Текст книги "Ангел Кумус"

Ева встает, поднимает вверх руки, сдаваясь, и идет звонить капитану триста второго отдела Службы безопасности Зое Федан.

В одиннадцать часов шесть минут вечера Ева садится за руль. Рядом с ней на переднем сидении – Илия. Он клятвенно обещал ни во что ни вмешиваться и молчать, как немой. Ему не пришлось долго упрашивать Еву, потому что она надеялась, во-первых, оставить мальчишку у разыскивающего его родственника, адвоката, а во-вторых, вернуть сомнительного происхождения золотой и получить обычные деньги за услуги по этому самому розыску. Она справедливо заметила про себя, что два дня общения с этим заносчивым всезнайкой стоят по повышенному тарифу, а за каждую «мамочку» накинула еще по пятьдесят.

На заднем сидении мужчина прижимал к себе застывшую неподвижно женщину, что-то напряженно высматривающую в окне.

В одиннадцать сорок Ева звонила в украшенную дорогим деревом дверь на третьем этаже престижного дома: минут пять консьержка вела переговоры по телефону, ощупывая их настороженным взглядом и описывая незваных гостей адвокату. Когда щелкнули замки, Ева нажала клавишу крошечного магнитофона в кармане своего легкого пиджака и вошла в сумрачно освещенный коридор последней. На ленте сначала записался звук закрываемой двери. Потом – голос адвоката, встречающего их в длинном шелковом халате и восхитительных арабских мягких туфлях.

Как только адвокат открыл двустворчатую дверь в гостиную, и коридор осветился сильнее, мужчина страшно возбудился. Он стал показывать на адвоката пальцем, издавая нечленораздельные звуки, а Тэсса побледнела, нашаривая в сумочке сигареты. Мужчина, откашлявшись, стал уверять Еву, что адвокат – это не адвокат совсем, а инспектор, который приезжал к ним в прошлом месяце искать пропавшее золото, а Тэсса его застрелила!

– Заткнись, идиот, – прошипела Тэсса, выдыхая с дымом страх.

Мужчина не заткнулся, он начал метаться по комнате, сшибая по пути небольшие антикварные столики со статуэтками на них. Адвокат кинулся за мужчиной, подхватывая статуэтки, одну из них он поймал у самого ковра, крича: «Умоляю! Челлини! Паркет, умоляю!» Обессилев, они стали отдышаться друг напротив друга.

– Вы были очень хладнокровны и спокойны там, в посадке абрикосов, перестаньте же бегать и орать! – просительно уговаривал адвокат.

Мужчина заявил, что тогда он был изрядно выпивши, а когда он выпивши, то делает все спокойно и правильно. Нервным движением руки адвокат показал, где у него бар. Мужчина пил виски из горлышка, обливаясь, и требовал немедленно рассчитать его время путешествия в другую жизнь. Покачнувшись и отрыгнув, муж Тэссы словно очнулся, рассмотрел внимательно этикетку на бутылке и уважительно кивнул.

– Мне лучше, – сказал он, усаживаясь в кресло. Посмотрев на изящный нож для разрезания бумаги на столике, взял его, завернул рукав рубашки.

– Ну что еще?! – повысил голос адвокат.

– Надрежу вену, – объяснил мужчина. – Вы можете срочно сделать анализ ДНК? Или куда проехать надо? – она начал пилить руку чуть повыше запястья.

– Прекратите немедленно! Кто вас сюда… – адвокат огляделся и заметил спокойно наблюдающую все это Еву, присевшую на подлокотник кресла. – Да, позвольте, милейшая, к чему весь этот цирк?

– Вы просили найти вашу вторую половину. Я нашла, подержала у себя пару дней и привела к вам. Монету вашу возвращаю, не рискну пойти с ней в скупку, поэтому прошу оплатить мои затраты.

– Вторую половину! – в комнату вошел из затемненного коридора Илия. – Это ты так сказал?

– Не подходи ко мне! – адвокат выставил перед собой руку.

– А, может, помиримся? – спросил Илия.

– Столько достаточно? – поинтересовался мужчина, высоко поднимая бокал с кровью. Он накапал почти полбокала.

– Прекратите свинарник, – ударом руки адвокат выбил бокал из руки мужчины. Прежде чем покатиться по ковру, бокал выплеснул свое содержимое на Тэссу. Тэсса завизжала и задергала руками, словно стряхивая с них зловещую паутину, хотя кровь на черном платье была совсем не видна.

– А ты не почувствовал, что я иду к тебе, что я совсем рядом? – тихо поинтересовался Илия у адвоката в короткий промежуток между визгом, когда Тэсса набирала воздуха.

– Нет, мы же не с пустыми руками, – еле ворочая языком объяснял мужчина, – мы же вот… Тэсса, достань.

Пошатываясь, женщина идет к сумке на полу и достает оттуда брусок золота. Она стоит с ним, дрожа и тихо подвывая, глядя, не отрываясь, как мужчина набирает второй бокал, шевеля над ним пальцами и стараясь, чтобы струйка крови не пролилась мимо.

Рассвирепевший адвокат выбивает и второй бокал. Теперь его шелковый халат залит кровью, пятна кажутся тяжелыми. Мужчина обзывает адвоката поганым скунсом и интересуется, как ему удалось вернуться, залечить рану в живот, стать слугой вечности – и все за три недели? Адвокат бросается к мужчине, садится на него сверху, крича, что он сейчас свернет ему шею и безо всяких расчетов точно отправит того на гильотину.

– Я точно не помню, – бормочет он, нависая над сопротивляющимся мужчиной, – были ли тогда уже гильотины, или милые моему сердцу французы шестьсот шестьдесят шесть лет назад просто вешали на суках..?

– Вешали, – подсказывает Илия. – Сжигали, опять же.

Ева, занервничав, наблюдает, как устает бороться мужчина, как наливается кровью его лицо.

– Точно отправите? – хрипит он, выпучив глаза на своего мучителя.

– Не сомневайся, прямиком на сук!

– И я смогу вернуться, – хрипит мужчина, выставив коленку в живот адвокату, – и Полина не поедет в Ленинград?..

– Да, где она, эта летающая девочка? – интересуется адвокат, повернувшись к Тэссе и продолжая сжимать горло под собой.

– Она… Она до-дома-а-а, она с детьми, – оцепеневшая от ужаса Тэсса стучит зубами.

– Потерял летающую девочку, – адвокат теперь со злорадством смотрит на Илию. – И Сказочницу потерял, и Лютнистку! Что ты здесь делаешь? Это не тот год!

– Тот, – пренебрежительно улыбается Илия.

– Врешь!

– Я никогда не вру.

Сначала позвонил телефон, потом, почти сразу – длинный звонок в дверь. Ева ничего не говоря идет открыть дверь, и когда удивленный адвокат смог расцепить свои руки и убрать их с горла доставшего его мужчины, он дернулся от фотовспышки, ослепившей его, и не смог хорошенько рассмотреть вошедших.

– Всем оставаться на своих местах, – заявила Зоя Федан и обратилась к напарнику с фотоаппаратом: – Миша, труп в кресле со всех сторон, пожалуйста.

Адвокат удивленно посмотрел на обмякшего под ним мужчину. Ева обняла за плечи Илию и притянула к себе. Тэсса плавно и бесшумно свалилась на ковер в обмороке.

– Живой должен быть, – сказала Ева Зое, отворачивая подростка от кресла. Илия уворачивался. – Только что разговаривал! Я считала секунды, если бы вы не позвонили, я бы оттащила адвоката!

– Да он ему шею нечаянно сломал. – заявил Илия и улыбнулся растерянному адвокату, – Попался, учитель! Ты убил человека. Похоронщиком будешь?

– Это не человек! – Шипит адвокат. – Это фантом! Кукла! Его не существует!

А Зоя защелкивает на его запястьях наручники и монотонно проговаривает права.

– И с какой стати, по вашему, я его убил? – возмущается адвокат. – Где мотив?

– Золото, – подсказывает Ева.

– Не смешите меня так, – язвительно ухмыляется адвокат. Напарник Зои садится писать протокол осмотра места происшествия. Очнувшись, на полу приподнимается Тэсса.

– Комната носит следы борьбы, – радостно объявляет оперативник, строча, и надиктовывая на магнитофон, – так… Некоторые предметы меблировки валяются на полу. Вещественное доказательство номер… Зоя, положи рядом с бокалом номер. Так, номер четыре носит явные следы находящейся в нем крови. Халат адвоката… – оперативник наблюдает, как Зоя осторожно прикрепляет булавкой на грудь хозяину квартиры бумажку с номером и любовно расправляет ее, – халат адвоката также имеет следы вещества, похожего на человеческую кровь. Ничего получается, да? А полицию будем вызывать?

– Присутствующая здесь женщина может подтвердить, что этот человек приезжал некоторое время назад на Украину инспектором и искал пропавшие два ящика золотых слитков. – Ева задумывается, – Дело номер 11 345, если мне изменяет память, но лучше этот номер вот так с ходу не называть, потому что в полиции оно находится в особо секретных. Я платила за информацию осведомителю.

– Разберемся, – Зоя склоняется над мужчиной в кресле.

– Он..., – бормочет Тэсса, – он не очень похож, но что-то есть. Муж мой… который тут лежит, он его сразу узнал.

– Я не могу быть инспектором, я адвокат, меня все знают. Сравните отпечатки пальцев, в конце концов! И дайте мне переодеться!

– Отпечатки, это, конечно, интересно, но вот какая штука, – задумчиво сообщает Зоя. – Можно любые отпечатки нарастить месяца на три. Жидкий пластик. Японская разработка. И вы, имея определенный преступный умысел, могли в период поступления на службу нарастить пластик, ведь отпечатки у работников полиции берут только при поступлении.

– Да я не похож на инспектора! – кричит адвокат.

– Небольшие пластические изменения лица, – улыбается Зоя. – Что еще?

– Я адвокат, как вы знаете, – успокаивается Капа. – Этого мужчину вижу первый раз. Он ворвался ко мне в дом, начал резать вены и угрожал моей жизни. Женщина путает меня с кем-то. Отпечатки пальцев имею отличительные от любого служащего полиции, по фотографии меня не опознают, зачем вам позориться и пристегивать мне убийство с таким смехотворным мотивом?!

Ева достает из кармана магнитофон и показывает его Капе.

– Ладно, – кивает адвокат, – мы встречались с этим мужчиной раньше, но все равно я не инспектор! Вы никогда не докажите, что человек, приехавший искать золото, и я – это одно и то же лицо!

– А мы попробуем, – присаживается к нему Зоя. – У вас ведь, если не ошибаюсь, самая хорошая техническая оснастка. Странно для обычной секты, а?

– Вспомнил, где я вас видел, – кивает адвокат. – Вы приходили на занятия. Вы даже потребовали подтверждения моим способностям изменять жизнь. Вы их получили! Вы не имеете право вести это дело, потому что вы человек заинтересованный!

– Да я не буду вести это дело, – склоняется к нему Зоя и говорит тихо: – Если вдруг ваше дело попадет в отдел Службы безопасности, они же вас год изучать будут. Мне это совсем ни к чему. Мне надо сейчас быстро подвести хорошую базу под расследование и подать это убийство полиции, как элементарное дело. Чтобы они быстро и хорошо осудили вас, понимаете? Чтобы был мотив, свидетели и все вещественные доказательства. Что это у нас лежит на столике под номером восемь, Миша?

– Золотой брусок с государственной маркировкой весом две тысячи грамм! – весело сообщает Миша.

– Вот видите, – опять склоняется к адвокату Зоя. – С государственной маркировкой. Человек, который это сюда принес, имел с вами отношения в поселке на станции…

– Лазовая, – еле слышно произносит Тэсса, заметив устремленный на нее вопросительный взгляд. – Только этот… адвокат, вроде постарше.

– Лазовая, господин адвокат. И только представьте себе, захотят ли бравые мальчики из полиции быстро и ловко замять дело о двойной жизни инспектора полиции, который имел отношение к похищенному два года назад золоту, и который потом, изменив внешность, устроил в Москве секту для самоубийц?

– У вас остановка за малым, – кивает адвокат. – Доказать, что этот инспектор и я – одно лицо.

– Не знаю насчет лица, – отталкивается от стены Ева и задумчиво прохаживается по комнате, – но вот насчет крови…

– Что – крови?! – кричит адвокат и бледнеет.

– Илия, – Ева поднимает голову подростка за подбородок вверх и смотрит в черные глаза, – ну-ка объясни мне кое-что с этими рассчитанными укушениями и самосожжениями. Если, допустим, я изменю свою жизнь самоубийством, отпечатки пальцев у меня в другой жизни будут другие, это ты уже объяснил. Внешность может быть не та, это Тэсса объяснила на примере со своим мужем, а вот кровь? Подожди, молчи, – она закрыла пальцами рот мальчика, а он и не собирался ничего говорить, он легко и почти незаметно улыбнулся, скосив глаза на адвоката и подмигнув ему: «вот это женщина, а!» – Молчи… Сейчас поймаю… Да! Зоя, у работников внутренней безопасности берут развернутый анализ крови, или только на группу?

– Конечно, развернутый, – Зоя, чувствуя азарт Евы, подходит к ней, – на случай, если этого самого работника разорвет на части, или на случай внутренних расследований на определение принадлежности слюны и волос, берут эпителий, а уж анализ ДНК обязателен. Молодец, – кивает она. – Я поняла! Ну что, адвокат, воспользуемся твоей сверхмощной компьютерной базой, сравним твою ДНК, с развернутым ДНК инспектора, а? Для вашей секты анализ ДНК это дело привычное, можно сказать, рутинное.

– Где представители полиции? Пусть они меня арестую, а не вы, – скучнеет адвокат.

– Сравним и вызовем! Убитый, кстати, вполне может иметь тот же анализ ДНК, что и пропавший охранник, хотя я стараюсь во всю эту ерунду о множестве жизней не верить. А вы говорите – мотив. Да тут по полной – преступный сговор с целью похищения золота.

– А если.., – стареет на глазах адвокат.

– А вот если анализы не совпадут, тогда можно будет пришить маньяку-адвокату, главе секты сатанистов, убийство брата-сектанта собственными руками в присутствии свидетелей. Можно и по другому, но это будет для тебя грустно. – заводится Зоя. – Потому что я лично пристрелю тебя вот в этой квартире у кресла с убитым тобой мужчиной, и свидетели, опять же, подтвердят, что я пыталась помочь жертве!

– И за что мне все это? – ухмыляется адвокат.

– За всех укушенных и сгоревших!

– Глупость человеков безмерна, – поворачивается адвокат к мальчику. – Ну как доказать им, что смерть – это не повод для страха и оплакивания?

– Ты сам это затеял. Ты говорил, что я смешон со своими заповедями, что человеки вправе делать все, и будут делать все, как только поймут, что смерть – это не дорога в ад за прегрешения, или в рай за правильное соблюдение ритуалов, а просто другая дорога, – развел руками Илия. – Ну ладно, ты попался! Согласись, а?

– Секты были и будут. Всегда найдутся человеки, которые захотят отрастить себе крылья, или чтобы их похоронили за оградой. Они будут вешаться, топиться или прыгать из высоких окон. Почему бы не объяснить им правильный подход к этому? Они же все равно живут только друг в друге, их количество ограничено, но постоянно?! – повысил голос адвокат.

– Чтобы они берегли друг друга и любили, как нечто совсем особенное, как уникальное произведение природы, а не как соседского петуха, проживающего одну из своих неудачных жизней! – кричит Илия.

– Очень интересно, но нам пора, – Зоя решила прекратить дискуссию и помогла адвокату встать из кресла.

– Зачем ты это сделал? Зачем привел сюда человеков? – адвокат поворачивался назад, стараясь посмотреть мальчику в лицо. – Она рядом, да? Она здесь живет? Она – сегодня?

– Подумал бы лучше о своей женщине, – рассердился Илия, – Ты не можешь ее найти, твой ребенок умер, не прожив и двух месяцев! Что ты бродишь по времени? Зачем ты все время делаешь то же, что и я?!

– Зато твой прожил достаточно для показательного шоу, – прошептал адвокат в дверях.

Перед тем, как прижаться губами к флейте, флейтист облизывается и массирует губы языком – зрелище для непосвященных не из приятных, как будто при тебе посторонний человек делает что-то сугубо интимное. Лежа на полу и запрокинув голову назад, чтобы видеть в окне светлеющее небо, Ева слушала легкую, еле долетающую к ней из открытого окна на шестом этаже флейту. Она знала флейтиста – встречались иногда у подъезда, а однажды увидела его на балконе со двора, он чуть поклонился ей сверху, продолжая играть, но никогда Ева не видела, как флейтист готовится к игре. Полусонная, не в силах пошевелиться, она подслушивала чужую музыку и пыталась анализировать: она думала – откуда, из какой еще ненормальной своей жизни ей известно это ощущение – влажный засасывающий поцелуй мягких подготовленных губ и нежного дерева? Половина пятого утра. Почему люди, когда целуются, не дуют друг в друга, пробуя партнера на звук? Надо как-то уговорить себя встать и устроиться поспать на кровати. От жесткого пола под спиной, от неудобно закинутой головы в голову начинают приходить странные образы играющих друг на друге партнеров. Приглушено зазвонил телефон. Ева стала на четвереньки и поползла в коридор. Ее мобильный остался в сумочке, он виновато дребезжал, спрятанный под упаковкой резиновых перчаток, между пудреницей и запасной обоймой.

– Да, – сказала Ева, когда доползла, села у тумбочки и прижалась к пластмассе щекой.

– Ты не поверишь, – выдал телефон голосом журналисточки, – но он умер!

Голос хриплый, слова разделяет с трудом. Она любит виски. Спросить, кто умер?

– Я говорю, что он умер! – повышает голос журналисточка Марина, высокая каланча, сороковой размер ноги, грация аистенка, глаза виноватой лисицы, Плакальщица высшего разряда, практик и теоретик человеческих проблем в одном лице.

– Я слышу. Он умер.

– Понимаешь, он в жизни не брился, а тут залез в ванную и решил побриться! Ну ты можешь представить этого облезлого Льва без бороды?!

Ева закрывает глаза. По всему выходит, что Марина говорит о своем муже – ведущем телевизионного ток-шоу «Любовники и любовницы», и представить его без бороды Ева, действительно, не может. В сорок пять лет он холил и лелеял свою бороду с неистовством только что покрывшегося пухом подростка.

– Ты понимаешь, это, конечно, глупость, – объясняет Марина заплетающимся языком, – но меня ведь можно завести с пол-оборота! Мне как сказали в этой деревне – «вдовий дом»… Ну ты же понимаешь, я мимо такого не пройду!

Ева вытаращив в темноте глаза, вспоминает и чертыхается: она же послала Марину в деревню, где живет эта, как ее?.. Маруся! Ученица Созерцателя!

– Я тут же пошла в этот дом, все рассмотрела. Да я не меньше пяти дверей прошла! – Марина уже кричит, – а я люблю Левушку, а он теперь лежит в ванной, и уже полиция едет!

– Он захлебнулся? – осторожно спрашивает Ева, не в силах представить себе ванную такого размера, в которой смог бы окунуться с головой весьма крупный и равномерно круглый муж Марины.

– Ну ты скажешь тоже, – бормочет пьяная Марина, тоже, вероятно, соотнеся в уме размеры своего мужа и ванной. – Включенная электробритва. Плюх – и все! Я приехала, а свет не зажигается! Замыкание. Я включила пробки и выпила стаканчик виски с усталости, а потом решила принять ванну. Вот… Пришлось допить всю бутылку и позвонить в полицию. Они сказали ничего не трогать, я и не трогаю. Сиду вот на полу в коридоре и звоню тебе. Они сказали, что до пересменки обязательно заедут, а пока у них полно просто подрезанных или подстреленных, понимаешь? Мой-то уже никуда не денется. Я решила тебе позвонить и узнать, когда у этих гадов пересменка?

– В восемь тридцать, – бормочет Ева.

– Ну ни хрена-а-а себе! – слышно, как Марина возится. – Подожди, подложу диванную подушку. Вот так лучше. Ты как сидишь?

– Что?

– Я говорю, как сидишь, а то до половины восьмого еще времени до фига! Ты лучше приляг, я подожду.

– Сейчас, – Ева встает и покорно бредет в спальню. – Уже лежу. Слушай, ты вызови скорую, пусть они его посмотрят, может быть он…

– Мертвый. Так твоя скорая и сказала. Разряд электрического тока. Можно было и не вызывать, потому что он, как это сказать… Черный немножко. Ты не думай, я не свихнулась, но мне нужно с кем-то говорить. И я не просто буду говорить, я тебе прочту мои заметки, которые набросала в электричке, пока ехала. Ты всегда отчет требуешь, вот тебе и отчет.

– Может, не надо? – в ужасе спрашивает Ева. – Давай я к тебе приеду!

– Умная, да? А пока ты будешь ехать, я повешусь!

– Ладно. Давай свои заметки, – Ева сдается, подумав, что две повесившихся женщины за три дня – будет перебор.

– Ну вот, тогда так. Жуткая история Маруси Лебеды про паровоз.

– Что ты сказала?

– Это название. Ты просила узнать у женщины, от кого у нее был ребенок. Я узнала! Не перебивай. Маруся жила на маленьком полустанке, далеко от большого города, в лесу. Мужское население полустанка – все, кто мог работать, – работало на железной дороге. Но населения этого было так мало, что на работу охотно принимали и женщин: они редко впадали в запой, поддерживали здоровый дух соперничества в мужском коллективе и кормили мужиков как могли.

Однажды Муся несла домой шпалу. Шпала, просмоленная и тяжелая, давила на плечо, Муся уже пожалела было, что поволокла ее, но остановиться и бросить такую тяжесть можно было один раз – потом взять ее и тащить дальше, тело ни за что не уговоришь. Муся старалась идти быстро, сзади нее по железке проехал, громыхая, товарняк, и в страшном грохоте, заглушившем все другие звуки, она услышала, как кто-то рядом сказал совершенно ясно: “Брось шпалу”.

– Щас! – ответила Муся, – размечтался.. – и скосила глаза, стараясь разглядеть чьи-нибудь ноги рядом.

“Брось шпалу, дура!” – сказали ей уже грубо, Муся рассердилась и бросила шпалу на землю.

Она повернулась, но никого рядом не было. Товарняк отгрохотал, обнаружив после себя тишину и покой, Муся стояла совсем одна на неровной дороге, ветер шевелил деревья, далеко на поляне паслись козы.

Так Муся и ушла домой без шпалы. И даже не сердитая совсем, потому что пожалела себя. А вечером она сменила дежурную на переезде.

– Подожди, высморкаюсь. Хорошо ведь пишу, а? И стиль подходящий, правда, эта твоя Маруся – натура хоть куда! Ты иногда отпускай междометия, я тогда буду знать, что ты не заснула! Помнишь, что такое междометие?

– Ну! – вздохнула Ева. – Еще бы! Ого!

Ночь прошла спокойно – три скорых и один порожняк в полпятого утра, все как обычно. С утра один за другим пошли южные поезда, Муся стояла с флажком, читая надписи, которые знала уже наизусть. Больше всего ей нравилась “Пивдэнный Буг”. У кого ни спрашивала, никто не знал, что это за место такое.

В обед Муся разогрела на маленькой электроплитке свою жидкую кашу, достала закопченный кусок свининки, луковицу и четвертинку черного хлеба. Как всегда при виде еды, настроение у Муси поднялось, она запела, сидя возле станционного домика на лавочке, а проезжающие тяжелые грузовики, притормаживая возле переезда, определялись в открытых окнах мужскими особями и предлагали ей бог знает что.

Муся сходила в лес по нужде, сорвала по дороге несколько крепких белых. Она развесила их сушиться на солнечной стороне, прибрала в домике и услышала, как зазвенел сигнал, предупреждающий, что сейчас опустится шлагбаум. Муся удивленно уставилась на часы с кукушкой. Полшестого. Время полного затишья. “Может, симферопольский спешит на Москву”? – удивилась Муся, потому что никаких поездов в это время быть не должно, электричек тоже, а ремонтная коптилка только что пробухтела.

Муся вышла на рельсы. Напрягая глаза, посмотрела в одну сторону и в другую. Никого. Автоматика могла сломаться, но машин тоже на дороге не было, торопить ее было некому. Далеко-далеко вдали показался черный дымок над плавающей в теплом воздухе светящейся полоской рельсов.

“Коптилка возвращается, чего-то забыл”, – решила Муся. Коптилкой назвался маленький ремонтный паровозик, который ездил на угле по срочному ремонту путей, возил железнодорожников на обед и в ближайший город на станцию, если туда привозили отруби или комбикорм.

Она потянулась, вдыхая запах влажного леса с душком отхожего места: вдоль полотна щедро разбрызгивалось содержимое туалетов скорых и пассажирских. И тут острый глаз Маруси заметил, что вдали – не коптилка. Что-то большое и черное ехало, коптя небо дымом. Муся достала флажок. Потом подумала и пошла в домик позвонить. Она кричала и кричала: “Алло, седьмая!..”, но сильный треск в трубке и обрывки чужого спокойного разговора мешали, ей никто не отвечал. Муся звонила и звонила, пока совсем рядом, испугав ее, не закричал незнакомым звуком поезд. Муся выскочила из домика и, раскрыв рот, смотрела, как медленно проезжает в сторону Москвы самый настоящий паровоз, черный, с длинной коптящей трубой, увешанный флажками и фонариками. Она хорошо рассмотрела небольшие, отделанные деревом окна, некоторые были открыты, в них двигались от легкого при неспешном ходе ветра занавески, но людей она не видела. Муся оцепенела, разглядев огромные колеса, странные вагонные двери, но что сразило ее наповал – круглая тарелка антенны на предпоследнем вагоне, такую тарелку часто предлагали купить по телевизору и обещали весь день кино без перерыва или футбол с концертами, если ты не любишь кино.

Поезд ехал медленно, он уже уходил, туманя небо над собой растворяющимся дымом из трубы. Зазвонила, поднимаясь, стрелка шлагбаума, Муся очнулась от длинного гудка: она стояла на дороге, ей сигналил грузовик. Муся подбежала, размахивая рукой, шофер высунулся из окна, но заглушать мотор не стал.

– Мужик, слышь, мужик, ты видел? Ты паровоз видел? С антенной! – кричала Муся.

Шофер покачал головой, усмехнулся и уехал.

Она пошла в домик звонить и дозвонилась сразу, слышно было хорошо.

– Поезд прошел у меня без расписания! – кричала Муся в трубку. – С паровозом и антенной, жуткий такой!

– Ну и чего ты орешь? – поинтересовалась седьмая.

– Сейчас у тебя будет, – притихла Муся, – позвони потом, когда проедет. Красивый…

Но поезд мимо седьмой не проехал.

Муся вдруг успокоилась, расслабленно наблюдала, как далеко за дорогой солнце уходит в землю, а сменщице своей ничего не сказала.

На другой день она была выходная, но на переезд пришла. Сидела, грызла семечки с напарницей с пяти до семи. В полшестого зазвенел, опускаясь, шлагбаум, Маруся застыла, боясь пошевелиться, когда рядом с ними неспешно пропыхтел паровоз, а ее сменщица посетовала, что придется вызывать ремонтную: опять шлагбаум барахлит, опускается впустую.

В свое дежурство она выходила на каждый перезвон автомата у шлагбаума, потом случилась авария на дороге, она занервничала и совсем забыла про этот паровоз.

И вдруг уже в сумерках, около десяти часов, что-то словно толкнуло ее. Муся вышла, кутаясь в платок от вечерней сырости, посмотрела в ту сторону, откуда приезжал поезд, и сразу зазвенело, и шлагбаум опустился.

С трудом разглядев в темнеющей дали черный дым, Муся опустилась на колени и приложила ухо к рельсу. Идет. Она вдруг, неожиданно для себя, перекрестилась и встала поудобней, расставив ноги.

Паровоз надвигался, горя фонариками, и гудел. Муся оцепенела: он двигался очень медленно, и казалось, что на нее плывет светящаяся громадина с чух-чухающим звуком. В последний момент Муся испугалась и отпрыгнула в сторону, вдохнув запах мазута и горящего угля. Теперь она стояла сбоку, задрав голову, насчитала шесть вагонов и бросила в шестой свой флажок, размахнувшись изо всех сил. Муся чуть отвернула голову, ожидая, что флажок отскочит в нее, но крепкая деревянная ручка, отшлифованная множеством женских рук, с прикрепленной к ней желтой тряпкой, прошла сквозь вагон. Муся следила за ней пристально, вагон будто слегка растворился, и ей был виден флажок – вращаясь, он упал по ту сторону полотна.

– Ага! – закричала Маруся. – Вот ты какой!

Поезд уехал. Она, сдерживая дрожь, спустилась с железнодорожного полотна и шарила в траве, отыскивая флажок. Нашла, ощупала и даже понюхала его.

Муся решила поймать паровоз.

Изготовила ловушку – два тяжелых металлических креста, связанных веревкой. Веревку ей щедро обмочила святой водой баба Шура из деревни Рыжики, что рядом со станцией. Дождавшись в другое свое дежурство паровоз, Муся бросила перед ним на другую сторону рельсов один крест с привязанной к нему веревкой, сама схватилась за другой и закричала заговор: “..нечистая сила меня носила, носила устала, чтоб ей было мало! так мало – не видно, не видно – не слышно, нигде не найти!”

Поезд проехал как ни в чем не бывало.

Муся смотала веревку с крестами, дождалась другого дежурства, встретила поезд, проводила его, стоя у домика и жадно вглядываясь в окна. Ей показалось, что она видела женское смеющееся лицо, но наутро все потерялось как сон.

Ее тянуло к поезду странной силой, казалось, что все тело начинало свербить, маяться и скучать. Муся гладила его руками, щипала за живот и ноги над коленками. Она жила одна, родители умерли. Прижилась, правда, к ней чужая бабушка, которую выгнали дети из московской квартиры, два года они хозяйничали вместе, но бабушка как-то тихо померла, и Муся теперь ела дома одна.

Наконец, Муся решилась. В тот день она не развеселилась, как всегда от еды, выскакивала каждые полчаса на рельсы, а к вечеру вообще словно заболела: ей стало страшно и горько, что поезд не придет.

Но вот поезд крикнул издалека, Маруся сразу узнала его. Она вышла в темнеющий вечер, встала на рельсы и потрогала отполированное блестящее железо. Железо было теплым и вибрировало. Звенел опущенный шлагбаум. Быстро темнело, а поезд светился развешанными разноцветными фонариками, дышал громко и дымил вовсю.

Было ветрено, Муся смотрела в приближающуюся огромную черную морду, от напряжения ее глаза слезились, и два огня внизу черной махины расплывались бесформенно золотом. Муся расставила руки в стороны, ее платок раскрылся большими цветными крыльями бабочки, и она вошла в наехавший поезд. Она слышала, как стучат на стыках внутри нее колеса, тело стало невесомым, потом содрогнулось, словно ему подарили что-то редкое, то ли боль, то ли фантазию, стало горячо внизу живота, и вдруг все кончилось. Тяжело дыша, она повернулась. Поезд уходил, тело болело, а на душе было стыдно, как будто она блудила ночь напролет.

Маруся позвала свою подругу к ней на дежурство в домик вечерять вместе, обещала бутылку и закуску, песни под гармошку, а утром на опохмелку – росу до колен. Подружка Вера пела так, что сердце останавливалось, даже баба Шура из Рыжиков сказала, что от Веркиного голоса ей становится не по себе, как будто ей в это самое место соли насыпали.

Сидят они, значит, под фонарем у домика, вокруг – темень, будто фонарь вырезал у ночи только себе кусочек. Верка поет, Маруся млеет, а тут шлагбаум опускается, звонок звенит, и Маруся чувствует, не глядя, что сейчас подъедет поезд. Встает она спокойно, становится между рельсами и ждет, распахнув платок крыльями. Сначала еще слышит сильный высокий голос Верки, а потом – помутнение, бешеная радость и стыд.

Верка Марусю дождалась, гармонь отложила и сказала, что пить больше не будет, потому как у нее начались видения. Ей вроде показалось, что сквозь Мусю поезд проехал. И не поезд даже, а какая-то хренотень – буржуйка на колесах. Маруся тут обрадовалась, Верку целовала и к врачу, который лечит от помутнения рассудка, решила не идти.

Так получилось, что к врачу ей идти пришлось через две недели, и врач этот – совсем не стыдный мужик – сказал, что у Муси будет ребенок.