Текст книги "Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов"

В следующий раз Рене вышел на старт Mille Miglia, также совершенно новой для него гонки. Лавры первого и последнего иностранца-победителя этого заточенного сугубо под знающих местные дороги заезда на дистанцию в тысячу миль принадлежали Руди Караччоле. Первую половину дистанции Рене под проливным дождем прошел очень хорошо, идя на втором месте с отставанием от лидера – флорентийца Карло Пинтакуды из Ferrari – всего на тринадцать минут. В столь затяжной гонке ликвидировать такой отрыв было вполне реально. Рене прибавил и почти настиг итальянца на длинном прямом участке, где трасса идет вдоль берега Адриатического моря, но тут с ним случился казус: при входе в первый вираж ведущего дальше в гору серпантина Рене решил взять заход пошире, зацепил правым передним колесом лужу грязи на обочине и залепил себе ею ветровое стекло. Секундной потери обзора хватило для вылета с трассы и опрокидывания. Сам Рене счастливо отделался ушибами и уязвленным самолюбием. Какие-то местные крестьяне даже помогли ему вытащить машину из кювета обратно на трассу, впрягши в нее пару волов, но с гонки, тем не менее, пришлось сняться.

В любом случае борьба Рене за лидерство вплоть до второй половины дистанции и итоговое третье место его партнера Лори Шелла так и остались лучшими результатами французских команд за всю историю Mille Miglia. Слишком агрессивный стиль вождения в горных гонках до добра не доводит и, не исключено, что именно излишний азарт и стоил Рене победы… Хотя в каком еще стиле он мог бы теперь ездить, имея перед глазами живой пример Люси как образчика неукротимости в гонках и в жизни?[463]463
  L’Auto, April 7, 1937; Autocar, April 9, 1937.


[Закрыть]

27 марта, продолжая купаться в лучах славы победителя Гран-при По, Жан-Пьер Вимилль снова вышел на старт за рулем Bugatti T59 – на этот раз с возвращенным на законное место нагнетателем – с тем, чтобы выиграть для фирмы первый четырехсоттысячный транш из Fonds de Course. Начал он за здравие, штампуя на длинной версии трассы Монлери с дорожной петлей круг за кругом со средней скоростью выше заданных 146,5 км/ч, однако требуемых шестнадцати кругов накрутить не сумел из-за поломки. На следующий день история повторилась как под копирку. И в тот же день, будто в доказательство того, что первый тур конкурса – суть договорное состязание с заранее предрешенным исходом, комиссия Фонда перенесла срок его завершения с 31 марта на 30 апреля в знак признания «былых заслуг и огромных усилий» Этторе Бугатти.[464]464
  L’Auto, March 28, 1937.


[Закрыть]

Вайффенбах на вопросы журналистов о его мнении относительно продления сроков конкурса отвечать отказался. Тони Лаго был менее дипломатичен и прямо заявил, что комиссии лучше было не морочить всем голову этой шарадой с якобы конкурсом на якобы равных условиях, а просто выделить Bugatti 400 000 франков, раз уж они там так решили у себя в кулуарах. Люси, как и мсье Шарль, свои мысли публично озвучивать не стала, поскольку столь откровенная игра на руку Bugatti со стороны жюри лишь еще раз убедила ее на живом примере в том, что в ее любимом спорте (и вообще в мире!) все решается не по правилам, а по прихотям окопавшихся в верхах старперов, и делается это настолько нагло, что у нее даже язык отнялся от возмущения.[465]465
  Blight, The French Sports Car Revolution, p. 306.


[Закрыть]

12 апреля команда предприняла очередную попытку сорвать куш. Жан-Пьер стартовал отлично и первый круг прошел за 5:17, всего на десять секунд медленнее, чем требуемое среднее время на круге, что было вполне приемлемо и отыгрываемо на последующих пятнадцати кругах с учетом потери времени на разгоне при старте с места. Вимилль этот дефицит успешно наверстал и в итоге прошел 200 километров со средней скоростью 146,7 км/ч, уложившись в 1:21:49,5 и пусть и едва-едва (0,2 км/ч и 4,9 с), но перекрыв минимальные требования.

«Браво, Жан-Пьер!» – гласил на следующее утро заголовок передовицы L’Auto. На вопрос, не боялся ли он загнать свою Bugatti в погоне за рекордной скоростью, Вимилль ответил с петушиной самоуверенностью: «Никоим образом».

В 1936 году на протяжении всего сезона он регулярно обходил Рене в спортивных гонках за счет своего механистично-точного и безэмоционального стиля вождения. И после каждой такой победы Жан-Пьер не упускал случая побольнее уколоть Рене, напоминая о скромной результативности последнего в команде Talbot. Так, слово за слово, неприязненные отношения между ними переросли в открытую яростную вражду.

И вот теперь Жан-Пьер стреляет пробками от шампанского, отмечая свой сомнительный выигрыш первого из двух призовых фондов и бахвалится, что ближе к концу августа непременно завоюет и главный, миллионный приз.[466]466
  L’Auto, April 13 and August 28, 1937.


[Закрыть]

Тут уже Рене твердо вознамерился увести этот приз у него из-под носа, желательно, не откладывая этого дела до августа. Мсье Шарль и Люси были преисполнены не меньшей решимости поставить на место зарвавшихся Бугатти. Вот только машина формулы Гран-при у Delahaye была все еще не готова.

Весь апрель Жан Франсуа продолжал биться над постройкой своего нового двигателя. В начале года уйма времени ушла на освоение технологии отливки блока цилиндров из магниевого сплава: литейщики пробовали и так, и этак, но в расплаве всякий раз образовывались пузыри газа. После застывания отливка оказывалась пористой и не держала давление при опрессовке водой. Блок выглядел будто изъеденным термитами. У Delahaye было достаточно опыта в отливке чугунных блоков, а тут легкий магний, который и ведет себя совершенно иначе…

Но справились, и в конце весны Франсуа наконец собрал работающий двигатель. Затем, естественно, возникли проблемы в ходе стендовых испытаний нового мотора – снова преподнес сюрприз легкосплавный блок: коэффициент тепловых деформаций сильно отличался от стали, из которой были выполнены шпильки крепления головки блока. Из-за этого двигатель буквально разрывал сам себя при прогреве.

И без того расстроенный из-за массы непредвиденных проблем Франсуа, узнав о сорванном Bugatti первом куше из заветного призового фонда, пришел в такое отчаяние, что совсем уже был готов забросить переставший ладиться проект. И когда мсье Шарль уже отчаялся пришпорить его своими бестактными понуканиями, Люси просто сказала: «Работайте спокойно, пока все не заработает».[467]467
  Blight, The French Sports Car Revolution, p. 316.


[Закрыть]

Крылатый жук

В мае Рене неожиданно для себя самого после долгого перерыва снова оказался за рулем Maserati – на этот раз на Гран-при Триполи и в самом хвосте кавалькады стартующих. Красная полуторалитровая voiturette[468]468
  «Машинка» (фр.); в довоенных автогонках – официальное предвоенное название класса малолитражных гоночных авто (формула 650 кг/1,5 л), где в сезоне 1937 года благодаря оригинальной системе наддува доминировали monoposto Maserati 6CM 1936 года, которыми братья Мазерати оснастили ряд команд, включая заводскую, и множество частников, превратив гонки voiturettes в странное подобие семейного бизнеса, пока их гегемония не была нарушена появлением в 1938 г. легендарных Alfa Romeo 158 (“Alfetta”), которые после вой ны будут доминировать в двух первых сезонах Формулы-1 (1950 и 1951 гг.).


[Закрыть] выглядела игрушечной на фоне выстроившихся в первых рядах машин формулы Гран-при, пилотируемых немцами и его бывшими партнерами по Alfa Romeo.[469]469
  L’Auto, May 10, 1937.


[Закрыть] В первой половине сезона-1937, в те выходные, когда соревнований спортивных авто не проводилось, Рене с разрешения Люси выходил на старт состязаний в классе voiturette в качестве независимого гонщика на машине, предоставленной ему для этого Maserati[470]470
  «Независимость» Дрейфуса от Maserati выражалась разве что в отсутствии контракта на весь сезон, поскольку во всех четырех гонках в классе voiturette, включая описываемую, Рене был заявлен за команду “Ofcine A Maserati” («Завод А. Мазерати») и сделал отличную рекламу Maserati 6CM двумя победами и двумя вторыми местами (см.: http://www.kolumbus.f/leif.snellman/dd.htm#DR)


[Закрыть].

Организаторы Гран-при Триполи в том году допустили полуторалитровые машины до общей с формульными гонки, чтобы заполнить рассчитанное на тридцать участников стартовое поле, хотя понятно было, что конкуренции старшим сородичам они составить не в состоянии. Так Рене и оказался в числе одиннадцати гонщиков на машинах класса voiturette, среди которых разыгрывался отдельный приз, сумма которого составляла треть от гонорара Гран-при. В любом случае, Дрейфусу приятнее было участвовать в гонке хоть на чем-то, чем слушать в Париже радиотрансляцию из Триполи.[471]471
  L’Auto, March 16, 1937.


[Закрыть]

На трассе вокруг лимана Меллаха стояла сорокоградусная жара, когда лично губернатор Бальбо дал старт гонке отмашкой государственным флагом Италии. Формульные машины – мешанина из «серебряных стрел» из двух немецких колчанов и красных Alfa Romeo – успели выйти из первого скоростного поворота к тому времени, когда Рене на своей вяло стартовавшей по этому пеклу Maserati в него только вошел. А затем еще до завершения им первого круга автодром окутала такая мгла из взметенного гонщиками песка и дымного марева выхлопных газов, что не только горизонта, но и вовсе никаких ориентиров в поле зрения не осталось, – все расплылось и стерлось.

Его Maserati, однако, оказалась достаточно юркой и прыткой зверушкой, и Рене вышел в лидеры в своем классе задолго до середины дистанции и уверенно отрывался все дальше от преследователей. Но при этом его снова и снова с истошным ревом обходили на круг формульные машины, возникавшие будто из ниоткуда, проносившиеся мимо в вихрях песка на скорости 280 км/ч и тут же растворявшиеся в знойной мгле. Находиться с этими тварями на одной трассе было просто жутко. Тем не менее, Рене финишировал первым в своем классе, проявив и мастерство, и железные нервы, то есть, именно то сочетание качеств, которое в прошлом и делало его топовым гонщиком Гран-при.

Первым же к финишу прискакал впервые вышедший на старт официальной гонки Mercedes W125. Вот только победу на нем праздновал и награду из рук Бальбо принимал двадцативосьмилетний Герман Ланг, опередивший не только соперников из Auto Union, но и Руди с Манфредом фон Браухичем – к их немалой досаде.[472]472
  Moretti, Grand Prix Tripoli, pp. 129–33, 145; отчет о Гран-при Триполи 1937 г. на сайте The Golden Era of Grand Prix Racing: http://www.kolumbus.f/leif.snellman/gp371.htm#9.


[Закрыть] Ведь этот выходец из механиков команды Mercedes всего лишь год назад обслуживал их машины. Когда дошло наконец до выпивки в баре, Манфред громко распорядился: «Всем шампанского!.. Ах, да… И одно пиво – Лангу».[473]473
  Motorsport, February 2006.


[Закрыть] До Рене же и его победы в своем классе на Maserati никому там никакого дела вовсе не было.

В перерывах между соревнованиями спорткаров и voiturette Рене частенько наведывался на завод Delahaye справиться о том, как продвигается постройка 145-й. Жан Франсуа продолжал корпеть над двигателем до тех пор, пока не справился с течами блока цилиндров, разбалтыванием клапанов и структурной слабостью конструкции. В итоге магниевый блок у него вышел вдвое легче аналогичного чугунного. В грубом приближении, при том же весе, что и у прежнего двигателя, которым оснащались Delahaye 135, новый V12 вышел на 50 % мощнее и на 1000 об/мин оборотистее старого.[474]474
  Blight, The French Sports Car Revolution, pp. 316, 351.


[Закрыть]

В начале июня Рене неожиданно получил по телефону странное приглашение от Бэби Хоффман заехать и составить ей компанию за обедом для важного разговора тет-а-тет. Странным оно было хотя бы потому, что Бэби со времен его гонок за Ferrari считалась лучшей подругой его жены, – и какие такие секреты у нее могут быть от Шушу? Заехав за ней, Рене застал Бэби за сбором чемоданов.

– Вот, съезжаю от Луи, – сказала она. – И выхожу за Руди.[475]475
  Car and Driver, November 1985.


[Закрыть]

Рене не стал ее отговаривать. Ее жизнь – ее право. Но и желаемого одобрения от него она не дождется. Луи – один из его самых близких друзей. Более того, хотя Рене ничуть не верил в то, что Руди действительно разделяет нацистские идеи и симпатизирует им (в отличие о Манфреда), он откровенно прогнулся под их давлением и безропотно встал в первые ряды героев, салютующих Гитлеру. Все это Рене проговорил сугубо про себя, а так – просто отвез Бэби с вещами до вокзала.

На следующее утро Рене проснулся от того, что кто-то ломится к нему в дверь, встал, открыл. На пороге квартиры стоял разъяренный Луи: «Как она только могла так со мною поступить?! Может, ты мне объяснишь?!»

Ни объяснить другу чего бы то ни было, ни успокоить его Рене был не в силах. Луи был просто невменяем от злости, иначе и сам бы мог припомнить, что несколько лет назад в точности так же увел Бэби у ее первого мужа. Луи ушел от Рене в такой же ярости, в какой пришел.

Смерть, соперничество, измены, старые счеты, политика – все это смешалось в мире Гран-при и взрывало его изнутри, безвозвратно разметая на жалкие ошметки…[476]476
  Motorsport, March 2005. В этом интервью, данном главреду Найджелу Робаку (Nigel Roebuck), Дрейфус, как нигде, раскрывает свое истинное мнение о соперниках, включая «хваленых немцев». Например: «Нуволари стоял безоговорочно выше всех. Он был способен вытворять с машиной вещи недоступные никому другому, – это было очевидно, когда едешь вслед за ним. Бывало, входишь за ним в поворот и точно знаешь, что он его так не пройдет, – а он как-то изворачивался. Вот [Руди] Караччола – тот, верно, считал себя лучшим, да он и вправду был великим гонщиком: ездил как никто гладко, а под дождем – так и действительно лучше всех. Но куда ему было до Нуволари».


[Закрыть]

19 июня Руди и Бэби без лишнего шума обвенчались в Лугано. Фотографам, однако, удалось запечатлеть новобрачных с неотразимыми улыбками на устах на балконе их шале над гладью озера. Это был счастливейший за долгие годы день в жизни Руди. Ну а 22 июня молодожены отправились в свадебное путешествие на немецком трансатлантическом лайнере «Бремен» – в Нью-Йорк, на Кубок Вандербильта.[477]477
  Rao, Rudolf Caracciola, p. 237.


[Закрыть]

В первые месяцы сезона Руди на новой W125 особых лавров себе не снискал. В Триполи у него сначала барахлил нагнетатель, а затем путался под колесами бывший партнер Луиджи Фаджоли, перешедший в Auto Union. На АФУС 30 мая и Mercedes, и Auto Union выставили машины с форсированными двигателями и аэродинамически обтекаемыми фюзеляжами, формулой не предусмотренными, поскольку это была не гонка Гран-при, а демонстрация мощи немецкой техники перед глазами Геббельса и прочих нацистских бонз. На длинных прямых их ракеты разгонялись до 390 км/ч. Вот только у Руди на этот раз отказал двигатель, а выиграл снова Ланг.

Наконец 13 июня на Айфеле Руди финишировал вторым, но безнадежно отстал от Бернда Роземайера.[478]478
  Lang, Grand Prix Driver, pp. 49–51.


[Закрыть] После гонки молодой победитель вернул Руди трубочку от коктейля, которую, оказывается, злопамятно хранил с 1935 года после полученного вместе с нею от Руди назидания, и наконец отплатил недругу той же монетой:

– Отлично ехали, старина, – сказал Бернд, – Но на будущее: мало просто наматывать круги, нужно еще и голову включать.[479]479
  Neubauer, Speed Was My Life, p. 75.


[Закрыть]

Руди теперь жаждал реванша и надеялся поквитаться с обидчиком, не откладывая дела в долгий ящик, как раз на предстоящем Кубке Вандербильта. Эта гонка, учрежденная на рубеже веков семьей американских железнодорожных магнатов, была призвана стимулировать щедрыми денежными призами развитие автоспорта в США. Первая мировая вой на положила конец проведению этих состязаний. Однако в 1936 один из отпрысков семьи Вандербильтов объявил о возрождении фамильного Кубка, а феерическая победа в первой после двадцатилетнего перерыва гонке Тацио Нуволари пробудила живой интерес публики к этому состязанию.[480]480
  Dick, Auto Racing Comes of Age, pp. 15–25.


[Закрыть]

На гонку 1937 года Адольф Хюнлайн отрядил за океан оба крыла своих гоночных эскадр. Кто бы там ни победил – Mercedes или Auto Union, – это будет победа всей Германии и в плане стимулирования немецкого автоэкспорта, и – что еще важнее – в пропаганде технического и спортивного превосходства Рейха.[481]481
  Cancellieri, Auto Union, p. 90.


[Закрыть]

За пять дней плавания на ультрасовременном скоростном лайнере «Бремен», который нацисты также номинировали как быстрейший, самый комфортабельный и просто во всех отношениях лучший в мире, Руди и Бэби расслаблялись у бассейна, развлекались стрельбой по тарелочкам и игрой на бильярде, в карты и настольные игры, коротали время в кинозале, казино и за дегустацией экзотических блюд в судовом ресторане. Прочие же пассажиры «Бремена» тем временем, казалось, были всецело заняты пересудами об их внезапной свадьбе. По этому случаю даже Бернд с Элли, похоже, заключили с Руди временное перемирие и преподнесли молодым в подарок антикварную оловянную кружку. Наедине друг с другом Руди и Бэби оставались разве что у себя в каюте, тем более что обе немецкие команды отправились в это путешествие с привычным теперь размашистым антуражем и полным штатом обслуживающего персонала, приданного откомандированным в Америку гонщикам – Руди и британцу Ричарду Симену от Mercedes и Бернду и Эрнсту фон Делиусу от Auto Union. Также в делегации присутствовали и два высокопоставленных нацистских чиновника – Якоб Верлин и доктор Бодо Лафференц[482]482
  Де факто старый знакомый и соратник Гитлера австриец Якоб Верлин (нем. Jakob Werlin, 1886–1965) был куратором от НСДАП при Daimler-Benz, а обер-штурмбанфюрер СС Бодо Лафференц (нем. Bodo Laferentz, 1897–1974) – при Auto Union, и оба – при «Обществе по подготовке немецких народных автомобилей» (нем. Gesellschaf zur Vorbereitung des Deutschen Volkswagens mbH) во главе с Ф. Порше.


[Закрыть], – и целый ряд «смотрящих» от СС рангом пониже.[483]483
  Rosemeyer and Nixon, Rosemeyer! p. 135; Chakrabongse, Dick Seaman, p. 121; Neubauer, Speed Was My Life, p. 98.


[Закрыть]

Однажды за ужином капитан «Бремена» пригласил обе гоночные команды к своему столу. За соседним столом расположилась большая еврейская семья. Лафференц, будучи главой «Силы через радость», нацистской государственной организации, отвечавшей за обеспечение граждан Рейха общедоступным отдыхом, громко возмутился:

– Впредь извольте не допускать сюда евреев, им вообще должно быть воспрещено подниматься на борт любых немецких судов!

Капитан, однако, возразил чиновнику:

– Это семья из десяти человек, родом они из Венгрии – и путешествуют на моем судне регулярно, дважды в год. Так что они для меня всегда самые дорогие гости.

Над столом повисло молчание, поскольку мысли всех присутствующих сразу же отяготились вопросом: чем теперь встретит строптивца СС по возвращении на родину?[484]484
  Nixon, Racing the Silver Arrows, p. 166.


[Закрыть]

Через несколько дней «Бремен» вошел в Нью-йоркскую гавань под таким ливнем[485]485
  По просьбе европейских участников организаторы Кубка Вандербильта согласились перенести гонку с воскресенья и Дня независимости 4 июля на субботу 3 июля, чтобы те успели вернуться в Европу к Гран-при Бельгии, стартующему 11 июля, однако погода в Нью-Йорке выдалась такая, что старт пришлось отложить до понедельника 5 июля, а на трассу Спа-Франкоршам в Бельгии в итоге вышло всего восемь участников из числа не ездивших за океан гонщиков немецких команд и Scuderia Ferrari.


[Закрыть], что с палубы даже Статуи Свободы было не видать. Однако сходящие по трапу немецкие команды и выгружаемые на причал «серебряные стрелы» были встречены криками «наци – вон!» и легким – из-за малочисленности протестующих – градом гнилых овощей.[486]486
  Neubauer, Speed Was My Life, p. 98.


[Закрыть]

Впрочем, эта безобразная сцена быстро забылась на фоне восторженного приема гостей городом в целом и прессой в частности. Толпы собирались такие, что администраторы команд решили нанять телохранителей из Детективного агентства Пинкертона.[487]487
  Pinkerton Detective Agency, July 15, 1937, 157/1114, DBA.


[Закрыть] В центре внимания были, прежде всего, молодой красавец-чемпион из Auto Union и его жена-летчица. Заголовок одной из газет, игнорируя прибытие остальных немецких гонщиков, прямо так и гласил: “Hello Bernd!” Видный американский колумнист Билл Корум писал: «Эта семья Роземайеров столь дьявольски быстра, что даже и не скажешь кто из них лидирует. Он носится на скорости под 250 миль в час[488]488
  – 400 км/ч.


[Закрыть] по автобанам, она – по воздуху над всем миром; и что будет-то, если однажды у них родится сын? Ему ведь и выбора иного не останется, кроме как рвануть в ракете на Марс». – Между тем, Корум со своей шуткой, что называется, угадал, не глядя: Элли была беременна их первенцем.[489]489
  Rosemeyer and Nixon, Rosemeyer! p. 140.


[Закрыть]

Репортеры и зрители на трибунах находившегося на Лонг-Айленде автодрома Roosevelt Raceway только диву давались, глядя на «серебряные стрелы» в полете. Никогда доселе не видели они столь стремительных и столь оглушительно шумных машин, да еще и мчащихся по узкой и извивистой трассе, как по рельсам.

Будущий двухкратный чемпион США Рекс Мэйс на частной Alfa Romeo выжимал из нее все, что мог, и все равно остался без козырей[490]490
  Что и не удивительно, поскольку Alfa Romeo 8C образца 1935 года (3,8 л), на которой вышел на старт Мэйс (англ. Rex Houston Mays Jr., 1913–1949) изначально не имела шансов против Auto Union (P-Wagen) Typ C и Mercedes-Benz W125 с двигателями объемом 6,0 л и 5,7 л соответственно, так что его третье место – впереди более новых и мощных заводских Alfa Romeo 12C (4,1 л), в том числе и с Нуволари за рулем, и даже Делиуса на P-Wagen, – лишний раз свидетельствует о том, что все познается в сравнении.


[Закрыть]. С самого начала, играючи оторвавшись от остальных, за первое место в этой гонке бились Бернд и Руди. На десятом круге Берндт, разогнавшись на прямой до 158 миль/час[491]491
  – 255 км/ч.


[Закрыть], поравнялся с Руди – и, как тому показалось, должен был по всем законам физики вылететь с трассы при входе в следующую острую петлю на своем P-Wagen, – однако же каким-то немыслимым боковым скольжением вышел из заноса, вырвался в лидеры – и ушел в отрыв.[492]492
  Autocar, July 9, 1937.


[Закрыть]

В итоге Руди вскоре сошел из-за проблем с двигателем, а Бернд с легкостью сорвал куш в $20 000 призовых.[493]493
  Neubauer, Speed Was My Life, p. 99.


[Закрыть] И на вручении этого Гран-при гранд-дама Маргарет Эмерсон Вандербильт буквально осияла своим лунным ликом его измазанное дорожной сажей за контуром снятых гонщицких очков лицо истинного героя-победителя. Вручив Бернду показавшийся даже ему излишне громоздким и увесистым серебряный кубок, мадам Вандербильт подвела итог: «Сэр, по-моему, вы просто великолепны, да и машина у вас воистину wunderbar[494]494
  Чудесная (нем.)


[Закрыть].”[495]495
  Autocar, July 9, 1937.


[Закрыть]

В New York Times отметили, что немецкие машины стали украшением гонки и сделали ее «самым зрелищным автомарафоном за всю историю этой страны».[496]496
  New York Times, July 6, 1937.


[Закрыть] Однако стать главными героями американских газет тех дней «серебряным стрелам» помешало исчезновение над Тихим океаном прославленной летчицы Амелии Эрхарт. Все внимание журналистов переключилось на ее поиски.

Зато в Третьем Рейхе эта победа сделалась настоящим клондайком для заряженных на ура-патриотизм публицистов. Хюнлайн лично проследил, чтобы на родине ни одна газета не забывала трезвонить о германском триумфе на американской земле, обильно цитируя его «пресс-релизы», больше похожие на пропагандистские победные реляции. Обязательными для цитирования были, к примеру, следующие формулировки: «стяг со свастикой, поднятый в ознаменование победы на высоком флагштоке над автодромом, гордо реял над городом на протяжении четырех с лишним часов»; американские гонщики показали себя «лихими моторизованными ковбоями», зато немцы вели себя в гонке «как истинные джентльмены, произвели неизгладимое впечатление и надолго запомнятся местной публике безукоризненным порядком и безупречной дисциплиной»; ну и, конечно же, главное: «Серебряные стрелы наглядно показали неоспоримое превосходство высокотехнологичного германского машиностроения» над чем бы то ни было в «Новом свете».

Занимательна также и короткая заметка о том, что какие-то ньюйоркцы, видимо, из диаспоры, понаписали благих пожеланий на ящиках с запчастями для машин немецких команд, выгруженных у автодрома: «Надеемся на вашу победу! Хайль Гитлер!» – гласила одна. «Покажите американцам классность немецких гоночных машин! Хайль Гитлер!» – вторила ей другая.[497]497
  Цитаты и общий настрой пропагандисткой кампании воспроизведены по: Bretz, Bernd Rosemeyer, p. 102; Day, Silberpfeil und Hakenkreuz, pp. 100–104; “Vanderbilt-Rennen in USA,” July 8, 1937, Daimler-Benz Aktiengesellschaft, 157/1114, DBA; подборка вырезок без дат из Motor und Sport, 1937, 157/1114, DBA.


[Закрыть]

По возвращении в Берлин гонщиков Mercedes и Auto Union встречала ликующая толпа. Бернда ждало повышение в звании до хауптштурмфюрера (капитана) СС и личное поздравление от Гиммлера. Руди почестей от властей не удостоился.[498]498
  Rosemeyer and Nixon, Rosemeyer! pp. 144–45.


[Закрыть]

25 июня, когда немецкие команды как раз готовились отчалить за Атлантику, Рене и Delahaye 145 прибыли на Монлери на первый тестовый заезд. Прессу Люси туда не пригласила. Мало ли что там выкинет ее построенная на кровные деньги новая Delahaye? Вдруг мотор чихнет и сдохнет, или коробка передач сломается, или шина лопнет? Тем более, что последние «достижения» ее спортивных Delahaye 135 научили ее быть готовой к любой пакости.

За последние пару месяцев ни единой гонки никто из ее команды не выиграл из-за какой-то чуть ли не мистической эпидемии аварий и технических проблем. В результате лидерство в сезоне гонок на спортивных авто прочно захватили Bugatti и Talbot. Единственным просветом на этом грозовом фронте оставалась капитанская решимость Люси сражаться до победного.

В Ле-Мане в минувшие выходные Рене откатился из лидеров в середину пелотона из-за самой что ни на есть нелепой случайности: его напарник по этой изнурительной 24-часовой гонке на выносливость, уступая ему на пит-стопе место за рулем, сломал дверь, и на починку ушел чуть ли не час[499]499
  Неуклюжесть вполне объяснима возрастом, поскольку «напарником» Рене Дрейфуса являлся ветеран французского автомотоспорта Анри Стоффель (фр. Henri Stofel, 1883–1972), еще в далеком 1924 году завоевавший на втором розыгрыше 24 часов Ле-Мана (в паре с Эдуардом Бриссоном) первое место в своем классе и второе в общем зачете на легендарной Lorraine-Dietrich B3–6 – прототипе «Антилопы-Гну».


[Закрыть]. Заявив мсье Шарлю, что он теперь зубами вырвет достойное место и будет для этого «гнаться так, будто это Гран-при», Рене вернулся в гонку и за десять часов головокружительных ускорений на прямых, причем в основном уже в темноте при свете фар, тускло высвечивавших колосящиеся вдоль обочин пшеничные поля, занял выдающееся с учетом часового гандикапа третье место.

Тягач Écurie Bleue с новинкой на прицепе с деловитым рокотом въехал на территорию автодрома Монлери. Там их встречали лишь Люси, Рене и Жан Франсуа. Вскоре подтянулись Вайффенбах с небольшой свитой, бригада механиков Delahaye и судьи-хронометристы. Больше на территории не было никого.

Delahaye 145 скатили по откидным сходням на бетон. Ни ликующих возгласов, ни выстрелов пробок шампанского над автодромом не разнеслось, – разве что легкий возглас изумления из уст тех немногих из присутствовавших, кто раньше этого чудища не видел в стенах завода и потому был шокирован его обликом. Сто сорок пятая была ничуть не похожа ни на стройную, элегантно сглаженных форм предшественницу, ни на любую другую Delahaye, когда-либо представавшую перед ними. Вызывающе высоко вздымающиеся над колесами крылья, навешенные на новинку ради того, чтобы она вписывалась в регламент предстоящего Гран-при Франции, снова проводившегося лишь среди спортивных авто, придавали машине еще более диковинный и даже в какой-то мере противоестественный вид.[500]500
  Dreyfus and Kimes, My Two Lives, p. 76; Motor, June 22, 1937; Motorsport, July 1991.


[Закрыть]

«Канула в ле́ту классическая окантовка радиатора в форме геральдического щита, – сетовал впоследствии страстный поклонник дизайна старых добрых Delahaye. – Вместо нее воткнули какое-то широкое и тупое рыло. <…> Исчез и точеный тонкий профиль зауженного к передку капота, под которым скрывалась старая добрая «шестерка» [цилиндров]; всю стать подчинил себе мощной хваткой этот новый V12, раздув ей бока спереди и до самого зада кокпита, – разве что к хвосту корпус чуть зауживается и уплощается. Зато машина эта будто льнула к земле из-за невероятно низкой посадки, из-за которой казалась еще длиннее и шире, чем была на самом деле».

Злые языки говорили даже, что облик Delahaye 145 вдохновлен любовью Люси к своим бульдогам. Уподобляли эту машину и «электрической лампе цоколем вперед», и «тупорылой разрывной пуле дум-дум». Один критик договорился даже до того, что назвал конструкцию этой машины с крыльями привлекательной, прежде всего, для энтомологов – в силу ее схожести с богомолом. Как ее только не называли – и «жуткой», и «звероподобной», и «беспардонно уродливой». Рене (про себя, естественно) тоже заключил, что «ужаснее машины в жизни не видал». Если же отбросить вкусовщину, вполне понятно было, что причудливость форм диктовалась утилитарно-практическими соображениями: нос картошкой с бородавкой воздухозаборника нужен был, чтобы разместить под капотом более габаритный, чем когда-либо прежде, двигатель, а вздернутые крылья – для снижения аэродинамического сопротивления.[501]501
  Blight, The French Sports Car Revolution, pp. 351–52; Classic and Sports Car, недатированная подборка вырезок в René Dreyfus Scrapbooks, MMA.


[Закрыть]

Люси же в данном случае эстетика вовсе не волновала; ей нужно было, чтобы машина: (а) ехала; и (б) быстро.

Жан Франсуа настоял, что первым опробует свое детище на треке лично он. Понятно, что и чеки выписывала Люси, и нещадно торопила его с постройкой тоже Люси, но машина эта – его творение, и баста! Втиснувшись в кокпит, как был, в летнем пиджаке и при галстуке, конструктор как раз и попал в столь нелепом виде в прицел камеры фотографа, прибывшего вместе с невесть откуда проведавшим про испытания вездесущим Жоржем Фрэшаром из L’Intransigent. Не исключено, что у него повсюду были платные осведомители.

– Как она себя поведет? – спросил репортер.

– Неизвестно, на ней еще никто не ездил, – ответил Франсуа.[502]502
  L’Intransigent, June 27, 1937.


[Закрыть]

Механики запустили двигатель, и V12 ожил, причем без оглушительного истошного воя, к которому успели приучить публику нагнетатели. Мотор новой Delahaye издавал скорее дробный, раскатистый стрекот, звонким эхом разнесшийся по монастырской тиши автодрома. Франсуа стартовал, и по мере его удаления и переключения на высокие передачи гул мотора становился все более басистым и весомым, будто он самоутверждался и обретал свой истинный и неповторимый, отчетливо агрессивный голос.

Рене с улыбкой смотрел на пролетающего мимо по завершении круга Франсуа. Всякие мысли об уродливости машины развеялись. Обернувшись к Фрэшару, Рене подмигнул журналисту: «Красавица, правда? Идет низенько и производит прекрасное впечатление своей мощью».

После второго круга Франсуа уступил место пилота Рене. Тому, конечно, было все еще завидно и обидно, что бывшие коллеги плывут за океан на Кубок Вандербильта без него, но он теперь твердо знал, что единственный путь обратно на большую арену для него открыт лишь за рулем вот этой самой 145-й. Прежде чем трогаться, он натянул на голову белый льняной шлем и закрепил очки понадежнее. Первый круг он прошел медленно-медленно, сживаясь с передающейся от двигателя вибрацией руля. Затем, по мере того как он начал все лучше и лучше чувствовать эту машину – жесткий ход ее усиленного шасси, легкий, как перышко, рычаг переключения передач, – он топил педаль газа все глубже в пол.

Delahaye бросалась вперед по прямым и входила в наклонные виражи автодрома с ровной уверенностью шарика, летящего по кругу рулеточного колеса. Пройдя очередной круг со средней скоростью чуть за 200 км/ч, а затем еще несколько кругов, не превышая 4000 об/мин, Рене на первый раз вполне этим удовлетворился. Наконец, зарулив к горстке наблюдателей, он резко остановился. Тормоза тоже были превосходные. Посыпались поздравления и рукопожатия. Люси была очень довольна. Ее машина едет. И едет по-настоящему быстро и хорошо.

После празднования Рене вернулся на трек, чтобы погонять Delahaye в предельных режимах. Через полчаса двигатель закипел. Франсуа отправил машину обратно на Банкирскую доводить до ума систему охлаждения. На следующий день машина вернулась на Монлери с воздухозаборником увеличенного сечения, и Рене провел повторные испытания. Снова перегрев. Обратно на завод – прорезать дополнительные вентиляционные жалюзи в крышке капота. И так по кругу: испытания – проблемы – доводки – испытания… Время поджимало неимоверно – настолько, что даже и не понятно, как они вообще сумели уложиться в столь плотный график.

Когда 4 июля Delahaye 145 вернулась на Монлери для участия в первом официальном соревновании – Гран-при Франции, – многие задались одним вопросом: это что – формульная машина, замаскированная под спортивную, или спортивная, которую, сняв навеску, можно использовать как формульную? Мсье Шарль и Жан Франсуа отвечали в том духе, что это и то, и другое – трансформер, построенный для участия в обоих видах соревнований. Гибкость, говорили они, всегда была фирменным знаком конструкции автомобилей марки Delahaye.[503]503
  Strother MacMinn, “Delahaye Type 145 Coupe,” PPRA; Classic and Sports Car, недатированная подборка вырезок в René Dreyfus Scrapbooks, MMA.


[Закрыть]

Серое, как шифер, небо угрюмо взирало на полупустые трибуны автодрома. На второй год проведения Гран-при Франции в ущербном формате гонки одних лишь спортивных авто турнир выглядел бледной тенью себя былого: всего одиннадцать участников, горстка зрителей и ни единой иностранной машины плюс брезгливое недоумение элиты мирового автоспорта, причины которого вполне адекватно в данном случае выразил куратор германских гоночных программ Адольф Хюнлайн: «Некоторые страны хотели бы побудить всех к отказу от формульных машин и двигателей в пользу спортивных. Мы себя на эту кривую дорожку завлечь не дадим».[504]504
  L’Auto, March 23, 1937.


[Закрыть]

Хмыканьем и недоуменными взглядами встретили журналисты появление на стартовом поле Монлери Рене на Delahaye 145. В Autocar написали, что новая машина похожа на «крылатого жука» своими выпученными фарами и встопорщенными крыльями.[505]505
  Autocar, July 9, 1937.


[Закрыть] Чего от нее ждать в гонке, никто толком не знал, включая отчасти и Рене. Все две недели после первого выезда он обкатывал 145-ую чуть ли не ежедневно, помогая Жану Франсуа подготовить ее к гонке как можно лучше, однако проблемы так и продолжали вылезать одна за другой, и вряд ли они успели выявить и устранить их все до единой.[506]506
  Dreyfus, interview with Caron, 1973.


[Закрыть]

«Понятно, что было бы чудом ожидать от нее сегодня хорошего результата, – реалистично заявил Вайффенбах на предстартовой пресс-конференции. – Но для всех, кто не спал ночами, чтобы просто успеть подготовить эту машину к Гран-при, само ее участие будет заслуженной наградой».[507]507
  Le Journal, July 5, 1937.


[Закрыть]

Уже на втором кругу Рене понял, что начались проблемы: тон двигателя вдруг утратил ровность из-за пропадания зажигания в одном из цилиндров, и скорость упала. Хорошо еще, что случилось это перед самым поворотом на пит-лейн, куда он тут же и заехал. Вылезши из машины, Рене понуро смотрел, как механики спешно заменяют все 24 свечи. В гонку Рене вернулся с большим отставанием от лидеров. Затем через какое-то время началась утечка масла. Что-то в двигателе совсем разладилось. После семи кругов Рене снова заехал на пит-стоп. Ему еще раз поставили свежий комплект свечей зажигания и долили масла в двигатель. Delahaye 145 в последний раз выбралась на трассу, но тут еще и масляный насос перестал держать давление в системе смазки, и Рене лишь чудом добрался обратно до боксов и выбыл из гонки.