Текст книги "Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов"

Машину все больше уводило в сторону с прямой траектории. Лишь ценой предельной мобилизации всех своих способностей и нервной выдержки Руди каким-то чудом удалось сбросить скорость, поймать сцепление с покрытием и выровнять машину вдоль прямой. Иначе еще мгновение – и Руди смело бы с автобана, а дальше, вероятно, последовала бы серия убийственных кульбитов и пируэтов.

Попытка сорвалась, Руди вернулся в расположение команды Mercedes у ангара для дирижаблей и доложил Уленхауту о возникшей проблеме. Механики попытались было ее решить более или менее оперативно, но тщетно, и надежды на какие-либо рекорды в рамках этой «Недели» растаяли как дым.[604]604
  Ludvigsen, Mercedes-Benz Racing Cars, p. 144; Autocar, November 5, 1937. Как современник и живой свидетель, Джон Дагдейл из Autocar фантастически глубоко анализирует особенности аэродинамической инженерии Mercedes. См. таже: Dugdale, Great Motor Sport of the Thirties.


[Закрыть]

Следом настал черед Бернда Роземайера попытать удачи на 16-цилиндровом P-Wagen не менее совершенных с точки зрения аэродинамики форм, чем у «Мерседеса» заклятого соперника. Едва придя в команду Auto Union, Бернд сразу же принялся одолевать начальство призывами к погоне за мировыми рекордами скорости. Ни титул действующего обладателя сразу нескольких таких рекордов, ни идеальный брак с Элли, ни предстоящее отцовство ничуть не притупили его жажды скорости. А сыпавшиеся на Бернда артиллерийским градом весь сезон 1937 года поражения и ехидные шпильки от Руди лишь распалили в нем страстное желание отыграться на ниве рекордов.[605]605
  Nixon, Racing the Silver Arrows, p. 206.


[Закрыть]

Разогнавшись, Бернд летел вдоль по автобану, едва уловимо подруливая, – миллиметровый перебор с отклонением руля от нейтрали на таких скоростях приводит к катастрофе. Каждый дорожный шов отдавался мощной встряской и заставлял машину вибрировать подобно камертону. Чуть ли не каждые пару километров трасса ныряла под мост, и на въезде под свод Бернд всякий раз ощущал мощный удар сжатым воздухом в грудь. А долей секунды позже на вылете из-под моста ему приходилось выправлять увиливающую в сторону машину. Удерживаться близ осевой линии разметки на таких скоростях – все равно что «идти по канату над Ниагарским водопадом» по меткому сравнению одного автора. В какой-то момент ритм сердцебиения у Бернда зашкалил настолько, что перед глазами все поплыло – и он едва не потерял сознание. К финишу заезда рекордист пришел с онемевшими членами и полностью измотанным.

За следующие три дня Бернд побил три абсолютных мировых рекорда и более десяти мировых рекордов для своего класса машин, включая даже стайерские вплоть до рекорда на дистанции в десять миль. И, самое главное, он наконец реализовал свою грандиозную амбицию и разогнался быстрее 400 км/ч на километре. Воистину триумфальным вышло это его выступление.

В среду по завершении последнего заезда Бернд сразу же позвонил в Берлин жене, которая была уже на девятом месяце беременности, чтобы порадовать ее «подарками», как он сам окрестил поставленные им рекорды. А тремя неделями позже Элли ответила подарком, преподнеся мужу первенца – Бернда Роземайера-младшего.[606]606
  Rosemeyer and Nixon, Rosemeyer! p. 168, 170, 208.


[Закрыть]

Об оглушительном успехе «Недели рекордов Рейха» 1937 года тут же раструбила по всему миру геббельсовская пропаганда. «Мы еще раз доказали, – заявлялось в одной передовице, – до какой степени великолепно справляются со своим делом наши гонщики, наши инженеры и наши рабочие, чьими руками построены эти машины». Другой заголовок без ложной скромности констатировал: «Четыре года в международных автогонках. Четыре года побед Германии».[607]607
  Motor und Sport, October 31, 1937, and November 7, 1937.


[Закрыть]

Ни Руди, ни Mercedes просто так этого оставить не могли – и откладывать акт возмездия и возвращения себе рекордов на целый год не собирались, а потому Киссель и Верлин сразу же принялись давить на Хюнлайна, требуя от него санкционировать им внеочередную попытку установления рекордов уже́ перед открытием следующего Берлинского автосалона.

И эта их нетерпеливость в конечном итоге окажется роковой для одного из величайших немецких автогонщиков всех времен… И сбудется мрачное предостережение, некогда произнесенное Берндом и адресованное лично Руди после одной особо накаленной дуэли между ними на трассе: «Нельзя нам так дальше… Один из нас убьется…»[608]608
  Nolan, Men of Thunder, p. 180.


[Закрыть]

Через три дня по завершении сбора Берндом Роземайером урожая рекордов скорости с франкфуртского автобана Рене Дрейфус вышел на трассу собственного пробега по обсаженным нежно шелестящими дубами аллеям Булонского леса, яростно налегая на педали и в сопровождении эскорта из еще трех мушкетеров из французской гонщицкой элиты, включая Широна, верхом на велосипедах. Они теперь регулярно проводили здесь такие тренировки как для поддержания в тонусе мышц ног и рук, так и для оттачивания присущего настоящим французским борзым инстинкта рывка за преследуемыми. Тем более что гонялись они друг за другом не где-то, а прямо по трассе ипподрома Лоншан, а потому и в седлах велосипедов вполне ощущали себя верхом на ретивых скакунах. Иногда компанию им на этой утренней велопробежке составляли и вечные соперники из Bugatti во главе с Вимиллем, также повадившиеся тренироваться в этом парке.

В тот день все сливки как раз оказались в сборе, и по завершении очередного круга Рене со товарищи, едва отдышавшись, дружно ужаснулись запредельной недосягаемости достижений Роземайера.[609]609
  L’Intransigent, October 29, 1937.


[Закрыть]

Еще через пару недель последовал новый шок: британец Джордж Эйстон на шестиколесном чудище под названием Tunderbolt[610]610
  «Гром и молния» (англ.)


[Закрыть] с двумя самолетными турбинными двигателями Rolls-Royce разогнался по глади солончака Бонневилль до немыслимых 502 км/ч! Однако Рене с товарищами по велосипедным пробежкам сошлись во мнении, что это вовсе не достижение по сравнению с воистину эпохальными во всех отношениях результатами Роземайера. Пусть его зализанный серебристый P-Wagen и выглядит как иллюстрация с обложки научно-фантастического романа, но это все же-таки реальный четырехколесный автомобиль для езды по асфальтобетонному дорожному покрытию. И еще Рене отчетливо осознал тогда, с чем ему самому скоро предстоит тягаться, втиснувшись в кокпит своей Delahaye 145, – с этими вот новейшими инженерными разработками Auto Union и Mercedes.[611]611
  L’Auto, November 20, 1937; Autocar, November 26, 1937.


[Закрыть]

Но окончательно это дошло до него лишь 29 ноября среди людской суматохи вокзала Сен-Лазар, где они с Жаном Франсуа встречали с поезда Шеллов, вернувшихся из Нью-Йорка, куда те уплыли сразу по завоевании «Миллиона франков», чтобы «проветриться», а заодно и перетолковать с устроителями Кубка Вандербильта.

– Дело сделано, – с ходу объявила Люси. – Écurie Bleue заявлена. Поедем состязаться на автодром Рузвельта.

Рене пришел в полный восторг. Ему так давно хотелось погоняться в Америке, но в прошлом сезоне уход из Alfa Romeo его этой надежды лишил[612]612
  Надеждам Рене Дрейфуса так и не суждено будет сбыться из-за последующего отказа устроителей от проведения Кубка Вандербильта как такового, начиная с 1938 года.


[Закрыть]. Зато теперь все на мази.[613]613
  L’Auto, November 30, 1937.


[Закрыть]

С возвращением Люси все внимание было переключено на подготовку к сезону-1938, которая день ото дня шла все интенсивнее. Публика питала к пересмотренной формуле повышенный интерес. «С нетерпением ждем скорого возвращения осененных пальмовыми ветвями благостных дней, когда мы сможем воочию увидеть целый выводок новых автомобилей Гран-при, слухи о которых столь вальяжно гуляют задолго до дня старта гонки», – живописал перспективы предстоящего сезона Motorsport.[614]614
  Motorsport, December 1937.


[Закрыть]

На французской стороне все внешне шло к тому, что Луи Широн снова будет выступать за Talbot, благо у Тони Лаго якобы почти готова машина новой формулы с трехлитровым мотором V16 с наддувом. Вимилль наверняка вернется в Bugatti. Фирма из Мольсхайма всю осень пыталась (тщетно) превзойти на Монлери результат, показанный Рене в гонке за «миллионом». Что до сезона-1938, то Бугатти продолжали темнить насчет того, собираются они доводить до ума ломкую, как показал опыт Монлери, машину или готовят принципиально новую по конструкции.[615]615
  Motor und Sport, December 12, 1937.


[Закрыть]

Итальянские фирмы Alfa Romeo и Maserati, пресытившись мучительными поражениями, также твердо вознамерились вернуть своим гонщикам места на пьедесталах. В марте 1937 года Alfa Romeo выкупила у Энцо Феррари подразделение, выпускающее гоночные автомобили, оставив за ним, правда, общее руководство командой. Но даже с таким асом как Нуволари в составе конюшня Ferrari в прошедшем сезоне за пределами Италии не показала практически ничего.

На предстоящий сезон Alfa Romeo наняли нового главу гоночного подразделения – Вифредо Рикарта, который уволил Витторио Яно с должности главного конструктора, – а Энцо Феррари был, по сути, отставлен от дел и низведен до ранга свадебного генерала, хотя и с норовом.

Тацио Нуволари в команде, переименованной из Ferrari в Alfa Corse, остался скорее в результате политического давления, нежели по доброй воле, поскольку его всячески заманивали к себе немцы из Auto Union. Самому «Летучему мантуанцу» этот патриотизм по принуждению давно был поперек горла, особенно в свете того, что и новая формульная машина Alfa Romeo Tipo 308 представляла собой, по большому счету, банальную подгонку прошлогодней Alfa Romeo 8C под требования новой формулы. Один критик по этому поводу заметил: «Гляжу и вижу, что кое-кто у нас большой мастер рытья в старых чертежах и снятия с пыльных полок допотопных двигателей».[616]616
  Court, A History of Grand Prix Motor Racing, p. 248.


[Закрыть]

Что до Мазерати, то братья продали свой завод по производству серийных автомобилей и всецело сосредоточились на гоночном проекте, собираясь водрузить на новое узкое и длинное шасси банально удвоенную версию удачного прошлогоднего 1,5-литрового четырехцилиндрового мотора от своей voiturette[617]617
  Ни одна из вышедших, в результате, трехлитровых Maserati 8CTF ни в одной гонке сезона-1938 ни разу до финиша не добралась из-за оказавшейся крайне ненадежной конструкции ходовой части.


[Закрыть]. В числе гонщиков братья собирались заявить в том числе и Акилле Варци, закрыв глаза на его уже вполне очевидное пристрастие к морфию[618]618
  Выступление за Maserati на Гран-при Триполи 15 мая 1938 года станет для Варци единственным в сезоне и последним в довоенной карьере.


[Закрыть].

Даже британцы изъявляли готовность принять участие в гонках предстоящего сезона. Их производитель гоночных автомобилей English Racing Automobiles (ERA) уже презентовал очень даже динамичную двухлитровую машину с наддувом. Впрочем, до реальной заявки гонщиков дело у них так и не дошло.[619]619
  Motor, March 8, 1938.


[Закрыть]

Основное внимание, конечно же, снова было приковано к немцам. Лидером Auto Union оставался Роземайер, а вот машину там перестроили капитально, разместив трехлитровый с наддувом двигатель V12 посередине шасси, а не сзади. Mercedes же, по предварительным слухам, пока что занимался стендовыми испытаниями нового двигателя такой же конфигурации, планируя поставить его на прежнее, блестяще зарекомендовавшее себя шасси образца 1937 года. «Исходя из прошлого опыта, – писали в Autocar, озвучивая, по сути, мнение и прогноз большинства, – германские машины, вероятно, снова окажутся вне конкуренции».[620]620
  Autocar, November 19, 1937.


[Закрыть]

В декабре 1937 года мсье Шарль прибыл из Парижа в Реймс на созванную AIACR предрождественскую встречу делегатов от автопроизводителей, намеренных заявиться для участия в серии Гран-при на предстоящий сезон. Встреча эта прошла на самом высоком уровне – с участием Нойбауэра, Фейерайсена, Костантини, Бугатти, Лаго, Мазерати и всех прочих фактических владельцев и/или глав команд. За пышной трапезой под сводами винных подвалов производителя шампанского Louis Roederer, они согласовали и утвердили окончательное расписание гонок на сезон 1938 года.

Открыть сезон в Европе решили по традиции уличной гонкой, – но не в Монако, как бывало раньше, а в провинциальном По на юго-западе Франции. Так заштатная в прошлом гонка разом обрела статус важнейшего Гран-при. Именно в По соперникам по новой формуле предстояло впервые предстать друг перед другом лицом к лицу, а командам предъявить небезосновательность претензий на доминирование их новых машин на протяжении всего сезона. Ну и, конечно же, от гонщиков там требовалось сразу же показать всю отточенность своего водительского мастерства и силу воли к победе. Назначенное на 10 апреля Гран-при По обещало стать настоящим испытательным полигоном проверки амбиций буквально во всех отношениях.[621]621
  La Vie Automobile, January 10, 1938; L’Auto, December 21, 1937.


[Закрыть]

Во Франкфурте 27 января 1938 года планировавшиеся рекордные заезды не состоялись из-за ветреной и дождливой погоды. Стало ясно, что утвержденная руководством Mercedes ради того, чтобы успеть обновить рекорды к открытию Берлинского автосалона, зимняя дата чревата массой дополнительных трудностей для гонщиков и команд. Руди коротал время в городе, в роскошном «Парк-отеле», распределяя время между Бэби и Нойбауэром. Выяснилось, однако, что еще и высокопоставленные нацистские чиновники требуют его внимания к своим персонам.

Роземайер же пока что и вовсе не прибыл из Берлина к старту на личном самолете по причине нелетной погоды. Элли тем временем отправилась выступить с лекцией в Чехословакию и взяла с собой их грудного сына. Приземлился Бернд уже затемно, ориентируясь по едва пробивающимся сквозь густую облачность посадочным огням.[622]622
  Rao, Rudolf Caracciola, p. 288.


[Закрыть]

В аэропорту его встретил и отвез в город Карл Фейерайсен. Ехали они туда как раз по тому отрезку автобана, где Бернду предстояло назавтра защищать свои рекорды, если заезды состоятся. Отужинав с Карлом в ресторане «Парк-отеля», Бернд сразу же удалился в свой номер, чтобы лечь пораньше. Перед сном он созвонился с Элли и сообщил, что она вполне может успеть вернуться в Германию к заездам, если их отложат еще на день. «У нас дьявольски быстрая машина, сама убедишься!» – добавил он.[623]623
  Rosemeyer and Nixon, Rosemeyer! pp. 178–79.


[Закрыть]

Однако к утру ветры улеглись, а небо над Франкфуртом очистилось от туч.

Проснувшись спозаранок, Руди с Бэби еще до рассвета выехали из города на легковом «Мерседесе». В небе над ведущим к аэропорту автобаном висел будто застывший от мороза месяц, и все вокруг было покрыто толстым слоем пушистого игольчатого инея – и дорога, и сосны, и трава на разделительной полосе.

На подъезде к аэродрому темноту прорезали пляшущие лучи фонариков: это задолго до всех прибывшие механики Mercedes и Auto Union готовили машины к рекордным заездам. Главной задачей на предстоящий день было обновить принадлежавшие на тот момент Бернду рекорды скорости на дистанциях в километр и милю с хода.

Руди отыскал глазами Нойбауэра, и они какое-то время пообсуждали тет-а-тет перспективы предстоящих заездов, стоя подле своей «серебряной стрелы» со свастикой на фюзеляже сразу за крышкой кабины пилота. Мороз стоял такой, что каждая их реплика – будь то о готовности машины или приемлемости погоды – вырывалась изо рта в карикатурном облаке пара. В мертвенно холодных отблесках бледного лунного света машина походила на спустившийся с небес инопланетный космический корабль – не в последнюю очередь благодаря каплевидной плексигласовой крышке кабины вместо ветрового стекла и алюминиевым обтекателям такой же формы, скрывавшим все четыре колеса до самой земли, так что даже шин не было видно.

Уленхаут и его инженеры на славу поработали над доведением своей рекордобойной машины до совершенства – особенно в части ее аэродинамической стабилизации на максимальных скоростях. За счет удлинения шасси и изменения продольного профиля фюзеляжа на обеспечивающий бо́льшую прижимную силу им удалось полностью устранить эффект отрыва передних колес от земли, едва не стоивший Руди жизни при предыдущей октябрьской попытке.

Ровно в 5:00 утра Руди и его дублер Манфред фон Браухич проинспектировали автобан на обычном легковом автомобиле. Двигаясь с черепашьей скоростью, они высматривали малейшие шероховатости дорожного полотна и любые прогалины в ветрозащитном сосняке по обе стороны автобана, через которые мог прорваться предательский порыв бокового ветра. Особо уязвимым в плане боковой продуваемости оказался стометровый отрезок сразу после зачетной километровой отсечки, в начале последней трети дистанции гонки на милю, где с обеих сторон трассы оказалось редколесье.

К счастью, утро выдалось безветренное. Руди больше тревожили последствия ночного заморозка. Вернувшись на старт, он настоятельно заявил Нойбауэру, что необходимо подождать, пока взошедшее солнце не растопит иней на дорожном полотне. После этого Руди битый час нетерпеливо мерил неровными шагами парковочную площадку у ангаров для цеппелинов, где разбили свои временные лагеря обе команды. Наконец на востоке из-за гор показалось солнце. Морозный туман рассеялся, и на фоне засиневшего неба отчетливо вырисовались растопыренные пальцы ветвей сосен, плотно усаженные похожими на ворон зрителями.

К 8:00 утра растаяли и улетучились с дороги последние следы инея, и облаченный в гоночный комбинезон Руди, поцеловав Бэби как свой счастливый талисман, вышел к стартовой позиции на автобане, куда механики Mercedes уже выкатили его машину. Залепив воском уши, Руди взобрался в кокпит. После того, как механики захлопнули и проверили надежность крепления плексигласовой крышки кабины у него над головой, он стал выглядеть, как есть, живым покойником в дюралюминиевом, отполированном до блеска серебряном гробу на колесах, – и только от него теперь зависело сделать все возможное, чтобы восстать из этого гроба живым и с победой.

В 8:20, получив сигнал об их готовности от хронометристов, Нойбауэр зычно приказал: «Поехали!»

Механики приналегли на Mercedes сзади, и Руди, отжав сцепление, запустил двигатель и полетел вперед серебряной стрелой по автобану, переключая скорости и разгоняясь перед зачетным отрезком: 100 км/ч – 200 км/ч – 300 км/ч – 400 км/ч…

Пронзительно-визгливый вой компрессора взрезал ледяной холод зимнего воздуха. Трасса впереди сузилась до ясной четкости туннеля снайперского стрелкового тира меж слившихся в сумеречные стены сосен по обе стороны.

Руди пересек стартовую черту зачетного отрезка. Из «Мерседеса» выжат максимум. Остается пройти этот отрезок все так же – прицельно и не сбавляя ураганной скорости в 110 м/с. Влетев под мост проходящей над трассой эстакады, Руди испытал сбивающий дыхание компрессионный удар в грудь ничуть не меньшей силы, чем тот, который довелось пережить Бернду при осенней попытке. А еще через секунды он благополучно пересек под клетчатыми флагами линию финиша дистанции длиной в милю.

О том, чтобы воспользоваться педалью тормоза тут даже и речи быть не могло. На такой скорости это было бы чистой воды покушением на самоубийство. Вместо этого Руди стравил газ, как воздух из шарика, плавно отпуская педаль акселератора, а затем с заглушенным двигателем дождался, пока машина докатится до полной остановки. Тут и механики подоспели, отвинтили фиксаторы крышки-купола, – и Руди с чувством глубокой благодарности набрал полные легкие свежего зимнего воздуха. Все вокруг о чем-то галдели, жали и трясли ему руку, но разобрать, что эти глухие голоса возвещают, он не мог: в черепе все еще эхом звенело пронзительное верещание мотора.

После того, как они развернули машину и откатили его обратно к финишной черте, Руди в ожидании телефонного сообщения о показанном им результате закурил. Сигарета в трясущихся пальцах ходила ходуном, – так сказывался резкий отток адреналина.

– Есть рекорд, герр Каррачола! – объявил кто-то.

Милю он прошел за 13,42 секунды с колоссальной средней скоростью 268,3 миль/час[624]624
  431,8 км/ч.


[Закрыть].

Взрыв радости среди механиков вокруг машины, но Руди по-прежнему мрачно-серьезен. Ему еще предстоит вернуться на старт и пройти второй заезд. Официальный рекорд за-считывается только по результату усреднения двух попыток, и ему нужно вторично проехать километр и милю быстрее, чем это удалось Бернду в октябре.

И минутами позже Руди уже снова пулей летел по прямой, ускоряясь до точки слияния дорожного полотна впереди в сплошную белую ленту. Скорость машины превышала порог способности его мозга обрабатывать калейдоскопически сменявшие друг друга образы окружающего мира. Он взял в оптический прицел своего зрения далекую точку стягивания дорожной ленты в тончайшую нить, – лишь там могло вдруг возникнуть нечто оставляющее ему время и шанс на принятие решения. Метя машиной в игольное ушко проезда под последней эстакадой, он вдруг поймал себя на ощущении, что нить предательски ведет чуть мимо ушка коварно колеблющейся иглы…

И снова взмах клетчатого финишного флага. И снова накат людской волны на замершую машину. Он прошел милю на четыре сотых секунды быстрее прежнего и показал среднюю скорость по результатам двух заездов 268,5 миль/час[625]625
  432,1 км/ч.


[Закрыть]. Таков отныне мировой рекорд скорости автомобилей этого класса.

– Хочешь еще попытку? – поинтересовался Нойбауэр.

Руди лишь покачал головой, слова на язык не шли. Он и так превысил осенний рекорд Бернда на 30 км/ч, куда еще…

Причалив к дальнему берегу по ту сторону моря репортеров, он погрузился в тепло и уют легкового «Мерседеса», где его все это время дожидалась Бэби, так и не нашедшая в себе сил наблюдать за его попытками. Несколько минут они сидели молча, пока Руди собирал себя по кускам из ошметков, в которые его превратило пребывание на краю гибели.[626]626
  Ludvigsen, Mercedes-Benz Racing Cars, pp. 151–53; Neubauer, Speed Was My Life, pp. 106–9; Caracciola, A Racing Car Driver’s World, pp. 121–25; Rao, Rudolf Caracciola, pp. 289–90; Motor und Sport, February 6, 1938. Предлагаемое описание рекордного заезда Караччолы практически полностью позаимствовано из его и Нойбауэра мемуаров. Все реплики и детали взяты из вышеперечисленных источников.


[Закрыть]

К девяти утра они вернулись в «Парк-отель». За завтраком с Манфредом и Нойбауэром, на который последний по случаю победы заказал всем ямайского рома под колбаски, к столику вдруг подошел официант и сообщил, что Нойбауэра срочно требуют к телефону по какому-то важнейшему и безотлагательному делу.

Вернувшись, начальник команды Mercedes «порадовал» Руди известием о том, что Auto Union готовится к незамедлительной попытке реванша и возвращения рекорда себе. Роземайер уже выехал из отеля на аэродром. Они так спешат, надо понимать, ради того, чтобы рекорд снова был у них еще до выхода вечерних газет. Нойбауэр тут же отправился вдогонку за соперниками, а вот Руди вовсе не хотелось присутствовать у трассы в роли зрителя. Хотя лично он и спровоцировал этот второй раунд обмена попытками побития рекордов, он точно знал, что нельзя проводить их в таком вот темпе гонки. Заезды эти и без того смертельно опасны, а при спешке – опасны вдвойне, – да и к тому же лучшее время для их проведения – самое раннее утро, когда ветер полностью стихает. А тут он еще по дороге с трассы обратно в отель заметил, как по кронам деревьев загулял ветерок.

Манфред, однако, все-таки убедил его отправиться туда посмотреть, что выйдет у соперников, и они выехали в аэропорт. Порывы ветра только усилились, и Руди был уверен, что попытку отложат. Прибыли они как раз к возвращению Бернда с разогрева. Механики Auto Union засуетились вокруг машины с последними предстартовыми проверками. По сравнению с октябрьской у новой модификации был более мощный двигатель и невооруженным глазом заметные попытки сделать фюзеляж еще более обтекаемым.

Руди внимательно присмотрелся к тряпичному ветровому конусу над ангаром для воздушных судов. Он был плотно вытянут параллельно земле, да еще и периодически резко отклонялся влево при боковых порывах. Это же какое-то безумие со стороны Роземайера, подумалось ему, пытаться вернуть себе рекорд при таких метеоусловиях. Сквозь толпу ему удалось подступиться к гонщику Auto Union.

– Мои поздравления, – сказал Бернд вместо приветствия.

– Спасибо, принято, – в тон ответил Руди. Надо бы что-то сказать ему про этот ветер, думал он тем временем про себя, предостеречь Бернда от этой попытки. Auto Union же вполне мог бы перенести попытку на следующее утро. Но вслух он не проронил больше ни слова. Ведь и ему самому едва ли понравились отговоры и пошли бы на пользу сомнения, которые кто-нибудь попытался заронить в его душу, когда он уже твердо нацелился на то, чтобы стартовать. На тех скоростях, на которых они тут летают, как раз нервы и способны убить.

И Бернд умчался под вой двигателя своей серебряной машины, тут же скрывшейся за плавным изгибом автобана. Не прошло и получаса как он вернулся назад. «Хорошо! Хорошо!» – только и сказал он Карлу Фейерайсену. Средняя скорость по результатам двух заездов на милю с разгона у него оказалась равной 268 миль/час[627]627
  431,3 км/ч.


[Закрыть]. Но во второй попытке Бернд оказался значительно быстрее, чем в первой, и они с командой решили, что у них прекрасные шансы вернуть себе рекорд по сумме второй и еще одной, третьей попытки, и тут же принялись к ней готовиться.

По рекомендации Бернда механики закрыли часть воздухозаборных отверстий охлаждения радиатора, чтобы двигатель оставался горячее и, соответственно, развивал чуть большую мощность на предельных скоростях, заменили свечи, проверили регулировки и залили топливо в бак. Вскоре машина была готова к старту.

Тем временем ледяной ветер только усилился. Руди с Манфредом вынуждены были даже залезть в свою машину и отогреваться там при работающем на холостых оборотах двигателе. В любом случае, смотреть во время этих рекордных попыток было по большому счету не на что.

В 11:46 Роземайер умчался вдаль по автобану, но в воздухе еще долго слышались звонкие отзвуки пронзительного визга его мотора. Нойбауэр, стоя бок о бок с Фейерайсеном, вслушивался в стаккато рапортов, поступавших на телефон коллеги от наблюдателей с постов на пути следования Бернда к линии старта зачетных отрезков длиною в километр и милю, находившейся на отметке 7,6 км от аэропорта.

«Пять километров – пройдено».

«7,6 километра – пройдено».

Рекордный заезд стартовал. Ближайшие секунды определят, удалось ли Бернду побить рекорд.

«8,6 километра – пройдено».

Зачетный километр был позади, и Бернд вышел на участок с прогалиной среди деревьев, где его P-Wagen был уязвим перед порывами бокового ветра.

Никто до сих пор не знает, что именно стало причиной случившегося дальше, – то ли шквальный порыв бокового ветра наподдал снизу под обтекатель переднего колеса, то ли сам Бернд чуть резко вывернул руль навстречу близящемуся шквалу в расчете удержать машину на трассе… Но на скорости за 400 км/ч стряслось нечто роковое и непоправимое.

Передним левым колесом Бернд зацепил траву на разделительной полосе. Машина тут же вошла в неуправляемый боковой юз. С оглушительным треском разрываемого металла напор встречного ветра сорвал аэродинамическую оболочку. То, что осталось от шасси P-Wagen’а полетело кубарем, отблескивая серебром и веером рассыпаясь на ходу. Обломки продолжали лететь вдоль шоссе, а выброшенное из кокпита тело Бернда зашвырнуло за восемьдесят метров от обочины. Искореженные останки шасси на подломленных колесах застыли на насыпи при въезде под следующую эстакаду. След из обломков растянулся почти на полкилометра до этого места.

«9,2 километра – крушение!» – Побледневший, как мел, Фейерайсен бросил трубку и ринулся к ближайшей машине. И вся команда Auto Union устремилась вслед за ним к месту катастрофы.

Сидя в своем «Мерседесе», Руди опустил стекло и остановил пробегавшего мимо паренька вопросом: «Что там случилось?» – «Роземайер разбился», – услышал он в ответ от юнца, тут же сломя голову ринувшегося дальше. Руди с Манфредом лишь молча переглянулись. Оба видели на своем веку столько аварий и смертей, что им вовсе не нужно было что-либо выяснять на месте. Да и ни к чему им лишний раз становиться свидетелями подобных сцен.

– Не хочу я туда, – сказал Руди.

– И я не хочу, – откликнулся Манфред.

Тело Бернда обнаружил приваленным к сосне в противоестественной позе кто-то из примчавшихся на подмогу услужливых зрителей. На лице его застыло выражение идиллического умиротворения; глаза были широко открыты – и ничего не видели.[628]628
  “Bericht Rekorde Frankfurt/Main”, February 2, 1938, 428/3020, DBA; Aldo Zana, “A Roadmap for a Tentative Explanation of Bernd Rosemeyer’s January 28, 1938 Accident”, The Golden Era of Grand Prix Racing (website), http://www.kolumbus.f/leif.snellman/zana.htm; Caracciola, A Racing Car Driver’s World, pp. 125–28; Neubauer, Speed Was My Life, pp. 110–14; Rosemeyer and Nixon, Rosemeyer! pp. 179–82. Фейерайсен дал наводящий на грустные мысли детальный отчет о катастрофе, унесшей жизнь Роземайера. Альдо Дзана авторитетно разбирает все ее возможные версии. Все цитаты и детали взяты из вышеперечисленных источников.


[Закрыть]

Во второй половине дня врач команды Auto Union позвонил в Чехословакию и сообщил Элли о страшной гибели ее мужа. Вскоре о трагедии узнала из вечерних газет и широкая немецкая публика, пришедшая от этой вести в полный шок. Йозеф Геббельс в своем дневнике после жалоб на «и без того тяжелый день», выпавший на его долю из-за политических дрязг по еврейскому вопросу, написал: «А в довершение смертельное несчастье. Потеряли нашего лучшего гонщика в бессмысленной погоне за большими рекордами».[629]629
  Goebbels, Die Tagebücher, pp. 121–22.


[Закрыть]

Однако и подвернувшейся возможностью устроить в Берлине грандиозное шоу из похорон чемпиона Геббельс не упустил. Под скорбные и тягучие каденции траурного марша Бетховена Руди, Манфред и другие немецкие гонщики в белых комбинезонах шествовали перед лафетом с гробом. Вдоль всего маршрута движения похоронной процессии по обе стороны стояли навытяжку офицеры СС. За безутешной Элли присматривал целый эскорт из личной охраны Гитлера. Когда гроб стали опускать в землю, все хором затянули гимн верности СС “Wenn alle untreu werden”[630]630
  «Даже если все впадут в бесславие» (нем.)


[Закрыть]. Отпев, отдали покойному последние почести и произнесли над его могилой долженствующие речи.[631]631
  Zana, “A Roadmap for a Tentative Explanation of Bernd Rosemeyer’s January 28, 1938 Accident”.


[Закрыть]

Множество писем соболезнования в адрес Элли от высокопоставленных нацистских чинов для пущего эффекта публиковалось еще и в газетах. Лично Гитлер направил вдове телеграмму со словами: «…известие о трагической судьбе Вашего мужа глубоко меня потрясло. Пусть же мысль о том, что он пал смертью храбрых в бою за честь Германии, хотя бы отчасти облегчит тяжесть бремени Вашей великой скорби».

Пропаганда сразу же сместила все ракурсы, смикшировала акценты – и преподнесла картину гибели Бернда под выгодным власти соусом. Нет, великий гонщик погиб вовсе не в безрассудной погоне за рекордной скоростью на грани жизни и смерти; оказывается, он, выражаясь словами главного куратора проекта строительства автобанов Фрица Тодта «отдал свою жизнь как солдат при исполнении долга». Элегические некрологи и фотомонтажи потоком хлынули на страницы германской прессы. Быстро составили и издали книгу. В кинохрониках попеременно смаковали кадры его триумфальных побед на гоночных трассах и уродливых обломков на автобане.[632]632
  Frilling, Elly Beinhorn und Bernd Rosemeyer, pp. 321–22.


[Закрыть]

Бернда уподобляли Зигфриду, герою-победителю дракона из германской мифологии. «Бернд Роземайер – друг и товарищ мой! <…> Твоя жажда первенства, твое рыцарство, твоя готовность служить, твой боевой дух. Победителем многих битв ты вступаешь в бессмертие»[633]633
  Без официозного пафоса Рудольф Караччола выразил свое понимание случившегося и отношение к нему весьма трезво: «Бернд не ведал страха, причем в буквальном смысле, что не всегда хорошо. Зато нам всем было за него реально страшно в каждой гонке. Впрочем, мне и в голову не приходило, что ему отпущен долгий век. Он был обречен – рано или поздно…» (цит. по: http://www.grandprixhistory.org/rose_bio.htm)


[Закрыть]. – Такими словами Руди, чья непримиримая вражда с Берндом, по сути, и спровоцировала роковые январские заезды, уснастил массово растиражированный некролог за подписью: «Твой друг Рудольф Караччола».[634]634
  Day, Silberpfeil und Hakenkreuz, pp. 185–86.


[Закрыть]

Трагедия, естественно, не заставила Руди забыть о важном и истребовать от Mercedes-Benz обещанные ему 10 000 рейхсмарок призовых за установленные им новые мировые рекорды в классе.[635]635
  “Niederschrift betrefend Vorstandsitzung vom 8. Marz 1938 in Untertürkheim, Kissel Protokolle 1938”, 0026, I/11, DBA.


[Закрыть]

Расследования истинных причин катастрофы проведено практически не было, а среди гипотетических назывались все те же – задир аэродинамической обшивки, ошибка пилотирования или порыв бокового ветра. Да и какая разница, по большому счету, если Третий Рейх чуть ли не сразу официально объявил: «Рок судьбы забрал его у нас».[636]636
  Motor (Deutschland), March 8, 1938.


[Закрыть] Не на кого и пенять в таком случае, а потому – по крайней мере публично – никто даже не ставил под вопрос ни решение Auto Union выпустить Бернда на его последний заезд при поднявшемся поздним утром ветре, ни тем более саму идею устроить состязание двух немецких команд на ниве рекордов скорости посреди зимы. Ведь, как писал Хюнлайн Кисселю 1 декабря 1937 года, когда, собственно, и было дано добро на проведение безумного «рыцарского турнира», его «исключительная привлекательность с точки зрения пропаганды дома и за рубежом» оправдывала любой риск.[637]637
  “Betr.: Rekordversuch”, обмен служебными записками между Хюнлайном и Кисселем от 01.12.1937, 12/25, DBA.


[Закрыть]