Текст книги "Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов"

Победа в По

На утренней заре солнце из-за гор окрасило заснеженные скалистые пики Пиренеев в золотисто-розовые тона. Как и в любое другое утро первыми на променаде появились владельцы собак, компанию которым по случаю прекрасной весенней погоды в это воскресенье составили эстеты, вышедшие полюбоваться переливчатой игрой света и стремительным изменением цветовой палитры над горизонтом. Над булыжными мостовыми узких улочек из множества булочных растекался аромат свежеиспеченных багетов. Бульканье и шипение кофе-машин бистро и кафе. Колокольный звон. Перестук колес повозки с овощами в переулке за рестораном. Сторож-смотритель подметает ступени за́мка По травяным веником – с посвистом размеренным и убаюкивающим как тиканье часов.[710]710
  L’Actualité Automobile, May 1938.


[Закрыть]

Медленно, но верно набирая обороты, город пробуждается ото сна. Машины и пешеходы ручьями стекаются к центру. Затесался в ряды зрителей даже и чудак-двойник Гитлера – с зализанным пробором, косой челкой, усиками щеточкой и всем прочим. В уличных кафе и вестибюлях гостиниц муссируют последние слухи о предстоящей гонке. Нуволари-то, говорят, все-таки выйдет на старт? Вы «серебряные стрелы» видели в деле, жуткий вой издают, правда? А ну как наша Delahaye свой миллион франков отработает, да и выстрелит похлеще этих стрел?

Немало было среди зрителей и тех, кто явно, тайно или даже не осмеливаясь признаться в этом самим себе, трепетно предвкушал страшные аварии или даже страстно вожделел их. По воспоминаниям Родни Уокерли[711]711
  Родни Уокерли (англ. Rodney L. de Burgh Walkerley, 1905–1982) – мэтр британской автоспортивной журналистики, шеф-редактор спортивного отдела еженедельника [Te] Motor в 1934–1948 гг. (с перерывом на службу в автотранспортных вой сках в 1940–1945), лично присутствовавший на всех довоенных Гран-при, куда добирался исключительно за рулем спортивного авто; член элитного Британского клуба гонщиков (с 1947 г.) и Комитета по соревнованиям Королевского автоклуба Великобритании (1948–1959).


[Закрыть], подписывавшего в ту пору свои очерки в Motor псевдонимом “Grand Vitesse”[712]712
  «Большая Скорость» (фр.)


[Закрыть]: «Толпа, казалось, с каждым выдохом все более насыщала воздух нервным напряжением ожидания, пока эта атмосфера не сгустилась до плотной осязаемости, и все присутствующие не осознали в полной мере, что актеры, играющие в этой великой драме мастерства и скорости, могут в любое мгновение стать жертвами реальной трагедии. Ибо гонки Гран-при, как и любые другие виды автоспорта, – суть балансирования на краю гибели».[713]713
  Подборка газетных вырезок, ACBB Scrapbook; Walkerly, Grand Prix (блестящая подборка описаний стартов гонок серии гран-при 1930-х годов), pp. 36–38.


[Закрыть]

В то время как другие команды тем утром были всецело сосредоточены на подготовке к старту, коллектив Mercedes в полном составе (тридцать четыре человека, включая гонщиков) голосовал в своем отеле на специально организованном выездном участке по проведению общенационального референдума. На сдвоенный безапелляционный вопрос: «Одобряешь ли ты произошедшее 13 марта объединение австрийцев с германским государством и поддерживаешь ли список нашего вождя Адольфа Гитлера?» – все они единогласно ответили: “Ja!”, после чего официальные результаты подсчета их голосов были тут же переданы по телефону в Унтертюркхайм.[714]714
  Domarus, Hitler, p. 1089.


[Закрыть] Лишь после этого команда, включая мотористов, не выспавшихся из-за занявшей всю ночь замены двигателя машины Ланга на запасной, вернулась к работе.[715]715
  “Telefonbericht am 10.4.38”, 17.05 Uhr. 1137/1, DBA.


[Закрыть]

Зрители, желавшие занять места с хорошим обзором, выстроились в очереди спозаранок, а к полудню на главных трибунах и в секторах с платным входом по билетам, выгороженных на променаде и вдоль улиц, собралось свыше 50 000 зрителей. По общей численности с Нюрбургрингом, конечно, было не сравнить, но по плотности толпы зрителей, учитывая малую протяженность трассы, Гран-при По ничуть не уступал Гран-при Германии. Разразившаяся же день в день по завершении практики и точно к началу гонки летняя жара создала идеальные для болельщиков условия.

Тем временем в расположении команд на пит-лейне кипела работа: шли последние приготовления машин, которые механики осторожно пригнали обратно из гаражей, с ночной стоянки. Теперь они громоздили штабеля шин, подкатывали бочки с горючим, прилаживали к ним нагнетательные шланги, расставляли и разбирали инструментальные ящики, – всю эту рутинную подготовку нужно было успеть завершить до прибытия гонщиков. Подобно ассистентам хирурга бригады механиков раскладывали все инструменты и материалы по строго установленным местам, чтобы в случае надобности все оказывалось под рукой и не отнимало времени на поиски. Выделенный каждой машине бокс представлял собой прямоугольную выгородку на паддоке под открытым небом с вывеской с именем пилота над въездом.[716]716
  ACBB Scrapbook: колоссальное собрание сотен публикаций французских, итальянских, немецких и британских газет, собранных устроителями Гран-при По 1938 года и посвященных этому событию, давшее автору возможность передать его колорит во всей полноте.


[Закрыть]

У большинства гонщиков имелись счастливые талисманы и/или ритуалы на удачу. Руди съел недожаренный стейк, надел белый шелковый комбинезон, черный пояс и – главное! – старые кожаные ботинки, которые Бэби называла его «святой реликвией»[717]717
  Automobile Quarterly, Summer 1968; Neubauer, Speed Was My Life, p. 120.


[Закрыть]. Его товарищ по команде Ланг собственноручно прибил гвоздем подкову-оберег при въезде в свой бокс. Не вышедший на старт Нуволари, увы, был лишен возможности в очередной раз продемонстрировать публике ни свою знаменитую желтую безрукавку, ни золотой кулон-черепашку.[718]718
  Brauchitsch, Ohne Kampf Kein Siege, p. 120.


[Закрыть]

Рене у себя в номере Hôtel de France произвел свое собственное ритуальное действо: снял и положил на прикроватную тумбочку обручальное кольцо и наручные часы, чтобы они там дожидались его возвращения с гонки. Этим он как бы признавал, что гонка может стать последней в его жизни. Затем он, как всегда, завязал шнурки гоночных туфель тройным узлом и обрезал петли и хвосты ножницами, чтобы они случайно не зацепились за педали. Вместе с этим он как бы отрешался от всего лишнего. Затем глубокий вдох, выдох – и вперед.[719]719
  Ribet, в личной беседе с автором.


[Закрыть]

Из громкоговорителей у главных трибун лилась бравурная музыка, будоража и без того заряженную толпу. Официальные лица чинно расхаживали у стартового поля. Хронометристы в последний раз сверяли часы и проверяли работу секундомеров. Жандармы в сцепке удерживали спинами толпы зрителей, так и норовивших прорваться к трассе ближе положенного. Журналисты во множестве теснили друг друга с удобных для спурта в расположение команд позиций, чтобы успеть первыми задать свои вопросы после гонки, фотографы выбирали места с хорошими ракурсами, радиокомментаторы готовились к началу прямых трансляций. Все было в беспрестанном живом движении за исключением обвисших безжизненными тряпками на мертвом штиле национальных флагов участников соревнования.

Механики или сами гонщики отправились на трассу прогревать машины, и резкий рев моторов дал публике некое представление об ожидающей ее с минуты на минуту громовой какофонии. По возвращении коптящих по жаре машин в боксы механики быстро провели последние проверки и накрыли капоты толстыми покрывалами, чтобы моторы не успели остыть до старта.[720]720
  Walkerly, Grand Prix, pp. 37–38; Neubauer, Speed Was My Life, pp. 120–21.


[Закрыть]

Однако одна из девяти остававшихся в заявке машин на старте так и не появилась, и была это вторая «серебряная стрела». Всю ночь убившие на замену двигателя механики Mercedes были уверены, что все с машиной Ланга теперь в порядке, однако за час до назначенного на 14:00 старта лично Уленхаут обнаружил, что масляный насос резервного двигателя перестал держать давление в системе смазки. Времени на устранение этой неисправности не оставалось, и Нойбауэр уведомил директора гонки Шарля Фару о том, что команда снимает с соревнования свою вторую машину.[721]721
  “Telefongesprach H. Sailer aus Pau 10.4.38”, 18.40 Uhr. 1137/1, DBA.


[Закрыть]

Таким образом, из шестнадцати первоначально заявленных на стартовом поле появилась ровно половина машин, и для людей хоть что-то смыслящих в гонках и видевших тренировочные заезды или хотя бы читавших или слышавших об их результатах, было ясно, что Гран-при По теперь, вероятно, сведется к гоночной дуэли:

Дрейфус vs. Караччола;

Delahaye vs. Mercedes;

Франция vs. Германия.

И Нуволари, и Ланг выбыли из числа претендентов, а кроме них никто не показывал в ходе практики времени на круге, сопоставимого со временем Дрейфуса и Караччолы. Для устроителей гонки из ACBB это было крушением надежд получить захватывающее состязание. Впрочем, для многих зрителей, напротив, перспектива стать свидетелями эпической дуэли двух равных по силе визави выглядела более чем привлекательной.

И вот, все стартующие в сборе. Галдящим любителям автографов с красно-белыми программками в руках теперь придется отложить свои посягательства на внимание гонщиков до окончания гонки.[722]722
  L’Action Automobile, May 1938.


[Закрыть]

В боксе Delahaye Жан Франсуа подтвердил готовность машины к гонке по стратегии, предложенной Рене: держась как можно плотнее за Руди, дождаться его дозаправки, выйти в лидеры и более этой позиции не сдавать. Затем Лори оттащил Руди в сторонку и рассказал ему о визите Люси к прорицательнице и полученном предсказании, из-за которого накануне все так развеселились за ужином. Поначалу он вовсе не хотел сообщать об этом Рене, дабы не действовать ему этим на и без того взведенные нервы, но тут вдруг счел, что держать такую информацию в тайне от него будет нечестно. Услышав о том, что ему предсказана верная победа, Рене хитро улыбнулся и сказал: «Так ты ступай уже́ лучше и расскажи об этом Руди».[723]723
  Road and Track, December 1988.


[Закрыть]

Лучший гонщик команды Mercedes тем временем стоял подле своей машины в компании Бэби, с их мартышкой по имени Анатоль на руках. Одетый в свитер ее собственной вязки шалун был еще одним непременным талисманом Руди.

Ему было без надобности обсуждать с Нойбауэром стратегию на предстоящую гонку. Она была ясна изначально: Руди со старта ракетой улетает в отрыв от Дрейфуса за счет приемистости своей машины – и планомерно наращивает преимущество над Рене, получая запас времени на плановую остановку на дозаправку на середине дистанции без риска выехать с пит-лейна позади затеявшего гонку нон-стоп француза.[724]724
  Automobile Quarterly, Summer 1968.


[Закрыть]

За четверть часа до старта духовой оркестр затрубил местную народную мелодию, и под этот аккомпанемент механики вытолкали машины из боксов на стартовую решетку в какой-то сотне метров перед главными трибунами. Белая разметка на асфальте четко указывала позиции машин в их исходной расстановке: Mercedes Руди – слева в первом ряду, Delahaye Рене – справа от него; остальные шесть машин – за ними в порядке показанного в квалификационных заездах времени.

Фару в летнем костюме и легкой шляпе созвал восьмерку гонщиков на предстартовый инструктаж относительно правил поведения на трассе («голубой флаг сигнализирует о том, что нужно пропустить идущую сзади более быструю машину» и т. п.). Не вполне понятно, кому этот ликбез был адресован, – разве что новичку Трентиньяну.[725]725
  см. http://www.kolumbus.f/leif.snellman/gp381.htm#2.


[Закрыть]

После этой вводной гонщики засновали туда-сюда вдоль стартового поля, не находя себе места и лишь отмахиваясь от напутствий и советов членов своих команд. За считанные минуты до старта они всеми мыслями были уже́ там – в гонке, – и лишь унимали нервную дрожь кто курением сигарет одна за одной, кто подтягиванием ремешков перчаток и протиркой и без того чистых очков. Главным было как-то убить это время.

– Пятиминутная готовность, – рявкнул Фару. – По машинам!

Руди проковылял к своему «Мерседесу» ставшей уже привычной и ему, и зрителям хромой походкой – следствием пятилетней давности аварии в Монако. Нижняя часть лица и шея у него была плотно обмотана шарфом в горошек, а концы шарфа надежно заткнуты за полы комбинезона – так получится наглотаться поменьше дорожной пыли.

Надев солнцезащитные очки и на ходу продолжая протирать еще ни разу не надеванные гоночные, устремился к своей Delahaye Рене, – и это было крайне важно для него: он никогда не использовал одну и ту же пару очков вторично. Натянув как следует льняной шлем на голову, а тонкие кожаные перчатки на руки, он лишь после этого тщательно выверенным движением приладил гоночные очки себе на макушку, но опускать их поверх солнцезащитных пока что не стал.[726]726
  Speed, January 1938; Motorsport, June 1938; Motor Trend, April 1975.


[Закрыть]

Жены Рене и Руди – обе с секундомерами наготове – пристально следили с пит-лейна за тем, как их мужья устраиваются в кокпитах своих машин. Бэби однажды так описала свое состояние в последние секунды перед стартом гонки: «Слезы застилают глаза. Целую вечность тянется эта ужасающая минута, когда так и хочется взмолиться: Господи милостивый, ты же всемогущ, так яви же чудо – останови это безумие!»[727]727
  Automobile Quarterly, Summer 1968.


[Закрыть]

На трибунах разом умолкли громкоговорители, и гробовая тишина опустилась на толпы зрителей, вытянувшихся теперь в струнку, безотрывно всматривающихся в машины и с замиранием сердца ждущих… ждущих…

На первой стартовой линии Рене бросил взгляд налево, на Руди. Немец обернулся, и они долгое мгновение пристально всматривались друг другу в глаза. Другие гонщики также переглядывались попарно[728]728
  Джанфранко Комотти не имел возможности с кем-либо переглядываться, поскольку устроители не стали заполнять оставшееся вакантным после снятия Ланга место на второй линии стартового поля, и гонщики ушли на трассу из расстановки 2–1–2–2–1 (см. http://www.kolumbus.f/leif.snellman/gp381.htm#2 и фото).


[Закрыть]: одни с кривыми улыбками, другие с каменными лицами.[729]729
  Walkerly, Grand Prix, p. 38.


[Закрыть]

И грянул гром: завелась одна машина… вторая… все восемь! Будто судорога прошила воздух, и пульсация гулкого рева моторов заставила забиться в едином ритме сердца всех присутствующих. Гонщики поочередно газовали на холостых, все учащая их биение и будто выметая с трассы перед собою последних механиков и увитых лентами чиновников. Воздух густо наполнился выхлопными газами, будто «смесь разносортной летучей наркотической гадости с запахами от гуталина до консервированного ананаса разлилась окрест», выражаясь словами одного репортера.[730]730
  Motorsport, June 1938.


[Закрыть]

Руди еще раз проверил давление масла, работу тахометра, ход педалей, угол обзора в зеркалах заднего вида. Все в норме, и он на всякий случай немного помассировал бедро подбитой ноги, зная прекрасно, что боли он от нее он еще натерпится за сто кругов по кривым улочкам.

Рене сидел в кокпите строго прямо, будто аршин проглотил, и напряженно всматривался в готовящегося дать старт Фару. Стоя справа перед первой линией решетки, директор гонки взглянул на стрелки наручных часов. Пора. Подняв над головой французский триколор одной рукой, другую он выставил вверх и вперед, чтобы дать пальцами отсчет последних пяти секунд.

Рене крепче сжал рукоять переключения передач и придавил на газ. Delahaye забилась в пульсациях, передававшихся телу, и какофония ее звучания похожа была на аккорды финала восхитительно-волнующей симфонии.[731]731
  Motor Trend, April 1975.


[Закрыть]

Пять… четыре… три… два… один!.. – толпа колыхнулась вперед, шеи зрителей вытянулись в направлении стартовой линии, – и Фару, как кнутом, стегнул флагом воздух. Рене отпустил сцепление, и Delahaye сиганула вперед, как дикая кошка из клетки. Руди рванул с места еще быстрее, оставив шинами своей «Серебряной стрелы» пару параллельных черных шрамов на асфальте, а в воздухе – запах паленой резины и шлейф пыли.

А вслед за парой лидеров с пронзительным визгом и ревом прогремел сводный ансамбль из еще шести машин.

Рене переключал передачи настолько быстро, что стрелка тахометра не успевала опадать и взмывать, – и мчался по излету прямой в конце Avenue du Bois Louis[732]732
  Здесь и далее в описании этой кульминационной гонки сохранена французская топонимика в том же написании, что и в оригинальном авторском тексте, и на карте трассы, предваряющей эту главу.


[Закрыть] и мимо первых секторов главных трибун.

На входе в плавный правый изгиб между трибунами и пит-лейном Рене отставал от Руди всего на два корпуса. Однако немец ловко задержал начало входа в этот поворот, а затем резко принял вправо, отсекая всякую возможность для обгона. Затем еще мини-прямая – и крутой Virage de la Gare, который Дрейус прошел впритирку к правому бордюру.

На выходе из этого виража его Delahaye завиляла было хвостом, но Рене ее быстро выровнял – и утопил педаль газа в пол в начале затяжного (по местным меркам) подъема по узенькому, но прямому проезду с громким названием Avenue Léon Say. Напором встречного воздушного потока голову плотно вжимало в подголовник.

Тут Руди начал ускользать от Рене, пожирая метры под колесами на подъеме по прямой чуть быстрее за счет большей мощности. Слева от них, цепляясь за острые уступы и пальмы склона, висели гроздья бесплатных зрителей разворачивающейся драмы, а над ними, перегнувшись через перила балюстрады – толпища честно заплативших за вход. Впрочем, легкие белые летние наряды и шляпы и тех, и других сливались для гонщиков в единый нерасчленимый светлый мазок на более темном фоне.

На этом подъеме Руди и Рене оторвались от остальных быстро и безоговорочно. Те из зрителей, кому посчастливилось занять места у самых чугунных оград променада при выезде с Avenue Léon Say в верхний город, с замиранием сердца взирали на с грохотом проносящиеся у них под ногами гоночные машины. Далее авеню ныряла под каменные своды арок опор моста Pont Oscar ведущего на Boulevard des Pyrenees. Первым в острую левую шпильку под мостом вошел Руди. Скорость его была столь высока, что колеса сцепления не удержали, и его изрядно занесло.

Следом в этот, по сути, мини-туннель занырнул Рене, но глаза его были достаточно натренированы, чтобы адаптироваться к быстрой смене света на густую тень и мгновенному вылету обратно на ослепительный свет. Стартовое нервное напряжение у него уже улеглось, и он был снова предельно собран. Дорога продолжала идти вверх, и на следующем крутом изгибе он отточенными до автоматизма движениями пробежался вниз-вверх по передачам. Завывания его мотора дробящимся эхом отражались от массивных каменных стен города.[733]733
  L’Auto, April 11, 1938; микрофильмы с репортажами о Гран-при По 1938 г. Éclair Journal, Pau 1938; Gaumont-Pathe Archives; подборка вырезок из ACBB Scrapbook; Dreyfus and Kimes, My Two Lives, pp. 85–87; Motorsport, May 1938; Road and Track, December 1988; Paris Soir, April 11, 1938; Darmendrail, Le Grand Prix de Pau, pp. 57–64; “Telefonanruf H. Kudorfer 10.4.38”, 15–18 Uhr. 1137/1, DBA; Lang, Grand Prix Driver, pp. 67–68; Automobile Quarterly, Summer 1964. Выше перечислены основные источники данных и фактов о Гран-при По 1938 года. Источники цитат и отдельных цифр и деталей приводятся отдельно.


[Закрыть]

Не успел он толком разогнаться, как пора уже было снова тормозить перед импозантным монументальным серым зданием Лицея Луи-Барту. Virage du Lycée представлял собой даже не «вираж», а острейшую шпильку, которую приходилось проходить чуть ли не ползком. И на выходе из нее у «серебряной стрелы» Руди случилась «парализующая пробуксовка», по образному выражению одного журналиста.[734]734
  Road and Track, September 1988.


[Закрыть]

Теперь Рене шел за Руди вплотную, только что не втыкаясь носом в корму. Стоило Руди замешкаться с переключением передачи, как Delahaye неизбежно его протаранила бы.

Mercedes устремился вперед по плавно огибающему парк проезду Tour du Parc Beaumont[735]735
  В современной топонимике – аллея Альфреда де Мюссе.


[Закрыть]. Этот равнинный участок трассы вдоль парка был по обе стороны битком заполнен зрителями за хлипкими деревянными заборами-времянками, трещавшими под напором множества человеческих тел. Тут пара гонщиков миновала казино – обширное, кремового цвета здание с парой похожих на колокольни сводчатых башен по бокам. Оттуда они помчались по обложенному тюками соломы плавному полукругу вокруг пруда. Местные это рукотворное водное украшение паркового ансамбля называли «лебединым озером», однако в те выходные лебедям хватило благоразумия убраться подальше.

Главной особенностью второй половины паркового отрезка была шикана вправо-влево-вправо с заносами задних колес. Этот отрезок машины проходили под присмотром грозной статуи маршала Фердинанда Фоша, под командованием которого вой ска союзников провели в сентябре 1918 года решающее наступление, положившее конец Первой мировой войне[736]736
  В настоящее время на месте памятника Фошу стоит бюст Симина Палая (Jean-Maximin “Simin” Palay, 1874–1975), французского поэта и лексикографа гасконского диалекта окситанского языка, однако память о маршале сохранена в названии автодрома Foch Corner при Парке Бомон.


[Закрыть]. Французский маршал и глазом не сморгнул при виде немца, преследуемого соотечественником.

Вскоре Руди устремился под гору, а Рене – следом за ним, пытаясь не отставать и думая не только о том, как удержаться в очередном повороте под уклон, но и о следующих своих ходах на постоянно виляющей из стороны в сторону трассе. В этом плане гонщик подобен бильярдисту: каждый удар кием наносится с прицелом еще и на следующий… и на следующий.[737]737
  Hilton, Inside the Mind of the Grand Prix Driver, p. 124.


[Закрыть]

Рене рванул вниз по Avenue du Général Poeymirau вдоль нависающих над склоном домов к петле разворота Virage du Buisson. Временами казалось, будто они с Руди едут навстречу друг другу в противоположных направлениях, настолько плотными складками спускался с горы серпантин. Затем, толком не разогнавшись, оба снова переходили на пониженные передачи перед входом в следующую шикану.[738]738
  “Programme, Grand Prix Automobile, Pau 1938”, 170/1137/1, DBA.


[Закрыть]

Дорога, казалось, никогда не выйдет на прямую. К тому же на спуске она была настолько узкой, что Рене знал, что малейшее неточное движение приведет к цеплянию колесами за бордюр и удару его Delahaye об отвесную каменную стену. Выбравшись из последней шиканы целым и невредимым, Рене устремился вдоль по самой длинной на трассе прямой – Avenue du Bois Louis[739]739
  Avenue Gaston Lacoste на современных картах.


[Закрыть]. К тому времени, как он разогнался до 160 км/ч среди мелькающих по обе стороны деревьев, Руди успел оторваться метров на пятнадцать. По времени их разделяло меньше секунды, но для французской публики на главной трибуне отставание соотечественника выглядело обескураживающим.

Руди показал на первом круге время 1:52, Рене – 1:53. Комотти на второй Delahaye, явно уступавшей в скорости той, что выиграла «Миллион», пересек финишную черту третьим с отставанием от лидера в девять секунд. Остальные плелись далеко в хвосте.[740]740
  ACBB, “Pau: Grand Prix de Vitesse: Report”, 170/1137/1 1938, DBA. Все данные о времени гонщиков на кругах в этой гонке взяты из указанного официального пресс-релиза ACBB.


[Закрыть]

Впереди было еще девяносто девять кругов.

Снова Руди весь круг лидировал. И снова Рене его далеко не отпускал и финишировал вторым. Причем на медленных извилистых участках Рене шел явно быстрее и едва не утыкался в соперника. Вскоре начала давать о себе знать знакомая Рене по гонкам прошлых лет проблема: выхлоп идущей впереди «серебряной стрелы», заправленной секретной немецкой топливной смесью, действовал на него как медленный яд, дурманя голову и притупляя реакцию, а на безветренных улицах По эти выхлопы к тому же застаивались и накапливались. Но Рене не отказался от плана держаться за Руди вплотную, чтобы посмотреть, не приготовил ли ему Уленхаут неприятного сюрприза в плане радикального улучшения управляемости W154 в резких поворотах.[741]741
  “Haus-Pressedienst der Daimler-Benz”, April 16, 1938, 1137/1, DBA.


[Закрыть]

К концу пятого круга Рене желаемый ответ получил: ничего не изменилось. Руди, как и раньше, обходит углы с большими проблемами из-за пробуксовки. Просто двигатель у него слишком мощный для такой трассы. При их средней скорости на круге не выше 90 км/ч немец, можно сказать, стреляет из пушки по воробьям, точнее даже, ввязался в уличный бой, вооружившись тяжелой пушкой вместо скорострельной винтовки.

На седьмом круге Рене решил предпринять попытку обгона: а вдруг да выйдет? Ускорившись на выходе из Virage du Lycée, он настиг «серебряную стрелу» – и всю дорогу вокруг парка висел у Руди на хвосте, улучая момент для разящей атаки. Наконец в широком повороте перед началом спуска такой момент ему представился, – и Руди, дав по газам, протиснулся между машиной Руди и внутренней обочиной и вырвался в лидеры. Ставшие свидетелями обгона местные зрители возликовали, а когда о нем объявили по громкоговорителям на трибунах, там и вовсе поднялось настоящее буйство.

Впервые за гонку увидев перед собой свободную дорогу, Рене утопил педаль газа в пол и завершил триумфальный объезд парка. До чего же сладко было снова вдыхать чистый, свежий воздух. Тормоза Delahaye работали безотказно. Двигатель, настроенный идеально и с учетом специфики трассы – работал бесперебойно. Рене подумалось, что теперь шансы на победу в гонке у него весьма и весьма неплохие. Ведь он доказал, что способен не просто держаться вплотную за этой серебряной пулей на колесах. Он доказал, что способен обогнать этого немца. Теперь ему можно и нужно было довести эту гонку всей своей жизни до победного конца. Легко сказать. Малейшая неточность – и этот Руди с его стилем вождения сродни швейцарским часам тут же накажет за ошибку и одержит в итоге верх.

Несколько кругов Рене удерживал лидерство. При каждом проезде перед трибунами публика бурно приветствовала его, прыгая и размахивая шляпами. Но «серебряная стрела» так и маячила неотступно за левым плечом в зеркале заднего вида, гналась за ним как хищник за добычей, так и норовя цапнуть за хвост. Сомнений не было: немецкий ас наседает в расчете на то, что Рене совершит ошибку или загонит свою Delahaye.

К тому времени паре лидеров уже́ приходилось разбираться не только между собой, но и с путающимися под колесами «круговыми». Антонио Негро и Диоскориде Ланца на своих Maserati класса voiturette едва ковыляли по трассе. Негро уже дважды заезжал в боксы и к началу десятого круга лидеры уже трижды его обогнали. На узкой, извилистой трассе со множеством слепых поворотов присутствие более медленных машин оказывалось весьма опасным: они представляли собой ни что иное как самодвижущиеся препятствия, материализующиеся на пути внезапно и непредсказуемо.

На двенадцатом кругу Руди подкрался к Рене вплотную, вынырнул из-за плеча, – и они, чудом не сцепляясь колесами, пошли по трассе бок о бок, голова к голове, не желая уступать друг другу ни пяди. Так они и предстали перед публикой как два гладиатора на арене. Но Рене и тут не уступил.

На пятнадцатом круге при выходе со спуска на финишную прямую Рене сам себя осадил и запретил себе переходить на четвертую передачу вопреки страстному желанию это сделать. Руди же воспользовался этим секундным замешательством соперника и вернул себе лидерство, обойдя Delahaye Рене, а следом и другую, отставшую на круг Delahaye Комотти.

Тяжкий стон разочарования разнесся по трибунам, заглушая радостное карканье немцев у гнездилища Mercedes на пит-лейне. Но те были правы в одном: на прямых им равных не было. Все теперь шло к тому, что Руди, осадив французского выскочку, больше его к себе не подпустит.

Пройдя Virage de la Gare, Руди помчался в гору, нагоняя волны жути на толпы зрителей пронзительным воем банши своих нагнетателей, – и принялся методично наращивать преимущество. Казалось, все вопросы сняты: Руди оторвался весьма существенно. На излете шестнадцатого круга хронометристы на Avenue du Bois Louis, проводив взглядом промелькнувшую стрелу, подивились, глядя на секундомеры: 1:47 – новый абсолютный рекорд круга в По.

Команда Delahaye теперь вынуждена была вывешивать для Рене на щите цифры с его отставанием от Руди: набежало уже шесть секунд. Да он и без этой подсказки – по приутихшему вою и ослабевшей вони двигателя Mercedes – понимал, что соперник ушел за пределы прямой досягаемости. Да и как знать, а вдруг Руди поначалу просто приберегал ресурсы своей машины? В любом случае, когда Рене проезжал теперь перед главными трибунами, «серебряная стрела» к тому времени уже скрылась за поворотом и пошла на подъем по Avenue Léon Say. Если он и дальше будет терять по секунде на каждом круге относительно соперника, гонку можно считать проигранной, поскольку ему и дозаправка Mercedes отыграться не поможет. Если же он будет проигрывать Руди по две секунды на круге, тот и вовсе его обойдет на круг ближе к финишу.

Рене делал все, что в его силах, чтобы сократить отставание, но к концу двадцатого круга отыграл лишь секунду, и Руди продолжал уверенно лидировать, проходя круги в среднем за 1:49. Третьим шел Комотти, четвертым – Трентиньян на Bugatti, пятым – Раф на Maserati (все трое – с круговым отставанием). Ив Матра на Bugatti шел уже в двух кругах позади лидеров, а Негро из гонки выбыл, убедившись в том, что его Maserati к ней не готова. Как и прогнозировалось, Гран-при По превратилось, по сути, в дуэль между Mercedes W154 и Delahaye 145, выигравшей «Миллион франков», и немецкая машина смотрелась пока что явно сильнее французской.

На следующих пяти кругах Руди продолжил наращивать отрыв в среднем на секунду, то есть, происходило ровно то, чего более всего опасался Рене. При этом немец внешне спокойно поддерживал заданный темп, в то время как Рене боролся за каждый метр и долю секунды на пределе возможностей, дабы не усугубить отставание. «Серебряная стрела» теперь в основном оставалась вне поля его зрения, и Рене понятия не имел о том, на сколько секунд он отстает от Руди, пока не проезжал мимо пит-лейна с выставленным для него сигнальным щитом с цифрами, которые с каждым кругом росли, терзая ему душу. На очередном проезде по главной прямой он физически отставал от соперника уже́ на целых 350 метров – к вящей радости немецкой команды.

На тридцатом из ста кругов трехчасовой гонки Руди нарастил отрыв от Delahaye еще на секунду. Превосходство его было внушительным, но все еще отыгрываемым, поскольку без заезда на дозаправку ближе к середине дистанции немцу было не обойтись. Но чтобы сохранить шансы использовать это преимущество, Рене нужно было еще и самому как-нибудь обойтись без поломок – течи масла или бензина, отказа мотора или тормозов и т. п., – не говоря уже об аварии, вероятность которой существует всегда.

Трасса эта требовала адского напряжения нервных и физических сил из-за постоянных переключений передач, ускорений и торможений, перекладок руля. Машины работали на износ, а водители и подавно. Малейшая невнимательность могла в долю секунды обернуться катастрофой. Так что обоих гонщиков впереди ждала еще долгая-предолгая схватка, и объявлять любого из них победителем до пересечения финишного створа было преждевременно.

В ложе прессы напротив главных трибун Карл Курдорфер, пресс-атташе команды Mercedes, телефонировал в Штутгарт о последних событиях. Кратко изложив причины невыхода на старт Ланга и детально описав ход гонки, он заключил: «Караччола и Дрейфус лидируют с колоссальным отрывом. Они вне досягаемости. Но об исходе гонки пока что ничего определенного сказать нельзя».[742]742
  “Telefonanruf H. Kudorfer 10.4.38”, 15 Uhr. 1137/1, DBA.


[Закрыть]

Люси в Каннах в те же минуты услышала практически те же слова по радио в прямой трансляции и, вероятно, только хмыкнула по поводу замечания комментатора о «неопределенности исхода». Ее веру в пророчество прорицательницы так просто не подорвешь! А вера Люси – страшная и несокрушима сила!

По всей Европе и далеко за ее пределами любители автоспорта, кто по домам, кто в барах, прильнув к радиоприемникам, лишь гадали, каков будет следующий поворот в этой захватывающей борьбе. Был среди них и помешанный на автомобилях четырнадцатилетний еврейский мальчик Джон Вайц[743]743
  Ганс Вернер «Джон» Вайц (нем./англ. Hans Werner “John” We i t z, 1923–2002) – сын берлинского владельца текстильной фабрики и мецената изящных искусств времен Веймарской республики, после воссоединения с родителями в Нью-Йорке и службы в штабе американской стратегической разведки (1943–1946) ставший преуспевающим нью-йоркским модельером, а затем – с подсказки и по наущению Джона Стейнбека – и писателем, автором романа «Ценность ничтожества» (Te Value of Nothing, 1970) и ряда книг-расследований о том, что реально творилось в кулуарах власти Третьего Рейха.


[Закрыть], которого родители отправили от греха подальше из Берлина на учебу в казавшийся им таким безопасным Лондон. Понятно, что и он там был лишь одним из массы всею душою желавших победы гонщику с такой говорящей о корнях фамилией как «Дрейфус».[744]744
  Automobile Quarterly, 2nd quarter 1980.


[Закрыть]

Чуть ли не с самого начала его карьеры в гонках Гран-при к Рене приклеилось в болельщицкой и журналистской среде прозвище «ученый», вполне соответствовавшее его манере вождения и стилю прохождения трасс – расчетливому и выверенному, кропотливо-терпеливому, но при этом изощренному по части тактических задумок. Славился Рене еще и тем, что берег своих железных лошадок и реже других заезживал машины до смерти, а после того, как чудом выжил в Комменже в 1932 году, – еще и умением ловко избегать аварийных ситуаций на трассе.[745]745
  Moteurs Course, 3rd trimester 1956.


[Закрыть]

Поэтому-то на тридцать первом круге Рене немало всех удивил тем, что вдруг ринулся, сломя голову, в отчаянную погоню за Руди. Но у него не было иного выбора. Еще круг-другой с секундным отставанием – и гонку можно считать проигранной. Вот он и принялся подстегивать сам себя, перебарывая собственную осмотрительность и чуть ли не криком понукая себя к одному горячечному движению за другим:

Живо в гору к Pont Oscar – и резко влево под мост!

Быстрее!

Тормози перед лицеем Louis-Barthou – и руль вправо до упора!

Быстрее!

Газ в пол на объездной вокруг парка Beaumont!

Быстрее!

Молнией влево-вправо через шикану за статуей маршала Фоша!

Быстрее!

С заносом влево вниз на спуск по Avenue du Général Poeymirau!

Быстрее!

Резче входи в Virage du Buisson! Шпильку впритык!

Быстрее!

Ныряй на серпантин – и живо вниз к Avenue du Bois Louis!

Быстрее!

Вперед по финишной прямой! Повышай передачу!

Быстрее!

В безрассудном слаломном стиле, заворожившем публику и журналистов, Рене одной кавалерийской атакой отыграл чуть ли не половину одиннадцатисекундного отставания от Руди, едва не побив установленный тем чуть раньше рекорд круга в гонке. Мчась мимо трибун, Рене бросил молниеносный взгляд вперед и вверх – на пологий склон над привокзальным разворотом, где на травке под пальмами расположились Шушу и Бэби с хронометрами в руках. Супруга его была явно ошеломлена, а Бэби, на предыдущих кругах сиявшая лучезарной улыбкой из-под широкополой панамы, имела теперь вид не на шутку встревоженной.