Текст книги "Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов"

Заголовки газет по всей стране продолжали пестреть последними сообщениями с Монлери. “Le Drame du Million”[543]543
  «Драма на миллион» (фр.)


[Закрыть] сюжетно затмевала все прочее, а особой интенсивности ее освещению придавала надежда на возвращение по ее результатам настоящих гонок в страну и конкурентоспособного французского авто к Гран-при Франции 1938 года. Ну и, конечно же, роль отвлекающего маневра перед лицом всевозрастающего страха новой вой ны с Германией розыгрыш «Миллиона» исполнял исправно.

Целыми косяками публиковались редакционные статьи с упреками в адрес правительства Франции за его неспособность должным образом подготовить армию к неизбежному. Как саркастически отмечал один автор, министры не делали ровным счетом ничего для формирования готовых дать отпор немцах моторизованных соединений: «Все прочие армии почему-то поддались соблазну скорости, многообещающему очарованию блистающих [броней] кавалькад. <…> Вероятно, колоссального мужества требует упорство в противостоянии этой заразе». – С таким же сарказмом отзывались современники и о французских ВВС. Задним числом легко сваливать всю вину за неготовность к вой не на власти. Вот только и общественное мнение во Франции в те годы единодушно придерживалось, по словам одного историка, простейшего мнения: «Что угодно, только не вой на!»[544]544
  Weber, The Hollow Years, pp. 23, 251.


[Закрыть]

Пока публика тешилась спектаклем «Миллион франков», Рудольф Уленхаут со своим инженерно-механическим оркестром трудился над новой формульной машиной за высокими неприступными стенами завода в Унтертюркхайме. Деньги на это дело государственной важности расходовались огромные и без оглядки. Только в 1937 году содержание гоночного подразделения обошлось концерну Daimler-Benz в 4,4 млн рейхсмарок.[545]545
  Bericht uber Prufung der im Geshaftsjahr 1937,” 12.26, DBA; Jolly, Delahaye: Sport et Prestige,pp. 110–12.


[Закрыть] Гендиректор Вильгельм Киссель прямо заявил, что ему никаких денег не жалко на свою команду, поскольку речь идет о «защите национальных интересов».[546]546
  “Protokoll uber die am Donnestag, den 28. Juli 1937,” 1×01 0021, DBA.


[Закрыть] За этой полуправдой цинично утаивался факт получения концерном от нацистского правительства уймы дорогущих госзаказов, с лихвой компенсировавших издержки концерна на финансирование заведомо убыточного гоночного подразделения со штатом в сотни человек, занятых переборкой машин после каждой гонки.[547]547
  Daley, Cars at Speed, p. 210.


[Закрыть]

Налоговые льготы, разогнанные профсоюзы, ввод в эксплуатацию национальной сети автобанов – буквально все играло на руку и способствовало непомерному обогащению Daimler-Benz на зависть другим автомобилестроительным компаниям. Валовая прибыль вследствие увеличения объемов производства и отдачи от инвестиций ежегодно росла как на дрожжах. Ключевую роль в успехе концерна сыграла колоссальная программа перевооружения. Заводы Daimler-Benz теперь пекли военную технику как пирожки. Имея такого агента прямого влияния лично на Гитлера как член совета директоров Якоб Верлин, концерн выигрывал конкурсы и получал крупные госзаказы один за другим. Если же (точнее сказать, «когда же наконец») разразится вой на, полагали в руководстве концерна, дела пойдут еще лучше.[548]548
  Gregor, Daimler-Benz in the Third Reich, pp. 36–38, 61–70.


[Закрыть]

Для того, чтобы не выпасть из фавора у рейхсканцелярии и продолжать уводить самые лакомые куски пирога госзаказов из-под носа у конкурентов из Auto Union, Кисселю, по его здравому разумению, нужно было во что бы то ни стало вернуть своей команде Mercedes-Benz безраздельное господство на трассах гоночных Гран-при, отобранное у нее главными соперниками в сезоне-1936. Планирование контрудара началось еще с зимы. Работами по-прежнему руководил Уленхаут, но теперь в помощь ему концерн заручился услугами самого Фердинанда Порше, у которого истек срок контракта с Auto Union, после чего он получил от Daimler-Benz предложение стать консультантом по конструкции будущих гоночных Mercedes-Benz.

Исходя из их многолетнего опыта, было изначально ясно, что выбор в Унтертюркхайме снова сделают в пользу трехлитрового двигателя с наддувом, а не 4,5 л без оного. На совещании 23 марта 1937 года это и было формально подтверждено. В новом сезоне команда будет выступать на машинах, оснащенных моторами V12 3,0 л с нагнетателями. Новое шасси инженеры-конструкторы решили спроектировать не с нуля, а посредством радикального усовершенствования модели гоночного шасси образца 1937 года: сместив карданный вал в сторону от центральной продольной оси, им удалось сделать посадку кресла пилота еще ниже. Испытания макетов в аэродинамической трубе позволили существенно улучшить обтекаемость корпуса.[549]549
  “Mercedes-Benz 3-Liter Grand Prix Car – Report,” 3069/1, DBA; Ludvigsen, Mercedes-Benz Racing Cars, pp. 167–72; Ludvigsen handwritten notes on the W154, Personal Papers of Karl Ludvigsen, REVS.


[Закрыть] После серии доработок все эти идеи обрели очертания полностью завершенного проекта, и совет директоров Daimler-Benz дал добро на выпуск сразу пятнадцати болидов новой модели, получившей кодовое обозначение W154.[550]550
  “Protokoll uber die am Donnestag, den 28. Juli 1937,” 1×01 0021, DBA.


[Закрыть]

В августе, пока инженеры и механики Mercedes занимались постройкой новых гоночных машин, Нойбауэр как раз и отрядил своих людей на Монлери, чтобы те зафиксировали там всевозможные характеристики скорости и маневренности новых формульных Bugatti и Delahaye: как они проходят повороты? Какое ускорение демонстрируют на прямых? Нойбауэр хотя и не верил в способность французов составить конкуренцию его машинам в следующем сезоне, решил все-таки лишний раз в этом удостовериться.[551]551
  Alfred Neubauer, “Betrift: Internationale Rennformel 1938–1940,” 170/1136/1, DBA.


[Закрыть]

Мсье Шарль и Жан Франсуа считали Delahaye 145 полностью готовой к попытке заезда за «Миллионом». Не отличавшаяся терпеливостью Люси, будь ее воля, давно бы ее предприняла. Один лишь Рене по-прежнему не испытывал уверенности в том, что она увенчается успехом.[552]552
  Недатированная вырезка из неизвестного издания с интервью с Рене Дрейфусом, René Dreyfus Scrapbooks, MMA.


[Закрыть]

В четверг 26 августа он провел несколько часов в тренировочных заездах на Монлери. Поломка коробки передач оказалась досадной случайностью, да и устранили ее быстро. Бежала 145-я теперь очень хорошо. Для повышения скорости механики облегчили машину до предела, сделав полыми все детали, включая шасси, какие только могли без ущерба для прочности конструкции. Каждый грамм был на вес золота. Даже педали газа, тормоза и сцепления теперь были испещрены отверстиями.[553]553
  Report on chassis #48771, PPRA.


[Закрыть]

С машиной они, по большому счету, сделали теперь все, что только могли. Дальнейшая ответственность за выигрыш приза лежала на Рене, – он это и сам понимал. Вот только гонка за «Миллионом» – это же нечто принципиально иное, нежели нормальная спортивная гонка. На треке он будет один. Сзади никто не наседает, преследовать тоже некого. На ошибках соперников лишними секундами не разживешься. Общего ритма гонки не прочувствуешь. Да и собственных оплошностей на помехи со стороны конкурентов не спишешь. Едешь сам по себе и состязаешься лишь с хронометром.

Во многих отношениях, думал Рене, этот призовой заезд похож на гонку в гору с раздельным стартом. Все зависит от твоего вождения, дисциплины и способности выжимать максимум из своей машины на каждом метре дистанции. Малейшая оплошность, – и секундомер равнодушно зафиксирует твое поражение.

Рене давно со счета сбился, сколько кругов он успел накрутить по этой трассе в поисках всевозможных способов выгадать секунды на разных ее участках. Сотни? Тысячи? С кокпитом он буквально сросся и чувствовал себя в нем уютно, как в старом насиженном кресле. Каждый изгиб трассы, каждую выбоину и бугорок дорожного полотна помнил на зубок; каждое деревце и кустик, каждый изгиб и каждую калитку ограды, каждый ориентир на окрестных холмах запечатлелись в его памяти и служили сигналами о том, куда он подъезжает, и какие отработанные до автоматизма действия предпринять: до какой скорости разогнаться на прямой, где именно нажать на тормоз, когда переключить передачу, насколько широко и с каким заносом войти в поворот и в какой точке начинать из него выходить. Знал он и точный угол входа с дорожной трассы на автодром, и оптимальную высоту прохождения наклонного виража, и на какой передаче выноситься с автодрома обратно на дорожный участок. Он чувствовал себя способным пройти всю эту трассу даже глухой ночью без фар.[554]554
  René Dreyfus, “Dotation du Fonds de Course”, интервью без выходных данных, PPRA.


[Закрыть]

И все равно Рене считал себя все еще не готовым к призовому заезду. Правое заднее колесо у него упорно продолжало дробить и пробуксовывать в некоторых поворотах при слишком большом газе. Каждая же подобная мелочь стоила драгоценных секунд. Необходимо было усвоить, в какой именно точке каждого из поворотов отпускать педаль газа.[555]555
  Blight, The French Sports Car Revolution, p. 381.


[Закрыть]

Ну и главное, конечно же, ему еще только предстояло сделать стабильным прохождение каждого круг быстрее порога в пять минут и семь секунд.

– Завтра тебе нужно предпринять попытку, – настаивал Вайффенбах. Погода внешне благоприятствовала. Сильного ветра синоптики не обещали. Опять же, Жан-Пьер на следующий день должен был прилететь из Марселя – в боевом настроении, как уверяли репортеры, по крайней мере. Гонщик Bugatti вполне мог предпринять свою попытку уже в субботу. А вдруг этот Вимилль возьмет, да и преодолеет первым рубеж в 146,5 км/ч? Это же создаст ненужное дополнительное психологическое давление на Рене. Ведь им еще, не исключено, предстоит изнурительная заочная битва за каждую долю секунды до самого истечения контрольного срока 31 августа.[556]556
  L’Auto, August 26, 1937.


[Закрыть]

– Дрейфус, я в тебя верю, – сказал мсье Шарль. – Завтра ты проедешь – и успешно.[557]557
  Dreyfus, “Ma Course Au Million”.


[Закрыть]

При всем уважении к Вайффенбаху и его мнению Рене чувствовал, что ему обязательно нужно попрактиковаться еще. Те самые доли секунды на каждом круге, которые он за эти тренировочные заезды научится выигрывать, могут оказаться решающими. Опять же, технику старта с места ему нужно еще немного отточить. Как минимум, еще одни сутки ему нужны позарез. Он вовсе не хочет повторить опыт Бенуа и провалить попытку. Ему нужно быть уверенным в том, что он добьется результата, прямо со старта. Опасения все еще перевешивали разгоравшийся спортивный азарт.

– Нет, не могу, – твердо сказал Рене. – Мне недостает запаса. Слишком много теряю на первых кругах.

– Ничуть нет.

– Да, теряю.

Мсье Шарль вгляделся в лицо собеседника. Он же сам всегда говорил Рене, что окончательное решение, когда именно предпринять попытку, останется за ним, как за гонщиком.

– Хорошо. Bonne nuit[558]558
  Доброй ночи (фр.)


[Закрыть], – сказал он.[559]559
  Дрейфус неоднократно пересказывал содержание этого разговора в разных интервью, данных в разные годы разным изданиям. Здесь представлена его реконструкция по следующим источникам, достоверность которых сомнений не вызывает: Dreyfus, interview with Caron, 1973; Dreyfus, “Dotation du Fonds de Course”; Jolly, Delahaye: Sport et Prestige, pp. 144–46; Dreyfus, fftieth-anniversary speech, Delahaye Club Bulletin, September 1993.


[Закрыть]

Тем вечером Рене с Шушу, поужинав у себя в квартире на западной окраине, отправились выгуливать гончую по кличке Минка Штук. Собаку эту им подарили Ганс и Паула Штук, – две пары успели в последние годы подружиться, не в последнюю очередь на почве совместного противостояния антисемитским гонениям. Их дружба служила вполне характерной иллюстрацией весьма сложной природы личных отношений между гонщиками Гран-при. Ведь, если разобраться, Штук участвовал в Гитлеровской кампании по поддержке автоспорта побитию рекордов, и в то же время был жертвой разжигаемых им же диких предрассудков. Тяжким грузом давили на их психику подобные превратности.

Рене и Шушу любовались сгущающейся в небе над Булонским лесом ночью и наслаждались трелями поздних птиц. В одиннадцатом часу они стали готовиться ко сну.

Шушу была уже в ночной пижаме, когда в их квартире вдруг зазвонил телефон. Она быстро сняла трубку и стала с кем-то о чем-то переговариваться шепотом.

– Кто это? – насторожился Рене.

– Мсье Шарль, – ответила Шушу и, снова отвернувшись, продолжила с ним о чем-то перешептываться.

– Чего ему надо? – теперь уже не на шутку встревожившись, потребовал объяснений Рене.

– Да так, пустяки.

– Если он про то, чтобы я завтра срубил ему этот «Миллион», пусть даже и не думает, так и скажи ему: я не поеду!

Жена отмахнулась от Рене и еще сколько-то проговорила с боссом Delahaye. Наконец, повесив трубку, она вернулась в спальню.

– Чего ему надо было? – раздраженно спросил Рене.

– Да так, ничего! – ответила Шушу. – Просто интересовался твоими впечатлениями от сегодняшней практики. Вот и все.

Вымотавшийся за долгий день Рене наконец улегся, решив назавтра, прежде всего, выспаться вволю, а вторую половину дня посвятить продолжению заездов на треке.

Едва он успел заснуть, – так ему показалось, – как на прикроватном столике задребезжал будильник. Было всего лишь 5:30 утра. Обернувшись к Шушу, он проворчал: «Утренних заездов сегодня нет. Зачем ты его завела на такую рань?»

– Все готово, – ответила она, быстро вскочив с постели. – Подъем, Рене! И живо собирайся! В десять утра у тебя зачетная попытка заезда на «Миллион».

Рене затряс головой: нет, ни в коем разе! Ему нужно еще потренироваться!

Шушу ему попыталась объяснить, что полностью готовым он себя не почувствует никогда, а попытать счастья все равно придется, так лучше уж прямо сегодня. Рене ответил, что она не права. Ему нужно дойти до кондиции, когда он будет уверен в своей способности дать результат на все сто. Для этого требуется еще чуть-чуть времени. Мсье Шарль и мадам Люси так не считают, отрезала Шушу. Они оба убеждены, что он может и должен выстрелить именно сегодня – и завоевать приз. Собственно, об этом они и сообщили ей по телефону поздно вечером накануне. С ним самим они даже говорить не стали, чтобы не дать ему шансов снова начать отпираться.

– Нет! – взорвался Рене.

– Заткнись, угомонись и одевайся, – отрезала Шушу. – Хронометристы уже выехали. Пресса проинформирована. Весь Париж узнает из утренних газет о назначенной попытке.

У него не осталось выбора. Рене заставил себя сдвинуться с места.

Дуэль

На рассвете Рене выехал из Парижа на своей черной Delahaye-купе с Шушу на переднем пассажирском сиденье и Минкой на заднем. Одеты они при этом были так, будто собирались на загородную прогулку на этой своей модной машине в стиле ар-деко, он – в строгом костюме, она – в дорогом плюше.

Вместо Булонского леса Рене, однако, зарулил на Монлери. Лицо его при этом выражало мрачную решимость, но внутри их семейной машины подвисла недобрая, напряженная тишина. Решимость решимостью, а на попытку завоевать «Приз в миллион франков» жена и команда его принудили некрасивым сговором у него за спиной. Впрочем, Рене подозревал, что Люси с мсье Шарлем и до бешенства-то его довели специально, чтобы он поагрессивнее вел их машину в ходе предстоящего заезда. От самой мысли о том, что они могли так беспардонно играть на его чувствах, ему сделалось уже́ совсем тошно.[560]560
  L’Auto, August 27–September 15, 1937; L’Intransigent, August 29, 1937; Dreyfus, “Ma Course Au Million”; Dreyfus, interview with Caron, 1973; notes on interview with Dreyfus by J. p. Bernard. PPRA; Dreyfus, “Dotation du Fonds de Course”; Dreyfus and Kimes, My Two Lives, pp. 81–82; René Dreyfus, letter to Martin Dean, June 14, 1985, René Dreyfus Scrapbooks, MMA; Blight, The French Sports Car Revolution, pp. 381–82; Jolly, Delahaye: Sport et Prestige, pp. 145–47; Dreyfus, fftieth-anniversary speech, September 1993, Delahaye Club Bulletin. Автор использовал десятки первичных и вторичных источников, включая фотоархивы Mullin Museum и другие, для детальной реконструкции хронологии событий 27 августа 1937 года и мельчайших подробностей победного заезда Рене в «гонке за Миллионом». Выше перечислены лишь основные из них. Далее дополнительно даются лишь источники цитат, цифр и важных дополнительных деталей.


[Закрыть]

Свернув с шоссе, они направились вверх по грунтовке к автодрому Монлери. Наконец из-за среза плато показалась высокая главная трибуна. Перед входом – здание администрации. Далее – бетонная колоннада опор чаши автодрома, которую один не лишенный метафорических способностей автор Autocar сравнил с «окаменевшим лесом стволов без ветвей».[561]561
  Autocar, December 21, 1934.


[Закрыть] Стоять в этом каменном лесу, пока над головой носились гоночные машины, было сродни попаданию в эпицентр землетрясения.

Припарковавшись под этой бетонной сенью, Рене отправился в подземную раздевалку и переоделся в белый гоночный комбинезон. Вынырнув из туннеля на поле автодрома, он неожиданно попал в плотное окружение толпы журналистов и затерявшихся между ними официальных хронометристов. Все еще взбешенный Рене проигнорировал не только их, но и вышедших ему навстречу мсье Шарля и Люси.

Delahaye 145 стояла наготове. Корпус – все та же голая алюминиевая скорлупа – даже без эмблем Delahaye или Écurie Bleue. Однако двигатель к прибытию Рене был заботливо прогрет. Жан Франсуа с бригадой механиков всю ночь готовили машину к старту, но он все равно попросил Рене для начала проехать пару пробных кругов. А Рене никуда и не торопился. Утро выдалось хмурое, но асфальт был сухой. Ветерок порою налетал, но не сильный, – и то хорошо, поскольку любой встречный порыв на этом плато означал бы потерю времени. Конечно, дай ему волю, сам он старт предстоящего заезда отложил бы. Но от него теперь ничего не зависит: всякого выбора его лишили. Все сговорились и все подстроили так, что ему ничего иного не остается кроме как пройти эту гонку против себя самого.

После короткого передыха в боксах Рене завязал шнурки ритуальным тройным узлом и влез обратно в кокпит. Все прочие также заняли свои места, в том числе и Шушу – при хронометристах у линии старта/финиша. Оттуда ей предстояло телефонировать точное время прохождения супругом каждого круга на водокачку километром дальше по трассе, где занял позицию один из механиков Delahaye, чтобы тот, в свою очередь, оперативно вывешивал текущий результат на виду у Рене, давая ему знать, не нужно ли еще ускориться.

Выкатившись на линию старта, Рене тревожился по одному-единственному поводу: не спутал бы ему шансов внезапно поднявшийся ветер. А так – ему больше и нечего было сказать ни Люси, ни другим провожающим его в путь членам команды.

– Мы в тебя верим, – только и сказал ему в напутствие мсье Шарль.[562]562
  Dreyfus, “Ma Course Au Million”.


[Закрыть]

Рене лишь сухо кивнул в ответ.

Прислонившись к стенке трека, приготовился наблюдать за предстоящим заездом Робер Бенуа, а с трибуны – принц Вильгельм фон Урах[563]563
  Имеется в виду герцог Вильгельм III фон Урах (нем. Wilhelm [III.] von Urach, 1897–1957), сын короля Литвы Вильгельма (Миндаугаса) II, работавший в ту пору старшим инженером Daimler-Benz.


[Закрыть], посланец штаба гоночной команды Mercedes, вооружившийся биноклем и вовсе не скрывавший своего присутствия. Ну и целое стадо французских и зарубежных журналистов, само собой, и даже кинооператор-документалист с камерой готовились фиксировать каждое движение Рене в ходе предстоящей попытки.

Рене положил руку на рычаг переключения передач и, прежде чем выжать сцепление, чуть тронул педаль газа. Двенадцатицилиндровый мотор отозвался через руль дрожью в ладони, тут же передавшейся всему его телу. Груз всеобщих ожиданий, конечно, давил на него очень тяжело. Как и его собственная жажда доказать, что в нем снова проснулся звериный инстинкт настоящей гончей, некогда принесший ему первый в жизни успех на Гран-при. Что он заслуживает – в конце-то концов! – права состязаться с лучшими гонщиками мира без оглядки на политику.

Шестнадцать кругов. Двести километров. За 1:21:45 или быстрее. Задача ясна. Каждая секунда на счету, особенно на первом круге – из-за старта с места.

Стартер поднял французский триколор. Рене рявкнул мотором, развеяв утреннюю тишину над автодромом. Кровь будто застыла у него в жилах.

Ровно в 10:00 флаг резко упал, и Delahaye 145 рванула с места в карьер, оставляя за собою шлейф дыма от покрышек.

Рене пронесся мимо главной трибуны и вынырнул из чаши автодрома через узкий выезд на щедро сдобренный гудроном асфальт дорожной части трассы. Старт вышел не самым быстрым, да и руки до сих пор плохо слушались его из-за нервов. Ну да ладно. И, врубив высшую передачу, Рене помчался под уклон по двухкилометровой прямой. Слева – редкие деревья среди вереска. Справа – травка с цветочками на узкой разделительной полосе между лежащей перед ним и встречной дорогой, по которой ему нужно вернуться на противоположный от выезда въезд на автодром – шестнадцать раз, не меньше!

В конце прямой, разогнавшись до 210 км/ч, Рене вошел в плавный правый поворот и еще пару километров мчался по следующей прямой – до самого входа в серию извивов Lacets de Couard[564]564
  Шнурки труса (фр.)


[Закрыть]. Прогулочная часть трассы на этом закончилась. Рене, шустро орудуя рукоятью КПП, прошел все три этих – пока еще не самых медленных – поворота, служивших скорее разминкой перед коварной Épingle des Bruyères[565]565
  Вересковая шпилька (фр.)


[Закрыть] – шпилькой, пройти которую можно было лишь ползком. На выходе – четырехкилометровая отметка, короткая прямая и новое торможение перед обратной шпилькой, хотя и не столь острой. После этого Рене, наконец, смог ненадолго перевести дух на максимальной четвертой скорости на прямой перед входом в разворот Les Biscornes[566]566
  Два рога (фр.)


[Закрыть] на дальнем к западу от автодрома участке трассы. Повернув влево, а затем трижды вправо на этом имеющем в проекции форму лабораторной реторты участке, Рене как раз и добрался ровно до середины дистанции на первом круге.[567]567
  Labric, Robert Benoist, pp. 162–65. Из Lyndon, Grand Prix, позаимствовано блестящее описание автодрома Монлери. Описание дорожного сегмента дополнено личными наблюдениями автора при посещении трассы, как и некоторые подробности схемы трассы, расстояния отрезков и углы профиля которой в целом хорошо представлены в книге Pascal, Les Grandes Heures de Montlhéry, pp. 30–31.


[Закрыть]

На следующей длинной прямой он оценил себя: гонка изначально пошла тяжеловато. Не слишком ли много времени ушло на раскачку? Рано судить.

Еще километр по прямой, хотя и в гору. Тут бы разогнаться, вжав педаль газа в пол, но Рене знал, что это чревато: прямо по курсу ждет резкая впадина дорожного профиля – способная выбросить машину вверх, как с трамплина. Поэтому он давил на газ, но ровно в меру. Тут как раз и первые порывы бокового ветра налетели, так что ему еще повезло, что он не поддался искушению разогнаться и достаточно легко удержал свою Delahaye на трассе.

После семикилометровой отметки дорога пошла резко в гору и вправо – в Virage de la Forêt[568]568
  Лесной вираж (фр.)


[Закрыть]. Вырулив из этого древесного частокола на второй, Рене тут же разогнался и уже́ на четвертой стремглав полетел по пологим изгибам, удерживая при этом корму от заноса. Дальше трасса в целом шла ровно, отдых рукам и ногам был коротким – до следующего крутого виража. Выйдя наконец на возвратную прямую перед автодромом – параллельную выездной – Рене снова разогнался до предела, так что только пыль из-под колес и была видна наблюдателям (если таковые там были).

На десятом километре его ждал достаточно длинный левый изгиб, на котором вылетел и сложил свою голову Аскари. Рене судьбы невезучего итальянца благополучно избежал и помчался по предпоследней прямой в направлении показавшейся в поле его зрения колоннады автодрома. Ему оставалось пройти левый поворот Virage de la Ferme[569]569
  Вираж у фермы (фр.)


[Закрыть], прямую вдоль чаши и последнюю острейшую правую шпильку Épingle du Faye перед въездом обратно на овал Монлери.

Но какое же время он показал на первом круге? Рене отчаянно жаждал это узнать – и, подгоняемый этой мыслью, влетел на противоположную стартовой прямую овала автодрома. Дальний от въезда восточный вираж он прошел стремительнее некуда, благо шины и центробежная сила держали его на бетоне цепко. На выходе из виража на стартовую прямую перед трибуной он тщательно выровнял курс. Каков результат-то?

Шушу щелкнула собственным секундомером, фиксируя время прохождения Рене первого круга. Болельщики подбадривали Рене криками, которых он сам, впрочем, не слышал за рокотом двигателя 145-й. Минус круг. Осталось пятнадцать.

Толпы зевак собрались и вдоль трассы на выезде с автодрома, но тем Delahaye толком даже и рассмотреть не удавалось, настолько стремительно промелькивала мимо них диковинная машина. Так, лишь визг шин, да высокий и пронзительный на приближении и раскатисто-басистый на удалении рев двигателя Рене с перебивками тона на быстрых переключениях передач.

Вот и водонапорная башня, а на ней – мелом на черной доске – время первого круга: 5:22,9.[570]570
  L’Auto, August 28, 1937. Весь хронометраж и скорости взяты из подробных таблиц, опубликованных в L’Auto, и округлены до секунд (без десятых и сотых долей). Для любителей педантичной статистики уточню, что от Рене требовалось проходить круг в среднем за пять минут и 7,15 секунды, а не просто за 5:07, чтобы превзойти рекорд трассы на шестнадцати кругах протяженностью 12,492 км каждый, составлявший один час, двадцать одну минуту и 54,4 секунды. Таким образом, автор, отбросив имевшийся в распоряжении Рене дополнительный запас времени в 0,15 с и 8 метров на круге, дабы не возиться с калькулятором, «усложнил» ему задачу на 2 (две) секунды и 32 метра суммарной дистанции, и за все вытекающие отсюда малые погрешности в цифрах несет единоличную ответственность.


[Закрыть]

Медленно, слишком медленно, огорчился Рене. «Этак я не уложусь, – сказал он себе. – Нужно прибавить». – Ведь в среднем от него требовалось проходить каждый круг за 5:07.[571]571
  Dreyfus, “Dotation du Fonds de Course”.


[Закрыть]

Даже с поправкой на старт с места время на первом круге он показал отвратительное. Вимилль на Bugatti, когда выиграл первый транш из призового фонда, и то прошел его на пять секунд быстрее. А ему, Рене, теперь нужно наверстывать почти шестнадцать секунд отставания от графика, сулящего заветный миллион.

Маневры на дорожном отрезке давались тяжело: руки и ноги Рене были по-прежнему будто налиты свинцовой тяжестью. Нервы. Нужно успокоиться и поверить в себя. Ведь 145-я бежит хорошо. Прибавить нужно не машине, а ему, – и прибавить серьезно.

Рене старался как мог – шустрил рулем туда-сюда в Lacets de Couard, затормозил лишь в последний момент и резче резкого перед Épingle des Bruyères, гладко прошел разворот Les Biscornes и сразу разогнался до предела на длинной прямой перед Virage de la Forêt. Последний отрезок дороги, два резких поворота, – и он снова на автодроме: пулей пролетел по наклонному виражу чаши перед главной трибуной.

Пройден второй круг. Как там со временем? На водокачке цифры: 5:10,2. Снова не уложился. Не просто не отыграл, а еще и усугубил дефицит времени.

Теперь ему нужно наверстывать целых девятнадцать секунд.

Дисциплина. Предельная точность. Два слагаемых, без которых ему не показать требуемого среднего времени на круге. Если он не поймает нужный темп на третьем круге, дальше можно даже и не стараться, – попытка будет провалена. Он стал входить в повороты еще быстрее и выходить из них еще резче. Начал чувствовать трассу еще лучше. И реакция наконец обострились, и движения ускорились.

Третий круг – 5:07. Впритык. Средняя скорость – 146,6 км/ч. Хорошо, но без отыгрыша. Теперь Рене нужно было прибавить еще по полторы секунды на каждом из оставшихся кругов, чтобы выбраться из ямы, которую он сам себе вырыл медленным стартом. Но и на трех следующих кругах ему удалось лишь уложиться в требуемые 5:07, но не отыграться. Оставалось десять кругов. Теперь от Рене требовалось пройти их в среднем за 5:05 каждый. А он и так уже гнался на пределе своих возможностей, да и на пределе возможностей Delahaye.

Выцарапать две секунды на дорожной трассе длиной 12,5 км – задача архисложная, если учесть, что Рене и так уже вел машину по оптимальной траектории с точностью чуть ли не до волоска. И скорость на прямых, спусках и длинных кривых он держал предельно допустимую, чтобы только не вылететь. Тормоза и шины имеют свой предел нагрузки, который не перепрыгнешь. На оставшихся кругах он, в лучшем случае, сможет выкраивать дополнительно лишь десятые доли секунды.

Любая ошибка или просчет будут стоить ему драгоценного времени, но, что еще хуже, могут вышвырнуть его с трассы или из чаши автодрома. Гонщики на Монлери не раз убивались не только в гонках, но и при таких вот покушениях на рекорды, которые ничуть не менее опасны. Вскоре после ухода Рене из Maserati его бывший партнер по той команде Амедео Руджери потерял управление здесь, на Монлери при попытке установить мировой рекорд дистанции, пройденной за час. Машина его совершила пять полных кувырков, прежде чем остановилась, и Амедео умер, не приходя в сознание. Да и близкий друг Рене Станислав Чайковский погиб, вылетев, как из катапульты, за пределы чаши очень похожего автодрома в Монце. Рене приходилось силком гнать прочь такие мысли – равно как и воспоминания о собственных авариях. Ему же нужно было теперь дополнять дисциплину еще и отчаянной храбростью.[572]572
  Motorsport, January 1933.


[Закрыть]

На седьмом кругу поднялся ветер. Те десятые доли секунды, которые отнимал каждый встречный или боковой порыв, Рене теперь также приходилось наверстывать, но он уже был преисполнен решимости сражаться до конца. Он молнией летел по трассе, зорко высматривая до боли знакомые бугры, выбоины и входы в повороты. Придорожные газоны сливались в размытые зеленые полосы. Крошечное ветровое стекло практически не защищало лицо, и напор встречного воздушного потока трепал его щеки. При переключении передач мотор оглушительно рявкал. Все тело его давно растрясло на ухабистых участках гудронированной дороги, по которой прытко мчалась его Delahaye.

Резко влево – и на прямую. Стремительный спуск к шпильке – такой, что желудок к горлу подступает. Никакой пощады тормозам. Режь угол впритирку – выигрывай каждый дюйм. Еще прямая. Влево. Затяжной до бесконечности плавный изгиб вправо. Выход из острейшей Épingle du Faye, – и Рене со свистом врывается на автодром. Картинка в поле зрения под срезом шлема клонится на сторону при входе в наклонный вираж. Слева небо, справа бетон. Ориентация затруднена, и Рене сам себе кажется мухой, ползущей по стене. Ни рельсы, ни ограды, – взмоешь в небо и вылетишь за край, – а тут еще на каждом стыке и выбоине машину так и подбрасывает. Но удержался цепко – и вышел точно на центральную линию плоской ленты обратной прямой.

Время круга – 5:05,6. То-то же. Отбил почти полторы секунды отставания. Однако нужно теперь выжимать еще немного дополнительной скорости в каждом повороте. После восьмого круга – половины дистанции – с водокачки показали, что именно это ему и удалось: ровно 5:05,0. Остается отыграть пятнадцать секунд на восьми кругах – и «Миллион» в кармане. Уверенности в своих силах у Рене стало прибавляться.

На каждом из следующих четырех кругов – с девятого по двенадцатый – он и в борьбе с порывами ветра сумел показать на этой трассе с двадцатью поворотами, включая восемь закрытых, и двумя шпильками время даже чуть лучше 5:05. Он поймал ритм езды, слился воедино с Delahaye, – и вдвоем они действительно приручили трассу. Теперь так держать. Каждое мгновение, до победного.

Оставалось четыре круга и меньше шести секунд дефицита.

На трибуне Люси и Лори пристально смотрели на собственные часы и мысленно умоляли Рене ехать еще быстрее. Внизу, на пит-лейн, то же самое делали мсье Шарль и Жан Франсуа. Их машине и их гонщику нужно было продержаться четыре последних круга.

Теперь уже и многие из журналистов, поглядывая на собственные хронометры, начали подозревать, что Delahaye сорвет куш.

Тринадцатый круг Рене проходил чуть опасливее предыдущих, понимая, что от постоянных резких торможений и ускорений шины, особенно задние, у него сильно истерлись. Ему ли не знать, чем это чревато, а у трассы теперь еще дежурил и представитель Dunlop, готовый в любой момент просигнализировать ему об опасности, если какая-либо из покрышек протрется до корда. Если такое случится, это будет означать в лучшем случае конец рекордного заезда, а в худшем, – если на полной скорости лопнет камера, – и катастрофу со смертельным исходом лично для него. Но пока что человек из Dunlop никаких тревожных знаков не подавал.

На подъезде к автодрому в конце тринадцатого круга Рене вдруг учуял в воздухе запах гари. Что такое? Впереди шпильку du Faye заволакивал дым с прилегающего поля. Кто-то там удумал жечь сухой бурьян. Надо бы сбавить скорость из-за плохой видимости, но нельзя, – время не ждет.

Поворот Рене знал на память и решил ей довериться и рискнул пройти его вслепую. Он нажал педаль газа – проскочил окутанную дымовой завесой шпильку – и вырвался из серой мглы прямо ко въезду на автодром, но круг этот завершил чуть медленнее: 5:05,3.

Однако заветный результат по-прежнему был в досягаемости. Оставалось пройти три круга. На четырнадцатом Рене, молнией блеснув по прямым и поворотам, поставил личный рекорд: 5:03,9. За два последних круга ему теперь оставалось заделать лишь крошечную дырку во времени – меньше, чем полсекунды.

Все на автодроме, но более всех Люси, глядя на уносящуюся на пятнадцатый круг Delahaye, ощутили, что в воздухе все гуще пахнет «Миллионом».

Рене для выигрыша нужно было теперь пройти оба оставшихся круга чуть быстрее пяти минут семи секунд. А на предыдущих шести кругах он именно это и делал стабильно. Журналисты уже вовсю что-то строчили в своих блокнотах. Кинооператор старательно наводил объектив камеры на резкость, чтобы вылетающая через узкие ворота на дорожный участок машина оставалась в фокусе. Шушу торопливо передавала по телефону время последнего круга на водонапорную башню, чтобы оттуда успели порадовать Рене отличными цифрами, которые он показал. Глава Delahaye и его инженер-конструктор молились неведомым богам, чтобы двигатель и шасси не подвели.

Рене стрелой пронесся вниз под горку по длинным прямым до Lacets de Couard, затем дошел Épingle des Bruyères. Там в траве у входа в шпильку скакал представитель Dunlop по фамилии Кесса́, и отчаянно молотил в воздухе руками, сигнализируя, что дальше Рене ехать нельзя. Резина стерта до белой тканевой ленты индикации предельно износа, и шина теперь может лопнуть в любой момент.