Текст книги "Т. С. Есенина о В. Э. Мейерхольде и З. Н. Райх (сборник)"

Примечания

Стр.5.

Удивляться – тому, что эта работа вышла в 1969 году. – Об обстоятельствах, позволивших издательству «Наука» в середине 1960-х гг. заказать К.Л.Рудницкому книгу «Режиссёр Мейерхольд», и о ходе её внутрииздательской подготовки рассказал по просьбе мейерхольдовской комиссии 27 ноября 1987 г. А.Б.Стерлигов (1936–2003), заведовавший в 1960-е гг. в этом издательстве редакцией истории искусств. Его статья «Делать книгу» впервые помещена в журнале «Театральная жизнь» (1989, № 5, с.20):

«Более двадцати лет прошло с тех пор, когда началась издательская судьба “Режиссёра Мейерхольда”. Многие подробности время уже, боюсь, безвозвратно унесло из памяти, но совсем забыть то, что сейчас представляется настоящим счастьем своей прошлой работы, конечно, невозможно. К.Л. тогда буквально вывозил на своих плечах многотомную “Историю советского драматического театра” и ходил к нам в редакцию истории искусства издательства “Наука” как на службу. В этой пёстрой “Истории” резко выделялись умом и талантом страницы, написанные самим Рудницким о Мейерхольде. Поэтому когда редакции дали возможность (кстати, вскоре отобранную) помимо “обязательных” рукописей, поступающих в наше академическое издательство по плану, заказывать самостоятельные работы, у нас не было сомнений, с чего следует начинать. Убеждённость в огромном значении фигуры Мейерхольда для советской культуры и вера в исследовательский и писательский дар Рудницкого сплелись воедино, теперь надо было уговорить К.Л. взяться за это многотрудное дело.

Издательство тогда занимало особняк Викулы Морозова в Подсосенском переулке. Рядом с нашей комнатой был небольшой коридорчик со ступеньками возле амбразуры окна, где ещё сохранялся витраж Врубеля. Очередной невежественный завхоз вскоре заменит витраж на простое стекло, но пока мы частенько покуривали с К.Л. у этой амбразуры, и здесь-то, пожалуй, и оформилась окончательная мечта о будущей книге. Так или иначе, договор на монографию был подписан, и она вошла в план наших изданий. Сейчас кажется почти невероятным, как могла увидеть свет такая книга в годы всё большего оледенения нашей гуманитарной жизни? Как вообще удавалось выходить честным и талантливым книгам? У каждой такой книги – своя судьба, чаще непростая. В данном же случае на помощь пришло стечение ряда обстоятельств. О первом я уже сказал – кратковременное и очень ограниченное право издательства на выпуск книг по своему усмотрению. Институт истории искусств, где работал К.Л., вряд ли включил эту монографию в свой издательский план за счёт других работ, хорошо ещё, что Учёный совет Института нашёл возможность одобрить её к изданию[2]2
  Книга К.Л.Рудницкого была написана вне институтского плана, утверждавшегося Министерством культуры, но её готовая рукопись была рекомендована к печати Учёным советом института и получила институтский гриф. – Ред.


[Закрыть].

Второе обстоятельство – специфика издательства “Наука” (бывшее издательство АН СССР). Наша небольшая редакция как бы затерялась в огромном организме академического издательского комбината. У нас не было начальников, претендовавших на понимание искусствоведческих проблем, и благодаря этому редакция обладала достаточной автономией. К тому же мы пользовались полным доверием у директора издательства Александра Михайловича Самсонова, сейчас известного учёного, академика АН СССР. Теперь-то, пережив совсем другие времена, ясно, что его директорство было счастливой порой в жизни “Науки”. Интеллигентный и внимательный к людям человек, А.М. сам был исследователем, многие годы упорно доискивавшимся правды о Великой Отечественной войне и стремившимся эту правду опубликовать. Он без всяких колебаний согласился с нашим предложением и подписал договор.

Рукопись была написана быстро и, как по внешней видимости всегда казалось у Рудницкого, легко, хотя каждый читатель не может не увидеть, какой колоссальный труд и какая щедрость таланта питали эту лёгкость. Внешним редактором мы пригласили мудрого Бориса Исааковича Зингермана, издательским же редактором была Диана Прокопьевна Лбова, и её добросовестность, доброжелательность и вера в автора тоже стали обязательным условием успеха. Но, пожалуй, главным редактором был сам К.Л. Такая способность встречается крайне редко, самые сильные редакторы обычно оказываются беспомощными перед собственным текстом. Наверное, этой способностью Рудницкий был вознаграждён за замечательное свойство относиться к чужим текстам, которые он редактировал и переписывал, как к своим. А сколько их было, таких текстов!

Тем временем над рукописью стали собираться грозовые тучи. Совсем утаить подготовку книги о Мейерхольде, да ещё написанной Рудницким, было невозможно, и определённые силы пришли в движение. И здесь я хочу вспомнить лишь один, но характерный эпизод.

Место действия знакомое – около врубелевского витража. Мой собеседник – другой известный театровед из того же Института истории искусств. Его уже нет в живых, и поэтому пусть он останется анонимом. Из темпераментной речи собеседника можно понять, что его привело ко мне исключительно желание оградить и меня и редакцию от неизбежных неприятностей. Ещё бы, вы ведь даже не понимаете, какому опасному человеку доверили писать книгу, и о ком! Разве можно тут рассчитывать на идеологическую выдержанность, на точную политическую позицию, а без этого… Угроза, и совсем не эфемерная, тяжело повисает в воздухе. И финал – мой “спаситель” предлагает другого автора исследования о Мейерхольде. Кого? Догадаться нетрудно, конечно, это он сам, который гарантирует полную безопасность. Стоило немалого труда спокойно ответить собеседнику, что рукопись Рудницкого нас устраивает и менять свои планы мы не будем. В июне 1968 года рукопись уходит в типографию, и начинается последний, производственный этап, растянувшийся на год.

Это был нелёгкий год. Мне позвонили из тогдашнего Отдела культуры ЦК КПСС и сообщили мнение – выход книги Рудницкого нежелателен. Что было делать? Оставалось рискнуть и спровадить этот звонок на самое дно памяти и никому в издательстве о нём не упоминать. В Госкомиздате, зная о готовящейся книге, с нетерпением ждали её объявления в темплане, чтобы затребовать корректуру “на просмотр”. Мы решили “Мейерхольда” вообще не объявлять, не сомневаясь, что трудностей с её распространением у книготорговцев не будет, да и наши издательские финансисты, экономя гонорарный фонд, потребовали ограничения тиража десятью тысячами экземпляров. Наконец, контроль перед подписанием в печать. Ограничивающие требования тогда ужесточались с каждым годом, расширялся список нежелательных для упоминания имён и репертуар запретных фактов истории. Теряя клочья одежды, а местами и живой плоти, наше детище, сохранив свою суть, всё же продирается сквозь идеологические заграждения. В июле 1969 года корректура подписывается в печать, а в ноябре я получаю от К.Л. книгу с трогающей меня и по сей день надписью.

Издательская работа полна компромиссами и разочарованиями. Иногда от бессилия хочется всё бросить, нередко бывает трудно себе простить то, что приходится совершать. Но зато какая радость, какое оправдание себе и своим коллегам, ощущение какого настоящего дела посещают тебя, когда удаётся помочь встрече читателей с такой книгой, как “Режиссёр Мейерхольд”. И это, как и благодарная память об авторе, признательность ему за доверие и дружбу, остаётся с тобой навсегда».

…о Молчалине. – У Грибоедова: «Но кто бы думать мог…»

Стр.6.

…в сборнике, изданном стотысячным тиражом, без всяких комментариев. – Речь идёт о публикации мемуарных фрагментов С.М.Эйзенштейна в сборнике воспоминаний «Встречи с Мейерхольдом» (М.,1967). Несколько ранее – и более полно – те же страницы о Мейерхольде появились в первом томе «Избранных произведений» С.М.Эйзенштейна (М.,1964, с.305–307 и 418–420).

Сборник «Встречи с Мейерхольдом», подготовленный издательством ВТО в первой половине 1960-х гг. (редактор-составитель Л.Д.Вендровская), был одним из первых изданий, восстанавливавших справедливость в оценках личности и творчества Мейерхольда. «Первостепенного значения книга», – говорил о «Встречах…» П.П.Громов (запись Н.А.Таршис 15 мая 1974 г., см.: Театр, 1990, № 1. с.155; см. также: Громов П.П. Написанное и ненаписанное. М.,1994, с.193). Редколлегия «Встреч…» не сочла возможным комментировать включённые в книгу тексты и указывать даты их написания, хотя одни из них появились к 60-летию Мейерхольда в 1934 г., а большинство других были заказаны специально для этого издания. Т.С.Есенина, в ответ на просьбу которой С.М.Эйзенштейн в 1941 г. согласился спасти архив арестованного Мейерхольда, первой сказала о том, что для понимания текстов Эйзенштейна, включённых во «Встречи…», необходимо учитывать время их появления. Эти фрагменты, датируемые серединой 1940-х гг., были написаны с безусловным учётом того обстоятельства, что они и мейерхольдовский архив когда-либо попадут на глаза тем, для кого Мейерхольд остаётся разоблачённым «врагом народа». Двойственность содержавшихся в них оценок была вызвана надеждой спасти право говорить о «гениальности творца» хотя бы ценой осуждения «коварства личности». «Ошибки его как человека, вероятно, навсегда смели следы шагов его как величайшего нашего мастера театра со страниц истории нашего театрального искусства», – написано Эйзенштейном в одном из абзацев, напечатанных в «Избранных произведениях» (т.1, с.306) и опущенных во «Встречах…».

Комментированный хронологический свод высказываний Эйзенштейна о Мейерхольде дан в книге, подготовленной В.В.Забродиным («С.М.Эйзенштейн о В.Э.Мейерхольде»; выход в свет намечен на начало 2004 г.).

Стр.7.

…одного из них привели к роковому концу… – У Эйзенштейна: «…одного унесли к роковому концу…»

…найденная в его бумагах запись «Сокровище». – См. с.142–146. Впервые: Театр, 1993, № 3, с.157–158.

…без всякого анализа мысленно тянуть из двадцатых годов в шестидесятые, как некую прямую линию, тенденцию губить людей с помощью демагогии. – Т.С.Есенина спорит со следующими абзацами книги Рудницкого (с.257): «В театральной полемике и борьбе Мейерхольд не однажды обнаруживал такое коварство. <…> Читая отчёты о старых театральных диспутах, сейчас убеждаешься в этом с чувством досады – особенно горькой оттого, что впоследствии жертвой демагогии и проработки, мишенью для политических выпадов и гневных инвектив оказался сам Мейерхольд. Причём его атаковали в изменившихся общественных обстоятельствах, в таких обстоятельствах, когда обличения не были уже пустым сотрясением воздуха и грозили самыми мрачными последствиями. Но это не оправдывает Мейерхольда…».

Вспоминая в «Доме на Новинском» о полемических приёмах Мейерхольда и о том, что он «любил разыгрывать и морочить голову, причём далеко не всегда просто так, ради шутки», Т.С.Есенина подчёркивает, что по её наблюдениям нередко «это служило чем-то вроде средства самозащиты и в период бурных диспутов, когда часто одна нелепость громоздилась на другую, и позднее, когда верх над всем брала демагогия, то есть в случаях, когда возражать всерьёз было либо бесполезно, либо опасно» (Согласие, с.200).

Стр.8.

…вы цитируете Маяковского… – Выступление В.В.Маяковского на диспуте, посвящённом спектаклю Мейерхольда «Ревизор» (3 января 1927 г. в помещении ГосТИМа), Рудницкий цитировал по отчёту газеты «Одесские вечерние новости» (1927, 9 января). В неправленой стенограмме диспута эта часть выступления Маяковского читается так: «Третья тема возражений, о которых мне не хотелось бы совсем разговаривать, но о которых нужно разговаривать, потому что эти разговоры разъедают нашу театральную жизнь больше, чем десятки рецензий. Вот, говорят, Зинаида Райх. Выдвинули её на первое место. Почему – жена. Нужно ставить вопрос не так, что потому выдвигают такую-то даму, что она его жена, а что он женился на ней, потому что она хорошая артистка (аплодисменты). Тут для меня возражение сводится не к канцелярскому решению вопроса, муж и жена в одном учреждении служить не должны, и не к тому, что если жена играет, её нужно снять, потому что хорошо играет, а к тому, что если бездарно играет, нужно на него подействовать, чтобы разошлись. Не улюлюкать по поводу несуществующего или хотя бы и существующего семейства, вот чего я от наших критиков обязательно требую. В частности, говоря о впечатлениях о Райх в этой роли, я должен сказать, что это лучшая во всём её репертуаре роль. Я видел “Бубуса” и очень негодовал в сторонку, но сейчас, раз у меня есть сравнение в хорошую сторону, должен сказать – блестяще сделанная роль. А что свели главное к этому персонажу, а не к дочке городничего, то почему не базироваться на последних словах письма – не знаю, кому отдать, за кем удариться, за матушкой или за дочкой. И конечно, для него, который приехал на пять минут и больше не вернётся, не дочка должна была быть предметом вожделения, а матушка, и очень правильно, что матушка разрослась до таких гиперболических размеров» (РГАЛИ, ф.963, оп.1, ед. хр.22, л.42–43).

…актрисой стать не собиралась. – «Я учусь под руководством Мейерхольда 4 год на режиссёрском факультете и собираюсь стать режиссёром только массового действия. И актёрская дорога есть только предвестие и необходимый этап в работе режиссёра», – писала З.Н.Райх Н.И.Подвойскому 23 мая 1924 г., спустя четыре месяца после первого выступления в роли Аксюши в «Лесе» (Театр, 1994, № 7–8, с.123).

Стр.9.

Не был Мейерхольд героем такой пошлой истории. – В феврале 1970 г. Рудницкий получил письмо от Л.С.Панкратовой (Ильяшенко), исполнительницы роли Незнакомки в «Блоковском спектакле», поставленном Мейерхольдом в 1914 г. Отвечая на вопросы, содержавшиеся в письме Рудницкого к ней, она, в частности, писала:

«Теперь перехожу к самому трудному Вашему вопросу.

Никогда Нина Григорьевна Коваленская не была для Всеволода Эмильевича тем, кем была для него Зинаида Николаевна. Зинаиду Николаевну он любил по-настоящему, и думаю, что она была самой большой его любовью в жизни. А был ли он увлечён Ниной Григорьевной? Безусловно. Но Вы не знаете одного свойства характера Всеволода Эмильевича. <…> Всеволод Эмильевич в процессе работы над каждой новой постановкой был одержим ею. Он был влюблён в пьесу, идею, свою работу и во всех исполнителей. <…> Пользуясь своим необычайным влиянием на актёра, он ещё усиливал его своей психологической атакой. Он старался волю актёра подчинить своей, и, когда это удавалось, он мог лепить из него как из глины всё, что он хотел. Если это была женщина, то эта влюблённость в образ, который она исполняла, переходила иногда и на неё самоё. Начинался увлекательный психологический роман, лишённый или почти лишённый элементов секса. Выдумка Всеволода Эмильевича в нюансах такого романа была поистине гениальной. Тончайшая паутина, которой он окутывал психику своей партнёрши, была как музыка прекрасна. Конечно, он и сам был увлечён такой игрой. Всё это продолжалось, пока длилась постановка пьесы, и совершенно безболезненно кончалось после завершения работы.

Вот такой психологический роман был у него с Ниной Григорьевной. Знаю это с её слов и потому, что я сама испытала нечто подобное. Правда, со мной это происходило несколько иначе и длительнее, чем во время постановки “Незнакомки”. <…> Мне кажется, что когда Всеволод Эмильевич был уже с Зинаидой Николаевной, он, любя её, давал ей лучшие роли именно потому, что хотел всегда быть с ней в творческой близости. Он не хотел ни с кем другим делить свою влюблённость в образ, кроме неё. Этим я объясняю, что он давал ей так много ролей, чем вызывал недовольство других» (Мейерхольд и другие, с.468–469).

…сыграла 9-10 ролей. – З.Н.Райх играла на сцене с 1924 по начало 1938 г.; её роли: Аксюша («Лес», 1924), Сибилла Хардайль и апаш («Д.Е.», 1924), Стефка («Учитель Бубус», 1925), Варвара («Мандат», 1925), Анна Андреевна («Ревизор», 1926), Стелла («Великодушный рогоносец», 1928), Софья («Горе уму», 1928), Вера («Командарм 2», 1929), Фосфорическая женщина («Баня», 1930), Кармен («Последний решительный», 1931), Гончарова («Список благодеяний», 1931), Маргерит («Дама с камелиями», 1934), Попова («33 обморока», 1935), Дона Анна («Каменный гость», концертное исполнение, 1937), Дочь («Русалка», радиоспектакль, 1937).

О том, как З.Н.Райх воспринимала логику своего актёрского пути, позволяет судить её письмо К.А.Эрбергу, написанное 14 февраля 1928 г.:

«Я очень туго “разворачиваюсь”, но, может быть, это и хорошо. Мне очень трудно было работать эти годы: своё собственное сомнение, самоедство и нескончаемый ряд “разговоров” и даже писаний в театре и вне театра, от которых увядали уши, а больше увядало желание бороться за своё право на работу в театре. Вот семь лет скоро, как я пришла к Мейерхольду в школу, и минуло четыре года 19 января 1928 г., как я впервые зашагала по сцене в Аксюше. Понадобился такой большой срок, чтоб я честно сказала сама себе – дорога верная, дорога моя, иной у меня и быть не могло – надо идти по ней твёрже и смелее. Надо было выбраться в 1927 г. на гастроли, где была прекрасная пресса, не по-московски пристрастная и несправедливая; надо было сыграть Стеллу в “Рогоносце” в 1928 г., чтобы я как-то успокоила своё художественное я. Надо было мне прийти к тому, что эксцентрика и комедийность – не мой план, а что лирика, эмоциональность это так же важно, а может быть, важнее на сцене, чем первые: эксцентрика и комедийность» (Театр, 1994, № 7–8, с.123).

…поездка была совершенно триумфальной для этой актрисы. – Во время гастролей в Берлине Б.Балаж поставил З.Н.Райх в один ряд с С.Бернар, Э.Дузе, Л.Питоевой и А.Нильсен. См.: Колязин В.Ф. Таиров, Мейерхольд и Германия. Пискатор, Брехт и Россия. М.,1998, с.245.

О спектакле «Доходное место»… – «Доходное место» (премьера 15 мая 1923 г.) держалось в репертуаре Театра Революции до сезона 1927/28 г.; весной 1926 г. Мейерхольд требовал, чтобы театр снял этот спектакль. «Большинства актёров, мною обученных, в составе труппы названного театра давно уже нет. Я, ставя пьесу, как и полагается режиссёру, всегда строго координирую образы ролей с данными актёров, их выполняющих», – писал он (Афиша ТИМа, 1926, № 1, с.14). Спектакль был возвращён в репертуар 22 апреля 1932 г.; «Театр Революции возобновил старую постановку “Доходного места”, сейчас обновлённую и местами переделанную Вс. Мейерхольдом», – сообщала 12 мая 1932 г. «Литературная газета». О «вмешательстве В.Э.Мейерхольда, корректировавшего свою постановку», упоминала 27 ноября 1932 г. газета «Советское искусство». В феврале 1934 г. в связи с шестидесятилетием В.Э.Мейерхольда спектакль предполагалось включить в «мейерхольдовскую декаду», в течение которой в Москве должны были быть показаны также премьера «Дамы с камелиями» в ГосТИМе (состоялась 19 марта) и александринский «Маскарад» в помещении Малого театра (гастроли ленинградского театра на этот раз осуществлены не были). Юбилейный спектакль в Театре Революции был назначен на 3 марта 1934 г.; среди исполнителей – М.И.Бабанова, Д.Н.Орлов, А.В.Богданова; в афише указано: «Перед спектаклем вступительное слово о творчестве Вс. Мейерхольда». Репетиции, о которых вспоминает Т.С.Есенина, могли быть либо в 1932 г., либо в начале 1934 г. – сравни её уточнения в следующем письме.

Аксюша. «Лес», 1924

Аксюша. «Лес», 1924

Сибилла Хардайль. «Д.Е.», 1924

Сибилла Хардайль. «Д.Е.», 1924

Стефка. «Учитель Бубус», 1925

Стефка. «Учитель Бубус», 1925

Анна Андреевна. «Ревизор», 1926

Анна Андреевна. «Ревизор», 1926

Анна Андреевна. «Ревизор», 1926

Анна Андреевна. «Ревизор», 1926

Анна Андреевна. «Ревизор», 1926

Кукла Анны Андреевны в немой сцене. «Ревизор», 1926

Софья. «Горе уму», 1928

Софья. «Горе уму», 1928

Стелла. «Великодушный рогоносец», 1928

Вера. «Командарм 2», 1929

Кармен. «Последний решительный», 1931

Кармен. «Последний решительный», 1931

Лёля Гончарова. «Список благодеяний», 1931

Лёля Гончарова. «Список благодеяний», 1931

Маргерит Готье. «Дама с камелиями», 1934

Маргерит Готье. «Дама с камелиями», 1934

Маргерит Готье. «Дама с камелиями», 1934

Маргерит Готье. «Дама с камелиями», 1934

Попова. «33 обморока», 1935

Попова. «33 обморока», 1935

Пьеса Дюма претерпела чуть больше изменений… – Мейерхольд не раз повторял, что критики ошибаются, полагая, что он оставил «в неприкосновенном виде» текст «Дамы с камелиями», – они не замечали, что пьеса «очень сильно переработана», потому что режиссуре «удалось это сделать так искусно, что белые нитки переработки не сразу найти» (Мейерхольд 1968, т.2, с.351). Перевод пьесы А.Дюма «Дама с камелиями» был заказан ГосТИМом не В.А.Пясту, а Г.Г.Шпету, и затем переработан при участии З.Н.Райх и М.И.Царёва. (Пяст в середине 1930-х годов также сотрудничал с ГосТИМом – по заданию Мейерхольда он составил «ритмическую партитуру» пушкинского «Бориса Годунова» и вёл с исполнителями практические занятия по овладению ею.) Стихотворение П.Верлена в переводе В.Я.Брюсова («Мне часто видится заветная мечта / Безвестной женщины, любимой и желанной…») во втором эпизоде первого акта «Дамы с камелиями» читал Арман. Затем в ответ на его просьбу Маргерит пела песенку на мелодию Л.Галя, слова которой были коллективно сымпровизированы участниками репетиции и по настоянию исполнительницы утверждены режиссёром, отказавшимся от попыток заменить этот самодельный текст специально написанными по его заказу стихами Ю.К.Балтрушайтиса (см.: «Театральное наследие В.Э.Мейерхольда». М.,1978, с.331–332).

Стр.10.

…Немирович-Данченко сделал точно такую же передвижку во времени. – Премьера «Травиаты» Д.Верди в Музыкальном театре им. В.И.Немировича-Данченко состоялась 25 декабря 1934 г., работа над спектаклем шла параллельно работе Мейерхольда над «Дамой с камелиями». «Театр выбрал местом действия Италию 70-х годов – Венецию», – писал П.А.Марков, один из сорежиссёров «Травиаты». Эскизы декораций художник П.В.Вильямс уже на ранних этапах работы писал в манере Мане. См.: Марков П.А. Режиссура Вл. И.Немировича-Данченко в музыкальном театре (М.,1960, с.162, 164).

Спасибо за книгу… – В конце 1981 г. в серии «Жизнь в искусстве» вышла в свет книга К.Л.Рудницкого «Мейерхольд».

…опубликовав в одной из газет статью «Почему я ушла из театра Мейерхольда». – М.И.Бабанова не публиковала статьи с подобным заголовком. Возможно, что в доме Мейерхольда, где в 1937 году пристально и пристрастно следили за прессой, к «антимейерхольдовским» выступлениям была причислена появившаяся 5 ноября 1937 года в подборке «Советского искусства» редакционная заметка, озаглавленная «Мария Бабанова», – при желании её можно было прочесть как отречение от Мейерхольда, поскольку в ней, в частности, говорилось: «Работая в театре Мейерхольда, Бабанова подчиняла своё творчество задаче достичь острой полемической направленности играемого образа, быть адвокатом или прокурором роли, разбить зрительный зал на друзей и врагов. В дальнейшем она всё своё внимание сосредоточила на овладении лучшими традициями школы Станиславского. И её своеобразное артистическое дарование с каждой новой работой совершенствовалось».

Это – взгляд постороннего наблюдателя… – Так Т.С.Есенина оценивает процитированный в книге Рудницкого фрагмент воспоминаний помощницы Станиславского И.С.Чернецкой, описавшей появление Мейерхольда на занятиях Оперно-драматической студии в Онегинском зале дома Станиславского в Леонтьевском переулке («Всеволод Эмильевич в помятом костюме, плохо причёсан, суровый и мрачный. <…> Углы рта были опущены, глаза полуоткрыты, руки не опирались на подлокотники, а висели как плети»). Чернецкая в 1934/35 г. преподавала в ГЭКТЕМАСе историю танца. См.: Переписка, с.341.

…это Ленинград за пять дней до ареста. – 15 июня 1939 г. Мейерхольд выступал в Москве на Первой всесоюзной режиссёрской конференции и в ночь на 16-е выехал в Ленинград. Это выступление, последнее в жизни Мейерхольда, замалчивалось в годы застоя отчасти из-за того, что в изданной в 1955 г. в Нью-Йорке книге Ю.Б.Елагина «Тёмный гений» был помещён в качестве приложения крамольно звучавший текст этого выступления, якобы собственноручно записанный Елагиным в зале конференции (но не имевший никаких совпадений со стенограммой конференции, уцелевшей в архиве Комитета по делам искусств). Рудницкому было важно хотя бы по частному поводу напомнить об этом выступлении. В своём описании он опирался на фотографии, сделанные во время конференции и частично опубликованные в двухтомнике 1968 г. и в Переписке.

В.Э.Мейерхольд на Всесоюзной режиссёрской конференции. 15 июня 1939

Подлинный текст этой речи Мейерхольда, подготовительные наброски к ней, а также зафиксированные стенограммой отклики других участников конференции на выступление Мейерхольда см.: «В.Э.Мейерхольд на режиссёрской конференции 1939 года», публикация Н.Н.Панфиловой, О.М.Фельдмана и В.А.Щербакова («Мир искусств», М.,1991, с.413–475).

Стр.11.

«Пустые рамы» в доме, представьте себе, были! – На с.362 Рудницкий писал: «Мейерхольду приписали странную мысль украсить квартиру пустыми золотыми рамами без картин». Он имел в виду воспоминания А.Г.Тышлера в записи Ф.Я.Сыркиной, напечатанные в сборнике «Художники театра о своём творчестве» (М.,1973, с.262). Тышлер рассказывал: «Когда я впервые переступил порог дома Всеволода Эмильевича и Райх, я был удивлён простотой обстановки: ничего режиссёрского, ничего актёрского, никаких следов конструктивизма. Было несколько вещей красного дерева вперемежку с современными, например, раскладушкой. На стенах ничего не демонстрировалось – будто самое красивое и драгоценное Мейерхольд носил в себе. И только одна комната (вероятно, гостиная) выделялась своеобразием и вкусом петербургского периода. Комната была большая и светлая. Возле окна стоял белый рояль, у стен короткими рядами были расставлены белые стулья. На стенах висели старинные необыкновенной красоты резные рамы XVII–XVIII веков, без картин, точно всё это было рассчитано на воображение зрителя. И я действительно в каждой пустой раме ясно представил себе замечательную живопись Рокотова».

Кому-то примерещился аж зал с колоннами… – В воспоминаниях С.К.Вишневецкой, жены В.В.Вишневского, касающихся работы над «Последним решительным» (то есть относящихся к началу 1931 г.) сказано: «Обстоятельства сложились так, что и Вишневский и я прожили у Мейерхольда, кажется, больше месяца (вплоть до самой премьеры). У них была просторная квартира, большая библиотека, но ярче всего мне запомнился их зал, да, именно несколько театрализованный зал – большая светло-лимонная комната с белыми колоннами, много окон, всё залито солнцем, старинные хрустальные люстры, рояль, белый медведь у дивана и знаменитые мейерхольдовские натюрморты, цветное стекло и много цветов. Повсюду груды книг, картин, эскизов декораций, некоторые (их было немного) висели на стенах, но гораздо больше стояло вдоль стен – навалом, и кипы нот, рукописей… Очень много света – и днём и вечером… Всё в этой комнате говорило об искусстве, а следовательно, о Мейерхольде… Но всё было сделано руками З.Н.Райх» (Встречи с Мейерхольдом, с.400).

…прекрасные снимки 1923 года. – См. с.13–15.

На снимке у гроба… – В книге К.Л.Рудницкого была впервые напечатана фотография З.Н.Райх и В.Э.Мейерхольда у гроба С.А.Есенина в московском Доме печати.

…заметка Д.Н.Орлова… – Статья появилась в «Вечерней Москве» 20 декабря 1937 г.

Стр.12.

…надеюсь, правда, что где-то она цела. – «Возвращённая молодость» М.М.Зощенко вышла в свет в 1933 г. Упоминаемый автограф дарственной надписи обнаружить не удаётся. Вспоминая об обыске в квартире И.Э.Бабеля в день его ареста, его вдова пишет: «…забрали рукописи, дневники, письма, листы с дарственными надписями, выдранные при обыске из подаренных Бабелю книг» (Пирожкова А.Н. Годы, прошедшие рядом. – В кн.: Воспоминания о Бабеле. М.,1989, с.295).

…загрузить интересной работой… – Рассказывая о болезни, перенесённой З.Н.Райх в 1921 г., Т.С.Есенина в «Доме на Новинском» пишет: «Врач сказал бабушке, что дочь её очень способный человек, но, чтобы быть здоровой, она должна заняться интересным для неё делом» (Согласие, с.158).

Стр.32.

…«на дебют роковой выводил». – Из стихотворения Б.Л.Пастернака «Мейерхольдам». Стихотворение написано в 1928 г.; впервые: Красная новь, 1929, № 5, с.160. В окончательной редакции (1931) девять строф:

МЕЙЕРХОЛЬДАМ

 
Желоба коридоров иссякли.
Гул отхлынул и сплыл, и заглох.
У окна, опоздавши к спектаклю,
Вяжет вьюга из хлопьев чулок.
 
 
Рытым ходом за сценой залягте,
И, обуглясь у всех на виду,
Как дурак, я зайду к вам в антракте,
И смешаюсь и слов не найду.
 
 
Я увижу деревья и крыши.
Вихрем кинутся мушки во тьму.
По замашкам зимы замухрышки
Я игру в кошки-мышки пойму.
 
 
Я скажу, что от этих ужимок
Еле цел я остался внизу,
Что пакет развязался и вымок,
И что я вам другой привезу.
 
 
Что от чувств на земле нет отбою,
Что в руках моих – плеск из фойе,
Что из этих признаний – любое
Вам обоим, а лучшее – ей.
 
 
Я люблю ваш нескладный развалец,
Жадной проседи взбитую прядь.
Если даже вы в это выгрались,
Ваша правда, так надо играть.
 
 
Так играл пред землёй молодою
Одарённый один режиссёр,
Что носился как дух над водою
И ребро сокрушённое тёр.
 
 
И, протискавшись в мир из-за дисков
Наобум размещённых светил,
За дрожащую руку артистку
На дебют роковой выводил.
 
 
Той же пьесою неповторимой,
Точно запахом краски дыша,
Вы всего себя стёрли для грима.
Имя этому гриму – душа.
 

В варианте 1929 г. есть небольшие разночтения, отсутствуют строфы седьмая и восьмая; четвёртая строфа читается так:

 
Обмирающею замарашкой
Триумфальная сядет за стол.
И, взглянувши на свёрток размякший,
Я припомню, зачем я зашёл.
 

…чтобы она исполнила партию Кармен в опере… – План обращения к «Кармен» относится к 1925 г.; предполагалось, что «Кармен» будет первой работой организованной при ТИМе экспериментальной лаборатории, что партитура Бизе будет сжата и переложена для трио гармонистов. Этот замысел был подсказан тем триумфальным успехом, который имело соло гармонистов ТИМа, введённое Мейерхольдом в 1924 г. в постановку «Леса». Встретив летом 1925 г. в Сорренто у А.М.Горького замечательного баяниста Ф.Е.Рамшу, Мейерхольд убеждал его вернуться в Москву для участия в работе над «Кармен» (см.: Новый мир, 1969, № 7, с.203).

Г.П.Гандольфи – преподаватель Музыкального техникума им. Гнесиных.

…до скандала, затеянного Ильинским… – В мемуарах И.В.Ильинского («Сам о себе». М.,1984, с. 271–272) рассказано об обстоятельствах, сопровождавших процедуру «общественного разбирательства» его ухода из ТИМа накануне премьеры «Учителя Бубуса».

Стр.33.

Во время второй поездки за границу… – Летом 1925 г.

Стр.34.

После запрета «Наташи»… – Запретом «Наташи» Т.С.Есенина называет обсуждение просмотра этого спектакля Комитетом по делам искусств, проходившее 25 апреля 1937 г. (стенограмма обсуждения – РГАЛИ, ф.998, оп.1, ед. хр.893).