Текст книги "Ангел Кумус"

Высокая, похожая лицом на плотника женщина, вышла с ведрами, увидела замешкавшуюся Су. Она поставила ведра, подошла к сыну и сказала, чтобы он закрыл рот.

В церкви было пусто. Батюшка в спортивном костюме и с отверткой в руках пытался отремонтировать дверцу старинного столика.

– Вы не знаете, будет здесь кто-нибудь? – Су подошла неслышно, батюшка испугался, выронил шурупы.

– Стол у меня сломался. Так, для мелочи, свечи, чаши складываю, но привык. Он такой красивый, а вам кто нужен? – он оглянулся на Су, шаря руками внутри стола, и застыл, разглядывая ее.

– Я не знаю. Как это сказать… Смешно, конечно, но мне надо исповедаться.

– Как вы сказали? Исповедаться, – Батюшка встал, отряхнул коленки, – Я не знаю точно, могу ли. Минуточку, переоденусь.

И через минуту вышел к Су в рясе и в головном уборе священника.

Они сели рядом на длинной скамье.

– Как мне вас называть? – Су старалась не смотреть ему в лицо, чувствуя, что он разглядывает ее.

– Отец.

– Как вы сказали? – от неожиданности она вскинула удивленные глаза.

– Отец. Батюшка. А что тут странного?

– Да нет, ничего. Вы не поймете.

– Вы в первый раз в церковь пришли? Я тоже работаю недавно, года нет. Здесь никто никогда не исповедовался, вы откуда?

– Я с кладбища.

– А что вы делаете на кладбище?

– Я там живу.

Они помолчали, слушая птиц, церковь была маленькая, в открытую дверь светило мартовское солнце.

– Я не знаю, грешна ли я, или нет. У меня муж пропал месяц назад, нет, больше. Он был сторожем на кладбище, а теперь вот и месячных нет.

– Как вас зовут?

– Сусанна.

– Сусанна, боюсь, это не ко мне, насчет… это к гинекологу.

– Я была там. Отстояла очередь, а она говорит… Глянула только и говорит: «слазь, дурочка, тебе рано ко мне ходить».

– Ничего не понимаю.

– Я решила, что вы должны знать обо мне, мало ли что. Я все думала, что вот войду в церковь и исчезну. А ничего, хорошо здесь. Оте… Батюшка, мне очень трудно, потому что сельские меня ведьмой называют, камнями окна бьют. Я их понимаю, могильщик ведь исчез. А я могил не рою.

– Вы пришли в церковь, чтобы сельчане не думали, что вы ведьма?

– Как вы сложно говорите, я вас не понимаю. Я пришла для себя. Вы мне поможете?

– Дитя мое, что же я могу? – батюшка задумчиво почесал бороду. – А ваш муж, он куда делся?

– Это я виновата, я его все пилила, и пилила, чтобы он пошел и нашел мне ребенка.

– У вас и ребенок пропал?!

– Нет, того, который должен был родиться. Да вы не поймете, никто не может понять.. Я знала, что он не найдет мою дочку, она раньше была моей мамой, и знаете почему? Я не хочу ее рожать! Это ужасно, да? Это – грех?

– Не понял…

– Это грех, если я не хочу рожать свою мамочку?

– Вы успокойтесь, вы вся дрожите, знаете, всем сейчас трудно…

– Мне не трудно, мне непонятно! Вроде я – злодейка, я же знала, что он не успеет ее найти. Мне теперь кажется, что он утонул в море, а моя дочка выйдет из пены богиней… Когда-нибудь, не сейчас. С нее статуи будут делать, нет… это не то… Как будто мальчик подросток топит ее в пене. Опять – не то… Понимаете, она не у меня, ее нет у меня!

– Значит, все так, как вы хотели?

– Ничего не так. Я же беременна. Непорочна, а все равно беременна! – закричала Су и схватила батюшку за руку, дергая его. – Я сделала все, что могла, понимаете, все, что могла, это несправедливо!

Появились две женщины в черном, Су сползла на пол, она плакала и кричала, дергая батюшку за одежду.

Батюшка крестился. По его лбу катился пот. Он сделал движение к Су, словно хотел поднять ее, потом зажмурил глаза и быстро ушел в узкую дверь.

– Садись, голубушка, садись, краса неписаная, у кого сейчас мужик не пьет? А? Вот так, – женщины усадили всхлипывающую Су, одна из них вытирала своим подолом ей лицо. – Это у тебя такое состояние трудное. Когда я ходила первым, тоже все плакала, так плакала – жуть! А пьют все. Не плачь, голубка, доля наша такая.

– Убейте меня! Убейте меня, я – чудовище, я рожу кого-нибудь! Будет сплошной ужас. Я не могу ее рожать, я не хочу! Я не виновата. Я не сделала ничего плохого, ну как вы не понимаете, меня надо убить, будет столько страданий, господи, да поймите же меня!

Летом, пока живот был маленький, Су работала в кафе у моря.

Осенью, когда живот вырос, Су вернулась в домик на кладбище.

Наступил покой.

Никто не приходил к ней. Кладбище переполнилось, стали хоронить в другом месте. Ночью с корявой яблони гулко падали на землю яблоки, земля вздрагивала, и трескались старые прогнившие кресты на могилах.

Иногда по утрам Су обнаруживала на пороге корзинку с яйцами и кусками сала, завернутыми в цветную тряпочку. Тогда она смотрела вниз, на село, находила глазами двор плотника и кивала головой.

Сидя вечером перед свечой, Су пела песни, баюкая живот, ей было хорошо одной.

Им было хорошо вдвоем.

Но с первым снегом Су животным чутьем поняла, что оставаться одной нельзя. И вот однажды, в темную и холодную декабрьскую ночь...

Две коровы, десяток овец, кабанчик и множество кур заговорили по-своему, теплым пахучим дыханием сарая обволокли спрятавшуюся Су.

– Чегой-то скотина метушится, – сказала мать плотнику, – Говорю тебе, волки ходют, давно пора собаку завести. Сходи, что-ли? – то ли спросила, то ли приказала громко.

А плотник спал. Сдавленный крик метнулся в ночи и исчез как сон.

Да ты не слышишь, что-ли, – матери стало тревожно, она хотела зажечь свет, выключатель щелкнул в темноте, – А то крадет кто? Корову уведут! – она уже трясла его, керосинка высветила желтым мигающим светом большие длинные ступни.

Плотник зевнул и потянулся.

– Да ты куда в исподнем, дурак, оденься!

Плотник махнул рукой в морозном клубе пара из распахнутой двери.

Мать осталась в темноте, она слышала возню животных в сарае, ни шагов по двору, ни скрипа.

– Без телеги или машины не увезут, – бормотала она, успокаивая себя, – И куда только этот блаженный подевался, что он там застрял! – женщина, сдерживая дыхание проходила от окна к окну, осматривая пустой, залитый стеклянным светом луны двор. Наконец, она не выдержала и накинула платок.

Маленькое оконце сарая слабо светилось, мать плотника заглянула в оконце, став на цыпочки. Она увидела сына, он склонился над чем-то, потом протянул руку за охапкой соломы и стал вытирать кровь с рук.

Сначала женщина застыла, прикидывая, не могла ли корова или овца отелиться так рано, потом вбежала в сарай. Ноги у нее подкосились.

Она увидела маленькую женщину-девочку с раздвинутыми окровавленными ногами, а возле нее на соломе только что родившегося ребенка.

Плотник быстро прошел мимо матери, вбежал в дом и тут же выбежал. Глаза его светились безумным огнем, мать стала мелко и часто креститься и вдруг, оглянувшись, увидела, что сын ее бежит к сараю с ножом в руке.

– Спаси тебя господь.. – она загородила своим телом дверь в сарай, – Что это ты, сынок, куда это ты?

Плотник глянул на нее, не узнавая, потом взгляд его прояснился. Тихо пискнул ребенок.

– Пу.. пуповина, – сказал он и улыбнулся во весь рот.

Су открыла глаза и увидела большую коровью морду. Корова шумно втягивала воздух, словно нюхала ее. Су повернула голову набок и увидела сбившихся в кучку перепуганных овец. Рядом с ней сидела старая женщина и бормотала, как ненормальная:

– Что же так в сарае, не по-людски? Что мы, не люди, что ли? Постучаться в дверь надо было, ночь на дворе! Сын у меня, хороший мальчик. Только немой. Был… Все смотрел на тебя. Корова отелится скоро, недели через три. Выкормим. Ты на кладбище жила? Со стариком? Что мы, не люди? Вот так, в сарае…

Су зажмурилась, стараясь опять не потерять сознание, она боялась пошевелиться. А когда открыла глаза, над ней склонилось лицо плотника, длинные белые волосы висели космами, он улыбался и показывал завернутого в простыню ребенка. Крошечные пальчики скомкали белую ткань. Су смотрела на зубы плотника, ровные, большие и белые, с дыркой между передними.

– Мы-ы-ы.. Мальчик у нас! – сказал он и осторожным ласковым движением прижал к себе ребенка.

Осень 1980 – Лето 2000.