Текст книги "Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова"

Ленин был очень обеспокоен положением дел в Астраханском крае, и командированному туда чрезвычайному уполномоченному Совета Труда и Обороны А. И. Рыкову сообщал:

«На днях Раскольников и специальная комиссия выедет в Астрахань для обследования позорно-трусливого или преступного бездействия и поведения. Абсолютно все меры, чтобы не сдать Астрахань, должны быть приняты».

Командующему Морскими Силами Республики Е. А. Беренсу прибывший в Астрахань Раскольников докладывал: «Принял флотилию в расстроенном состоянии… Принимаются все меры для приведения всей флотилии в состояние боевой готовности».

Реорганизация наличных сил была проведена им в кратчайшие сроки. По предложению Раскольникова все корабли, действовавшие на Волге и Каспии, приказом Реввоенсовета Республики были объединены в составе образованной Волжско-Каспийской военной флотилии, в которую в августе входило 122 боевых судна. Слаженные действия всех сил флотилии, умелое руководство Раскольникова, героизм моряков помогли 11-й армии удержать охваченную эпидемией, испытывающую резкую нехватку продовольствия, медикаментов, боеприпасов, горящую от воздушных бомбежек Астрахань. В эти трудные месяцы непрерывных сражений родилась и окрепла дружба Раскольникова с Сергеем Мироновичем Кировым, возглавлявшим оборону города. Фёдор участвовал в боях под Царицыном, Чёрным Яром и в обороне Астрахани, а после взятия Баку и провозглашения советской власти в Азербайджане он был назначен командующим морскими силами Каспийского моря, а затем командующим Азербайджанским флотом.

Всё побережье Каспия, вплоть до границы с Персией, было освобождено от белогвардейцев и интервентов, и только на южном, персидском берегу всё ещё находились английские войска – сильный гарнизон был в Реште, около двух тысяч солдат и офицеров с артиллерией, бронеавтомобилями и авиацией располагались в Энзели, в порту которого базировался военный флот белогвардейцев и находились корабли, уведённые белогвардейцами Деникина из русских портов, а в береговых складах лежало имущество, вывезенное из Петровска и Баку.

1 мая 1920 года в Баку пришли корабли Волжско-Каспийской военной флотилии во главе с Фёдором Раскольниковым, и 9 мая правительство Советского Азербайджана избрало его командующим Красным флотом Советского Азербайджана.

Чтобы покончить с разбойничьим шастаньем англичан по Каспию, советское командование поручило флоту нанести удар по базе интервентов Энзели, захватить белогвардейский флот, а также имущество, увезённое деникинцами и англичанами из Петровска и Баку.

Командующий Морскими Силами Советской России

В. А. Немитц послал Раскольникову директиву-извещение о необходимости захвата персидского порта Энзели:

«Очищение Каспия от белогвардейского флота должно быть выполнено во что бы то ни стало. Так как для достижения этой цели потребуется десант на персидской территории, то он и должен быть совершен вами. Вы известите при этом ближайшие персидские власти о том, что десант предпринят военным командованием исключительно для выполнения боевого задания, которое возникло только потому, что Персия не в состоянии разоружить белогвардейские суда в своей гавани и что персидская территория остается для нас неприкосновенной и будет очищена немедленно по выполнении боевого задания. Это извещение должно исходить не от центра, а только от вас».

Данная телеграмма была согласована Немитцем с Лениным и Троцким. Нарком иностранных дел Чичерин предложил хитрый ход – считать высадку в Энзели личной инициативой Фёдора Раскольникова, а в случае осложнений с Англией «повесить на него всех собак», вплоть до объявления его мятежником и пиратом.

Планируя выполнить эту непростую задачу, Фёдор Фёдорович просил Троцкого дать ему указания хотя бы на то, какой политики ему следует придерживаться по отношению к Персии (тогда так назывался Иран): требовать ли ему выдачи всех кораблей дипломатическим путём или же вести боевые действия на её территории. Ответ Троцкого, одобренный Лениным, был однозначен: «Если для полного достижения цели потребуется десант, то он должен быть совершён». При этом Раскольников должен был уведомить персидские власти, что территория страны будет якобы немедленно очищена после выполнения боевого задания.

…Вечером перед отходом кораблей Раскольников зашёл к Серго Орджоникидзе. За чаем засиделись до полуночи. Время бежало незаметно. Попрощались.

– До лучшей встречи!

– Семь футов под килем!

На рассвете 18 мая эскадра подошла к Энзели. 17 мая 1920 года из Баку вышла Волжско-Каспийская военная флотилия под командованием Фёдора Раскольникова и Сергея Орджоникидзе, и взяла курс на Энзели, где находились корабли, уведённые белогвардейцами Деникина из русских портов. Ранним следующим утром силуэты кораблей этой флотилии показались у каспийского побережья Ирана, её составляли крейсера «Роза Люксембург», «Бела Кун», «Пушкин», две канонерские лодки и три транспорта с отрядами десантников. На флагштоке флагманского крейсера «Роза Люксембург» развевалось яркое красное знамя. Вскоре они подошли к иранским берегам возле порта Энзели, где располагалась британская военная база, и открыли по ней и городским пригородам, после чего на берег высадили десант, который под командованием Фёдора Раскольникова захватил плацдарм на берегу.

Позже Раскольников так описывал эти события в своём очерке «Взятие Энзели»:

«Когда персы и англичане ещё спали, наша эскадра неожиданно появилась перед глинобитными, с плоскими крышами домами Энзели. В бинокль был виден стоящий на берегу дворец губернатора, окружённый бананами и зонтиками стройных пальм. Влево от Энзели раскинулся военный город Казьян с его казармами, складами и ещё какими-то длинными одноэтажными зданиями. На ясном бирюзовом небе резко выделялись две тонкие мачты беспроволочного телеграфа.

Я на своём миноносце прошёл вдоль берега. («Миноносец «Карл Либкнехт», словно гончая, промчался вдоль побережья, вынюхивая место для высадки», – напишут позднее об этом моменте в своей повести «Красная Валькирия» Михаил Кожемякин и Елена Раскина.)

Восточнее Энзели и Казьяна в поле зрения моего цейсовского бинокля попало несколько тяжёлых шестидюймовых орудий. Они стояли на открытом песчаном берегу без всякого искусственного прикрытия. Людей нигде не было видно. Выбрав место, удобное для высадки десанта, я распорядился поднять сигнал о начале десантирования.

Дул южный ветер, и разноцветные флаги колыхались и рвались улететь на север. Мёртвая зыбь мерно раскачивала корабли и переваливала их с борта на борт.

Наши моряки в синих голландках с белыми воротниками и развевающимися на ветру длинными ленточками фуражек энергично гребли. Но шлюпки медленно подвигались к берегу. Отлив относил их в открытое море. Наконец, несколько матросов в кожаных сапогах с высокими голенищами, крепко сжимая в руках коричневые винтовки, бодро выскочили на песчаную отмель. В их руках, как огромная птица, трепетало широкое Красное знамя с перекрещенными молотом и серпом.

Матросы с привычной ловкостью и проворством влезли на телеграфные столбы, срезали медную пряжу проводов. Телеграфная связь Энзели с внешним миром была прервана. Затем они заняли шоссейную дорогу, идущую из Энзели на Решт и Тегеран.

Мимо грозных, но странно молчавших орудий я прошел на миноносце к Казьяну и сделал несколько выстрелов, чтобы разбудить спящих безмятежным сном англичан. Не желая разрушать лёгких и воспламеняющихся, как солома, домов мирного населения, мы сосредоточили артиллерийский огонь всецело по казармам.

Из Казьяна вышла цепь солдат и быстро двинулась на сближение с нашим десантом. Это были храбрые и воинственные гуркасы из индийского «независимого» государства Непал. Их головы, словно бинтами, были обмотаны белоснежными чалмами. Из двух орудий «Карла Либкнехта» мы стали производить пристрелку…»

– Дальномер, координаты! – обернулся Раскольников к суетившимся на мостике военморам. – флажковый семафор – всем: прицел двадцать восемь, целик – два. Взрыватель осколочный. По пехоте интервентов… Огонь!..

Лариса или, как назвали её в своей повести Кожемякин и Раскина – Красная Валькирия, – в тот момент «почти любовалась мужем. Спокойный, уверенный, сильный, принимающий единственно верное решение, презирающий опасность… Он был прекрасен той разрушительной и пугающей красотой, за которую она полюбила революцию! Но это зловещее «почти» не давало ей покоя: мешало полностью довериться Раскольникову и полюбить его так, как когда-то она любила Гафиза. Красота революции была временной: у этой ужасающей красоты, близкой к безобразию, недолгая жизнь: ей дано взметнуться бесполезным и ослепляющим пламенем и погаснуть, тогда как поэзия живет вечно. Эта мысль заставила Ларису грустно улыбнуться, и Раскольников, который словно спиной почувствовал её сомнения и боль, обернулся и удивлённо-встревоженно посмотрел на жену. «Ничего, Фёдор, я с тобой», – сказала она ему глазами и улыбкой, и Раскольников успокоено отвернулся. (Слава Богу или слава Революции – жена по-прежнему любит его, «красное вдохновение» находится с ним рядом!)

Все корабли, словно обрадовавшись, открыли частую и оглушительную пальбу.

«Только когда частые разрывы снарядов встали на пути стеной, – пишет в своей книге «Взятие Энзели» Раскольников, – непальские стрелки разбежались. В этот момент дежурный телеграфист принёс мне из радиорубки наспех записанную карандашом депешу. Английский генерал с очаровательным запозданием спрашивал меня о цели визита красного флота. Радиограмма на английском языке была подписана командиром бригады генералом Чемпейном.

Я ответил, что красный флот не имеет никаких агрессивных намерений ни против английских войск, ни против персидского правительства. Наша цель – вернуть суда и военное имущество, украденные деникинцами.

Неудачливый английский военачальник вступил со мной в радиопереписку.

– По чьему поручению вы явились сюда? – задал он мне щекотливый и довольно неделикатный вопрос.

Моим ответом было:

– Красный флот не имеет никаких агрессивных намерений ни против английских войск, ни против персидского правительства. Наша цель – вернуть суда и военное имущество, украденные деникинцами. Во избежание недоразумений, предлагаю британскому командованию немедленно вывести войска из Энзели, но предварительно воспрепятствовать порче или уничтожению указанных судов и имущества белогвардейцами.

И ещё добавил:

– Любая враждебная вылазка белогвардейцев будет отнесена на счёт британского командования и повлечёт наш жестокий ответ…

Вот как описывает происходившие тогда в Энзели события один из находившихся в городе белогвардейцев – русский морской офицер, капитан 2-го ранга Анатолий Петрович Ваксмут: «В одно прекрасное утро мы проснулись от орудийных выстрелов и падения снарядов среди порта и среди наших кораблей. Взобравшись на мачты, мы увидели в море массу кораблей, стрелявших по Энзели. В английском штабе – полная растерянность, ни одна из батарей красным не отвечала. Оказывается, от этих батарей англичане бежали чуть не в одном белье. Через некоторое время мы увидели, как лейтенант Крислей сел на один из наших быстроходных катеров, поднял белый флаг и вышел в море к красным. Мы поняли, что англичане – плохая защита, и решили действовать сами, то есть нам надо было срочно уходить. Чем дальше мы уйдём, тем в большей будем безопасности…»

Так что захват порта и города Энзели прошёл, как говорится, без сучка и задоринки. Окопавшиеся в нём англичане численно уступали советскому десанту и потому сочли за благо ретироваться, тем более что местное население, ненавидевшее оккупантов и шахское правительство, встретило красный флот с энтузиазмом.

Сам город Энзели находится между морем и лиманом. С запада возле него тогда было болото, а единственная дорога в глубь страны проходила по узкой полоске земли. Высадившиеся с кораблей красные эту полоску перекрыли и пропускали только английских солдат. Белые общаться с большевиками не хотели, но и сражаться – тоже. В мемуарах они ссылаются на то, что у них из оружия были только револьверы. Но британцы-то побросали везде и пулемёты, и орудия! Так что белогвардейцы, похоже, тоже не очень горели желанием воевать…

Сдача англичанами Энзели вызвала в Великобритании большой скандал. 27 мая 1920 года газета «Таймс» писала: «Страна открыта большевизму, весь английский престиж теперь поставлен на карту, захват персидского порта Энзели является громадной угрозой, которая может заронить искру в легко воспламеняющийся материал, рассеянный по всему Среднему Востоку».

Но воевать с большевиками британцы в тот момент не собирались. Большевики фактически плюнули им в лицо – а гордые бритты спокойно утерлись. Зато трудящиеся Энзели встретили красных моряков, как долгожданных друзей.

Энзелийская операция, проведенная по плану, разработанному Фёдором Раскольниковым и под его командованием, заслужила высокую оценку Совета Труда и Обороны и Реввоенсовета Республики. В специальном его приказе говорилось:

«18 мая 1920 г. отрядом Каспийской военной флотилии, несмотря на значительное превосходство сил противника, взят г. Энзели; находившемуся в нём белогвардейскому флоту пришлось сдаться. Быстро и доблестно выполнила Каспийская флотилия поставленную ей задачу – очистить Каспийское море от белогвардейского флота. За проявленную боевую доблесть, энергию и преданность делу защиты интересов пролетариата Революционный Военный Совет Республики постановил:

а) передать всем командирам, комиссарам и всему личному составу флотилии товарищеский привет и благодарность;

б) наградить Каспийскую флотилию Почётным Знаменем».

В результате Энзелийской операции Советской России

были возвращены 10 вспомогательных крейсеров, 7 транспортов и все угнанные корабли бывшего белогвардейского флота Каспийской флотилии: крейсера «Президент Крюгер», «Америка», «Европа», «Африка», «Дмитрий Донской», «Азия», «Слава», «Милютин», «Опыт» и «Меркурий», плавбаза торпедных катеров «Орлёнок», авиатранспорт «Волга» с шестью гидропланами, четыре английских торпедных катера, десять транспортов, свыше 50 орудий, 20 тысяч снарядов, свыше 20 радиостанций, 160 тысяч пудов хлопка, 25 тысяч пудов рельсов, до 8 тысяч пудов меди и другое имущество.

«Вы блестяще справились с возложенной на Вас боевой задачей», – телеграфировал В. И. Ленин 21 мая 1920 года командующему Каспийской военной флотилией Ф.Ф. Раскольникову. Боевая задача, которую упоминал в этой телеграмме Ленин, состояла в том, чтобы внезапным набегом с моря на порт Энзели вернуть захваченные на Каспийском море белогвардейцами и находившиеся там под охраной интервентов корабли, вооружение и военное имущество.

Выполнив эту операцию, Раскольников телеграфировал Ленину: В Москву же на имя Владимира Ильича Ленина была послана Фёдором торжественная телеграмма:

«Захватом в плен всего белогвардейского флота, в течение двух лет имевшего господство на Каспийском море, боевые задачи, стоящие перед советской властью на Каспии, всецело закончены.

Отныне Российский и Азербайджанский советские флоты являются единым и полновластным хозяином Каспийского моря. Притоку нефти к сердцу республики не угрожает никакая опасность. Все вооружённые суда, пригодные для водного транспорта, будут немедленно разоружены и приспособлены на перевозку нефти из Баку в Астрахань.

Красный флот, завоевавший для Советской республики Каспийское море, приветствует с его южных берегов любимого вождя пролетариата товарища Ленина.

Командующий Красным флотом Каспийского моря Раскольников».

В тот день Раскольников доложил Троцкому о своей победе и предложил оставить флот в Энзели «по просьбе населения», а сам запросил разрешения десантникам продвигаться вглубь страны, чтобы занимать город за городом, везде провозглашая советскую власть.

Москва же публично отмежевалась от акции в Энзели. Ведомство наркома по иностранным делам Г. В. Чичерина заявило, что всё произошедшее – это, мол, только личный почин товарища Раскольникова, а руководство РСФСР не имеет к нему никакого отношения. В своих инструкциях командующему Каспийской флотилией Троцкий приказывал уважать суверенитет Ирана и не допустить «никакого военного вмешательства под русским флагом». Но всё это было обычной дымовой дипломатической завесой: вторжение санкционировал лично сам Троцкий.

«На другой день, – рассказывает в своей книге «На боевом посту» Фёдор Раскольников, – я нанёс визит губернатору. Он принял меня в своём дворце под флагом вооружённого мечом льва и лучистого солнца. Одинокая пальма в саду, точно часовой вросшая в землю перед самым подъездом, тихо шевелила листьями, узкими и острыми, как кинжалы.

В просторной комнате, во всю длину покрытой зелёным ковром с замысловатыми узорными арабесками, было неуютно, как в сарае. В отдалённом конце стояло несколько стульев. На одном из них едва помещался откормленный смуглый брюнет с одутловатыми лоснящимися щеками. Я представился и объяснил ему цель прихода в Энзели Красного флота.

Переводчик губернатора в белых брюках, похожих на грязные подштанники, сосредоточенно перевёл мои слова. Губернатор помолчал, рассеянно перебирая мясистыми короткими пальцами чётки, и сумрачно кивнул головой.

Старый слуга, неслышно и легко ступая по ковру, принёс на серебряном подносе дымящийся густой кофе в миниатюрных фарфоровых чашечках.

– Сегодня прекрасная погода, – перевёл разговор на другую тему губернатор.

Я выпил кофе, встал и откланялся. Пожимая тугую и полную руку губернатора, заверил его, что мы не намерены вмешиваться во внутренние дела Персидского государства. В крупных печальных глазах моего собеседника блеснуло выражение лукавства. Переводчик проводил меня до подъезда.

Ответного визита губернатора я не дождался. В ту же ночь он бежал в Тегеран, и уже с утра весь город нарядно разукрасился новенькими ярко-красными флагами…»

Когда Лариса, как пишут в своей «Красной Валькирии» Кожемякин и Раскина, впервые вышла во внутреннюю гавань раскинувшейся перед ними Энзели, окружившие её виды потрясли буквально её воображение. Это был тот самый пышный и многоцветный Восток, о котором ей писал когда-то из окопов империалистической войны Гумилёв. Она увидела встречавшую их пёструю толпу на пристани: персов в высоких и круглых каракулевых шапках, их женщин в душных чёрных чадрах, свисавших до самой земли, крикливых босоногих ребятишек, чёрных и юрких, как галчата. Среди вееров раскидистых пальм, над светло-зелёными кронами деревьев губернаторского сада развевался выцветший персидский флаг со львом, мечом и солнцем, флаг, казалось, приветствовал Ларису и говорил ей о том, что она попала в страну торжествующего солнца, пропитанную знойными, щедрыми, победными лучами, о которой мечтал её любимый Гафиз.

В гавани она увидела весь стоявший там деникинский флот: чёрные нефтеналивные пароходы были превращены во вспомогательные крейсера, над их маслянисто поблескивавшими бортами серели длинные жерла морских орудий. На берегу лежали гидропланы, распластав крылья, словно мёртвые альбатросы. Помимо морского и воздушного флота, добычу раскольниковской флотилии составили полсотни полевых орудий, пулемёты, снаряды, винтовки и большой запас патронов. Британцы вероломно разоружили деникинцев за несколько дней до штурма, и отправили их в лагерь вглубь страны. Именно этому Раскольников был обязан своей лёгкой победой, но на мостиках флотилии предпочли деликатно промолчать. Зато искренне обрадовались известию о захваченных в Казьяне английских продовольственных складах.

Пока Раскольников с командирами флотилии занимались трофеями и ромом, Лариса отправилась осматривать город. Она увидела пёстрый и шумный базар, напомнивший ей сказки «Тысяча и одной ночи». По обе стороны узенькой средневековой улочки, как в шахской сокровищнице, выставленной напоказ, дозревали на солнце овощи и фрукты, золотились тонкокожие персики, тянулись бесконечные мешки с рисом. Женщины в чёрных чадрах запускали в рис смуглые узкие ладони, расписанные хной, и он рассыпался серебристыми брызгами. В прохладной темноте, под навесами, на пёстрых коврах стояли ярко раскрашенные блюда, чайники, пиалы. В пёструю восточную толпу уже затесались чёрные клёши, полосатые тельники и не совсем трезвые медно-красные физиономии матросов.

К Ларисе подбежал торговец в полосатом шёлковом халате и быстро прикоснулся кисточкой к её запястью. «Мадам! Благовония! Лучшие ароматы Персии!», – на вполне сносном русском закричал он, и Лариса невольно поднесла руку к лицу, чтобы почувствовать сладкий, обволакивающий, пряно-фруктовый аромат. Ей было душно и тяжело в комиссарской кожаной «броне», захотелось надеть что-нибудь лёгкое, яркое, расшитое золотом или, на худой конец, серебром. Местные торговцы сначала удивленно посматривали на странную женщину в мужской воинской одежде, но их удивление быстро сменилось равнодушием: и не такое видали в славном городе Энзели за последние годы.

Новые завоеватели освоились тут на удивление быстро. Лариса увидела, как двое «братишек» по-хозяйски взвалили на плечи толстый рулон персидского ковра. «Надоело на железной шконке дрыхнуть!», – хохотнул веснушчатый молодой матрос и, походя, саданул прикладом по физиономии впившегося было в свой товар торговца. «Вот тебе наши краснофлотские деньги, персюк вонючий!», – прокричал он. Поэтому, когда взгляд Ларисы упал на выставленные ювелиром изящные серьги с бирюзовыми подвесками, сухолицый перс с крашеной седеющей бородой, учтиво поклонившись, протянул ей заветный ларчик. «Примите в знак почтения, луноликая пери!», – пышно пояснил он, подставляя Ларисе зеркало, чтобы она могла примерить серёжки. Другие, более везучие торговцы в это время поспешно сворачивали свои лотки…

Одновременно с захватом Энзели сухопутную границу между Азербайджаном и Ираном под видом партизанского отряда перешёл кавалерийский дивизион Красной армии. После нескольких дней боёв Азербайджан пал. Комендантом захваченной страны был назначен Сергей Миронович Киров, отличившийся только что особой жестокостью в Астрахани. В считаные часы в Баку и стране был установлен жестокий режим красного террора. Министры, генералы, депутаты Меджлиса, которые не успели бежать в Грузию или скрыться в горных деревнях, были арестованы и убиты. Путь на Иран был открыт.

Через несколько дней после высадки советского десанта Раскольников без обиняков заявил местным властям, что «ввиду восторженного приёма советских моряков населением и раздающихся со всех сторон просьб о том, чтобы мы остались с ними и не отдавали на растерзание англичанам, красный флот останется в Энзели даже после того, как всё военное имущество будет вывезено».

Под Энзели, как писала Лариса Рейснер, окончился трёхлетний боевой путь прославленной флотилии и её командира, начатый под Казанью и Свияжском, и растянувшийся затем на тысячу вёрст. В приказах Реввоенсовета о награждениях Раскольникова отмечены основные вехи этого славного пути. Первый орден Красного Знамени – «за отличное боевое руководство флотилией в кампании 1918 г.» и «за активную оборону низовьев и дельты Волги в 1919 г.». Второй орден – за энзелийскую операцию, флагманский корабль Раскольникова – эсминец «Карл Либкнехт» за бой с двумя вражескими кораблями у форта Александровский был первым в советском флоте награждён

Почётным революционным Красным знаменем, а уже после Энзели такой же награды была удостоена вся флотилия.

* * *

Из России в северную провинцию Персии – Гилян, где в 1920 году начали разворачиваться революционные события, широким потоком потекли материальные и финансовые ресурсы, переправлялись военное снаряжение и военные отряды, которые были переданы под командование Кучек-хана. Под его руководством была образована Персидская Красная армия, которая вскоре заняла крупнейший город провинции Решт. Кучек-хан объявил в Гиляне советскую власть, создал правительство и попросил Москву прислать опытных революционеров для укрепления власти.

В этом же 1920 году вместе с российским революционером, террористом, советским чекистом и разведчиком, авантюристом и государственным деятелем Яковом Блюмкиным вслед за красноармейцами в сторону Персии подался его близкий знакомый поэт – Сергей Есенин, который воспел персидские красоты в своём известном цикле стихов «Персидские мотивы». Как потом выяснилось, в Персии он никогда не был, свои стихотворения написал под впечатлением пребывания в Баку, но все современники Есенину безоговорочно поверили, потому что он вполне мог запросто в неё попасть, если бы того захотел. Как, например, этого захотел другой известный поэт – Велимир Хлебников, который получил в Персии от местных прозвище «урус дервиш», то есть русский дервиш. У него было ещё одно звание – «председатель земного шара», и здесь он написал большой цикл стихов – «Труба Гульмуллы», в одном из которых есть такие запоминающиеся строки:

 
Клянёмся золотыми устами Заратустры —
Персия будет советской страной.
Так говорит пророк!
 

Но пророк ошибся. Из Энзели Персармия двинулась в столицу Гилянской республики Решт, чтобы потом идти от неё на Тегеран. Волжско-Каспийской флотилией, как мы уже знаем, командовал тогда Фёдор Раскольников, а собравшаяся в Реште революционная армия была самой что ни на есть многонациональной – в ней были русские, азербайджанцы, персы, курды, армяне, грузины, горцы Дагестана и Северного Кавказа. На русском языке здесь выходила газета Персармии «Красный Иран», к которой раз в неделю издавалось отдельное приложение – «Литературный листок», сотрудником которого стал великий поэт и будетлянин Хлебников, которого занесли в те дни на дороги Персии ветры революции. Так ненадолго пересеклись на дорогах Персии судьбы знаменитого поэта и «будетлянина» Велимира Хлебникова, флотоводца, революционера и журналиста Фёдора Раскольникова, а также его красавицы-жены Ларисы…

…В один из неповторимых приморских вечеров Лариса и Хлебников сидели за чаем, который они подливали из мятого медного самовара в узорные персидские пиалы, смотрели, как гаснет над Каспием зелёный закат, говорили о поэзии, Петербурге и многом другом ни о чём.

С самого начала этого непривычного для нынешних окаянных времён разговора Ларисе хотелось спросить о Гумилёве – быть может, Хлебников что-то знает о нём, слышал от друзей-поэтов, оставшихся в Петрограде? Лариса долго собиралась с силами, не решаясь тронуть больную для неё тему, и, наконец, имя Гафиза вырвалось из её сжатых губ, как птица из клетки.

– Скажите, Виктор Владимирович, как там Гумилёв? Он по-прежнему читает лекции студистам в Институте живого слова? А сам живёт в Доме искусств?

Хлебников не смог скрыть удивления. Он, как и многие из богемного мира, знал о коротком и трагически-напряжённом романе Рейснер и Гумилёва, но полагал, что та, которая в стихах и прозе называла себя Ариадной, должна ненавидеть бросившего её Тезея. Хотя, кто из них кого бросил – непонятно… А она, оказывается, не только не ненавидит, а любит его до сих пор, иначе зачем был этот робкий вопрос, это предательское смущение, дрожь в голосе, румянец на щеках, неумелое и неудавшееся желание скрыть свою заинтересованность в судьбе Николая Степановича?

Правда, Хлебников о Гумилёве знал очень мало. Он слышал, что над ним сгущаются тучи, и что, выступая перед матросами Балтфлота, Гумилёв с вызовом и бравадой прочитал смолящим махру «братишкам» стихотворение о портрете государя императора, подаренном какому-то абиссинскому шейху.

– Говорят, что недавно он читал стихи перед матросами, – произнёс, наконец, Велимир. – О времени. У него, как я знаю, тоже есть своя теория времени.

– Да? И какая же? – пытаясь скрыть предательскую дрожь в голосе, спросила Лариса.

– Эта теория вряд ли понравится вам, – со вздохом ответил Хлебников. – Вы ведь на других позициях.

– Но всё же, расскажите! – попросила его Лариса. – Если Гумилёв рассказывал об этом матросам, то и мы можем знать.

– Ну что ж, извольте. Николай Степанович говорил, что в древние времена власть принадлежала сначала жрецам-духовенству, а затем – воинам. А сейчас наступил период власти пролетарской, но он ложен…

– Ложен? – переспросила Лариса с волнением.

– Ложен, – кивнул головой Хлебников. – А когда этот период закончится, власть перейдёт к поэтам, к людям высшего разума, и тогда…

– Что тогда? – не удержавшись, ахнула Лариса.

– И тогда наступит новая, прекрасная жизнь, о которой все мы сейчас можем только мечтать!

И в воздухе повисла такая напряжённо-застывшая тишина, какая иногда бывает после шумно отплясавшего каплями по листьям ливня…

* * *

В телеграмме, адресованной Раскольникову от 21 мая 1920 года и подписанной Владимиром Ильичом Лениным, было сказано: «После того, как Вы блистательно справились с возложенной на Вас боевой задачей, Совет Труда и Обороны временно поручает Вам важнейшую для Социалистической республики задачу, именно: вывоз нефти из Баку на Астрахань. За вычетом тех сил и средств, которые необходимы для поддержания порядка и безопасности на Каспии, Вам надлежит все имеющиеся в Вашем распоряжении силы и средства приспособить для вывоза нефти из Баку. Передайте руководимым Вами славным красным морякам, что Республика ждёт от них такой же героической хозяйственной работы, как и их работа боевая».

* * *

…Согласно плану, Рейснер должна была идти от Астрахани по Каспийскому морю в Петровск на транспорте «Курск» вместе с подведомственным ей политсоветом Волжско-Каспийской флотилии. Но Ляля любила экзотику и решила идти на эсминце «Деятельный». В особняк Ларисы был вызван командир эсминца Исаков, которому она капризно заявила: «Вот что, кэптен! Я решила идти в Петровск с вами на миноносце!»

Однако мичман решительно отказал по весьма веской причине: «В гальюне офицерского отсека – только одно очко».

Так и пришлось Ляле идти в Петровск на «Курске».

В июне 1920 года Троцкий назначил Раскольникова командующим Балтийским флотом. Из Астрахани до Петрограда двое суток поездом. Но Федя и Ляля целый месяц вояжировали до Ярославля на яхте «Межень».

* * *

Вот небольшой, но очень выразительный штрих, который писательница Лариса Васильева добавляет к «подвигам» красного флота под командованием Фёдора Раскольникова: «В 1918 году военная флотилия прошла по Волге, Каме, Белой, помогая Красной армии отвоёвывать города и посёлки от белогвардейцев. На пути флотилии было множество брошенных помещичьих усадьб. В некоторых остались мебель, пища, одежда. Всеми этими “ничьими” богатствами краснофлотцы и красноармейцы активно пользуются. “А разве нельзя? Мы воевали и заслужили!”