому берегу. Разве было хоть одно местечко на Каме, где бы ни выли от боли в час нашего прихода…»

* * *

…Раскольников только позавчера прибыл на Волгу. Одновременно с ним пришли сюда и балтийские миноносцы. За их переходом лично следил Ленин. Корабли были посланы по его указанию ещё в начале августа. В пути немного задержались, и тут же в Рыбинск полетела телеграмма комиссару и старшему командиру отряда миноносцев:

«Приказываю самым срочным порядком закончить погрузку орудий, снарядов и угля и незамедлительно следовать в Нижний. Работа эта должна быть выполнена в самый кратчайший срок. Местный совдеп и советские организации должны оказать полное содействие. Каждая минута промедления ложится тяжёлой ответственностью и повлечёт соответствующие меры по отношению к виновным. Телеграфируйте исполнение.

Председатель Совнаркома В. Ульянов (Ленин)».

Вахтенный начальник докладывает командующему, что скоро Верхний Услон. А в чёрной темени ночи ничего не видно. Только крутизна левого берега, покрытого лесом, чуть-чуть вырисовывается на фоне звёздного неба. Раскольников знает: здесь у противника сосредоточены крупные силы. Высоты укреплены артиллерией. Батареи расположены так, что простреливают не только фарватер Волги, но и противоположный берег. Орудия шестидюймовые, скорострельные. В помощь им придан бронепоезд. Он курсирует по железнодорожной ветке вдоль берега. У пристани стоят корабли флотилии. Они охраняются дозорными катерами.

Так доложила разведка. Теперь эти сведения надо уточнить, проверить на месте огнём.

– Ну что ж, – говорит Раскольников командиру корабля, который стоит тут же на мостике, – благословляйте артиллеристов, пусть начинают. А штурману передайте: как начнётся ответный огонь, сразу к правому берегу прижимается и на обратный курс ложится. Нам тут делать нечего. Мы только прощупаем их, – он указал в сторону белогвардейских батарей, – засечём огневые точки… А ударим завтра.

Миноносец открыл огонь. Залпы глухим эхом повторились где-то на обоих берегах. И сразу же на высоком уступе, что тёмной громадой поднимался над рекой, вспыхнули огненные столбы снарядных разрывов. Берег ответил не сразу. Но его батареи ударили одновременно все. Тяжёлые снаряды падали далеко от борта корабля. Миноносец успел отойти. Сделав ещё несколько залпов, снова резко отвернул в сторону. Теперь заговорил бронепоезд. На пристани вспыхнул пожар. Видимо, загорелись складские постройки. Пламя, яркое, высокое, осветило стоящие у причалов корабли.

– Ударить по ним! – отдаёт приказание Раскольников. Он внимательно следит за вспышками на берегу, запоминает. Завтра это всё пригодится…

В базу вернулись ещё до восхода солнца. Ещё раз уточнили план совместных действий по разгрому верхнеус л онского укреплённого района.

Первой наносит удар по врагу флотилия. Миноносцы, прорвавшись к берегу Верхнего Услона, своей артиллерией подавляют огонь тяжёлых батарей. По этой же цели действует плавучая батарея «Серёжа», вооружённая 120-миллиметровыми морскими орудиями. Канонерские лодки обстреливают стоящие у пристани суда, бьют по бронепоезду. Под прикрытием их огня высаживается десант. Как только он зацепится за берег, начинается наступление пехоты. В прорыв сразу вводятся два полка 28-й дивизии. Их действия на берегу обеспечивают огневой поддержкой канонерские лодки. Миноносцы продолжают обстрел батарей до полного их уничтожения.

К полудню флотилия изготовилась к походу…

Бой длился около двух часов. Огневой удар начали наносить миноносцы. Батареи противника сразу же были вынуждены замолчать. Но вскоре снова открыли огонь. От их снарядов погибли две канлодки – «Ташкент» и «Дельфин». Осколками шрапнели выведен из строя орудийный расчёт на миноносце «Прочный». Плавучая батарея получила пробоину. Но и бронепоезд противника стрельбу прекратил совсем.

Меткими залпами «Ретивого» потоплены три вооружённых парохода прямо у причалов. Остальные корабли, отстреливаясь, ушли вниз по Волге. Десант высадился успешно. Но, встреченный сильным пулемётным огнём, вынужден был отступить к берегу. Помог миноносец «Прыткий». Подошёл почти вплотную к кромке воды и огнём своих пушек расчистил дорогу десанту. Сухопутные войска вскоре ворвались на окраины Верхнего Услона, овладели высотами, где стояли батареи. К вечеру противник был окончательно сломлен. Путь на столицу Татарстана открыт…

* * *

10 сентября 1918 года Казань была с боями освобождена от белогвардейцев, хотя в городе осталось ещё немало противников советской власти. Поэтому в сентябре-октябре этого же года Раскольникову пришлось выступить активным участником Красного террора в Казани и кровавого подавления Ижевско-Боткинского восстания рабочих против голода и репрессий. Никакого отношения к органам ВЧК или к революционным трибуналам он не имел, но это не помешало ему отдавать самочинные приказы о расстрелах, в том числе, больших групп лиц. За это Троцкий сделал его членом Реввоенсовета Республики и наградил орденом Красного Знамени. В приказе Реввоенсовета Республики об этом было указано: «Награждается орденом Красного Знамени командующий Волжско-Камской флотилией тов. Раскольников за отличное боевое руководство флотилией в кампании 1918 г., когда наша слабая Волжская флотилия остановила двигающуюся с юга сильнейшую флотилию противника, за действия при взятии 10 сентября 1918 г. красными войсками Казани, за отбитие под Сарапулом 17 октября 1918 г. отрядом из трёх миноносцев под личным его командованием баржи с 432 арестованными противником советскими работниками и за активную оборону низовьев и дельты Волги в кампании 1919 г.»

После взятия Казани начался поход вверх по Волге, на Каму – за флотилией Старка, которая устремилась к Ижевскому и Боткинскому заводам за помощью. Историкам известно про отбитую Раскольниковым под Гольянами «баржу смерти» и нешифрованную телеграмму, текст которой был принят на митинге, который состоялся на площади Сарапула утром 18 октября: «Сарапул, ШТБ. Москва, Совнарком Ленину. Копия Кремль, Свердлову. В ночь с 16 на 17 октября Волжская флотилия прошла от устья реки Белой в Сарапул, где и соединилась с дивизией тов. Азина. Получив здесь сообщение о том, что выше Сарапула в 23 верстах по течению Камы стоит баржа, нагружённая арестованными красноармейцами и советскими работниками, вывезенными Белой гвардией при отступлении от Сарапула, флотилия тотчас направилась вверх по Каме. Обстреляв белых, наши прибыли в Гольяны, где и действительно была обнаружена баржа, охраняемая караулом в 45 человек. Не открывая огня по неприятельской пехоте, наблюдавшей за действиями флотилии с берега, и, находясь, всё время операции в виду шестидюймового орудия, поставленного также на берегу, миноносцы подошли к белогвардейскому пароходу и приказали ему именем командующего взять на буксир баржу с арестованными и немедленно следовать в реку Белую. Принимая нашу флотилию, идущую без флагов, за белогвардейскую, караул немедленно подчинился, и под охраной миноносцев баржа была приведена в Сарапул. На ней оказалось 432 советских работника. Все они были почти голые, покрытые одними рогожами, голодные и больные. Все они были приговорены к расстрелу с наступлением темноты».

В 1965 году Председатель Совета ветеранов Волжско-Камской флотилии Евгений Григорьевич Белов прислал в Гольянский школьный музей своё письмо с описанием того, что произошло в 1918 году на Каме, и в частности, о степени причастности к этой операции некоторых бывших командиров.

«Не верьте никому из них, пытающихся приписать себе руководство этим походом. Руководил этой операцией Ф.Ф. Раскольников, – утверждает Евгений Григорьевич. – Не рискни он на этот шаг, никто бы из этих командиров не совершил бы этого похода. Заслуга тут только за Ф.Ф. Раскольниковым… Придя в Сарапул, который заняли не мы, а дивизия Азина, там уже находился Полтавский полк и его командир Головко. Вот этот Головко и Гундорин А. П., командир артиллерии дивизии и представители Советской власти Сарапуля, обратились к Раскольникову [с просьбой] спасти баржу в Гольянах с узниками, Ф.Ф. собрал совещание командиров и работников штаба – Н.Н. Струйского, комиссара, военмора Б. К. Юрчук. На этом совещании Ф.Ф. изложил свой план похода. Он знал, что вверх по Каме нет флотилии адмирала Старка, она ушла в Белую. Поэтому он и решил выдать себя за флотилию Старка. Миноносцы пошли без флагов. Некоторые писаки говорят, что на гафель были подняты Андреевские флаги. Это неверно. Их в то время на судах уже не было. Их просто сожгли в топках…»

Первое по времени документальное свидетельство об этой барже содержится в оперативной сводке Штаба второй армии Восточного фронта от 18 октября 1918 года. Свияжский исследователь Алексей Коробейников в своей книге «О мичмане Ильине, его жене и “Гольянской барже”» рассказывает, что «баржу с арестованными пленниками долго не пришлось разыскивать; приблизительно было уже известно, где она постоянно находилась и какая она сама из себя; да она и стояла совершенно изолированная от других, а именно почти на самой середине реки, и около неё стоял маленький буксирный пароход…

Миноноски подходят прямо к этой барже, раздаётся голос Раскольникова:

– С чем эта баржа?

Находящийся на ней караул отвечает, что это баржа с хлебом.

– Что вы врёте, эта баржа с красноголовиками, нашими врагами!

– Так точно! – ответили некоторые из караульных.

– От имени Командующего Уфимской Народной армии приказываю сейчас же поднимать пары на пароходе, выхаживать якорь на барже и принять буксир с парохода. Эта баржа с арестованными пойдёт на реку Белую, а там, возможно, в Уфу!

Получив такое распоряжение от т. Раскольникова, белогвардейцы зашевелились, немедленно приступили к его исполнению, и через несколько минут пароход стоял уже на полном ходу, принял баржу на буксир, и слегка отрабатывая в сторону, чтобы не нанесло баржу на мель, пароход с баржей двинулся вперёд.

Для всякой предосторожности, якобы от нападения со стороны «красных», т. Раскольников даёт распоряжение, чтоб одна миноноска шла впереди баржи, другая – около неё, а третья – позади, как бы замыкала возможные нападения, но скорей всего, не от красных, а от белых: чёрт их знает, возможно, и догадываются, т. к. документы из белогвардейского начальства никому не были предъявлены. Таким образом, по мере движения вперёд расстояние от Гольян стало увеличиваться, и на душе всего отряда т. Раскольникова становилось веселее и свободнее, зная, что они вырвали более четырёхсот жизней от отъявленного врага…

Не доходя вёрст пять до Сарапула, флотилия останавливается, одна миноноска посылается к городу за отрядом чекистов, которые должны были снять на барже белогвардейский караул человек в 35, снять которых в то время представлялось также штукой не весьма лёгкой: они, сопротивляясь, могли открыть огонь. Но, к счастью, всё обошлось благополучно; белогвардейцы, ничего не подозревая, охотно сдали караул новому, оставив своё оружие в караульном помещении, а сами занялись кто чем. Видя, что белогвардейский караул сам себя обезоружил, команда матросов объявляет их всех арестованными. Таким образом, всё обошлось благополучно, пленники спасены.

Баржу привели из Гольян 17 октября поздно ночью и поставили посреди Камы у Сарапула, чтобы на берег никто не сошёл. Видимо, ночью чекисты работали оперативно, выявляя поведение каждого в заключении, и на следующий день произвели селекцию.

Когда матросы открыли люки, и сказали им: «Вы, товарищи, свободны!», то и тогда ещё им не верилось. Убедились только тогда, когда матросы сами спустились в баржу, и начали раздавать им одежду, а потом принесли хлеба, кипятку и папирос. Тогда радостям не было конца; все спешили благодарить своих освободителей, и, в первую очередь, т. Раскольникова, высказывали желание идти в ряды Красной армии и защищать Советскую власть от чехословаков и белогвардейцев. Но, видя их изнурённое состояние, им предложено было отдохнуть.

Снабжение продовольствием взял на себя Ревком, и в продолжении полумесяца в столовых можно было видеть вырванных из когтей хищников 418 человек…»

Некоторую дополнительную (и скорее затемняющую, нежели проясняющую) информацию об этом не до конца ясном событии даёт в небольшом нижеследующем тексте А. В. Галанов, который в период описываемых событий находился в должности Военного комиссара города Сарапула, и, следует полагать, в силу своего служебного положения был хорошо осведомлён в деталях, излагаемых им в своих воспоминаниях.

«На одном из заседаний Сарапульского Ревкома, – пишет он, – было получено извещение, что флотилия в несколько миноносок под непосредственным руководством т. Раскольникова с реки Волги направилась по реке Каме до Сарапула. Конечно, ожидать долго не пришлось, и 16 октября, действительно, к Сарапулу подошли несколько миноносок и буксирный пароход, который вёл на буксире аэростат, служивший для наблюдения за неприятелем.

В тот же день Раскольников, его жена Вера Николаевна и её мать, прибыв в Ревком, нас информировали, как флотилии пришлось пробираться от Казани до Сарапула. Конечно, много раз приходилось выдерживать бои, т. к. по Закамью повсюду находились Белые войска, а в особенности в Камбарке. Но, тем не менее, они без потерь прибыли в город Сарапул.

(Здесь «Вера Николаевна» всей правды, похоже, не рассказывает, по-видимому, не желая огорчать сарапульцев. Засекречивание сведений о собственных поражениях и потерях является обычной практикой войск во все времена. А мемуарист, видимо, даже к 1922 году не имел возможности узнать реальную историю флотилии; в действительности, она понесла ощутимые потери, потеряв несколько судов на своём пути от Казани до Сарапула. – А.В. Коробейников.)

На этом заседании выяснилось, что когда отступали Белые войска, то они баржу с арестованными взяли с собой, и по сведениям она находится в Гольянах. Зная, что она заполнена пленниками, т. Раскольников здесь же заявил, что приложит все усилия к тому, чтобы эту баржу увести…»

Изучавший уже в наши дни эту историю Алексей Коробейников замечает, что в соответствии с общепринятой в историографии версией событий жизни Фёдора Раскольникова женой и соратником командующего Волжским флотом была «валькирия революции», комиссар политотдела и флаг-секретарь флотилии Лариса Михайловна Рейснер. А вот «Вера Николаевна» в источниках, доселе находящихся в научном обороте, никогда ранее не упоминалась и, по-видимому, оставалась всё это время в густой тени событий Раскольникова. Таким образом получается, что член Сарапульского ревкома военный комиссар

А. В. Галанов говорит в своих мемуарах о какой-то пока не установленной другими историками женщине, по-видимому – первой жене Фёдора Фёдоровича.

Как замечает Коробейников, судя по всему, эти «жена Раскольникова Вера Николаевна и её мать» пришли к военным не чаю попить – похоже, они имели доступ на заседания чрезвычайного властного органа, в котором обсуждаются детали предстоящих военных операций, содержащие военную тайну. Значит, доступ туда они имели не иначе, как в силу своего служебного положения, занимаемого ими в штабе или политотделе флотилии, либо же (а скорее всего, так оно и было) благодаря своим родственным связям с Раскольниковым. Не исключено, что ещё в тысяча девятьсот шестнадцатом или пятнадцатом году, а может быть и раньше, Фёдор женился на приглянувшейся ему однажды некой девице Вере Николаевне, которая вскоре после их бракосочетания надолго выпала из поля его зрения, потому что он всё это время то плавал по морям на крейсере «Орёл», то сидел в тюрьме Керенского, то воевал с белогвардейцами, то расстреливал в Чёрном море русские корабли. А в те дни, когда Вера Николаевна с матерью наконец-то приехали вслед за Фёдором в Сарапул, рядом с ним уже была завладевшая его сердцем Лариса Михайловна Рейснер, любовная связь с которой уже вовсю разгорелась между ними в пламени гражданской войны, когда каждый день, прожитый ими вместе на этом пожарище человеческих судеб, мог бы считаться по своей драматической насыщенности воистину длинным годом. Их уже называли тогда все «мятежной четой», и они находились в самом авангарде пролетарской революции, защищая её своими отчаянными жизнями.

По различным сведениям, Фёдор впервые увидел Ларису ещё в 1917 году, но тогда у неё был бурный роман с поэтом Николаем Гумилёвым, из-за чего она Раскольникова «не заметила». По другой информации, она с Фёдором случайно познакомилась то ли в Смольном институте после октябрьских событий, то ли в воинском эшелоне, следовавшем из Петербурга в Москву, когда она сама напросилась к нему на ночлег в купе. Но есть ещё версия, по которой Лариса познакомилась с мичманом-революционером непосредственно в клокочущей купели Восточного фронта, на царской яхте «Межень» в Свияжске, и уже там она согласилась сделаться его супругой.

Но даже будучи его официальной женой, Лариса не отвергала возможностей своих мимолётных романов с другими интересующими её мужчинами – такими, например, как Лев Троцкий, от которого она хотела родить ребёнка; прозаик-маринист и любитель джаза Сергей Колбасьев; авантюрист и анархист Яков Блюмкин или же афганский принц Амманулы, любовный роман с которым стал известен всему миру и поставил в неловкое положение её мужа Раскольникова, бывшего тогда советским посланником в Афганистане. Главным требованием при заключении брачного союза между ними было гарантирование каждому из них свободы личных отношений, на что Фёдор вынужден был нехотя согласиться, боясь в случае неприятия этого условия потерять свою любимую.

Музей в Свияжске. Троцкий и Рейснер

Считается, что они были женаты с 1918 по 1923 год, а неизвестная никому «Вера Николаевна» в том же 1918 году молчаливо отступила в сторону, уступая своего Фёдора Фёдоровича его новой жене…