Текст книги "Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов"

На следующих девяти кругах Руди делал все возможное, чтобы повторно уйти в отрыв от Рене, но тот упорно продолжал маячить у него в зеркалах заднего вида. При каждом проезде Руди мимо боксов Нойбауэр был тут как тут – и яростно сигналил ему с бровки красно-черным флагом: «Быстрее!»

Дистанция между двумя машинами изменялась пилообразно: на коротких прямых Руди наращивал отрыв; в крутых поворотах Рене потерянные секунды выцарапывал обратно. Издали могло показаться, что Mercedes и Delahaye идут в сцепке на невидимой пружине, растягивающейся на прямых и сжимающейся в поворотах.

К сороковому кругу Рене за счет виртуозного вождения сократил отставание от «серебряной стрелы» до трех секунд. Ближайший их «преследователь» – Комотти – к тому времени отстал от лидеров на два круга, а замыкающий – Ланца на Maserati – на целых тринадцать.

При уходе Руди на сорок второй круг уже чуть ли не вся команда Mercedes прыгала у трассы, призывая его прибавить, а Нойбауэр с побагровевшим лицом размахивал флагом «быстрее!» с такой яростью, что едва его не сломал. Так ведь Руди и без него знал, что на одну только дозаправку его W154 уйдет минимум полминуты, а с учетом потери времени на заезд на пит-лейн и выезд оттуда и того больше. Гонка неотвратимо близится к середине, а вместо ожидаемого и столь нужного команде солидного отрыва и запаса времени они имеют лишь шаткий перевес в считанные секунды.

Руди же чутьем понимал, что прибавлять ему дальше некуда: на выходах из поворотов колеса теперь пробуксовывали еще больше из-за того, что асфальт замаслился и затерся резиной. На прямых на полную мощность разгоняться было по-прежнему нереально. От бесконечных переключений и торможений у него разболелось травмированное бедро, а затем стало сводить икроножную мышцу так, что каждое движение больной ногой вызывало такую боль, будто ее прижигали раскаленной выхлопной трубой. В довершение всего коробка вдруг принялась вышибать третью передачу на нейтраль. Но он обязан был победить в этой гонке. Это его долг! Долг перед Рейхом! Он не имел права проигрывать.[746]746
  Hochstetter, Motorisierung und “ Volksgemeinshaft”, p. 293. Это практически прямая цитата из мемуаров Караччолы.


[Закрыть]

И Руди через боль попытался прибавить и увеличить отрыв.

Но Рене, будто гончая, наседал ему на задние колеса в каждом повороте. Теперь ему вовсе без надобности было обгонять этот Mercedes. Главное – довести его до пит-стопа, а там неумолимое время доделает всю работу за Рене. На пятидесятом кругу он даже сбавил обороты и нарочно приотстал от «серебряной стрелы» на пару лишних секунд, чтобы немного отдышаться от ядовитого смрада его выхлопа. Вот до какой степени ощущения того, что ход и ритм гонки у него под контролем, он дошел. Стопроцентная уверенность в себе.

Руди его ломал-ломал, да так и не переломал, а только сам сломался. Вернее, Рене его сломил.

В начале пятьдесят второго круга Mercedes наконец змеем шмыгнул на пит-лейн за новой порцией горючего, а Delahaye вырвалась в лидеры. Трибуны взорвались вулканами ликования.

Шипя тормозами, Руди остановил машину. Заправщики ринулись заливать гремучую смесь в бак. Отвинтив руль, Руди выбрался из кабины. Нойбауэр был тут как тут: «Как идет? Что не так?» – Руди же просто проинформировал его, что дальше пусть едет Ланг, а он – все. Сломался. Не по его ноге эта трасса. Икру свело и жжет адски. Третья передача – не работает. Он дальше ехать не в состоянии.

В стане Mercedes поднялась непривычная для этой команды паника. Ланг был на месте, но не экипирован, а одет в простую уличную одежду. Правилами смена гонщиков за рулем машин их общей команды по-прежнему допускалась, но никому и в голову не приходило, что Руди откажется продолжать гонку, поскольку ранее такого за ним не водилось. Пока Нойбауэр тщетно уговаривал Руди передумать, Ланг успел натянуть гоночный комбинезон и нырнуть в кокпит. Пока он там застегивался и обустраивался, бак его «мерседеса» не только залили, но и перелили, обдав всех испарениями. И Ланг, на ходу поправляя очки, пулей вылетел на трассу. С потерей времени более минуты.

На следующем круге Рене, возвращаясь к пит-лейну, издали увидел аршинные цифры и буквы на выставленном для него щите: он лидирует с отрывом в 1:09 от… Ланга?! Ага, стало быть, Руди снялся. Рене лично сразу понял, почему: Руди непереносима была сама мысль о том, что его может побить французская машина, а тем более – с ним, Рене Дрейфусом – за рулем. И все из-за его, Рене, фамилии! Сам Руди, возможно, вовсе и не антисемит, но ему ли не знать, что нацисты его по головке не погладят, узнав, что их прославенный чемпион дал себя побить какому-то еврею.

Ну а Рене замена гонщика у соперника только подстегнула, и он полетел пуще прежнего. Впереди еще без малого полгонки. А в минувшем сезоне не кто иной, как Ланг, в Триполи и на АФУСе обошел всех, включая и своих многоопытных партнеров по команде. Он отважный боец, а главное – вступает в гонку со свежими силами и концентрацией. Рене за полтора часа вождения по извилистой узкой трассе изрядно вымотался и физически, и психически – из-за безостановочных расчетов, где и с какой силой затормозить и ускориться, когда переключиться и под каким углом войти в каждый из великого множества поворотов. Пот градом катил со лба и насквозь пропитал его комбинезон от шеи до самых колен.

Вверх по Avenue Léon Say. Налево под мост. В правую шпильку Virage du Lycée. На каждом движении Рене выгадывал теперь себе дополнительные сотые доли секунды преимущества – чуть резче вход, чуть круче угол, чуть быстрее переключение… На полукольце вокруг парка Бомон воздух звенел от голосов соотечественников, гнавших его вперед еще быстрее. На выезде с этого длинного полукольца Рене лихо взял шикану вправо – влево – вправо: толику позже тормоз, чуть раньше, резче и смелее газ – и вуаля: вышло быстрее! Оттуда он ножом метнул машину вниз под гору. Тут, наконец, он мог дать и отдых мозгу: лавирование по этому серпантину успело отработаться до автоматизма, – и руки-ноги сами собой повторяли многократно до этого просчитанные в уме движения. Выйдя с крутым креном из Virage du Boisson, Рене отбил чечетку по педалям в последней на круге шикане и ласточкой полетел к линии старта.

На шестидесятом круге Рене снова улучшил свой личный рекорд трассы и довел отрыв от Ланга до одной минуты и двадцати секунд. После этого немцу нужно было отыгрывать у Рене в среднем по две секунды на круге, чтобы только догнать его. Тут уже и репортер L’Auto осмелился дать уверенный прогноз: «Очень маловероятно, что он упустит победу».[747]747
  L’Auto, April 11, 1938.


[Закрыть]

Того же мнения теперь придерживался и Кудорфер, телефонировавший в Штутгарт: «Весьма сомнительно, что Ланг его догонит, если Delahaye выдержит».[748]748
  “Telefonanruf H. Kudorfer 10.4.38”, 16:05 Uhr. 1137/1, DBA.


[Закрыть]

Бурные восторги зрителей и безостановочно трещавших комментаторов французских радиостанций были куда менее сдержанными: «Рене абсолютно неподражаем! Полный блеск! Победа гарантирована!» Можно себе представить, какую свистопляску в Каннах в эти минуты устраивала Люси.

Рене продолжал держать взятый горячий темп, вынуждая Ланга идти на пределе своих возможностей. Немецкий гонщик попытался было прыгнуть выше головы и начать отыгрываться, но тут же отчаялся, уткнувшись в кавалькаду аутсайдеров, среди которых были теперь и отстающие кругов на пятнадцать.

К шестьдесят пятому кругу Рене довел отрыв от преследователя до 1:27.

И тут ко всеобщему изумлению Ланг зарулил в боксы и пожаловался механикам на ту же проблему с коробкой переключения передач, о которой перед этим сообщал и Руди. Механики еще раз быстро заглянули в нутро W154 и бессильно развели руками: явно видимых проблем нет, а скрытые за считанные секунды не выявишь и не устранишь…

Тем временем Рене промчался мимо и обошел Ланга на круг.

Нойбауэр приказал Герману немедленно вернуться в гонку. Команда Mercedes не может себе позволить вовсе не финишировать! На трассу «серебряная стрела» вернулась в трех минутах отставания от Рене. Терять при таком отставании ему теперь было нечего, и Ланг бросился в отчаянную погоню, причем по его дальнейшим результатам скоро стало ясно, что так ему досаждавшая проблема с переключением передач, судя по всему, самоустранилась. Вскоре после возвращения на трассу он прошел свой лучший круг, не дотянув до установленного ранее Руди рекорда лишь долю секунды.

Рене же наконец позволил себе чуть-чуть сбросить скорость. За треть дистанции до финиша гонка была им, по сути, выиграна, но лишь при условии, что он сам не упустит победу. Главное, чтобы Delahaye шла ровно и добежала до финиша. А значит, каждый поворот и прямую ему теперь нужно проходить не сломя голову, а четко и выверенно.

К семьдесят четвертому кругу Ланг шел по-прежнему с круговым отставанием, хотя и отыграл у Рене восемнадцать секунд. К восьмидесятому кругу – еще десять. Разрыв между ними за двадцать кругов до финиша сократился до 2:32. Часть французских болельщиков заволновалась: а ну как немец отыграется? Продержатся ли до конца Рене и его Delahaye?

На каждом следующем круге Рене проходил одни и те же повороты чуть медленнее, чем на предыдущем. А при каждом проезде мимо пит-лейна спокойно справлялся с цифрами на щите, удостоверяясь, что созданного задела ему хватает за глаза. Главное – доехать до финиша и доиграть возложенную на себя роль победителя немцев до конца. Дисциплина и концентрация внимания – вот и все, что от него для этого требуется. Он полностью слился с Delahaye и чувствовал машину как продолжение собственного тела, полностью послушное его мыслям, нацеленным на единственное намерение: доехать!

Восемьдесят пять кругов: 2:22 в запасе.

Восемьдесят девять кругов: 2:14 в запасе.

Девяносто пять кругов: 1:59 в запасе.

Еще пять кругов. Рене потихоньку начинал испытывать предвкушение победы. При каждом проезде перед главными трибунами ему будто передавалась бьющая через край энергия шумной толпы.

Ланг продолжал отгрызать у него секунды преимущества, но оно было слишком велико, чтобы из-за этого переживать. На последнем кругу Рене снова немножко принажал. Взъехав на холм, он свернул под мост Оскар. На выходе из шпильки у лицея Ланг сел на хвост его Delahaye, – благо что в круговом отставании, но явно не без умысла вынудить Рене допустить ошибку, как это удалось сделать ближе к началу его товарищу по команде. Не дождетесь, подумал Рене. Достаточно быстро и спокойно он съехал по серпантину и вышел в начало финишной прямой, на которой Герман и обошел его в лишенной к тому времени всякого практического смысла атаке.

Перед финишной чертой Рене выключил передачу и издал пронзительный трубный рев двигателем своей Delahaye. Фару с воздетыми к небу руками, будучи не в силах сдержать эмоции, встречал соотечественника-победителя ликующим потрясанием над головой клетчатым финишным флагом, – да так что и отмашку им дал с опозданием, когда Рене Дрейфус уже пару секунд как пересек линию финиша. Когда он остановился в боксах, с главных трибун и отовсюду поблизости, сметая ограждения, к пит-лей ринулась ликующая толпа и, окружив, казалось, закружила Delahaye с гонщиком в своем бурно-лихорадочном водовороте.

Рене стянул очки на шею. Улыбка проступила на его лице, стирая с него жуткую гримасу решимости, продержавшейся на его лице фантасмагорической маской долгие три часа восемь минут и пятьдесят девять секунд. Итак, гонка окончена[749]749
  Любителям статистики ниже предлагаются уточненные и согласованные между собой итоги гонки.


[Закрыть]. Рене установил новый рекорд времени прохождения дистанции Гран-при По. Но главное, он одержал безоговорочную, триумфальную победу над немцами, опередив их хваленый Mercedes на минуту и пятьдесят одну секунду.

Команда увенчала Delahaye гирляндой цветов, а Рене вручила бутылку пенного шампанского. И, встав в полный рост на сиденье, он выпил за победу – свою личную и их общую. Оркестр грянул «Марсельезу» – не просто национальный гимн его страны, но и боевой клич, призыв к сопротивлению. И толпа с незнакомым доселе особым чувством подхватила:

Вперед, сыны родного края,

Пришел день славы. Страшный враг,

Насильем право попирая,

На нас поднял кровавый стяг![750]750
  Перевод В. Н. Ладыженского. – Прим. ред.


[Закрыть]

Эпилог

Факельные шествия огненными потоками текли по улицам Берлина и Вены. Подсчет голосов показал, что свыше 99 % граждан как Германии, так и Австрии, сказали “Ja” и наголову сокрушили доли процента осмелившихся пойти против воли режима и выбрать “Nein”. Великогерманский рейх теперь был одобрен «народом», и Гитлер заявил по радио, что результаты превзошли все его ожидания. «Для меня этот час – предмет величайшей за всю мою жизнь гордости», – без ложной скромности добавил он. К наступлению темноты в окрестностях столицы Австрии были разожжены ритуально-символические праздничные костры в форме свастик, полыхавшие всю ночь грозным предупреждением миру.[751]751
  Paris Soir, April 11, 1938; New York Times, April 11, 1938.


[Закрыть]

Тем же вечером в По Рене праздновал победу в королевском Дворце Бомон, где в его честь был устроен роскошный обед с реками шампанского, потоками речей и танцами под мерцающими люстрами большого зала. Громкие поздравления Рене принимал с должной скромностью, отвечая на них в том духе, что, видимо, звезды так сложились, что «в правильный день в правильном месте правильная машина и правильный водитель» образовали победное созвездие.[752]752
  Le Patriote, April 13, 1938; Jolly, Delahaye V12, pp. 12–13.


[Закрыть]

Французская пресса была куда менее сдержанна. Шарль Фару разразился серией статей на грани буйного помешательства. «Просто слов не хватает для приличествующего поздравления Delahaye с сокрушительной победой над таким, казалось, необоримым соперником как Mercedes-Benz! – писал он. – Это ли не заря возрождения?»[753]753
  La Vie Automobile, April 25, 1938.


[Закрыть] – Paris Soir в редакционной статье отвечала на его риторический вопрос не столь эмоционально, но утвердительно: «Таким образом, успех, достигнутый в По Дрейфусом и Delahaye, знаменует собой возрождение французской спортивной индустрии». Заголовки других газет были в том же духе: «Блестящая победа Франции!» – возвещала Le Figaro. «Неоспоримая и безоговорочная Победа!» – восклицала L’Auto[754]754
  Paris Soir, April 11, 1938; Le Figaro, April 11, 1938; L’Auto, April 11, 1938.


[Закрыть]

Британские и американские журналисты выражались поскромнее, но на похвалы также не скупились. «Нечто сенсационное произошло на Гран-при По, где состоялась первая гонка по новой формуле, – писали в Motor. – Delahaye имеет полное право гордиться своей двенадцатицилиндровой машиной, которая в руках первоклассного гонщика, каковым бесспорно является Дрейфус, в честной борьбе побила Mercedes».[755]755
  Automobile Quarterly, Summer 1964; Motor, April 19, 1938.


[Закрыть]

В отчете о гонке в Motorsport говорилось: «Первую гонку по новой формуле выиграла машина с двигателем 4,5 л без наддува – вопреки прогнозам большинства и к вящей радости тысяч французов, высыпавших с трибун через дорогу поздравлять своего соотечественника – стойкого, хладнокровного и непоколебимого Рене Дрейфуса».[756]756
  Motorsport, May 1938.


[Закрыть]

В Hôtel de France выездная бригада пресс-службы Daimler-Benz во главе с Курдорфером до поздней ночи трудилась над обертыванием постыдного поражения в фантик «правильной» интерпретации. Для достижения этого эффекта они, во-первых, принизили значимость Гран-при По, раз за разом подчеркивая, что это была всего лишь «генеральная репетиция» гонок по новой формуле перед открытием «настоящего»[757]757
  Доля истины в такой трактовке была, поскольку результаты Гран-при По в зачет Чемпионата Европы AIACR 1938 года не шли, а открывался он лишь 3 июля Гран-при Франции, причем не на Монлери, а в Реймсе, где Дрейфусу на Delahaye нечем было бы козырять против «серебряных стрел» на длинных прямых всего с тремя поворотами в вершинах практически равностороннего треугольника этой трассы.


[Закрыть] гоночного сезона, и одновременно упирая на то, что быстрейший круг так или иначе остался за W154, а победа была упущена лишь по причине малой емкости топливного бака и, как следствие, потери времени на дозаправке.[758]758
  “Telefonanruf H. Kudorfer 10.4.38,” 18:30 Uhr. 1137/1, DBA; “Telefonanruf H. Kudorfer 10.4.38”, 20:15 Uhr. 1137/1, DBA.


[Закрыть]

Немецкие газеты исправно воспроизводили основные тезисы пресс-релизов концерна: «серебряная стрела» – «безупречная машина»; Гран-при По – «гонка регионального значения»; команда Mercedes полностью уверена в победе на предстоящих важнейших стартах сезона. Однако же никакими пропагандистскими усилиями невозможно было изгладить ни сам факт победы Delahaye, ни то, что одержана она была «за явным преимуществом».[759]759
  Herzog, Unter dem Mercedes-Stern, pp. 121–22.


[Закрыть] В частных беседах, однако, ни Нойбауэр, ни Руди своего поражения не признавали. Из всей команды Mercedes лишь их английский гонщик Ричард Симэн не постеснялся назвать вещи своими именами: «Опозорились».[760]760
  Nye and Goddard, Dick and George: The Seaman-Monkhouse Letters, p. 194.


[Закрыть] Да еще Ганс и Паула Штук поздравили Рене телеграммой в одно слово: “Phantastique![761]761
  Фантастика! (фр.)


[Закрыть]”[762]762
  Dreyfus and Kimes, My Two Lives, p. 87.


[Закрыть]

Через две недели Рене выиграл и вторую подряд гонку Гран-при среди машин новой формулы. На тридцати трех кругах длиной по 9,8 км каждый на трассе к западу от ирландского Корка соревноваться ему оказалось, по сути, не с кем[763]763
  Команда Alfa Corse отозвала ранее поданную заявку, поскольку осталась всего с одной рабочей машиной и без лидера Нуволари по результатам квалификации в По, а Mercedes и AutoUnion и вовсе ее не подавали.


[Закрыть], кроме горячих брызг масла из-под прохудившейся манжеты рычага коробки передач. Так что из радостей от этой победы Рене запомнились разве что сход подрастерявшего самоуверенность Жан-Пьера Вимилля на Bugatti да упорство вдруг напомнившего о себе сиамского принца Биры, сумевшего на Maserati финишировать в полукруге позади Рене. Ни единого немца и не единой немецкой машины на трассе не было.[764]764
  Chakrabongse, Road Start Hat Trick, pp. 162–65; Motor, April 26, 1938.


[Закрыть]

Старт сезона команда Écurie Bleue выдала просто блестящий. «Первый год новой формулы Гран-при, – писали в Autocar. – И что мы видим? Две гонки – две победы у Франции и Delahaye!»[765]765
  Autocar, April 29, 1938.


[Закрыть]

Жан Франсуа обещал в скором времени завершить новую одноместную Delahaye 155, которая превзойдет 145-ую по всем основным характеристикам. Люси Шелл взяла на работу и придала в помощь ему двух многоопытных инженеров-моторостроителей из числа наводнивших Францию после аншлюса и последовавших погромов еврейских беженцев из Австрии, чтобы те выжали из их V12 еще больше лошадиных сил, пока главный конструктор достраивает новое шасси.[766]766
  L’Intransigent, April 25, 1938; Dreyfus, interview with Caron, 1973.


[Закрыть]

Также Люси бомбардировала редакции спортивных изданий то саркастическими, то гневными письмами с вопросом, сколько тысяч франков в месяц им нужно от нее еще под видом оплаты рекламных объявлений, чтобы они прекратили, наконец, передергивать факты и начали называть вещи своими именами. «У нас тут создается впечатление, – писала Люси, – будто Écurie Bleue и Delahaye – суть одно и то же. Но это же не так! Моя конюшня представляет Delahaye, но находится в моей полной личной собственности и является во всех отношениях независимой [от Delahaye] командой». В этой связи она убедительно просила редакции впредь воздерживаться от формулировок наподобие «команда Delahaye», а называть ее, как есть, например, «Écurie Bleue Люси Шелл».[767]767
  Lucy Schell, letter to Maurice Phillipe, May 5, 1938, Maurice Phillipe Papers, REVS.


[Закрыть]

И вот на фоне всего этого стало известно о решении конкурсной комиссии Fonds de Course присудить всю годовую субсидию целиком фирме Talbot-L ago. Мсье Шарля чуть удар не хватил, а Люси просто пришла в бешенство – и объявила в ответ бойкот предстоящему Гран-при Франции, отозвав заявку на участие в нем своих прославленных теперь Delahaye 145. «Прошу учесть также, – написала она в открытом письме в адрес ACF, – что единственным заинтересованным лицом, располагающим полномочиями отменить это решение, являюсь лично я». Никто иной как она с боем пробила машинам французского производства дорогу обратно к вершинам Гран-при, вернув их в игру, и в знак признания ее заслуг ей хотелось всего лишь доверия и поддержки со стороны ACF. Увы, ни того, ни другого она не получила, но ее достижения по-всякому останутся при ней.[768]768
  L’Auto, April 28–May 5, 1938; Blight, The French Sports Car Revolution, 456.


[Закрыть]

После Корка настал черед Гран-при Триполи. Там Рене одного тренировочного круга вокруг лимана Меллаха хватило для того, чтобы окончательно убедиться в том, что ему и так было понятно: на трассе, состоящей из одних лишь длинных прямых и плавных виражей, ему нечего противопоставить немцам с их двигателями чуть ли не на 200 л. с. мощнее, чем у его Delahaye. В итоге трио гонщиков команды Mercedes в полном составе взошло там на подиум, а Рене и вовсе финишировал всего седьмым из-за перегрева двигателя его 145-й, который там едва не загорелся среди раскаленных дюн.[769]769
  Moretti, Grand Prix Tripoli, pp. 143–45.


[Закрыть]

После этого до самого конца сезона 1938 года Mercedes так и продолжал доминировать на гоночных трассах. Лишь усилиями новобранца Нуволари команда Auto Union сумела выиграть Гран-при Италии и завершавшее сезон британское Гран-при Донингтона. Во всех остальных значимых гонках, включая Гран-при Франции, Германии и Швейцарии, шедших в зачет Чемпионата Европы, победа осталась за Mercedes.

Одноместная Delahaye 155 ожиданий не оправдала, и Рене с Écurie Bleue больше ни разу так и не выстрелили против более мощных благодаря турбонаддуву машин Mercedes и Auto Union. Однако два Гран-при, выигранных им на старте сезона, сделали Delahaye 145 единственной машиной не германского происхождения, побеждавшей в предвоенных гонках формулы 3,0/4,5 л, а в сумме с четвертым местом на Mille Miglia и первым в заезде на Ла-Тюрби принесли Рене титул чемпиона Франции по автогонкам 1938 года. Но, конечно же, победа в По стала венцом его гоночной карьеры, а главное – исполнением намерения Люси и самого Рене нанести сокрушительный удар по мифу о непобедимости «серебряных стрел».

Символическое значение той победы было понятно далеко не только Рене, но и всему миру. Джон Вайц на всю жизнь запомнил, как он в ранней юности внимал в Лондоне радиотрансляции из По и испытывал потрясающее чувство гордости. Для Вайца, будущего преуспевающего американского предпринимателя, модельера и автогонщика-любителя, пробовавшего себя также и на ниве конструирования автомобилей, Рене тогда являл собой ничто иное как олицетворение «возмездия свыше» за страдания своего народа.[770]770
  Automobile Quarterly, 2nd quarter 1980; New York Times, January 30, 1979.


[Закрыть] Ближе к концу 1938 года нацисты приступят к массовым еврейским погромам на всей территории Третьего Рейха. После печально знаменитой «Хрустальной ночи» они примут характер систематического террора, массовой языческой оргии на пепелищах сотен сожженных синагог и руинах тысяч разгромленных еврейских лавок, а сами евреи будут десятками тысяч сгоняться в концентрационные лагеря. Вестники надежды в таких условиях были востребованы как никогда остро.[771]771
  Wolf, The Shrinking Circle, pp. 62–65.


[Закрыть]

В начале сезона 1939 года Рене исполнялось 34 года, но он рассчитывал еще пару лет погоняться на высшем уровне, хотя и успел договориться с мсье Шарлем о том, что по завершении карьеры тот включит его в состав правления Delahaye в должности директора по продажам. Их громкие успехи в гоночных состязаниях не пропали впустую, придав фирме второе дыхание и на коммерческом фронте – вплоть до того, что серийные модели на базе 145-й стали гвоздем программы Парижского автосалона 1938 года.

В планах на не такую уж и далекую перспективу у Рене было обосноваться в столице с Шушу, тем более что и его брат Морис обручился с парижанкой. Вот они с ним и осядут там по соседству семьями, обзаведутся детьми и займутся их воспитанием. Пора уже было переключаться мыслями на подобные вещи.

Продолжавшиеся проблемы с Delahaye 155 не позволили Écurie Bleue вступить в сезон 1939 года с первых гонок. К тому же Люси на некоторое время стало не до команды. По дороге из Монако в Париж перед последней прошлогодней гонкой их команды Лори попал в аварию. Он сумел продолжить путь, а по прибытии в Париж поздно вечером остановился в отеле, откуда отзвонился Люси, сообщил, что с ним все в порядке, и лег спать. Проснувшись посреди ночи, Лори хотел было протянуть руку к тумбочке – и не смог: в результате аварии у него развился частичный паралич.

Впервые команда стартовала лишь в июле на Гран-при Франции в Реймсе, где Рене финишировал седьмым с отставанием в несколько кругов. Через несколько дней после этого он отправился на Гран-при Германии, и поездка эта виделась ему весьма зловещей, если учесть, что в кармане у него лежало мобилизационное предписание французского командования на случай начала вой ны с Германией, которая, похоже, была не просто неизбежной, а очень и очень близкой.[772]772
  Dreyfus and Kimes, My Two Lives, p. 91.


[Закрыть]

На Нюрбургринге Рене удалось финишировать четвертым. На званом обеде после гонки представитель команды Mercedes поднял тост “Vive la France!”[773]773
  Да здравствует Франция (фр.)


[Закрыть], а также за него лично и его мужественное противостояние превосходящим силам соперников по гонке. После пересечения границы Рене повсюду на территории Третьего Рейха встречали со всячески подчеркиваемым уважением, однако от его наметанного глаза не ускользнуло усилившееся до лютости издевательски-злобное обращение нацистов с евреями. Правила хорошего тона требовали от Рене подыграть и поднять бокал со словами: “Vive L’Allemagne”[774]774
  Да здравствует Германия (фр.)


[Закрыть]. Он же вместо этого остался сидеть, опустив глаза и не притронувшись к бокалу. Над столом повисла неловкая тишина.

Выступление на Гран-при Германии оказалось последним для Рене за рулем Delahaye. Выйдя, как это у нее водится, из терпения дожидаться завершения застопорившейся работы над Delahaye 155 и будучи к тому же по-прежнему обижена на всю Францию из-за несправедливого решения Fonds de Course, Люси решила пересадить свою команду на итальянские Maserati 8CTF. Но и на «итальянке» с рядным восьмицилиндровым двигателем Рене 20 августа финишировал в гонке за Гран-при Швейцарии с круговым отставанием от трио гонщиков Mercedes, оккупировавших пьедестал.[775]775
  Le Journal, September 20, 1938.


[Закрыть]

Первого сентября нацисты вторглись в Польшу. Через день Франция объявила вой ну Германии, – и понесся по миру опустошительный смерч. Не прошло и месяца, как Люси и Лори, возвращаясь в Париж со своей виллы в Монако на пассажирском сиденье, попали в страшную аварию: их шофер столкнулся в лоб с грузовиком. Шеллы получили серьезные травмы, от которых Лори в середине октября скончался. Получив увольнительную, капрал военно-транспортного корпуса Рене Дрейфус прибыл на похороны в Брюнуа. Безутешная Люси даже не смогла проводить любимого мужа и партнера по раллийному экипажу в последний путь, поскольку сама оставалась в больнице в тяжелом состоянии. На кладбище Рене, как мог, поддерживал сыновей Шеллов, Гарри и Филиппа, хотя те и так были уже вполне взрослыми юношами.[776]776
  Dreyfus and Kimes, My Two Lives, p. 93.


[Закрыть]

В начале января 1940 года у Рене умерла мать. На похоронах Люси сообщила Рене, что планирует отправить его в Америку на 500 миль Индианаполиса. Он ее заверил, что столь длительной увольнительной ему никто не даст. В начале мая капрала Дрейфуса вызвал к себе командир части и сообщил, что сверху получен приказ откомандировать его в США защищать честь Франции в автомобильной гонке. Люси еще раз подтвердила, что умеет добиваться своего.

Рене пытался уговорить Шушу отправиться за океан вместе с ним, но та отказалась, сославшись на то, что не хотела бы оставлять без присмотра во Франции свою больную мать. К тому времени отношения между супругами и так начали уже́ давать трещину, причем Рене никак не мог разобраться, в чем причина их разлада.

Так и вышло, что Рене оказался в компании девятнадцатилетнего баламута Гарри Шелла на пароходе посреди Атлантики в день массированного вторжения гитлеровских вой ск на территорию Франции. Все, что ему, как пассажиру, оставалось, – это читать сводки новостей и содрогаться от ужаса. И сладость его первого знакомства с Америкой была омрачена событиями на родине и оставила, в итоге, горьковатый привкус. На Инди 500 он стартовал на хорошо знакомой Maserati и занял десятое место, хотя мог рассчитывать и на большее, – но всю стратегию ведения гонки ему спутали диковинные заокеанские правила, в частности, запреты на обгон под дождем, который, как назло, и зарядил как раз тогда, когда он, окончательно освоившись на этом полуовале с дорожным участком внутри, собрался обходить вереницу медленных соперников.

Ситуация в Европе тем временем стремительно ухудшалась. Рене хотелось на родину, но и Люси, и Морис буквально бомбардировали его телеграммами: «Оставайся в США!» Вскоре пал Париж, Франция оказалась под Гитлером, а Рене в одночасье превратился в беженца, невесть какими ветрами занесенного к берегам Америки, да еще и без знания английского языка, и с малой наличностью в кармане из-за заморозки оккупантами его банковских счетов на родине. Но американским духом Рене явно проникся и начал пробовать выковать себе новую жизнь с нуля. Сняв себе угол в полуподвальном этаже в Бруклине, он стал подыскивать, чем бы заняться, и тут узнал, что его жена Шушу сошлась на родине с чиновником фашистского правительства Виши и подала на развод на том основании, что он, Рене – еврей. И это была последняя весточка, которая долетела к нему из Франции. Он теперь даже не знал, живы его родные или нет.

Однако, собравшись с духом и силами, Рене изыскал возможность жить дальше, открыв в Нью-Джерси ресторан французской средиземноморской кухни вскладчину с бывшим земляком-офицером ВМФ родом из Ниццы, у которого также оставались кое-какие сбережения. Уж что-что, а толк в деликатесах Рене понимал и контакты налаживать умел от рождения, и ресторан их быстро стал пользоваться несказанной популярностью, особенно среди богатых эмигрантов из Европы. Так что Рене вполне обходился лишь французским и итальянским, но это лишь разжигало в нем ностальгию по родине.

После нападения японцев на Перл-Харбор Рене вступил в ряды армии США и прошел через учебно-тренировочные сборы на базе Форт-Дикс в Южной Каролине, где, наконец, усвоил базовый английский. Заодно и американское гражданство получил. Наконец весной 1943 года старшего сержанта Дрейфуса отправили на европейский театр военных действий. В судовой газете его транспорта только и писали о том, что у них знаменитость на борту: «Рене Дрейфус для французов значил примерно то же, что Бейб Рут[777]777
  Профессиональный американский бейсболист, выступавший 22 сезона в Главной лиге бейсбола с 1914 по 1935 год.


[Закрыть] для американцев». После краткой стоянки в Марокко Рене в сентябре 1943 года принял участие в высадке десанта союзников на Апеннинский полуостров. Во главе колонны из 200 грузовиков Рене сумел под шквальным огнем немецкой артиллерии высадиться на плацдарме на пляжах Салерно. Ужасы, свидетелем которых он стал в ходе этой военно-транспортной операции, запомнились навсегда.

По окончании той битвы Рене тут же повысили в звании и перевели на штабные должности сначала в Неаполь, а затем в Рим, где он служил переводчиком на допросах итальянских военнопленных. В августе 1944-го, как только вой ска союзников освободили юг Франции, Рене первым же попутным военно-транспортным бортом вылетел в Ниццу – выяснять, выжили ли его брат и сестра под режимом Виши. Он ведь с ними не виделся с похорон матери и не списывался почти четыре года.

Первым делом он отправился по последнему известному ему адресу сестры Сюзанны и еще только на подходе к двери, как он потом признавался, почувствовал, что она там. Тут же последовали и объятия, и слезы, и обмен непередаваемыми словами чувствами. Муж Сюзанны тем временем бросился звать Мориса, а тот, едва заслышав, что его младший братик Рене не просто жив-здоров, а лично объявился в городе, побежал его встречать, как был, полуодетый.

Как воссоединилась эта троица – два брата и сестра, – так вроде бы и был положен конец дурному сну, и расплелись их языки, повествуя о том, кому что довелось пережить за время разлуки. Морис и Сюзанна оба были членами Французского сопротивления, а Морису из-за предательства бывшего соратника пришлось месяцами мотаться по стране, скрываясь по тайным явкам от гестапо…

Когда начало светать, все трое наконец заговорили о будущем.

– Америка! – возвысил голос Рене, – Там нам самое место.[778]778
  Dreyfus and Kimes, My Two Lives, pp. 101–20; Auto Age, August 1956; Autosport, March 1, 1955.


[Закрыть]