Текст книги "Ангел Кумус"
Автор книги: Нина Васина
Жанр: Современные детективы, Детективы
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)
Глава пятая. Расставленные ноги женщины – врата небесные?
«Уподобиться можешь ли женщине,
что безучастно отпирает и запирает врата небесные?»
Дао Дэ Цзин
Вера и Сусанна. 1984 год.
Во сне опять падаю вниз. Перед сном я долго вспоминала все ужасы, которые могут присниться: мужчина в шляпе сзади, в толпе за мной, за мной! Потом еще две руки, ощупывающие окно с той стороны. Если все это вспомнить, то не приснится, но я не успела вспомнить все, и вот результат: опять валюсь с каких-то ступенек.
Я жду Су. Все дело в этом. Я жду ее с вечера, странно – с какого именно вечера я ее жду? Если со вчерашнего, то это неправда, – я жду ее со всех предыдущих вечеров и после всех вечеров, которые будут, а Су всегда приходит утром... Как совместить вечер-Су-утро? Ожидание представляется мне голодом: я будто уныло осматриваю холодильник и уговариваю себя отвлечься чем-нибудь. Вчера была газета. Я вытащила из ящика рекламную газету, чуть не заманилась, но вовремя очнулась и сунула в ящик рядом. Су говорит, что у меня аллергия на газеты. Она любит их нюхать, ей нравится запах типографской краски.
Ключ в замке. Пришла Су.
– На улице идет дождь. Я принесла молоко, еще хочу показать тебе кое-что, – она роется в сумке, потом похлопывает себя по карманам. – Господи, неужели потеряла?! А, вот, – Су кладет свое «кое-что» на стол рядом с пакетом молока.
– За такое «кое-что», по моему, полагается уголовная ответственность... Я надеюсь, газовый?
– Настоящий!
Мы рассматриваем пистолет.
– Такой маленький? И вообще он дряхлый!
– Да. Он старинный. Пистолет «Генель», – заявляет Су гордо, – Германия. Как раз для меня. Потому что, – объясняет она, заметив мой удивленный взгляд, – перед каждым выстрелом нужно будет снимать с предохранителя. Вот тут видишь, – она неумело вынимает магазин. – Смотри… Магазинная защелка связана с предохранителем. Короче, палить с перепугу во все подряд я не буду. Сто раз еще подумаю, да и пружина тугая. Вот. У меня сегодня клиент. И Сережа утром звонил. А клиент будет вечером.
– А кого мы будем убивать?
– Самооборона!
Су забирается ко мне в постель. Утром ей звонил Сережа, после чего Су купила пистолет, значит, она испугалась. До сих пор Су его не боялась, он очень обаятельный, хотя и шантажист. Я размышляю, глядя в потолок. Су осторожно принюхалась к наволочке и устроилась поудобней.
– Вера, расскажи, зачем я купила это?
– Все очень просто. Сережа говорил про клиента. Поскольку раньше ты без сопротивления вспоминала все, о чем говорят клиенты и выполняла его мелкие просьбы...
– Ну Вера!
– Без сопротивления! Рассказывала обо всем, то его просьба сегодня была для тебя неожиданной, и испугала тебя.
– Да. Это так. Но тут что-то не то.
– А! Ты же боишься смерти!
– Боюсь.
– Но как же ты себя убьешь, если боишься?
Су протягивает ко мне руки и заливается слезами. День начался не то чтобы безболезненно, а как-то нервно и грустно.
Су роется в сумочке, когда ее движения становятся истеричными, я не выдерживаю и достаю свои ключи от ее квартиры, мы еле успеваем раздеться, приходит клиент. После взаимных расшаркиваний и выяснения, кто именно дал телефон Су, усаживаемся. Дални – так его зовут уменьшительно, обещает сюрприз, многозначительно хмыкает и вытаскивает пакет с фотографиями. Су садится на ручку его кресла, на всех фотографиях – Су. Она смеется на фоне замков и фонтанов, у автомобилей, рекламно-ненормальных, как, вероятно, и все «там». Интересно, Су всегда улыбается, когда ее фотографируют – навязчивая идея тщеславной мамочки – «ты лучше всего, когда улыбаешься, и головку склони немного набок, не смотри в объектив, смотри вдаль».
Цветные осколки от поездки Су во Францию валятся сначала на толстые колени Дални, потом на ковер. Я рассматриваю, пользуясь случаем, пухлые пальцы, небольшую лысинку, очки в тонкой оправе, тут он поднимает голову и я вздрагиваю от совсем растерянного и незащищенного взгляда. Он почувствовал неладное, осторожно сбоку косит на Су. Су расслабилась, успокоилась и ведет себя, как всегда вполне естественно: она наклоняется поближе и внимательно обнюхивает Дални, прикрывая иногда глаза для более лучшего усвоения запаха. Я улыбаюсь:
– Вы не волнуйтесь, это Су вас обнюхивает.
Он тоже неуверенно улыбается, встает и осматривается вокруг, наклонившись, заглядывает под стол и под кресло.
– Что-нибудь не так? – мне стало не по себе.
– Так! Это я сделал поиск! Су – это кошка?
– Су – это я! – Су потягивается и встает, – Это половина моего имени.
– А кто тогда – Анна?
– А это вторая половина моего имени. И все вместе – это я.
Она уходит на кухню, мы оба провожаем ее глазами.
– Вы остаетесь?
– О, да! Су – прелесть. Это... Она такая не-под-следственная... Я правильно говорил?
Я киваю, не сводя с него глаз:
– Будем надеяться.
Я собираюсь уходить. Мне здесь нечего делать: Су беспокоилась за свой французский. Но Дални радостно сообщил, что он неплохо говорит по-русски и с удовольствием попрактикуется в разговорной речи. Он вежливо предлагает мне остаться и поужинать вместе, потому что у него много «съедобности» и еще потому, что я – «тоже умрупочти...тельная!». Я ограничиваюсь скромным советом не употреблять сложных прилагательных.
Мир вокруг – категорически потусторонний. Я даже иногда ощупываю его слегка пальцами в безумной надежде найти трещину, заковырку – тщетно! О, Су, любовь моя! Любил ли кто... «Москва, Москва, люблю тебя я, как сын родной,.. как мать родная!» Я передвигаю ноги и внимательно смотрю вниз, я дрожу от страха и потею от попытки изобразить принадлежность этой дурацкой потусторонности – этому вонючему, ругающемуся, иногда озадачивающему из окошка автомобиля – «девушка, не хотите ли посношаться?» – городу, его «коренным и гостям столицы», я чувствую, что у меня это плохо получается, я совсем ослабеваю от потуг принадлежать – и все мимо, мимо и все – темень кромешная, а если покороче – я иду от метро домой, уже темно, и я боюсь.
Дома я отлавливаю воспоминания – маленькие блестящие рыбки в зеленой воде – среди мебели, цветов и удрученности моих ковров, – ну, наконец-то! ну, успокойся! Воспоминания ловятся, ловятся... Это мой дом, мне должно быть здесь хорошо и – как это? – уютно.
Телефон. Я устало выслушиваю рассуждения Су о прилагательном «полоумный»:
– Понимаешь, у нас разногласия, полоумный – это умный наполовину? Это Дални так считает, а я говорю, что это значит – полый ум.
– Су, ты где училась? Ты еще помнишь?
– Вера, ну не помню, ну правда, скажи.
– А можно Дални к телефону.
– Значит, он прав? Ладно.
– Дални? Я как бывшая коллега Су в области филологии торжественно объясняю: полоумный – это значит умный как пол! А у нас, русских, полы какие? Деревянные. Значит, умный, как наш русский деревянный пол, то есть немножко глупый!
– О! Деревянный пол! Это неожиданно и даже странно... Благодарю.
– Вера! Ты что это несешь? У тебя все в порядке?
– У меня предчувствия.
– Ты опять боишься, да? Ну чего тебе бояться, не забудь припомнить на ночь свои страхи!
Это я рассказала Су, что если вспомнить все страхи, которые могут присниться, то они как бы уже отживают свое на этот вечер и не снятся.
Я укладываюсь в постель и стараюсь расслабиться. Тихо плыву, разглядывая камушки на дне, не помня о последнем вздохе, камушки светятся голубым светом, возле них плавают разноцветные рыбки...
Телефон.
– Вера! Не забудь, что ты еще валишься со ступенек!
– О господи, Су, я теперь не засну!
И я усаживаюсь в кресло, пропахшее моим мужчиной, я согласна даже на это – на его дурацкие мысли, забытые в складках этого кресла, я не сидела здесь давно, мир совершенно других вещей всплывает передо мной, я натужно вслушиваюсь в идиотское слово «коллектив», «защита», потом идут друг за другом – бусами – «разработка»– «программа» – «зарплата» – «дифрактометр» и завершает все это последняя бусина – опасное слово «интерфейс».
В этот момент в моей двери осторожно поворачивают ключ, очень осторожно, не бояться, интерфейс защитит меня, дверь к тому же на предохранителе, хорошая, укрепленная дверь, а вот ключи я постоянно теряю, это даже интересно, как в одном спектакле: там вор, забравшийся в квартиру, долго потом разговаривал с хозяином и оказался вообще страшно интересный человек...
Я на цыпочках подхожу к двери, стараясь не дышать, отвожу «веко» у глазка и таращусь в дырочку – вот она! – дырочка в потусторонней стене! Очень обидно, что люди, увиденные мной оттуда, потом всегда уходят из своего потустороннего мира, и входят в мой, и становятся ничьи. Я разглядываю Су, она стоит, опустив голову в задумчивости, прекрасная и неотвратимая Су. Может, это было предчувствие, иначе почему я подумала «неотвратимая»? Если бы я сейчас спала, а Су не открыла бы дверь, она не стала бы звонить и будить меня, я и сейчас вижу, как она думает -"Будить-не-будить?" И она ушла бы в ночь и сама отыскала бы место своего последнего убежища и исчезла бы там незаметно и навсегда. А я искала и искала бы ее, ощупывала и ощупывала стену, нагромождая новые страдания в свою пирамиду страданий. Но я открываю дверь, и Су обрадованно бросается ко мне:" Ты так и не смогла заснуть, какое счастье!"
К моему ужасу Су ставит на пол свою дорожную сумку, я не могу скрыть удивления, она клянется немедленно все объяснить. Потом она раздевается, потом ведет светскую беседу о моем самочувствии, потом просит кофе, потом не пьет его, потому что нет молока, в итоге я начинаю катастрофически засыпать в кресле, я даже не могу справиться с глазами и смотреть в одну точку, и тогда Су сообщает, что она убила Дални. Я сонно соглашаюсь, что для самообороны у нее, конечно, были все основания. Но оказывается, что он отравлен.
– Цианистый калий.? Как у Агаты Кристи. А яд ты носишь в дупле зуба мудрости?
– Прекрати, Вера, я не знаю, что это были за таблетки. Сережа дал их мне и сказал, что это просто снотворное. Ему нужно было, чтобы Дални заснул, разве ты не понимаешь, Вера, меня просто подставили!
Она прокричала это уже истерично и немного разбудила меня.
– А этот... Сережа, он прятался в это время в тумбочке?
– Нет, он должен прийти к пяти часам и посмотреть кое-что у Дални. Он так сказал. Вера, я пропала!
– А который час? Как спать хочется... Су, я тронута, ты так заботишься о моем здоровье, но я уже умираю, спать хочу. Можно я посплю?
– Почти четыре. Я заснула. Было тихо-тихо везде, мне казалось, что я плыву, только голова болела слегка, но даже приятно. И вдруг я почувствовала, что он умер. Вот так, рядом со мной... Не могу объяснить, как будто я держала в руках что-то тяжелое, а потом бросила... Это... Это так страшно! Это была его голова, Вера!!
Ну все. Я больше не могу. Я укладываюсь в кровать, блаженно закутываюсь в одеяло с головой. Су потерянно бродит по комнате и начинает заново рассказывать. Словно в бреду я опять что-то слышу про голову, похоже, она уже катает ее по полу своей квартиры. Я не выдерживаю.
– Су, чего ты хочешь?
– Это было ужасно, как ты не понимаешь?
– Ну что было ужасно? Ну успокойся! Как ты могла бросать его голову, это бред, потом еще какой-то яд, ты не в себе, давай это прекратим. Эта шутка затянулась.
– Поехали ко мне.
– Спать, еще раз спать, и дальше – все время спать!
– Ты сама все увидишь, ты все поймешь, ты же не такая дура, как я, – она начинает плакать.
Су плачет с прихлебыванием, как я всегда говорю про ее плач, она плачет, мало того, что сладострастно, но даже как-то издевательски, поэтому редко кому удастся повторить такой плач Су. Я, например, и выносить его не могу больше трех секунд. На фоне этого плача я обреченно встаю и начинаю одеваться.
Вся моя ненормальность бессонных студенческих ночей, вся их бессмысленность, одурение и любовь вдруг встают передо мной, я даже начинаю поглядывать на Су с благодарностью, потому что редко вспоминаю тогдашних себя и Су, а ведь мы были, мы не спали, и хватало сил после этого высиживать по полной все лекции, а потом еще выяснять отношения, просто гулять, ссориться и мириться и к вечеру вспоминать про еду.
Теперь же, если я засыпаю после двенадцати, я разбита весь день и зла нестерпимо.
Мы вываливаемся из подъезда. Жуткая темень и приторная тишина встречают нас. Ни звука.
– Такси,.. – жалобно пискнула Су.
И в открытую дыру подворотни медленно вплыл чистый желтый свет. Я даже подпрыгнула, вот я уже бегу навстречу машине, ох уж это вечное «повезло»! После всего, что произошло потом, я заставила себя забыть это слово – нет никакого везения, не существует, все предопределено, мне бы насторожиться, рассмотреть Су поближе!..
Веселый таксист сообщил радостно, что уже не вечер.
– Киски, вы же понимаете, время позднее, так что соответственно…
Су обреченно махнула рукой, я решила выяснить, куда же мы все-таки едем.
– Мы едем смотреть, есть у тебя труп в квартире или нет?
– Понимаешь, Вера, эта его голова,.. – Су опять заплакала.
– Ну да, еще убедиться, катала ли ты его голову по полу. Садись.
Таксист посмотрел на нас, забившихся сзади в угол, и стал менее веселый. Я решила выяснить все до конца.
– А кто туда пойдет?
– Нет, Вера, я не смогу, я подожду тебя в машине!
– А вообще, Дални где?
– Он лежит в постели, тихий такой... Он...
– А он с головой? Где его голова?
– Тоже... Там.
– А что же ты уронила на пол?
– Господи, это образ, Вера, мне так почудилось, но это было ужасно, я же тебе уже все объяснила! Я заснула, мне приснилось, что я держу его голову в руках и вдруг роняю, она катится по полу! Нет, я не могу больше... Я уверена, что именно в это мгновение он и умер! Я проснулась, очень болела голова. Моя голова болела, или не моя?!
– Ну все, хватит! Я пойду туда, мне все равно.
Таксист решил прекратить наш бред, остановился и спросил, какие у нас проблемы. Я сказала, что у меня есть проблема: нуждаюсь в смелом и порядочном мужчине. Чтобы он поднялся со мной в квартиру и выпил там чаю. Таксист сказал, что его смена кончилась, а порядочным он был четыре года назад. Он не стал уточнять, какие это оставило у него воспоминания.
– Вероятно, – сказала Су неуверенно, – Ваш организм функционирует по пятилетнему плану?..
– Мы все уроды социализма, – подвел черту таксист.
На этом наши переговоры закончились, но когда мы доехали к дому Су я гордо сообщила, что деньги у нас в квартире, не соизволит ли он подняться с нами?
Он понимающе хмыкнул и предложил подруге – он кивнул на Су – подождать в его машине, мне сбегать и принести деньги, а чай он не пьет. Я грустно вздохнула. Ладно, похоже он не пойдет со мной, но хоть Су останется в машине.
Но тут очнулась Су, она первым делом радостно выдала ему обещанный четвертной, назвала его чутким и внимательным. Это подействовало странно: таксист вышел из машины, радостно заулыбался и спросил, какой подъезд нам нужен. Он идет со мной!
Я засеменила за ним, оглядываясь. Су сидела в темной машине, ее совсем не было видно.
У входа в подъезд таксист резко остановился, так что я стукнулась носом о его спину и вскрикнула от боли.
– В чем дело?!
Он многозначительно посмотрел за угол дома, потом резко открыл дверь подъезда:
– Проверяю, нет ли слежки!
Он веселился вовсю.
У лифта он решительно опустил мою руку, протянутую к кнопке, и шепотом сообщил, что мы пойдем пешком.
– Лифт застревает, поняла, котенок? В крышке лифта отвинтят шурупы, крышку откинут, нас обольют бензином и подожгут!!
Я поплелась за ним на восьмой этаж, проклиная несуразное распространение в последнее время детективной литературы.
На пятом этаже он достал жевательную резинку и зачавкал. Я еле переводила дух. Но надо отдать ему должное, он первый подозрительно задергал носом и стал принюхиваться у дверей квартиры Су. Я ничего не почувствовала, даже когда вошла в коридор. Поэтому мы равномерно распределились по квартире – он пошел в кухню, откуда ему почудился сильный запах газа, а я пошла в спальню. От страха еле дыша. Он открыл на кухне окно и завернул конфорки. Я вглядывалась в это время в посиневшее (или мне казалось это от страха?) лицо Дални с открытым ртом и чуть видневшимися из-под век глазами.
Я постаралась задержать дыхание, но не услышала ничего, кроме тиканья часов. Ясно, он не дышал. Потом мы встретились с таксистом в дверях, он глянул издали на кровать, потерял окончательно свою природную веселость, побледнел, испугал меня окончательно, и мы заметались, мешая друг другу. Он срочно вытирал носовым платком все, к чему теоретически мог прикоснуться, причем потеря его веселости дала толчок совершенно новому импульсу – он стал необыкновенно старателен. Так, вытерев все, к чему он мог прикоснуться, он стал ходить за мной и вытирать все, к чему прикасалась я. Я искала документы Су и деньги, таксист мелькал передо мной носовым платком, в который он иногда автоматически сморкался, я не выдержала первая. Я села и заплакала, покачиваясь. Таксист с силой сдернул меня со стула и поволок в прихожую. Там он подождал, пока я выключу свет, протер выключатель, потом мы выскочили из квартиры, а лифт уже поднимался вверх. Таксист потащил меня по лестнице наверх, мы поднимались до тех пор, пока кабина не остановилась, пока не щелкнула дверь. Тогда мы остановились и перестали дышать. Замерли все звуки, стало тихо. Перегнувшись через перила, мы увидели двух мужчин, входивших в квартиру Су. Не позвонив. Когда за ними закрылась дверь, мы спустились вниз по ступенькам. Шли спокойно, выходя из подъезда, он закурил. Я увидела часы на его руке: чуть больше пяти утра.
Таксист, извергая дым, решил высказаться.
– Только не надо, котенок, уверять меня, что это пришли знакомые на чашку чая, или, скажем, милиция по тревожному звонку. Парнишки были что надо и все в штатском, поняла, нет? Я буду рад за твою подружку, если она успела прилечь в машине, как бы они не заинтересовались…
Су действительно лежала на заднем сиденьи но скорее от изнеможения, чем для конспирации.
Она посмотрела на меня. Я отвела глаза. Су закрыла лицо руками и опять легла. Потом мы долго ездили по городу, врываясь на полном ходу в какие-то подворотни, пока меня не начало мутить. Остановились мы на вокзале. Было много людей, я ничего не понимала, стараясь припомнить, не собирались ли мы уезжать. Но таксист сам объяснил, что у него здесь есть одна знакомая, она «сделает» пару билетов и после этого «он не видел нас, а мы его». Еще я узнала, что «хвоста» за нами не было, что «мордашки» у нас честные, поэтому он нам поможет. После чего он протащил нас по перрону под руки, причем, Су вообще болталась, почти не передвигая ноги. Он объяснил проводнице, что мы «перебрали чуток», втолкнул в узкий лаз вагона и пожелал неожиданно: «пропадите вы пропадом, ей-богу!» Су дернулась от этих его слов и взглянула пристально в лицо, словно запоминая, а я устало махнула рукой. Мы без слов растянулись на не застеленных полках, и нас понесло-закачало, убаюкивая, неизвестно куда.
Я проснулась через два часа. Сна как не бывало, в тусклом свете завагонного утра я увидела: нелепое качающееся пространство с людьми, возмутительные носки и оголившиеся во сне лодыжки, грязные стаканы на столиках, ребенка, настороженно следившего за мной. Темные глаза, нечесаные волосы, нежный рот и неподвижные крошечные ручки на мягкой байке одеяла. Глаза его иногда останавливались в одной точке, слегка таращились, и я догадалась, что он борется с дремотой, что он слегка напуган, потревожен, не может понять причин этой тревоги и боится пропустить нечаянно объяснение. А напротив сидела Су и смотрела в окно, это была Су-улыбка, я блаженно прикрыла глаза, стараясь задержать ее в себе подольше, а Су прикусывала губу и вместе с улыбкой это прикусывание делало ее лукавой.
– Куда мы едем?
– Не знаю. Давай спросим у проводницы.
Я отрицательно покачала головой, раскрыла сумочку Су и высыпала все перед собой. Су подсела поближе и мы подсчитали наши ресурсы. Впопыхах я сгребла в сумочку все, что попалось под руку, был даже пакетик с лезвиями, но денег оказалось мало, правда, была чековая книжка Су, мы облегченно вздохнули.
Мы сели ближе друг к другу, Су положила голову мне на плечо и заговорила тихо-тихо.
– Теперь все будет хорошо, у меня такое чувство, что жизнь начинается заново, не знаю, как объяснить. Так легко-легко! Как будто все, что я не пожелаю появится немедленно. Как будто детство на меня свалилось. А ты не со мной, это грустно, но пока ты рядом, и я очень этому рада. Ох, Вера, я ведь сделала это случайно, ты ведь понимаешь, мне это простится, я сегодня поняла, что мне это простится. Только бы не вспоминать, я научусь не вспоминать про голову. И все будет хорошо.
– О чем тебя просил Сережа?
– Это почти не имеет значения, он хотел, чтобы я посмотрела кое-что в документах у Дални, он знал про его приезд, у меня телефон прослушивается, да ладно, ерунда. А когда я отказалась, я так истерично отказалась, что он пошел навстречу и предложил дать Дални снотворное и посмотреть самому, рано утром, так что я даже ничего не замечу.
– Почему ты после этого разговора перепугалась и купила пистолет?
– Да... Как-то странно было, он никогда такого не предлагал, сказал, что это в интересах государства.
– Я так и знала, что этим и кончится, именно «государством»! – я с ожесточением стукнула кулаком по сиденью, – Ну как можно было заигрывать с такими людьми!
– Я не заигрывала, я хотела съездить во Францию! И вообще, чтобы не повеситься в наше время, нужно иногда подпитываться пылью пирамид и вуалями водопадов, да-да, не смотри так на меня!
– Конечно, не имея постоянного места работы! Надо быть полной идиоткой, чтобы так легко сунуться в эту мышеловку!
– Значит я – идиотка! Тебе легче? Не в этом дело!
– Легче. Значительно легче. Некоторых специально подставляют, проводят работу, а тебе просто приспичило съездить во Францию, да, и немножко в Италию, и совсем чуть-чуть – куда еще? А когда девочке не разрешили – она же не имеет постоянного места работы – девочка так огорчилась, что согласна была на все! Мелкие услуги: «вы просто перескажете нам ваш разговор и все!»
– Ты не о том, я все это уже слышала, Вер, попробуй меня понять, что-то случилось, слышишь!
– Неужели? Неужели что-то случилось, да не может этого быть?!
– Ты не хочешь понять. Я держала смерть в своих руках... Или это была жизнь? А вдруг – жизнь и смерть – не одиноки, что-то есть между ними, что-то более важное, чем они? Не смотри ты так на меня. Это выпало у меня из рук…
– Ради бога, не начинай сначала!
Проводница прошла по вагону и объявила скорую остановку в Бологое. Получается, что мы ехали с Ленинградского.
– Ты можешь оставить меня. Я справлюсь.
– С чем это ты справишься?
– С тем, что мне предстоит. Бог простит меня за то, что я сделала, должен простить!
– Ты случайно не рехнулась немножко?
– Разве что немножко...
Проводница остановилась возле нас, толстая и неряшливая, но с презрением во взгляде.
– Билетики, дамочки, пожалуйте!
– Мы едем далеко, – Су грустно смотрела в ее лицо. – Очень далеко.
Проводница таращилась на вещи из сумочки, в том числе и на заграничный паспорт Су.
Я спросила на французском, где билеты, не может ли она их найти. Су стала рыться в карманах, я совершенно не помнила ничего о билетах, может быть таксист отдал их проводнице, когда втаскивал нас в вагон?
– Докуда вы едете? – проводница немного растерялась и обозлилась одновременно.
– До конца.
C соседних полок с интересом наблюдали, как мы копошимся. Вдруг раздался ласковый мужской голос, от которого я вздрогнула. Прекрасно грассируя, немного тщательнее, чем можно было ожидать от настоящего француза выговаривая слова, с верхней полки мне посоветовали посмотреть в плащах, потому что «провожавший мужчина немного нас раздел и повесил плащи на крючки».
На это совершенно неожиданно отреагировала проводница, она заявила, что в последнее время в ее поезде «ездют одни проститутки!».
Пока я потрошила карманы своего плаща, Су вывернула карманы своего и выронила на пол пистолет. Немая сцена, во время которой Су улыбается, заталкивая его обратно, и радостно сообщает, что он водяной, игрушка. Я слишком опрометчиво для такого объяснения пытаюсь вручить проводнице билеты. Проводница уходит, мы начинаем собирать все вещи, валяющиеся на сиденьи в сумочку Су, но это не удается – все не помещается.
Тут мы начинаем хохотать до икотки, до слез, потому что Су заявила, что у нее всегда остаются лишние детали, что бы она не разбирала. Под наш истеричный хохот с верхней полки спускается мужчина, прекрасно говорящий по-французски. Он сообщает, что сейчас мы будем завтракать и приглашает четвертого попутчика с верхней полки присоединиться. Он шикарно пахнет, на нем полная выкладка для дипломатического приема, даже галстук, с ума можно сойти – спать в галстуке! Он достает из кейса баночку паштета, тонко нарезанный хлеб и маленькую бутылку коньяка. У него перстень на безымянном пальце, на перстне крошечная русалка изогнулась кольцом. Су зачарованно принюхивается и садится возле него. Я напротив. Мужчина предлагает немедленно, по-вагонному познакомиться и тут же сообщает, что он едет в Ленинград по делу, что он женат и что он – сутенер.
– Какая удача, вот так компания! – раздается с верхней полки, Я тоже туда, тоже женат, только я – наемный убийца!
На нас спустилось что-то огромное, все в мускулах, голое до пояса и в тренировочных штанах. Мужчина как бы пригладил волосы рукой спереди-назад, судорожным движением раздвинул плечи и вдруг потряс сначала мускулами на груди, потом, вероятно, на спине, но мы не увидели этого. Он лихо намазал паштет на хлеб и с достоинством протянул бутерброд Су. Потом мне. Следующий он проглотил сам, уши у него при этом двигались в такт пережевыванию, голова была бритой – зрелище завораживающее. От коньяка мы отказались, они пили его из крышечки, ярко-красной, с черной полоской.
– Вы на задание или с него? – француз жевал осторожно и незаметно, руки с безупречными ногтями все время двигались, что-то поправляя, переставляя, намазывая.
– На дело, – Бритый ловко наливал полную чашечку и словно выбрасывал ее в рот, – Нужно укокошить одного сутенера.
– Я всегда говорил, что эта профессия особо опасна! И чем же он провинился?
– Он, гад, девочек в поезде вербует, паштетом их прикармливает, а потом продает туркам в гарем!
– А какой способ, если не секрет, вы предпочитаете? Удушение? Укус ядовитой змеи? Снотворное? У вас в отделе госбезопасности, если я не ошибаюсь, любят снотворным баловаться!
Су дернулась и замерла, у меня закружилась голова, но я ей подмигнула.
– Ни боже мой! Огнестрельное оружие. Да вот оно! Сейчас и опробуем! – бритый просунул руку сзади меня и покопался в плаще Су.
– О! – он достал пистолет, – Как только будет тоннель, под шум колес, так сказать, и пальчики нужные здесь уже имеются! Сейчас опробуем…
И поезд въехал в тоннель.
Небольшая суматоха, чьи-то руки у моего лица, «не волнуйтесь, это шутка» – шепот по-французски в самое ухо, потом внезапно – свет, тишина и круглая аккуратная дырочка в стекле.
Су откинулась спиной к перегородке и запрокинула голову. Бритый жевал и улыбался одновременно приоткрытым ртом. Француз беспристрастно убирал остатки завтрака, завинчивал бутылку. Я изобразила полную идиотку и радостно спросила:
– Что это? – показывая на дырочку в стекле.
– Действует, – добродушно сказал бритый, – Однако, не мешает и освежиться, – он протиснулся между полками в направлении туалета.
Француз заговорил.
– Если бы я просто прогуливался по просторам нашей родины, я бы с удовольствием посетил прекрасные места, где творил Левитан.
Мы смотрели на него во все глаза, не двигаясь.
– Есть такие небольшие города, очень приличные со смешными названиями, например, «Умольня». Что-нибудь вам говорит это имя? Вот именно, абсолютно ничего! А между тем, прекрасный городок, тихий такой, и от Бологое два часа езды. У меня там домик, так, на всякий случай.. Иногда отдыхаю от Москвы. В нем живет тетушка Феня, добрая такая, только дура немножко. Вот… Но я всегда приезжаю туда, когда у меня неприятности, то есть, особенно, когда неприятности. Между прочим, до Бологое не будет остановок, но если вы пойдете в тамбур освежиться, вдруг какой-нибудь дурак дернет стоп-кран?..
Тут он заметил мое движение рукой – взять плащ и учтиво его предупредил:
– Так тоже не следует. Как я сообщу нашему другу – наемному убийце, куда вы делись?
Я потащила Су за руку, она ничего не понимая, удивленно вертела головой. Француз пошел за нами, проходя мимо двери в туалет, он незаметно потрогал ручку, убедился, что заперто и покрутил чем-то в отверстии для ключа. Мы вышли в тамбур. Подергали двери. Одна открывалась легко.
– Вам везет. Счастливого пути, – он исчез.
Су таращила глаза, я прокричала ей сквозь грохот поезда, вцепившись в стоп-кран:
– Держись крепче, сейчас затормозим!
Нас швырнуло друг к другу, раздался металлический визг. Когда поезд остановился, мы осторожно спустились со ступенек, и я толкнула Су в высокую траву у насыпи. Мы немного покатились, потом присели на корточки. Потихоньку поезд стал набирать ход и ушел, оставив нас в полной тишине.
– Вер, – прошептала Су, – Что это мы с тобой делаем?
Я смотрела вслед уходящему поезду, наемный убийца просочился в дырочку от унитаза, выпал на рельсы, превратился в ходячую и мускулистую биомассу и бежал к нам, раздвигая мощной грудью солнечный воздух. Я тряхнула головой. Это же черт знает что мне лезет в голову!
– Су, посмотри вокруг! Ну, что ты видишь?
– Никого… Мы одни.
– Посмотри как красиво! Деревья, трава!
– Трава зеленая, – неуверенно сказала Су, – И небо есть…
Мы потащились вдоль насыпи по тонкой тропинке, а когда она исчезала, шли по шпалам. Мы играли в очень глупую игру: ответ-вопрос.
– Мы забыли плащи, – это Су, конечно, – И мой пистолет в кармане, он был такой хороший, такой маленький, всего триста пятьдесят грамм, я специально такой искала, от остальных меня сразу в сторону сшибает после выстрела.
– Мы специально не взяли плащи, ты что, не заметила, куда делся твой пистолет?!
– Это лысый его забрал, псих какой-то… Я устала уже, нам долго идти?
– А куда мы идем?
– Куда поезд ехал, значит, мы идем в Бологое. Но мы можем идти до вечера и никуда не придти. Так тоже бывает…
Я стала припоминать название тихого городка, где живет дура тетя Феня.
– Су, из Бологое куда мы едем? Ну вспомни, Умыльня? Нет. Задульня?. Как это называется, где Левитан писал?
– Странно, что у тебя это слово ассоциируется со словом «мыть», а у меня с церковью.
– Какой церковью?
– Беленькой такой, маленькой, с красной оградой и небольшим кладбищем. Все могилы заросли травой.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.