Текст книги "Ангел Кумус"

Под вторым, который молча пожирает Еву глазами, натекла лужа. Он сидит без сапог. Сапоги валяются рядом. Пока Ева откровенно разглядывает мужские ступни в мокрых носках, наклонившись для этого под стол, тот, который в сапогах и постарше, достает из узкого кармана на брюках охотничий нож.

Четыре секунды ей хватает, чтобы опрокинуть на сидящих стол, подбить ногой ножку стула у старшего, наклониться к нему, упавшему, и сорвать с груди небольшой кожаный мешочек на веревке.

Еще четыре секунды – добежать до дверей кафе. Она заводила мотор машины, не отводя взгляда от дверей и удивляясь, что никто не выбегает. Она не знала, что мужчины в это время ползут по полу, медленно и влажно, как слизняки, и теряют с каждым ее шагом последнее дыхание. Что их увезут через час на «труповозке» в морг райцентра, где уже будет лежать подстреленный на берегу утопившийся подросток.

Она привезла мешочек женщине, рассказала про особенности поиска и назвала цену, спокойно выдержав удивленно взлетевшие выщипанные брови и округлившийся яркий рот.

– То есть, того, что ты нашла – мало? – женщина смотрит на Еву, как на редкое насекомое.

Ева не понимает. Она предупреждала о наценках в случае участия в деле полиции? Женщина, не отводя от ее лица глаз, кивает: предупреждала.

– Если у ваших родных были при себе деньги, то в случае участия в деле полиции, все, что находят на трупах, становится вещественными доказательствами и не подлежит изъятию до завершения дела. Что я такого должна была найти? – Ева перестает сдерживаться и повышает голос.

– Просто я подумала, – мямлит озадаченно женщина, – ладно, не стоит обсуждать, ведь это могло унести водой, да? Я заплачу, сколько скажешь, – хозяйка «урусуйки» любовно обхватила пальцами и прижала к себе мокрый кожаный мешочек. Подумала и злобно прищурила глаза, заявляя: – Пусть полежат, а я к вечеру туда приеду и еще посмотрю, хочу их или нет! Им без этого не вздохнуть не выдохнуть, чертовы манекены! – Из открытого мешочка она достает камушки и раскладывает сушиться на стекле журнального столика.

Потом из диванной подушки достала деньги, пересчитала их, плюнув на пальцы, как перед тушением сигарет, и поинтересовалась, почему это Ева такая бледная?

Засовывая деньги в сумочку и пошатываясь, Ева вышла во двор. Ранние трудоголики уже спешили к своим автомобилям. В голубятне мальчик открыл дверцу и гонял голубей, свистя и размахивая футболкой. Ева закрыла глаза, ей показалось, что она знает этот двор, как родной, что все это уже было – и мальчик, и голуби, и эта чужая машина у подъезда, и на заднем сидении – женский пиджак, а из под него – ремни как от кобуры, что если она сейчас же не уйдет, немедленно! – то увидит что-то ей совсем не полагающееся.

Она присоединила придатчик к сотовому, позвонила на домашний телефон и выслушала записи на автоответчике. У одной хозяйки потерялись королевский пудель и такса. Пожилая женщина интересовалась, не согласится ли Ева искать ее пропавшего без вести на войне сына, за это она готова отдать свою квартиру и дачу. Молодая женщина предложила немедленно найти мужа по указанному ею же адресу – номер в гостинице – и «отстрелить ему яйца, а его девке отрезать уши». Луиза звонила дважды и просила приехать. Это хорошо, это значит, что великий художник пришел в себя. У известного банкира из бассейна в загородном доме пропал крокодил. Подросток ушел из дома после скандала, обчистив папин сейф. У восьмидесятилетней старушки улетел говорящий попугай.

Попугай откликается на имя Акакий Клистирыч фон Шмотка.

Ева перемотала запись на магнитофоне, еще раз внимательно прослушала имя попугая и в первый раз подумала, правильно ли выбрала себе способ зарабатывать деньги?

В машине, задумавшись и выбирая между потенциальным кастратом и Акакием Клистирычем фон Шмоткой, Ева вдруг вздрогнула, словно ей в лицо плеснули холодной озерной водой. Она развернулась на светофоре, и плохо понимая, зачем это делает, и даже не надеясь на удачу, поехала за город к Истре.

Солнце палило вовсю, а мужичок в шапке-ушанке дремал у камышей с удочкой в руках. Ева прошлась по берегу, разворошила ногой траву там, где полицейский вывалил содержимое карманов утонувшего подростка. Ничего. Она подошла к мужичку, присела на камень и поинтересовалась клевом. Подумала, подумала, и ничего не говоря, выпотрошила на траву грязную матерчатую сумку, лежащую у камня. Разгребла клубочки веревок, спичечные коробки с гремящими внутри крючками, поплавки, завязанную в прозрачный пакет пачку «Примы», огрызок карандаша, стеклянную банку с червями, несколько крупных гаек. Выбрала большой полосатый поплавок, перочинный нож и пластмассовую длиннокрылую бабочку, серо-зеленым цветом больше похожую на привидение моли. Эти предметы она запомнила одним взглядом, их полицейский выгреб из кармана утонувшего подростка. Она показала поплавок, нож и бабочку мужичку. Тот вздохнул и почесал где-то под ушанкой, чудом не свалившейся с одного уха.

– Ну, не мое, – согласился он минуты через три чесания и вздохов. – Так валялось же на траве! Милицанеры ушли, утопший убежал, а это осталось валяться.

– Зеркало! – Ева встала и протянула руку.

– Ну вот, сразу – зеркало, – бурчал мужичок, копаясь внутри куртки, – ты глядела в него, в это зеркало? А я глянул. Козел! О, как есть козел! Пе-е-егий, – ласково пропел он, любуясь собой в закрытый ладонью кружок. – Для смеху мужикам хотел показать. Да я понимаю, это фокус такой, я ж понимаю, а все одно смешно. У моего соседа есть ручка. Пишет даже, а внутри, если ее встряхнуть, дама одна оголяется. В смысле женщина. А тут – и так смотрел, и этак – козел. А ты посмотри, чего у тебя будет? – он прошлепал высокими сапогами по воде, подходя. В протянутой руке зеркало ловило собой небо, вырезая кусочек.

– Нет, – сказала Ева, отворачиваясь и закрывая своей рукой голубой кружок на коричневой ладони. – Не сейчас.

– Да я что, я – ничего. Интересно просто.

Она запрятала зеркало в небольшой карман в футляре для телефона на поясе. Стало намного легче. Позвонила матери пропавшего на войне солдата, дала номера телефонов сталкеров по Чечне. Назвала их расценки и условия. Да, они берутся за поиск даже после трех лет. Да, они ищут останки погибших и в радиоактивной зоне. Да, они сами привозят это в Москву.

После этого звонить не хотелось никому.

В архиве Главного Управления внутренних дел Ева на пропускнике звонила по местному телефону, набирая непривычный четырехзначный номер, а пробегавший мимо офицер в форме старшего лейтенанта подмигнул ей и пожелал, как хорошей знакомой, удачной охоты.

Информатор вышел к ней через семь минут. За эти семь минут Ева сдала оружие, пробила пропуск и сделала две затяжки длинной ментоловой сигареты, отслеживая превращение спрессованных листьев табака в странной архитектуры башню из пепла. Башня, сорвавшись с основания, плавно рассыпалась по пути вниз, ее невесомые остатки взметнулись у узконосых – на шпильке – туфель майора архивного ведомства номер пять, Ева встала, и светловолосая женщина кивнула, приглашая идти за нею.

– Если бытовые и пропавшие без вести, садись сама за компьютер. Если не хочешь, я позову дежурную, но это еще полсотни сверху.

– Секты, – сказала Ева, устраиваясь.

– Код двести сорок три. Звать девушку?

– По сектам есть секретные файлы?

– По всем отделам есть папки с секретными файлами.

– Зови.

Через сорок две минуты Ева узнала, что за последние два года число массовых самосожжений в разных сектах мира возросло в пять раз по сравнению с предыдущими десятью годами. Клуб «О.Б.» оказался официально зарегистрированной организацией под крылом общества «Слуги Вечности». На всякий случай это общество внесли и в список религиозных сект Москвы под номером восемьдесят шесть, и в перечень организаций, условно определенных как «Сатанисты». «О.Б.» означало Основы Бессмертия, а клуб ежемесячно принимал в гости многочисленных сторонников Слуг Вечности из всех стран мира, которые читали лекции, проводили фестивали и даже послали запрос в Комитет образования с просьбой ввести в школьный курс «Основы познания Вселенной, Мироздания и Личности в совокупности, как закрытой системы.» Ева удивилась, когда на экране появилось изображение Рублевской Троицы, но оказалось, что эта икона для Слуг Вечности как раз и символизирует собой союз Вселенной, Мироздания и Личности. В совокупности.

Адвокат Дэвид Капа занимал в клубе почетное место Главного Учителя и Созерцателя. Наставницы, преподающие основы бессмертия, делились на учениц Отпевальщицы – их было десять, и на учениц Созерцателя – две. Ученицы Отпевальщиц имели в разных концах Москвы десять помещений «для чтения лекций и проведения практических занятий по основам бессмертия». Самое интересное, что в некоторых из этих помещений располагались научно-технические компьютерный центры, это выяснилось случайно, когда Ева захотела узнать, кто давал разрешение на найм служебных помещений – муниципалитет, или церковь.

Случаи смертей от укуса ядовитых насекомых или змей в Москве (шестьдесят два за последние десять месяцев) расследовал отдел Службы безопасности, поскольку основой расследования являлось определение путей контрабандного ввоза в страну этих самых насекомых и змей. В других городах этим занималась Комиссия по экологии, от этой информации Ева впала в состояние легкого транса. Комиссия по экологии и отдел номер триста два СБ иногда обменивались информацией, которая анализировалась в третьем ведомстве – Аналитическом центре отдела аномальных явлений, где результаты анализов и оседали в архивах, никогда не доходя ни до отдела триста два, ни до Комиссии по экологии.

Минут пять Еве хватило, чтобы понять – логику таких разделений не постичь никогда. В который раз за последние два дня она порадовалась, что не является винтиком этого бессмысленного механизма.

Выбрав по наитию из указанных трех представителей трех ведомств женщину – капитана СБ Зою Федан, Ева записала телефоны отдела триста два, вручила девушке-оператору шоколадку, попрощалась, и по дороге к выходу, в коридоре Архива позвонила капитану Федан, пригласив ее на обед.

Маленькая черноволосая женщина долго и придирчиво рассматривала документы Евы, начав с разрешения на ношение оружия. Она выбрала пивной бар, где подавали устриц и дорогущих лобстеров, Ева была здесь впервые, поначалу удивилась выбору капитана Службы Безопасности, но потом оценила еду и уютные закрытые кабинки.

– А что, продаваться, так дорого! – Зоя раскрывала устриц, на руках ее были кожаные перчатки – нож иногда соскальзывал, и Еву эта естественная предусмотрительность удивила больше, чем кастет и метательные звездочки, вывалившиеся из сумочки капитана при поиске зажигалки.

– Ну что тут можно выбрать для частного сыщика, – Зоя втягивала в себя устрицу, громко и вкусно, – адвокат приехал из Индии два года назад и уже успел поставить в интересное положение одну из своих, так называемых, учениц. Их у него две. Отпевальщица – тетка с двумя высшими образованиями и тремя иностранными языками. На занятиях в клубе учатся правильно дышать, петь, видеть третьим глазом, слышать внутренностями. Я отходила две недели. Когда заметила, что разговариваю со своей антипригарной сковородой, и на «вы», бросила.

– Скажи лучше, что у тебя в отчете, – предложила Ева.

– В отчете. Такой компьютерной высокотехнологической базы, как в этом клубе, я не видела нигде. У них самые современный средства связи, Интернет по всему свету, лучшие операторы и сильнейшие процессоры. И чем, ты думаешь, они на всех этих железках занимаются? Не поверишь. Просчитывают гороскопы. За бешеные деньги, сдав кровь и указав дату и место своего рождения, через три дня ты узнаешь сетку пересечения своих возможных звездных отклонений.

– Что это такое? – не поняла Ева.

– Это я так определила в отчете, а у них это называется «звездная пыль судьбы». Отпевальщица объяснит тебе, кто из восьмисот восьмидесяти пяти человек, первожителей на планете, является твоим непосредственным кровным родственником, и как можно это родство употребить, проследив их поколения. А Созерцатель, то есть Дэвид Капа, после шести лекций о бессмертии, точно укажет тебе дату и год твоей жизни, в которые ты должна умереть особым образом, чтобы слегка перемешать звездную пыль твоей судьбы шестьсот шестьдесят шесть лет тому назад и изменить свое предопределение. Вот, например, – Зоя мыла руки в полоскательнице, – если бы я пришла в этот клуб десятью годами раньше, когда мне было шестнадцать лет и четыре месяца, и посадила бы себе на грудь симпатичнейшего черного паука, то сейчас я бы не сидела тут и не крошила молоточком клешню. Я бы, как минимум, ехала на верблюде по пескам, звеня перстнями и воя от тоски. Арабская кровь! А теперь есть только один день в черт-те каком году, когда я могу еще раз попробовать изменить свою судьбу и очнуться после укуса или самосожжения персидской принцессой, а не собакой или кактусом, как после запланированной по гороскопу естественной смерти.

– Подожди. Дата и место рождения – это понятно. А кровь зачем?

– Чтобы высчитать принадлежность твоего генетического кода коду кого-то из тех самых…

– Восьмисот восьмидесяти пяти человек? – продолжила за нее Ева, возбуждаясь.

– Да. Изначально всего существует именно столько. Остальные – вариации их судеб, размноженные обстоятельствами, клонированные временем, либо мервяки. При мне было отказано в приеме в клуб шести человекам, адвокат сказал, что они – куклы, а Отпевальщица шепотом назвала их «мертвяками». Короче, – массовый психоз, отягченый шизоидными проявлениями мании преследования или самоунижения и самоистребления. Но в логике им не откажешь. Вопросы есть?

– Те люди, из почти тысячи первоначальных, они кто?

– Начни перечислять по памяти самые известные имена. Переходи постепенно от древних философов и врачей к последующим по времени первооткрывателям, художникам, воинам, историкам и ученым. Их знают все. Они – это составляющая Вселенной, а Вселенная – это они и всё, что вокруг. Здорово, да? – развела руками Зоя и отодвинула поднос с устрицами подальше. – Остальные – варианты их судеб.

– Ладно. Кто управляет миром по логике этих Слуг Вечности? Грубо говоря, кому поклоняются? Кто Бог?

– Никто. Система самодостаточна. Главная ценность в ней – информация. Люди – бессмертны, поскольку умирая запланированной смертью, продолжаются в животных, растениях минералах, или тут же вселяются во вновь рожденного ребенка. А умирая рассчитано, с целью изменить свою судьбу, никому после этого новой жизнью не мешают, поскольку живут параллельно. Даже я впала на несколько дней в завистливое состояние. Мне объяснили, что в свои пятьдесят шесть, если я доживу, и если захочу умереть рассчитано, я попаду в мир, где у меня будет четверо детей и шестеро внуков. Теперь представь мой азарт и сожаление, ведь здесь я бесплодна. Тот мир, где я многодетная мамаша, уже есть! Он рядом, совсем рядом, только мне пока недоступен. Чтобы я его имела, мне нужно будет вернуться на шестьсот шестьдесят лет назад, и изменить своим появлением что-то там, у моей пра-пра-пра– сто раз пра! Чтобы она тоже сделала шажок в сторону. Очень заманчиво, – Зоя напряженно смотрела на янтарь в высоком бокале, водила пальцем по его краю, у самой пены, и расширенные зрачки ее терялись в черноте радужной оболочки глаз, а колечки волос у виска задевали длинные ресницы.

– Должен быть бог, должен, – не унималась Ева, теряя ощущение реальности.

– Он ребенок, – очнулась Зоя и отпила свое пиво. – Адвокат говорит, что поклоняться ребенку глупо, а просить о чем-то бессмысленно. Он жесток и непредсказуем, как все дети. Но иногда впадает в состояние умиления и любви. И неизвестно, что лучше. Приспособиться под его непредсказуемость и всегда быть готовым к трудностям и несправедливостям судьбы, или ощутить на себе мгновения божьей любви.

– Этот ваш адвокат говорит, как сатана, и выглядит так же, – Ева закинула руки за голову и потянулась. – А кофе здесь варят?

– Ты видела адвоката?

– Да. Представь себе, этот ваш всемогущий Созерцатель пришел в частную фирму по сыску, чтобы найти какого-то мальчика. Смешно.

Они молчат. Молчание убаюкивает.

– Какие у тебя заработки? – интересуется Зоя, когда на стол поставили две чашки с кофе. – Я имею в виду, насколько это хорошо оплачивается, чтобы быть привлекательным время провождением?

– Что – это?

– Мотание по городу, оружие, платная информация, от ворот поворот, если ты не понравилась полицейскому? Обеды, как услуга, презрение служивых и высокомерие заказчиков?

– А, это… Когда как. День впустую, а другой – так, что в сумку не помещается. Но я свободна, делаю, что хочу. Вот сейчас, к примеру, не хочу идти отстреливать яйца неверному мужу, и не пойду. Не поеду в Чечню в Зону. Не буду обшаривать тридцать соток у дачи банкира в поисках сбежавшего крокодила.

– Смешно, – грустно объявляет Зоя: – да если бы ты не выбрала это, то и не было бы крокодилов, Зоны, вот этого обеда! Ничего себе свобода. Тебе в клуб Слуг Вечности нужно сходить. Там тебе объяснят, что свобода – это только выбор смерти. Остальное – предопределение жизни.

– Кстати, о вечности, – наклонилась поближе Ева. – Я понимаю, что попасться может девочка девятнадцати лет, и от невозможности вовремя умереть для новой жизни рядом со своим юным возлюбленным, оттолкнет с веревкой на шее стул ногами. Но почему ты так переживаешь? Всегда есть, как я определила, условный процент дураков. По моим наблюдениям, ты к ним не относишься. Как ты могла поверить в этот бред? Как в него могут верить другие? Что такого обещает адвокат, как убеждает, что люди покупают пауков и обливаются бензином?

– А, это просто. Этот процент дураков есть и у адвоката. Только если у тебя это люди ниже уровня взаимопонимания, то у него – наоборот. Дураками считаются те, которые хотят доказательств. Вроде меня. Которые согласны пережить долго не проходящий шок и отчаяние только для подтверждения слов того, кто никогда не нуждается в доказательствах. Для начала таким предлагают посмотреть в зеркальце, есть такие у учениц Отпевальщицы. А потом, если этого мало, показывают наяву. Я видела себя, другую, в этом зеркальце.

– Гипноз, – откинулась на высокую спинку стула Ева.

– Да. И датчики у меня были на теле. И врача потом посетила. Все нормально. Ну и поехала я, как последняя дура, во дворик один на Земляном валу. Там сначала дежа вю накатило, мощное, до головокружения. У тебя так бывает? Когда все знакомо, так знакомо, что хочется бежать? А потом я видела, как я погибла в перестрелке.

– Это была другая женщина. Похожая. Ну как можно в такое верить?

– Можно. Если там федералы перестреляли еще человек пять, и Аркашу тоже. Он был с бородой, заматерелый, лет сорока пяти, но все равно это он, студент Аркаша, с которым я познакомилась два месяца назад. Он закрывал меня собой. Его убили первым. Вчера, кстати, мы ужинали. Он расспрашивал, где я работаю. Как мне объяснил Адвокат, все дело в собаке.

– Что? – не поняла Ева.

– Я задавила в прошлом году собаку на дороге. Ночью. Спешила. Это была чья-то заблудившаяся жизнь. Я ее нарушила. Для себя сегодняшней я все это определила так: внушение, сильный посторонний импульс, переутомление на работе, психотронное оружие, небольшая доза наркотика. А для нее, – впору рыдать над каждой дохлой собакой или кошкой. Потому что это – просто жизнь и просто смерть. И всегда твоя.

– Для нее – это для кого? – Ева неожиданно для себя погладила вздрагивающую на скатерти руку женщины.

– Для той, которую убили на Земляном валу.

– Вчера я сделала две затяжки с восьмой ученицей Отпевальщицы. До сих пор не могу решить – идти к психиатру, или к наркологу. Так что твоя идея с дозой наркотика имеет место быть.

– Сигарета бабушки? – грустно усмехается Зоя. – Это ничего. Ты только не соглашайся на самокрутку прадедушки. Это полный убой дней на пять. Мне пора. Итог такой. За два года ни по одному самоубийству мы так и не смогли пришить обвинение клубу. И это при том, что совершенно откровенно на занятиях адвокат объяснил, и магнитофонные записи имеются, что массовое сожжение двадцати взрослых и восьми детей в небольшом французском городке три месяца назад – это массовый переход от фермерства и учительства к рабам на галерах. Во имя мгновенного перехода всех сразу в Пустой город. Это что-то вроде города-утопии. Где ты живешь с теми, кого сама выберешь, и видишь вокруг только то, что закажешь. Двадцать восемь человек, безгранично доверяя друг другу, ушли в обособленную и придуманную ими пустоту. Вот так, сыщик Ева. Пока. Да, если я тебя разорила, извини!

Чтобы сделать в этот день хоть что-то полезное и важное, Ева поехала в психиатрическую клинику повидаться с девушкой. Та вела себя примерно, говорила медленно, еще под воздействием сильного успокоительного. Ева обещала навещать ее регулярно и попросить врача вести наблюдение без применения транквилизаторов, если девушка поклянется не повторять попыток самоубийства.

– Ты рассуждаешь, как мертвяк, – медленно цедя слова, выговорила девушка. – Только мертвяки так цепляются за свою жизнь, потому что они не имеют памяти о других жизнях, они не имеют воображения.

– С воображением у меня даже некоторый перебор! Кстати, для тебя есть подарок, – Ева достала коробку от обуви. Девушка привстала с подушки, напрягая шею и шепотом спросила:

– Паук?! Африканский?

– Нет. Пятнадцатая жизнь шестой жены какого-то египетского фараона. Ищет пристанище, – она открыла крышку.

На красной плюшевой подстилке совершенно белый котенок уставился на них голубыми глазами и встал, потягиваясь. Продавец зоомагазина за сочетание сочного красного и воздушного белого взял наценку.

Девушка не пошевелилась, только выдавила закрытыми веками слезы. Ева посадила невесомого котенка ей на грудь, и тонкие слабые пальцы прижали его, нежно и исступленно, как раз к тому месту, где лучше всего слышно сердце.

В подъезде Евы ее ждал долговязый худой подросток. Он сидел на подоконнике, болтая ногой, и играл сам с собой в спичечный коробок. При ее появлении встал. Темные глаза смотрели насмешливо, из-под затертых на коленках джинсов выглядывали дырявые кеды.

– Прием посетителей с восьми до десяти вечера, – бросила Ева, поднимаясь на пролет и слушая его шаги за спиной.

– А я это, как бы сказать… Я ваш внебрачный сын, меня воспитывали цыгане.

– Ну, тогда заходи, – Ева распахнула дверь квартиры, пропуская его вперед. – Прямо, – сказала она, когда подросток двинулся по коридору, – теперь налево. Это ванная. В ней моются. Полотенца на полке.

– Я знаю, что делают в ванной, – оглянулся подросток.

– Ну, я думала – кочевая жизнь, цыгане…

Сбросив туфли, Ева прошла к телефону, вздрогнув от странного звука. Это шлепнули по паркету выброшенные из ванной в коридор кеды.

Она прослушала автоответчик. Пока кое-что записывала, услышала, как на кухне звенит посуда. Брошенный внебрачный сын устроился за столом, налив себе кофе в ее любимую чашку.

– Это моя чашка!

– Возьми, мне для мамочки ничего не жалко, – мальчик протянул ей чашку с синей лупастой стрекозой на фоне желтых одуванчиков.

– Ну вот что, сынок. Давай определимся сразу, – Ева села напротив и выдержала внимательный и очень серьезный взгляд. – Я не люблю детей. Ты неудачно выбрал роль. Я не люблю их грудных, чуть подросших, но еще сопливых, и таких вот гадких утят, как ты. Поэтому нам с тобой надо выбрать уровень отношений. Для начала, скажи, как тебя зовут.

– Илия.

– Прекрасно, а меня – Ева. Если хочешь, чтобы я тебе отвечала, называешь меня по имени. Можно на «ты». Если хочешь заработать оплеуху, называешь меня «мамочкой» и лазишь без спроса по шкафам.

Подросток все смотрел и смотрел на нее. Глаза в глаза.

– Со мной этот номер не проходит, – хмыкнула Ева. – Не надо играть, кто кого переглядит.

– Я не играю. Я любуюсь твоими глазами. Никогда таких не видел.

– Отличный тон, – улыбнулась Ева. – Правильный тон. Как будто ты не комплимент выдаешь, а обсуждаешь какую-то аномалию.

– Никогда не видел, – задумчиво покачал головой Илия.

– У тебя тоже ничего. И ресницы длинные. Ты – лицо кавказской национальности?

– Не знаю, – мальчик пожал плечами.

– Кто родители? Ты похож на перса со старинной гравюры. Ладно, не говори. Мне все равно. Спать будешь в маленькой комнате, кеды я выброшу в мусоропровод, у меня есть кроссовки, остались от предыдущего внебрачного сына, тебе должны подойти. Вторая комната по коридору – приемная. Тебе туда входить запрещено. И в мою спальню тоже. В остальных комнатах можешь все осмотреть, пока я отдохну, только не устраивай беспорядок.

– Ты меня оставляешь? – Илия вскочил, – Нет, правда? Почему? Почему ты сразу поверила?

– Сядь. Я расскажу тебе, как мне пришло в голову вообще заниматься сыском. Однажды я подобрала на улице собаку, молодого сенбернара, с ошейником за сорок баксов, а шерсть пахла французскими духами, хотя грязный он уже был – неимоверно. Он понимал столько слов, что с ним можно было обсуждать фильмы по телевизору – он с удовольствием смотрел телевизор. Я решила оставить его дома и развесила объявления. Прошло дня три-четыре, он не причинял мне особых хлопот, но становился все грустней и грустней. Я обзвонила ветеринаров, те, в свою очередь, дали телефоны частников и предложили для ограничения поиска по когтям определить, в городе жила собака, или в пригороде. В городе. Это уже неплохо, но на объявления никто не отвечал.

– Ты нашла хозяйку по духам? – вдруг спросил Илия.

– От… Откуда ты знаешь? – напряглась Ева.

– Я так подумал, когда ты в начале упомянула про духи.

– Да. Мы объехали с ним дорогие салоны, где продаются духи «Юсико». У одного прилавка мой странник категорически разлегся, устроившись для долгого ожидания, а продавец вспомнила женщину с большой собакой.

– И что все это значит? – поскучнел мальчик.

– Это значит, что я с удовольствием даю приют тем, кто может понадобиться потенциальным клиентам.

– Твой предыдущий гость, чьи кроссовки мне предлагались, был наркоман, – заявил Илия. – Не боишься тащить в дом кого ни попадя?

Ева, посмотрев долгим взглядом мальчику в лицо, встала и прошла в ванную. Она осмотрела полки, отодвинула стиральную машину, приподняла зеркало, заглянула под него. Позади раковины к стене скотчем был прикреплен шприц.

– Наличие шприца, – заявила Ева, возвращаясь в кухню и выбрасывая находку в мусорное ведро, – говорит еще и том, что тот, кто пользовался моей ванной, может болеть диабетом.

– Ты оставляешь меня у себя в надежде, что кто-то будет меня искать?

– А тебя такое объяснение моей душевной щедрости обижает?

– Нет, – покачал головой Илия. – Меня такое объяснение устраивает.

– Ну и чего ты тогда улыбаешься? – завелась Ева. – Улыбается он…

– Ты смешная. Особенно, когда говоришь про детей. Ну, про то, как ты их не любишь, и все такое.

– И что в этом смешного?

– Таким самоуверенным красавицам, вроде тебя, я бы определял наказание за подобную уверенность в нелюбви. Я бы так устраивал жизнь, чтобы они оказывались многодетными матерями. Да, – кивнул он, вынося окончательный приговор, – и все дети – приемные!

– Ну ты и злюка! Ладно. Хватит философствовать, – покачала головой Ева. – Давай проведем пресс-конференцию. Вопрос первый. Ты грабил сейф своего папы?

– Папы? – фыркнул Илия. – Сейф? С чего ты взяла? Я пришел к тебе, чтобы найти одного человека. Просто пришел по объявлению.

– А почему от тебя пахло, как будто ты бомжевал уже неделю?

– Ну… Я издалека пришел. Все люди потеют! – заявил он с непонятной Еве гордостью.

– Вопрос третий и последний, – она села за стол, вытянула ноги и посмотрела в открытое окно. Там, на голубом фоне неба, вспучившегося кое-где расцветшей сиренью, плавал тополиный снег. – Ты имеешь отношение к Слугам Вечности и адвокату Дэвиду Капе?

– Он здесь? – встал мальчик и посмотрел в коридор. Ева молча покачала головой. Мальчик сел и задумчиво проговорил: – Вечность, конечно, подавляет. Но я не ее слуга.

Из ящика стола Ева достала лист бумаги, из своей сумки на полу – ручку. Она положила бумагу и ручку перед мальчиком, глядя, не отрываясь, в окно на сирень в снегу.

– Пиши договор. Укажи свое имя и адрес, а так же имя человека, которого ты хочешь найти.

– А это обязательно? – загрустил Илия.

– Да. Это надо для отчета.

– У меня нет ее имени. Я потому и пришел к тебе, чтобы ты нашла ее и сказала мне имя.

– Ее? Это женщина?

– Женщина, девушка, или девочка. Я точно не знаю.

– Очень жаль, – Ева встала. – Я не разыскиваю женщин. А также девушек, девочек и старушек. Только мужчин и животных.

– У меня есть ее рисунок, – Илия словно не слышит. – Вот, посмотри. Правда, она прекрасна?

– Ничего не выйдет! – кричит Ева уже из ванной.

– Я даже не знаю, родилась она уже, или уже умерла! – кричит Илия, подойдя к двери, за которой шумит вода.

Уже раздевшаяся Ева слышит его, и судорогой озноба встают волоски на руках.

Илия садится на пол, прислонившись спиной к стене, опускает голову на колени и говорит шепотом:

– Родинка на щиколотке. Похожа на запятую. Как ты это называешь – особая примета.

Ночью, после долгих раздумий, Ева нашла карточку адвоката и набрала его номер. Адвокат узнал ее по голосу и, предупреждая вопросы, сразу заявил, что не намерен приезжать и забирать мальчика. Он попросил Еву за хорошую плату понянчиться несколько дней с подростком. Ева предупредила, что скажет мальчику об этом звонке. Адвокат разрешил. Ева с недоумением спросила, зачем он искал мальчика, если не хочет с ним повидаться?! Адвокат ответил непонятно, он сказал, что только хотел узнать, в каком году тот странствует.

В шесть утра под моросящий легкий дождик Ева бегала трусцой по кругу у одряхлевшего фонтана. Илия на кухне взбивал в миксере яйца с молоком. Ранние собачники вышли удобрить траву под деревьями во дворе дома. Ева повисла на турнике, отжимаясь и разглядывая гуляющих, в который раз поражаясь неизвестному генетическому вирусу, делающему за долгую совместную жизнь собаку и хозяина поразительно похожими друг на друга. В ее квартире мальчик включил кофеварку и подошел на звонок к двери. Несколько секунд он рассматривал в глазок худого седого мужчину с коробкой. Открыл замок, оглядел Соломона вблизи, кивнул, словно удовлетворенный осмотром и посторонился, пропуская его.

– Сбежал из дома, ограбил кого-нибудь, или отсиживаешь долг? – поинтересовался Соломон, затаскивая коробку в кухню. – Куришь? Колешься? – Соломон быстро выгружал покупки, изредка взглядывая на подростка, – Или просто жить надоело?