Текст книги "Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов"

«Найди себе что-нибудь…»

За девять дней до гибели Роземайера, а именно, 19 января 1938 года, Рене на пару с Лори Шеллом отплыли из Марселя океанским лайнером «Теофиль Готье», имея при себе Delahaye 135 Special последней модификации, подготовленную к участию в очередном Ралли Моте-Карло. Машина была дивная: мощнейший двигатель объемом 3,5 л, кузов из легкого сплава и вдобавок ко всему – надежнейшая защита трансмиссии и подвески в виде полноразмерного дюралюминиевого экрана, смонтированного снизу на раме, с использованием болтового крепления. Запасные колеса и шины по бортам вдоль капота, лопата пристегнута под задним стеклом, – все продумано.[638]638
  Delahaye Club Bulletin, March 2002.


[Закрыть] Зимние шторма на востоке Европы в том году разгулялись нешуточные, а на Балканах так и просто небывало свирепые, и для того, чтобы стартовать из Афин, машина им была нужна подготовленная под стать погоде, – отсюда и все вышеописанные ухищрения. Испытания на Монлери показали, что даже утяжеленная оснасткой Delahaye выдает 180 км/ч по ровной местности, и будет одной из самых быстрых из всех, что выйдут на старт.

После необычайно долгого отдыха, в котором он явно нуждался поле героической борьбы за «Миллион», Рене был снова готов к выходу на трассу. Этот успех окрылил его настолько, что он был теперь на сто процентов уверен в своих силах и готовности к любым состязаниям, и на этот раз ралли пришлось ему как нельзя кстати в качестве предсезонной разминки перед началом серии Гран-при. Люси с готовностью ему в этом подыграла, памятуя о том, что в прошлый раз участие в Ралли Монте-Карло сослужило им с Дрейфусом самую добрую службу.

Пересечение Средиземного моря в том январе было делом явно не для слабонервных. Мало того, что бушевали шторма, так еще и идти то и дело приходилось под защитой эскорта из французских военных кораблей, поскольку те же воды кишели караванами итальянских и немецких военных транспортов, перевозивших – часто в сопровождении подводных лодок – подкрепления, технику и припасы фашистскому генералу Франсиско Франко, доводившему в Испании до полной победы развязанную им там гражданскую вой ну. Рене придумал для себя способ гнать прочь из головы мысли о смертельной опасности их путешествия – и всю дорогу тренировал память, заучивая наизусть по карте названия всех населенных пунктов, которые им с Лори предстоит пройти на маршруте Афины – Монако. Через четыре дня они благополучно прибыли в столицу Греции – и под утро 25 января стартовали.

И вскоре они уже продирались через заснеженные горы. Температура стояла сильно минусовая, и стекла изнутри от их дыхания запотевали и тут же обледеневали. Ни дубленые куртки, ни тяжелые ботинки не спасали от холода и снега, задуваемых в машину через прорези для рычагов тормоза и переключения передач. Как матросы в дырявой шлюпке только и делают, что вычерпывают воду, Лори и Рене только и успевали попеременно (когда не за рулем) сгружать за окно полные черпаки снега. Но, преодолев обледеневший перевал, они в срок прибыли к первому на маршруте контрольному пункту, несмотря на примерзавшие к оболочкам тормозные тросы.

В горах между Лариссой и Салониками снег стал только глубже. Их Delahaye перестало хватать дорожного просвета, и они то и дело с пробуксовками скребли днищем, теряя скорость. Некоторые из этих снежных заносов включали вкрапления острых камней, от которых вскоре и пострадал поддон картера. Стрелка указателя давления масла упала. Остановились, огляделись, а за машиной тянется черный масляный след.

Кое-как дотянув до следующего городка, нашли какую-то мастерскую, но поспешная латка течь до конца не устранила, а лишь позволила растянуть интервалы времени между требовавшимися им теперь каждые пару часов остановками для доливки масла в двигатель. После трех дней игры в «стой – лей – езжай», Рене с Лори снялись с соревнования.

Даже если бы они каким-то чудом добрались до Монако в срок, им бы пришлось оставить машину до утра, когда начнутся «испытания на гибкость». За ночь масло из двигателя бы вытекло, а доливать его было запрещено регламентом: все машины должны были состязаться ровно в том виде, в котором прибыли в конечный пункт.[639]639
  Dreyfus and Kimes, My Two Lives, p. 84; Delahaye Club Bulletin, March 2002; L’Auto, January 25–30, 1938.


[Закрыть]

Из ралли они выбыли в день гибели Роземайера, известие о которой вскоре и услышали по радио. Робер Бенуа, у которого взяли по этому случаю интервью, заявил: «Трагедия, конечно. Но такая уж у нас работа, что никто от подобного не застрахован».[640]640
  L’Auto, January 29, 1938.


[Закрыть] К Рене тоже пытались обратиться за комментариями, но он от них наотрез воздержался, думая о собственных рисках, на которые он идет, собираясь выступать за Écurie Bleue.[641]641
  Ribet, в интервью автору.


[Закрыть]

Видный журналист Роберт Дэйли, пожалуй, лучше всех описал психологию восприятия подобных катастроф профессиональным гонщиком: «Мимолетный ужас и шок, если и случаются, то тут же проходят, – и дальше он уже вовсе не задумывается о том, что именно там случилось, – в отличие от нас с вами. <…> Это мы пытаемся понять, что там произошло физически. Это мы реагируем эмоционально. А он [гонщик] способен лишь на практические умозаключения уровня: значит, в этот поворот нельзя входить на такой скорости без риска потерять управление и разбиться».[642]642
  Daley, Cars at Speed, p. 187.


[Закрыть]

Столь натренированных и заточенных под видение ближайшей перспективы асов гоночного вождения в те годы, как и сегодня, было от силы несколько десятков, но и из них лишь единицы обладали еще и выдержкой, позволявшей гнаться за победой на грани смертельного риска. Именно это ощущение черты между предельной и запредельной скоростью Рене некогда и утратил, казалось даже, что безвозвратно. Но затем, гоняясь сначала вторым номером вместе с Нуволари, а теперь и первым – за команду Люси Шелл, – Рене открыл в себе этот дар заново.

Вместо Монако они с Лори отправились на свей хромой Delahaye обратно в Париж. Делать в столице Рене было по большому счету нечего.[643]643
  Blight, The French Sports Car Revolution, p. 421; Le Fanatique de L’Automobile, April 1978.


[Закрыть] Жан Франсуа ничего особо нового в конструкцию формульной 145-й модели не привнес, а на имеющейся он и так наездился до степени полного сращивания с нею на уровне организма. Да и не от мощности двигателя, и не от его водительских навыков теперь зависел исход его первой большой гонки за новую команду, а лишь от того, сумеет ли он настроить себя на победу в ней, – вот что было для него наиважнейшим.[644]644
  Jolly, Delahaye V12, p. 12; “A Celebration of the Life of René Dreyfus,” PPDF.


[Закрыть] А за пару месяцев, остававшихся до первой весенней гонки серии Гран-при, нацисты своими действиями сделали все возможное для того, чтобы предельно обострить его страстное желание одержать верх над их гонщиками.

Снег белым саваном покрывал деревья 18 февраля, когда Руди Караччола вел за собой фалангу «серебряных стрел» от Рейхсканцелярии через Бранденбургские ворота по широкому бульвару Кайзердамм к «Залу славы» на открытие Берлинского автосалона. Двадцать тысяч мотострелков NSKK выстроились вдоль пути их следования, а за их стройными рядами толпилась масса ликующих берлинцев. Вслед за моторизованной кавалькадой проехали в сопровождении мотоциклетного эскорта отполированные до блеска правительственные лимузины с личным гитлеровским «мерседесом» во главе.

У парадного входа в выставочный дворец Руди и компания дружно дали по газам на холостых, – и оглушительно-визгливый залп из чудо-моторов с нагнетателями, многократно усиленный эхом от мраморных стен, оглушил и еще более возбудил толпу. Гитлер такие эффекты просто-таки обожал, а потому лично пожал руки всем своим непобедимым гонщикам, встретившим его приезд столь звучным салютом, прежде чем проследовать в парадный вход в окружении эсэсовцев в щегольских черных мундирах. Грянула медь труб, и Гитлер под фанфары взошел на трибуну под знаменами со свастиками, установленную на высокой платформе чуть ли не под самой стеклянной крышей на фоне занавеса, до поры скрывавшего основную часть огромного выставочного зала. По периметру помоста с трибуной выстроились десятки знаменосцев NSKK с развевающимися флагами своих механизированных дивизий.[645]645
  Autocar, February 18–25; La Vie Automobile, March 10, 1938; Motor und Sport, February 27, 1938; Chakrabongse, Dick Seaman, p. 136.


[Закрыть]

С начала февраля главарь нацистов методично толкал мир, и без того стоявший на грани вой ны, за эту черту. Отправив в отставку двух ведущих генералов, он фактически взял на себя лично роль «верховного главнокомандующего по законам военного времени». Следом он назначил на пост министра иностранных дел истового «ястреба» Йоахима фон Риббентропа. Все действия Гитлера явственно сигнализировали о том, что он берет в свои руки всю полноту абсолютной власти и готовится к проведению предельно агрессивной политики по отношению к соседям, а возможно и к вой не.

Ближе к середине февраля Гитлер вызвал к себе в резиденцию на альпийском курорте Берхетсгаден федерального канцлера Австрии Курта Шушнига. Запугав для начала гостя гневной тирадой, фюрер безапелляционно потребовал, чтобы Шушниг назначил на пост министра внутренних дел нациста-австрияка Артура Зейсс-Инкварта и объявил амнистию всем нацистским узникам, угрожая в противном случае объявлением войны.

На попытку Шушнига отклонить этот ультиматум Гитлер отреагировал следующим заявлением: «Вы же сами не верите, что продержитесь против меня долее получаса, ведь правда же? Давненько я не был в Вене, вот и нагряну к вам туда первой весенней грозой!».[646]646
  Kershaw, Hitler, pp. 56–76.


[Закрыть] Шушниг в итоге капитулировал, а о последовавшем назначении и амнистии посол США в Вене коротко телеграфировал в Вашингтон: «Австрии конец».[647]647
  Shirer, Berlin Diary, p. 92.


[Закрыть]

Послы же многих зарубежных стран в Германии, равно как и титулованные особы, и государственные деятели самого высокого ранга, прибывшие на Берлинский автосалон, только дивились: что этот Гитлер дальше-то планирует делать? Тем утром, правда, фюрер говорил исключительно о своем «любимом детище» – автопроме. После духоподъемного вступительного слова Геббельса он взошел на трибуну и, держа в руке блокнот с цифрами, начал свою речь тихо и вкрадчиво: «Когда я здесь же пять лет назад имел честь открывать первую в Берлине автомобильную выставку, многие ставили под сомнение ценность подобных мероприятий…» – Однако Гитлер быстро набрал обороты, разгорячился, голос его стал то срываться на пронзительный визг, то опускаться до проникновенного шепота, по мере того как он констатировал факты возрождения немецкой автомобильной промышленности и «несравненный триумф» производимых ею гоночных автомобилей.

Сжав кулаки и играя желваками, он вещал замершей в немом восторге аудитории о грандиозном успехе NSKK, чьи автошколы обучили вождению уже 150 000 юношей; о тысячах километров построенных им автобанов; и – на десерт – о плане строительства завода-гиганта по производству «Народного автомобиля».

Во время выступления Гитлера его речь аплодисментами практически не прерывали, однако в огромном зале стояла непередаваемая атмосфера «братского единения между фюрером и его слушателями» по определению одного из присутствовавших там французских корреспондентов. Перед завершением своей пятнадцатиминутной речи Гитлер не преминул выразить скорбь по случаю гибели «лучшего и храбрейшего» немецкого гонщика Бернда Роземайера и объявил об учреждении звания и почетного знака «Мастер автоспорта», дабы побудить юношество равняться на великого Руди Караччолу, который и получает этот титул первым «за многолетние успехи в борьбе за честь Германии».[648]648
  L’Auto, February 19–22, 1938; Motor und Sport, February 27, 1938; Domarus, Hitler, pp. 1018–20; Motor, March 1, 1938.


[Закрыть]

После этого Гитлер, выдержав театральную паузу, зычно объявил выставку открытой. Тут же позади него раздвинулся занавес, открывая вид на основную экспозицию. Под туш духового оркестра фюрер спустился с подиума, чтобы приступить к трехчасовой обзорной экскурсии.

На высоком кубе-постаменте в самом центре необъятного «Зала славы» блистал во всей красе серебристый обтекаемый Mercedes, на котором Руди успел побить мировые рекорды скорости, что автоматически сделало и его самого настоящей звездой этого шоу (пусть и всего лишь второй после его Фюрера).[649]649
  Chakrabongse, Dick Seaman, p. 137; Motorsport, March 1938; Motor Italia, March 1938.


[Закрыть]

А двумя днями позже Гитлер выступил с новой речью – на этот раз в Рейхстаге, – в которой заявил, что «свыше десяти миллионов немцев живут в двух сопредельных с нами землях за искусственно возведенными межгосударственными границами». С его точки зрения, было «невыносимо и дальше терпеть», чтобы они оставались «без защиты» со стороны Германии. Гитлер не скромничал. Действительно, семь миллионов этнических немцев проживали в Австрии, а еще три миллиона – в Судетской области Чехословакии. Он просто уведомил мир о том, что считает две эти территории неотъемлемой частью Великого Рейха.

Гитлеру оставалось дождаться первой удобной возможности для «воссоединения» Германии и Австрии. Шушниг же ему такой шанс сам и предоставил, преподнеся его как на блюдечке, а именно – объявил о проведении плебисцита по единственному вопросу, обращенному к гражданам Австрии: «Вы за свободную, независимую, социальную, христианскую и единую Австрию?» – с вариантами ответов «да/нет». Гитлер в ответ выдвинул Шушнигу окончательный ультиматум: либо отмена плебисцита и отставка с назначением Зейсс-Инкварта на пост канцлера вместо него, либо вой ска Германии пересекают границу, парадным строем доходят до Вены и занимают столицу Австрии.

Чтобы Шушниг на этот раз особо долго не раздумывал, толпы австрийских нацистов загодя вязли под контроль все улицы и захватили муниципалитеты австрийских городов; немецкие танки и мотопехота вошли на территорию страны 12 марта. Следом заехал и сам Гитлер на открытом сером «Мерседесе» – и проследовал в направлении дома своего детства в Линце, где решил остановиться. Колокола церквей звенели, толпы народа приветствовали флагами со свастиками долгожданное пришествие героя-завоевателя, а тот умело подыгрывал массам – стоял на переднем пассажирском месте прямой как штык, опершись левой дланью на ветровое стекло, а правую вскинув в победном приветствии. Из Линца, вполне насладившись почестями, Гитлер направился в Вену на подписание официального межгосударственного договора об Anschluss[650]650
  Уния (нем.). «Аншлюс» был оформлен как добровольное вступление Австрии в состав Рейха на правах одной из земель, а негативную окраску слово получило как раз вследствие описываемых здесь событий.


[Закрыть]. Один из сопровождавших Гитлера в той поездке министров позже свидетельствовал, что «фюрер был в экстазе».[651]651
  Kershaw, Hitler, pp. 73, 84; Shirer, The Rise and Fall of the Third Reich, p. 334.


[Закрыть]

Столица забилась в судорогах насилия, направленного по большей части против еврейской общины. Толпы не только громили «жидовские лавки» и выносили из них все, что только можно, но и «прохожих-евреев грабили средь бела дня прямо на улицах, – писал историк Ян Кершоу. – Отнимали все – деньги, драгоценности, шубы. Евреев и евреек всех возрастов, включая стариков и малых детей, выволакивали из их конторок, лавок и домов на улицы и заставляли драить мостовые в составе “уборочных бригад” под издевательства надсмотрщиков и улюлюканье зевак: “Вот и для жидов работенка нашлась наконец!” – При этом их еще и нещадно осыпали тумаками и пинками, обливали ледяной водой и помоями и беспощадно подвергали всем мыслимым и немыслимым унижениям».[652]652
  Kershaw, Hitler, p. 84.


[Закрыть]

И никто – ни в Европе, ни в США – не поднял голос и не шевельнул пальцем, чтобы пресечь гитлеровскую аннексию Австрии или хотя бы последовавшие за ней еврейские погромы. В британской Палате общин Невилл Чемберлен заявил: «Непреложный факт состоит в том, что ничто не могло воспрепятствовать тому, что произошло, иными средствами, кроме применения [военной] силы, а пойти на это ни наша страна, ни все другие страны оказались не готовы». Всегда оказывавшийся в нужное время в нужном месте журналист Уильям Ширер сформулировал в своем дневнике то же самое короче и жестче: «Британия и Франция сделали еще один шаг назад, спасовав перед всевозрастающей нацистской мощью».

По возвращении в Берлин Гитлер назначил внеочередные выборы в Рейхстаг, совмещенные с референдумом на предмет одобрения де факто уже насаженного им силой объединения с Австрией, где аншлюс также предстояло «узаконить» всенародным волеизъявлением. Голосование было назначено на 10 апреля, день открытия гоночного сезона в Европе французским Гран-при По.[653]653
  Shirer, Berlin Diary, p. 107.


[Закрыть]

В парке к востоку от Милана звенели трели певчих птиц, по лужайке скакал кролик. Солнце, быстро вставая из-за горизонта, испаряло с травы и листвы последние следы утренней росы. Все тот же пейзаж, что и век, и два, три тому назад, – за исключением прорезавшего теперь парковый ландшафт шрама асфальтового серпантина.

Затем откуда-то издалека донесся протяжный истошный вой. Птицы умолкли. Кролик испуганно вжался в землю. Вой нарастал и становился все пронзительнее и раскатистее. Затем внезапно из-за переката вылетел серебристый Mercedes со снятым для облегчения доступа к мотору кожухом капота и Руди Караччолой за рулем.

Прославленный ас изящно провел льнущую к земле машину через шикану и исчез из виду столь же стремительно, как и появился. Лишь верещание трехлитрового двигателя с наддувом, которое один журналист сравнил с «визгом тысячи ошпаренных кипятком кошек», дрожало в воздухе еще несколько секунд, прежде чем исчезнуть вслед за его источником.[654]654
  Motorsport, April 1938.


[Закрыть]

С начала марта Руди, обосновавшийся в миланском отеле, каждое утро выезжал, как на разминку, на проходившее через парк шоссе Милан – Брешиа. На въезде в бывшее королевское угодье привратник Бьянко услужливо распахивал створки ворот перед звездой мирового автоспорта. Далее шла ухабистая грунтовка мимо каких-то конюшен, затем участок ипподрома, а на выезде – Монца, место проведения Гран-при Италии и зимняя тренировочная база команды Mercedes. Там в притопленных под землю бункерах его ждала ежеутренняя планерка, на которой прибывшие на место как водится раньше всех штабные начальники – Нойбауэр и Уленнхаут – инструктировали его и его товарищей по команде – Манфреда, Германа Ланга и Ричарда Симана. И лишь после этого начинался очередной будничный день тщательнейшим образом спланированных заездов на мало-помалу обкатываемой новорожденной модели Mercedes W154.[655]655
  Autocar, January 29, 1937.


[Закрыть]

Первый экземпляр нового двигателя V12 с блоком цилиндров из высокоуглеродистого чугуна был готов в начале января. На стенде он развил максимальную мощность 427 л. с. при 8000 об/мин. На шасси его водрузили в начале февраля; затем в экспериментальном цехе завода в Унтертюркхайме установленную на роликовую дорожку машину прогнали в режиме «бега на месте» в различных искусственно создаваемых атмосферных условиях, накрутив сотни и сотни километров. После этого ее выкатили на автобан для нескольких длительных поездок. Но ничто не дало бы более полной информации о поведении машины, как полноценные испытания в Монце. Нюрнбургринг тоже подошел бы, но не зимой, когда его заносит снегом.[656]656
  “Development of the W154”, Ludvigsen notes, Personal Papers of Karl Ludvigsen, REVS; Monkhouse, Motor Racing with Mercedes Benz, pp. 31–32.


[Закрыть]

Ежедневно машину гоняли по овалу и прилегающей трассе до полного изнеможения гонщиков или поломки. Накручивая сотни и сотни километров, проверяли резину на износ, эффективность торможения, измеряли ускорение и максимальную скорость, анализировали показатели управляемости, устойчивость и сцепление с дорожным полотном, расход топлива и масла, работу систем зажигания и смесеобразования, Все это (и многое другое) заносилось в ежедневные рапорты, включая температуру воздуха, направление и скорость ветра, пройденные дистанции и время их прохождения, скорости в поворотах и время/расстояние до полного износа шин или тормозных колодок.[657]657
  Chakrabongse, Dick Seaman, p. 107; “Abschrift: Mercedes Probefahrten in Monza”, 183/1162, DBA.


[Закрыть]

Трасса в Монце включала и длинные прямые, и шпильки, и виражи, и перепады высот, а если вдруг чего-то особо хитрого и не включала, то немцы создавали эти хитрости искусственно, выстраивая на прямых импровизированные спецучастки с шиканами и поворотами под острыми углами.

Нойбауэр и Уленхаут подходили к делу строго по-научному: выбирали контролируемые параметры, такие как ширина и тип протектора шин, характеристики топливной смеси, настройки амортизаторов, передаточное отношение и распределение веса, после чего проводили серию контрольных испытаний, в ходе которых подбирали оптимальное сочетание всех этих параметров, и вносили необходимые конструктивные изменения в свой новый автомобиль. Научный подход обходился дорого и по деньгам, и по времени; в испытаниях была задействована масса механиков и контролеров, пущены в расход несколько W154, тонны горючего, горы покрышек и уйма нервов гонщиков Mercedes.[658]658
  Ludvigsen, Mercedes-Benz Racing Cars, p. 130.


[Закрыть]

К тому же все эти эксперименты проводились еще и в обстановке строгой секретности. Нойбауэр даже создал «спецотдел защиты от шпионажа» для охраны запретной зоны, где Уленхаут и его люди вели работы над W154. На входе стояла охрана, и все, что только можно, было занавешено брезентом, чтобы скрыть происходящее от глаз посторонних. Никак нельзя было выдавать преимуществ новой техники до ее появления на гонке открытия сезона Гран-при.

Соперники из Auto Union и Alfa Corse вскоре также приступили к испытаниям своих новых формульных машин в Монце, и любопытствующих журналистов день ото дня стекалось на автодром все больше. Но на W154 им удавалось взглянуть лишь издали и мельком – при выезде из боксов.[659]659
  Abschrift: Mercedes Probefahrten in Monza”, 183/1162, DBA.


[Закрыть]

Невзирая на режимные строгости атмосфера в расположении команды Mercedes царила по-домашнему уютная. Нойбауэр с женой устроили для водителей и персонала столовую, где всегда можно было выпить кофе или перекусить. Однажды все сходили на охоту в парк, добыли кроликов, а потом зажарили их на вертелах на костре, разведенном в смотровой яме. Ланг, еще в бытность механиком возложивший на себя функции шеф-повара команды, слыл особым мастером приготовления курицы со спагетти.[660]660
  Lang, Grand Prix Driver, p. 19.


[Закрыть]

В такие моменты гонщикам представлялась возможность поговорить на отвлеченные темы, не имеющие прямого касательства к W154 и перспективам на предстоящий сезон. Тем более что в мире происходила масса заслуживающих обсуждения вещей. Манфред был очень доволен последними кадровыми перестановками, предпринятыми фюрером, что и не удивительно, – ведь его дядя Вальтер в результате стал главнокомандующим сухопутных вой ск. Нойбауэр считал, что наличие в команде племянника самого генерала фон Браухича прольет на Mercedes еще большие потоки благоволения из Берлина. Что до аншлюса, то гонщики единодушно считали присоединение Австрии «умным ходом» Гитлера, еще более усиливающим Германию и всеобщее уважение к их родине во всем мире.[661]661
  Brauchitsch, Ohne Kampf Kein Siege, p. 123.


[Закрыть]

Члены гоночной команды Mercedes отнюдь не ограничивались ролью зрителей или статистов в драматических событиях, разворачивавшихся в Третьем рейхе и творимых им в мире. Вне зависимости от того, был у них выбор или не было, и как и чем бы они впоследствии ни оправдывались, все они вели открытую пропаганду нацистского режима и его политики. 26 марта Руди написал (или подписал написанную кем-то от его имени) передовицу в ежедневной газете-рупоре НСДАП Völkischer Beobachter[662]662
  «Народный обозреватель» (нем.)


[Закрыть], в поддержку аншлюса и с призывом поддержать фюрера и проголосовать за воссоединение с Австрией на предстоящем референдуме. «Мы, гонщики, сражаемся за автомобильную промышленность Германии, доказывая ее превосходство в классе над всеми в мире. Наши победы являются одновременно и триумфом германской инженерии и труда. Фюрер вернул нашим заводам возможность строить гоночные машины. <…> Уникальные успехи, достигнутые ими за последние четыре года, символизируют и прославляют усилия нашего вождя. Так давайте же отблагодарим его за это 10 апреля прочувствованным и единодушным “Да!”»[663]663
  Völkischer Beobachter, March 26, 1938.


[Закрыть]

На той же неделе, когда увидела свет процитированная выше передовица, Уленхаут и Нойбауэр составили и утвердили план-график последней серии испытательных заездов в Монце, призванных стать одновременно и тренировочными перед Гран-при По за счет имитации особенностей французской трассы на итальянской земле. Гонщики получили возможность многократно пройти полуовал и умело воссозданный дорожный участок. Mercedes W154 бежал отменно. «Выдающаяся машина!» – заявил Манфред по завершении серии. «Все путем», – без лишних эмоций подытожил Симен.[664]664
  Abschrift: Letzter Fahrbericht uber die Proben in Monza – Typ 154”, Personal Papers of Karl Ludvigsen, REVS; Chakrabongse, Dick Seaman, p. 138.


[Закрыть]

Допущенные на трибуны зарубежные журналисты были вполне согласны с гонщиками. Под впечатлением от увиденного и услышанного один отметил, что мотор у W154 «взрывной как бомба». Другой, проникшись их эстетикой, написал, что новые гоночные Mercedes производят «огромное впечатление» тем, какие они «длинные, низкие и стройные, очень быстрые, с отменным разгоном, прекрасно держащие дорогу и хорошо управляемые».[665]665
  Motor, March 29 and April 5, 1938.


[Закрыть]

До Гран-при По оставалась всего неделя. Не желая предоставлять Рене самому себе – не важно, будет он при этом усердно тренироваться на Монлери или заряжаться энергией на весеннем солнышке, – Люси Шелл отправила его представлять Écurie Bleue на шоссейной гонке Mille Miglia в паре с механиком и перспективным молодым гонщиком Морисом Варе. Так что, пришлось Жану Франсуа в очередной раз превращать Delahaye 145 в подобие богомола, навесив ей крылья и фасеточные глаза фар ради соблюдения регламента.

Adatto Archives. Рене и Люси на овале Монлери

Рене был только рад туда поехать: и разминка, и времени на раздумья о перспективах на сезон не останется. Целую тысячу миль по восьмерке через всю Италию думать будет некогда.

Горный отрезок от Брешии до Болоньи через туманный перевал, спуск в тосканские поля и участок по равнине в окрестностях Флоренции Рене прошел отлично. До Рима, лежащего близко к середине дистанции, 145-я добралась второй после новой, легкой и маневренной Alfa Romeo Spider.

Затем на извилистом подъезде к Болонье их Delahaye закипела: камень пробил радиатор. Здравый смысл подсказывал, что нужно сходить с дистанции. Однако Рене с Морисом предпочли останавливаться каждые полчаса, доливать воду и мчаться дальше, как безумцы. В итоге – четвертое место, что впечатляет с учетом обстоятельств.[666]666
  Dreyfus and Kimes, My Two Lives, p. 84; L’Intransigent, April 5, 1938; L’Auto, April 3, 1938; Auto Retro, September 13, 1981.


[Закрыть]

Вернувшись в Париж, Рене стал готовиться к выезду в По. Люси с командой не ехала, поскольку сама в те выходные собиралась принять участие в Le Concours d’Élegance[667]667
  «Конкурс изящества» (фр.)


[Закрыть] в Каннах.[668]668
  L’Automobile sur la Côte d’Azur, April 1938.


[Закрыть] Она и так сделала все возможное, чтобы дать Рене все шансы на победу. Одних только денег в проектирование Delahaye 145, выигрыш «Миллиона» и подготовку к сезону-1938 ею было вложена два миллиона франков. А теперь максимум того, что она могла ему предложить в помощь, были слова поддержки перед отъездом.[669]669
  Paris Soir, May 1, 1938.


[Закрыть]

Остается только догадываться, какими словами Люси напутствовала Рене, пригласив его к себе в La Rairie, чтобы внушить ему понимание важности выигрыша первой домашней гонки – и отнюдь не только во имя гордости за себя и их команду. Единственная победа над «серебряными стрелами» в По хода событий на международной арене, конечно, не изменит, но чуть-чуть развеять сгущающийся над миром мрак проблеском надежды эта победа способна. Как сказал Макс Бэр, американский боксер-тяжеловес еврейского происхождения, перед победой нокаутом над Максом Шмелингом: «Каждый удар в глаз этому Шмелингу на самом-то деле бьет по Гитлеру».[670]670
  Frilling, Elly Beinhorn und Bernd Rosemeyer, p. 101.


[Закрыть]

Что бы там Люси ему не сказала, Рене отправился в По с полным пониманием того, что он впервые в своей карьере гонщика примет участие в состязании за нечто значительно большее, нежели приход к финишу первым. Он был более чем достаточно наслышан о том, что творят нацисты в Германии, да и сам натерпелся лютой ненависти от фашистов в Италии. Ему было мерзко от их дел и страшно представить, что они еще могут натворить. Любой удар по их гнусным теориям собственного превосходства, если нанести таковой будет ему под силу, он нанесет с превеликим желанием. Более того, теперь он отдавал себе полный отчет в том, что в сложившейся ситуации вовсе не важно, считает он сам себя евреем или нет. Это вовсе не имеет никакого значения. Множество людей видят в нем еврея, включая и тех, кто болеет за него, и тех, кто болеет против. Печать фамилии не вытравишь. И если он победит, его триумф будет восприниматься как символическая победа еврея над нацистскими головорезами.[671]671
  Evelyne Dreyfus, interview with the author; Dreyfus and Kimes, My Two Lives, p. 87; Ribet, в интервью автору.


[Закрыть]

Годы прошли с тех пор, как он услышал на всю жизнь засевшие в память занозой слова Мео Костантини о том, что ему, Рене, недостает агрессивности, спортивной злости. В гонке за «Миллионом» Рене в этом плане преодолел себя и взял этот барьер. А теперь в его памяти вдруг отчетливо всплыла вторая половина поучения Костантини относительно того, чего ему недостает, чтобы «допрыгнуть до величия»: «Найди себе что-нибудь, за что нужно бороться, биться, драться изо всех сил».[672]672
  Sports Car Guide, September 1959; Dreyfus and Kimes, My Two Lives, p. 51; Automobile Quarterly, Summer 1967.


[Закрыть] И вот теперь, выезжая из Парижа в По, Рене твердо знал, что нашел это «что-то», и едет за победой во имя него.[673]673
  Auto Moto Retro, October 1987.


[Закрыть]