Текст книги "Назови меня по имени"

Глава 8

Род Зарядновых пошёл от крестьян, принадлежавших старой купеческой семье. Согласно семейной легенде, дед Андрея был красным пулемётчиком, и молодой бизнесмен очень любил рассказывать о нём, попадая в незнакомую компанию. Когда Маша прожила с Зарядновым несколько лет и изучила его достаточно хорошо, она уже знала: если Андрей вдруг начинает хвастливо рассказывать про двадцатые годы и лихие погромы, нужно срочно закругляться с вечеринкой.

– На бирже труда его спросили, какая у него профессия, и он ответил: «Пулемётчик», – степенно излагал Андрей историю своего предка.

Маша была уверена, что этот эпизод с биржей труда она уже где-то слышала или читала – и читала она вовсе не о предке Заряднова. Но она взяла себе за правило не спорить с Андреем. Ираида Михайловна убедила младшую дочь, что своими едкими замечаниями Маша «способна разогнать всех поклонников в радиусе километра».

Когда они встретились в стенах лаборантской, Андрею было двадцать шесть лет, и у него уже тогда имелась собственная перспективная фирма. Заряднов делал бизнес, поставляя продукты из Финляндии, и находился на самом старте своей удачной карьеры. За несколько лет он сумел стать хозяином сети супермаркетов, а его голос приобрёл немалый вес на отечественном рынке.

На Машин выпускной Заряднов явился без приглашения, но с огромным букетом красных роз. Он рассчитывал на эффект неожиданности, и это сработало. Свою роль сыграли и Машины школьные подружки, которые завистливо поглядывали на взрослого кавалера одноклассницы.

Здесь-то и пряталась ошибка, которую Маша потом себе не простила. Чтобы выпустить наружу Машиного заветного сверчка, оказывается, требовалось совсем немного: терпение, внимание и не благородство хотя бы, а всего лишь его внешние атрибуты. Андрей приближался к новой подруге медленно и осторожно. В проявлении желаний он был теперь подчёркнуто сдержан, и Маша после второго же свидания в кафе уже засомневалась – а верным ли было её первое впечатление тогда, на кафедре анатомии? Ведь сейчас, за столиком кафе, перед ней сидел очень вдумчивый и корректный человек. Казалось, никогда и никто – тем более мама и Алька – не уделял столько времени её персоне. На первом же свидании Андрей сделал всё, чтобы Маша уяснила себе, что настроен он более чем серьёзно.

Гораздо позже Маше стало понятно, что даже здесь скрывался расчёт: в разгар романа с Машей Заряднов продолжал встречаться с самыми разными женщинами. Однажды, через год после свадьбы, Андрей, находясь в приподнятом расположении духа, разоткровенничался и выложил всё начистоту. Так Маша узнала, что, оказывается, был период, когда он делал выбор между двумя или даже тремя кандидатурами. Одной такой Машиной конкуренткой оказалась дочь известного искусствоведа, старого друга семьи Иртышовых.

– Знаешь, почему я выбрал тебя? – спросил Заряднов и тут же ответил на свой вопрос: – Она походила на шлюху, а ты нет.

В первый же месяц жениховства Заряднов познакомил свою девушку с родителями. Мать Андрея молчала, будто воды в рот набрала. Было заметно, что она принарядилась ради своей будущей невестки: дорогая кофточка, пошитая из полупрозрачной ткани, сидела на ней неловко и мешковато. Отец, седовласый высокий мужчина, напротив, разговаривал без умолку. Этот мужчина был доволен всем: женой, сыном, подружкой сына, а больше всего – собой. За вечер он прикончил бутыль «Арарата» и всё ещё не выглядел захмелевшим. Но в целом родители оказались дружелюбными людьми. Они простодушно гордились успехами сына, и Маша невольно чувствовала к ним симпатию.

Андрей часто и надолго уезжал по делам, но иногда мог приехать к Иртышовым без предупреждения, сесть на кухне и устроить пространную беседу с Ираидой Михайловной.

– Извините, что не позвонил заранее. Плотный график, знаете ли. Вечером самолёт.

– Куда летите?

– На Тенерифе.

– Отдыхать?

Андрей делал утомлённое лицо, но было видно, что расспросы о работе ему нравятся.

– Да нет… – говорил он небрежно. – Помидорные дела.

– Какие? – удивлялась Машина мама.

– Вы покупаете помидоры черри?

– Иногда.

– Что там написано на упаковке? Правильно. «Выращено в Голландии». Так вот, эти наклейки клеят рабочие одной из московских овощебаз. По правде говоря, все томаты в наших супермаркетах – испанские. А знаете почему? Потому что на фермах Тенерифе собирают по четыре урожая в год.

Во время подобных визитов Маша сидела рядом и занимала свою голову какими угодно мыслями. Если Андрей начинал разговор о помидорах, это было надолго. Он часто повторялся, но Ираида Михайловна слушала, кивала и подливала чаю будущему зятю.

– Подумать только! – восклицала она.

Мать бросала на Машу строгий взгляд, и та была обязана улыбнуться.

– Ой, Машка… – Только за ухажёром закрывалась дверь, мама скрещивала руки на груди и строго смотрела на младшую дочь. – Ой, не упусти мужика. Такой хороший!

Наверное, самый важный эпизод из тех лет, который отложился в Машиной памяти, – несколько часов, проведённых в машине Андрея однажды вечером.

Присыпанный мокрым мартовским снегом, автомобиль стоял в углу Машиного двора и легонько раскачивался, в такт движениям двух людей, которые находились внутри.

Маша лежала на разложенных сиденьях и чувствовала спиной каждую складку, каждую пуговицу своего весеннего пальто; его изнанка теперь была покрыта красно-бурыми разводами. Сжав зубы, Маша считала толчки: восемнадцать, девятнадцать, двадцать…

Наконец всё закончилось, но, чтобы вернуться домой, ей следовало пройти через весь двор и подняться по лестнице, преодолев четыре пролёта. Ноги болели и разъезжались. Поясницу ломило так, словно в неё вбили металлический штырь.

Маша разрешила Андрею довезти её до парадной, потом вышла из салона. Она прошла несколько шагов до двери и скрылась за ней, не оборачиваясь и не прощаясь. Притаившись за дверью, она слушала, как по лужам и по рыхлому тающему снегу, удовлетворённо урча, уезжает дорогая иномарка. Выждав минуту для верности, Маша выглянула на улицу. Снаружи никого не было; на дорожке отпечатались следы шин.

На Машиных руках, на шее и на лице всё ещё остался чужой запах, его хотелось побыстрее смыть. Она подошла к покатому козырьку крыши общего погреба: на ржавой рифлёной поверхности остался свежий снег. Маша зачерпнула пригоршню и обтёрла руки. Зачерпнула ещё и опустила лицо в холодную шершавую массу с отчётливым привкусом железа. Она скребла щёки и шею, пока запасы снега на козырьке не иссякли.

Потом она долго стояла, прислонившись спиной к стене, и смотрела на полосу света от старого электрического фонаря. Словно он предстал перед ней впервые – настоящий, телесный, жёлтый свет, похожий на ноющую боль.

«Я не люблю его. Не люблю, не уважаю, не ценю его деньги и его бизнес. Он чужой и навсегда останется чужим».

Это не были её собственные мысли, вернее, только что услышанное было не совсем мыслями: наверное, это мёртвый маленький сверчок пробрался через тёмный лес артерий и нервных сплетений, достиг ушной раковины и прямо рядом с барабанной перепонкой что-то тихо прострекотал.

Маша рассмеялась. Какая чушь иногда лезет в голову! Конечно же, я люблю Андрея, сказала она себе. И никакой он мне не чужой. Просто это… неудачный первый раз, первый секс, с кем не бывает. Наверное, потом всё исправится.

Маша и в самом деле слишком многого ждала от первой ночи. Именно на эту наживку Андрей её и поймал: на ожидание и предвкушение.

Когда лицо и руки обсохли, она вернулась в парадную и проковыляла четыре пролёта вверх по лестнице. Открыла дверь своим ключом. Дома, на удивление, никто не спал.

Алька, помахивая полотенцем, молча прошла перед ней из комнаты в ванную. В ванную, которая Маше сейчас была необходима более, чем когда-либо.

Ираида Михайловна тоже бодрствовала. Она сидела на кухне в китайском халате с хризантемами, читала книгу и пила кофе. Судя по количеству окурков в коробочке, это была не первая её чашка. Когда младшая дочь вошла, она оглядела её с ног до головы.

– Покувыркались?

Маша сжала зубы и решила ничего не отвечать. Достала сахарницу и нащупала на верхней полке свою кружку. По бокам этой кружки были нарисованы садовые цветы – воинственные фиолетовые гладиолусы.

Взгляд матери прожигал ей спину, но это уже ничего не значило.

– Я к тебе обращаюсь. Отвечай! Ему хоть понравилось? Мужчина всегда должен оставаться довольным.

Случайная мысль, нашёптанная ей на ухо непонятно кем, мелькнувшая и растаявшая в свете жёлтого уличного фонаря, как выяснилось, растаяла не навсегда. Иногда эта мысль возвращалась, пугая Машу, тревожа её своей неправильностью, неуместностью. Смутное предположение о том, что Андрей мог оказаться «не тем человеком», будило в ней чувство стыда; ведь ошибки в её выборе быть не могло – Маша попросту не имела права допустить в своём поведении такую ошибку. Если бы её попросили объяснить причину тревоги, Маше бы нечего было ответить: её избранник умный, успешный, красивый, сильный – так чего же ей ещё надо?

Тревога появлялась только в определённые моменты. Например, Маша заметила, что во время бесед с некоторыми бизнес-партнёрами Андрей претерпевал удивительное превращение. Рядом с «большими людьми» Заряднов хрустел шеей, втягивал живот, расправлял плечи, а на лице его, наоборот, проступало что-то суетливое и нервное. Кончик носа и верхняя губа начинали непроизвольно двигаться, подёргиваться – он словно принюхивался к чему-то. В эти редкие моменты Андрей походил на мелкого хищника – то ли на хорька, то ли на горностая, – а может, на умную, крупную крыску с продолговатой мордочкой.

Такое превращение Машу поначалу пугало, но, изучив своего мужа, она наконец уяснила одно: Заряднов никогда не ввяжется в сомнительные предприятия, связанные с явным криминалом, потому что его внутренняя крыса была хитра и обладала стопроцентной интуицией. Как показало время, навык выжидать и строить долгосрочные планы сыграл ему на руку. Среди его партнёров весьма немногие пережили девяностые и сумели сколотить такое состояние, как у Заряднова.

Приумножая свои владения, Заряднов иногда делал вещи, которые Маша понять не могла. Например, несмотря на доходы, он очень тщательно планировал семейный бюджет. В случаях, когда Маша хотела потратить пятьсот рублей сверх нормы, брать эти деньги ей приходилось из резерва следующего месяца. Домашнюю бухгалтерию Андрей проверял очень тщательно. Маше всегда чувствовала себя виноватой, если её траты превышали ожидания мужа. Его расчёт был верен: из профессорской дочки, в меру избалованной, но не испорченной ни роскошью, ни мужским вниманием, со временем должна была получиться хорошая и, главное, нетребовательная хозяйка.

Роскошных шуб и золотых украшений у Маши не было; платиновое колье с бриллиантами, купленное перед свадьбой, лежало у мужа в сейфе, а меховые манто Андрей брал напрокат у проверенных людей. Вещи Маше приносили на один вечер, чтобы ей было в чём показаться на официальных приёмах.

А ещё Маша хорошо помнила то время, когда Заряднов покупал золотые слитки; имелось у него и такое увлечение, сродни коллекционированию. Каждый слиток весом от ста до двухсот граммов Андрей приобретал после удачной сделки и вместе с сертификатами хранил их в сейфе – там же, где лежало платиновое колье. Со слов Андрея, золото и драгоценности имели для него не материальное, а символическое значение. Однако, лишь только сведущие знакомые стали поговаривать, что инвестиции в золото приносят больше мороки, чем прибыли, Андрей избавился от своих богатств и вместо этого обзавёлся акциями известной золотодобывающей компании.

Глава 9

Без десяти два бирюзовая «тойота» с серым поцарапанным бампером притормозила возле дома Зарядновых в Сестрорецке. Коттедж был окружён высоким забором из вишнёвого профнастила, стоявшим на цоколе каменной кладки.

Когда Маша ещё была официальной женой Андрея, этого дома не существовало даже в проекте. Он вырос, как гриб, на земле, которую Заряднов приобрёл в тот же год, когда Маша купила жильё в Королёве.

Даже забор дома Зарядновых и тот выглядел «чересчур». Гладкие, покрытые блестящим лаком, доски не очень-то гармонировали ни с фактурными камнями, которыми был выложен цоколь, ни с серым бетоном, скреплявшим камни. Сквозь узкие вертикальные щели между досками можно было разглядеть участок двора – дорожки, вымощенные коричневой плиткой, кованую чугунную скамеечку. Окна дома по периметру были отделаны каким-то тёмным декоративным материалом, а сверху над оконными проёмами кладка образовывала арочные закругления.

Возле ворот на столбе висела камера видеонаблюдения. Табличка на калитке предупреждала: «Осторожно, злая собака!» Сбоку, на бетонной раме, образующей каркас входа, Маша заметила кнопку звонка; чуть ниже находился динамик. Маша нажала на кнопку – ответных звуков не последовало.

Гостья огляделась. Напротив соседнего коттеджа, на небольшой детской площадке, состоящей из горки и красно-жёлтой карусели, играл мальчик лет пяти. Мальчик мастерил снежную бабу из того, что осталось после недавнего снегопада. Мальчик пыхтел, катал по земле плотные снежные комья, и они превращались в большие грязно-серые шары с налипшими со всех сторон прошлогодними листьями.

Маша ходила туда-сюда вдоль ворот и поглядывала на часы. Тринадцать пятьдесят семь. Если через три минуты дверь не откроют, придётся звонить Петьке по телефону.

– Тёть, а вы в этом доме живёте или в гости пришли? – Она не заметила, как мальчик очутился у неё за спиной.

– Ни то ни другое, – ответила Маша и улыбнулась. – Привет!

– Вы мама Пети? – не унимался ребёнок и, получив удовлетворительный ответ, спросил: – Он уезжает?

Обаятельный Петька находил себе друзей среди людей всех возрастов. Ничего удивительного, что соседский малыш дожидается его возле ворот.

Ребёнок понимающе кивнул и начал сгребать комья снега с газона возле дорожки, на которой стояла Маша.

– У вас написано: «Злая собака», – продолжал мальчик, не отрываясь от своего занятия. – Она правда злая?

– Не бойся, она привязана, – соврала Маша.

Ни про какую собаку она и слыхом не слыхивала.

– А вы тоже злая, тётя? – спросил мальчишка.

– Иногда да, – ответила Маша, а потом добавила: – А иногда нет.

Калитку наконец открыли. По всей вероятности, человек, пропустивший Машу на территорию усадьбы, за несколько секунд оценил материальное состояние гостьи. Обмануть прислугу было невозможно: гостья выглядела птицей невысокого полёта, поэтому приветствие работника ограничилось всего лишь кивком.

Собаки у Заряднова не было. Маше открылся главный вход в дом, где она могла бы жить хозяйкой. Она увидела небольшой портик с колоннами. Ряды белых пузатых балясин, идущие по обе стороны портика, образовывали небольшую баллюстраду.

Управляющий проводил Машу к лестнице, и там она столкнулась с Петькой.

– Всё-таки приехала! – воскликнул сын вместо приветствия, и было непонятно, звучало ли в его голосе восхищение или разочарование.

– Уговор дороже денег. – Маша обняла сына. – Вещи-то где твои?

– Сейчас вынесем, – послышалось сверху.

По наружной лестнице, которая оканчивалась небольшим балкончиком на уровне второго этажа, спускался хозяин дома. Из-под его распахнутой куртки виднелась толстовка тёмно-изумрудного цвета с лейблом известной фирмы.

Бывший муж выглядел почти так же, как пятнадцать лет назад, только заезды по обеим сторонам лба стали гораздо глубже, а нос – длиннее.

– Спасибо, что заглянула!

Петька сразу же отстранился. Во время родительских перепалок ему было лучше убраться куда-нибудь подальше. Выкрикнув: «Мам, я щас!» – он скрылся за одной из ближайших дверей. Дверь была добротной, деревянной, покрытой блестящим лаком.

Заряднов всё ещё стоял на лестнице. На ходу он сделал знакомое движение шеей, и Машин слух уловил хруст межпозвоночных хрящей. «Ничего не изменилось», – подумала Маша. А вслух сказала:

– Я не в гости. Я за сыном.

– Не вижу особой разницы. – Заряднов изобразил приветливую улыбку. – Пятнадцать минут можешь мне уделить?

– Пятнадцать могу, – согласилась Маша. – Но в дом не пойду.

Бывший муж кивком пригласил гостью подняться вместе с ним на тот самый балкончик, с которого он только что спустился.

Это была небольшая площадка, более пригодная для летних чаепитий, чем для деловых переговоров. С площадки открывался удачный вид на реку Сестру. Хорошо просматривались чёрные игзибы воды с выступающими в её русло островками суши, на которых торчали тонкие стволы деревьев и высоких кустарников. По другую сторону балкона виднелся соседний дом; наверное, он принадлежал родителям мальчика, Машиного недавнего собеседника. Дом этот выглядел куда более скромно.

Заряднов стоял на фоне зимнего пейзажа, облокотившись о перила. Он что-то говорил о текущем финансовом кризисе, о бирже и акциях. У Маши включился рефлекс: она не слышала, о чём толкует её бывший. Уехать бы поскорей, думала она и смотрела на реку.

И вдруг она услышала Петькино имя.

– Подожди… – она перебила бывшего на полуслове, – при чём тут мой сын?

Андрей вздохнул.

– Извини. – Маша поджала губы. – Задумалась о своём. Повтори, что ты сейчас сказал.

– Легко. – Андрей посмотрел на часы. – Я сейчас принимаю одно серьёзное предложение. Его мне сделали очень вовремя. С вероятностью девяносто девять процентов мы переедем в Европу. Контракт такой, что грех отказываться, – и это, заметь, во время кризиса, когда все кругом теряют большие деньги.

– Куда? – не поняла Маша. – Куда ты переезжаешь?

– Было три варианта, – сказал Заряднов и начал разгибать пальцы. – Первый – Испания, но там у меня в каком-то смысле будут связаны руки. Второй – Италия. Разгильдяйская страна. Болтовни много, дела мало. И третий – Швейцария. Вариант учитывает плюсы предыдущих, да и минусы не так велики…

– Подожди, я не поняла, – перебила Маша. – Ты едешь навсегда? Продаёшь квартиру? И вот это всё тоже продаёшь?

Она обвела взглядом двор.

Заряднов усмехнулся.

– Зачем так резко? – сказал он. – Можно не продавать. Квартиру я сдам в аренду. А что касается сроков, по предварительным раскладам получается лет десять, не меньше. И поэтому я хочу взять с собой сына.

– Что значит «хочу»?

Она смотрела на бывшего и поражалась собственной интуиции. Это случилось! Вот прямо сейчас Андрей пытается отобрать у неё ребёнка.

– Хочу – это значит могу, – ответил Заряднов. – На этой неделе мы с Петькой собирались съездить туда, посмотреть новый дом.

– Он будет такой же безобразный, как этот? – вырвалось у Маши.

– Не страшнее твоей квартирки в Королёве, – парировал бывший. – Хочешь, поехали с нами? Поглядишь, где будет жить мой сын.

Маша делано рассмеялась.

– Вот уж спасибо! – покачала она головой. – Мы с Петькой как-нибудь сами разберёмся, где нам жить.

Она развернулась и начала спускаться вниз по лестнице, стараясь идти медленно и не делать резких движений.

– Я не услышал твоего ответа, – пронеслось ей вслед.

– А сам не догадываешься?

– Ты согласна?

Она молча обернулась и столкнулась взглядом с Петькой.

Сын с обречённым видом тащил вниз по ступеням свой огромный чемодан. За ним, чуть ли не дыша Петьке в спину, шёл тот самый работник, который открывал Маше калитку и запускал её на территорию хозяйских владений. Он нёс за сыном хозяина два пакета с подарками.

Маше хотелось бы, чтобы этот чужой человек исчез в каком-нибудь коридоре или за случайной дверью – и туда же уволок бы пакеты. Тогда бы у неё появилась наконец возможность снова обнять Петьку, потормошить его… Посторонний дядька мешал, в его присутствии любые нежности становились неловкими, невозможными.

Когда они подошли к «тойоте», управляющий потребовал открыть багажник. Маша сделала вид, что не расслышала приказа.

– Ты уверен, что все эти подарки поместятся в твою комнату? – спросила она у Петьки, когда тот подкатил чемодан к «тойоте».

– Поместятся! – ответил Петька. – Свой старый комп я Витальке отдам.

Работник стоял рядом и наблюдал за матерью и сыном. Один раз он открыл было рот, чтобы повторить своё требование насчёт багажника, но Маша в ответ так на него зыркнула, что мужчина наконец всё понял и поставил пакеты на снег.

Глава 10

Через водительское окно Маша смотрела, как Петька прощается с отцом, с двумя его дочерьми и с соседским мальчишкой. Новая супруга Заряднова в проводах решила не участвовать.

Девочки, одетые в ярко-жёлтые пуховики, стояли возле отца; обе темноволосые, очень похожие друг на друга. Старшая хмурилась и через каждые несколько секунд дёргала за рукав младшую, которая то и дело подпрыгивала и строила брату смешные рожицы. Прощаясь, Петька шутя натянул девочке капюшон на нос, и она, громко вскрикнув, принялась его поправлять свободной рукой.

Маша коротко просигналила, поторапливая компанию. Петька помахал рукой – казалось, жест предназначался только маленькой кривляке, – а потом зашагал к автомобилю. Эти четверо выглядят совсем как семья, невольно подумала Маша.

По Сестрорецку ехали молча. Возле какого-то заснеженного сквера, через ограду которого виднелась высокая наряженная ёлка, Маша вырулила ближе к обочине, притормозила и заглушила мотор. Петька молчал.

Маша опустила стекло. Потянулась к сумке, лежащей на заднем сиденье. Выудила оттуда пачку сигарет и зажигалку.

– Ты снова куришь, – сказал наконец Петька.

– А что мне остаётся?

Сын выглядел виноватым.

– Расстроился? – спросила Маша. – Только честно.

Петька засопел.

– Мы с папой что-то сделали неправильно, – сказал он.

– Похоже на то.

– Почему я так редко приезжаю сюда? Зачем нужен самолёт, если ты снова за один день смогла…

Маша закашлялась.

– Ну ты даёшь… – Она затушила окурок в пепельнице и выбросила его наружу. – Вот доедем до Королёва, я сама тебя об этом спрошу. Идёт?

Петька кивнул.

Маша завела мотор и бросила взгляд на циферблат. Ну вот, договаривались на пятнадцать минут, а потеряли целый час.

– А сейчас мы поедем к бабушке.

– К кому?! – Петька застыл в изумлении. – Ты серьёзно?

– Серьёзнее некуда. – Маша подняла стекло и вырулила на шоссе.

Может быть, отношения матери с младшей дочерью сложились бы совсем иначе, если бы у Маши хватило чуткости понять с самого начала, что упрёки, которая мать бросала отцу при каждом удобном случае, были всего лишь тревогой за мужа, и тревогу эту мама умела выражать только так. В ней бушевало столько ревности, столько боли, и не выпускать их наружу требовало от Ираиды Михайловны огромных усилий.

– Если бы я знала раньше, что он ничего не добьётся, – без конца повторяла она, – я никогда не вышла бы за него.

Даже после того, как бывший муж получил заведование кафедрой, Ираида Михайловна продолжала обречённо вздыхать.

– Как был нищим, так и остался, – говорила она. – Впрочем, это можно было предвидеть.

Убеждённость в том, что какие-то вещи можно угадать заранее, поселилась в ней давно, ещё до увлечения эзотерикой. А потом, когда по кабельному телевидению начали транслировать разные псевдонаучные передачи, новая информация упала на хорошо подготовленную почву.

Выйти из затянувшегося соломенного вдовства она могла только полностью перерождённой. Ираида Михайловна перекрасилась в чёрный цвет. Бабетта осталась в прошлом, а новая причёска – короткое каре – сделала её внешность ещё эффектнее.

У бывшей супруги доцента Иртышова началась новая жизнь. Несколько раз в неделю она посещала лекции и семинары, читала книгу Елены Блаватской и выписывала газету «Наш посредник» – имелось в виду, посредник с высшими сферами, – а после и сама стала частым гостем телепередач на любимом кабельном канале. Ираида Михайловна отвечала за астропрогноз в одном женском журнале и управляла магазином оккультных товаров.

Новая страсть Ираиды Михайловны и её попытки уйти в придуманное пространство, туда, где серьёзные бытовые проблемы решались с помощью чудесных слов и предметов, поначалу выглядели очень трогательно. Маше с Алькой пришлось стать первыми участницами её экспериментов. Например, Ираида Михайловна училась читать мысли: для этого она сажала Машу на табуретку, а на голову ей ставила миску с водой. Туда она лила расплавленный воск, а потом пыталась угадать, о чём её дочка думает. На ночь она заставляла дочерей надевать рубашки, к которым были пришиты большие прямоугольные куски фольги. Фольгу Ираида Михайловна брала из упаковок от чая и пришивала её на ткань блестящей стороной на изнанку. Следовало сказать: «Как серебро блестится, так на меня ангел садится» – и сразу лечь спать. Однако уснуть на фольге было невозможно: бумага в считанные минуты становилась горячей, обжигала кожу, шуршала, царапалась. Маша не выдерживала, сбрасывала с себя рубашку и только после полуночи наконец-то засыпала.

Ираида Михайловна дважды перечерчивала Машин гороскоп, и каждый раз он нравился ей меньше, чем Алькин.

– Ты Скорпион, Марс – Уран, да ещё и Лилит в Козероге. Вот видишь диагональ? – Ираида Михайловна проводила пальцем по какой-то линии. – Тебе нужно развивать свою Луну в Весах, а это значит – держаться ближе к семье, жить с родителями. Иначе ты навлечёшь много бед на своих близких.

– И что, мне всю жизнь сидеть дома? Под замок, что ли, меня посадите?

К тому времени, как случился этот разговор, Маше уже исполнилось пятнадцать лет, и она иногда позволяла себе распустить язычок даже в присутствии матери.

Ираида Михайловна сидела нахмурившись. Потом, шевеля губами, снова взяла карандаш и начала водить им по чертежу.

– Будешь грубить – посадим, – пробормотала Ираида Михайловна. – Если надо будет.

Дочери давно уже прекратили попытки устроить личную жизнь матери, хотя претенденты на руку Ираиды Михайловны имелись, и даже в избытке. Основным соискателем в течение многих лет оставался молодой (на десять лет моложе матери) смуглый красавец Вася-Басиль, профессиональный резчик по камню. Мама познакомилась с ним благодаря одному крупному заказу. В её магазине в те времена бойко шла торговля халцедоновыми амулетами, которые якобы даровали удачу при поступлении детей в высшие учебные заведения.

Маша тоже носила такой камешек, по форме напоминавший то ли стручок фасоли, то ли зародыш, как его изображают на картинках, где онтогенез повторяет филогенез. На месте глаза у зародыша была дырка, в которую Ираида Михайловна продела кожаный ремешок, завязанный особым узлом. Камешек мама повесила Маше на шею, когда вся семья ждала поступления в институт Иртышовой-младшей. Прошедший испытание амулет Ираида Михайловна отнесла Васе.

Вася был выпускником Мухинского училища, но работал в маленькой мастерской, которая находилась в подвале одного монастыря, недалеко от города. В мастерской делали мозаику.

– Вы же мусульманин, – подкалывали его девочки. – Как же вас пустили в православный монастырь?

– В первую очередь я художник. – Вася улыбался во весь рот; зубы у него были ровные, белые и крупные. – А наверху Бог разберётся, кто из нас мусульманин, кто православный, а кто вообще неверующий.

Вася сделал Ираиде Михайловне большую партию халцедоновых амулетов, и между мастером и заказчицей завязалось более близкое знакомство, которое переросло в дружбу, а после, кажется, в короткий роман. Девочки стали частыми гостьями Васиной художественной мастерской, похожей на кладовую Хозяйки Медной горы, с рассыпанными по углам причудливыми сколами полудрагоценных пород: там были и змеевик с травяным отливом, и агат, голубой и чёрный, и светло-зелёный амазонит, и белый опал, и дымчатый оникс, и рубиновый родонит… В подвальчике пыль стояла столбом, руки у Васи от постоянной работы с камнем были покрыты мозолями, но богородицы и святые, которых он любовно собирал для монастырского алтаря из крохотных напиленных кусочков, с каждым месяцем становились всё прекраснее.

Вася приходил к Ираиде Михайловне с цветами, приглашал её в кино и рестораны, и вот однажды мастер осмелел и купил кольцо. Увы, ему пришлось уйти не солоно хлебавши: мама и слышать не хотела о замужестве, к тому же Васино вероисповедание приводило её в ужас. А может быть, Ираида Михайловна просто разложила карты, расчертила гороскопы, и те не показали ей ничего хорошего. Жизнерадостный Вася ничуть не обиделся и сделал всё, чтобы на долгие годы остаться хорошим другом Иртышовых. Он оставался им даже тогда, когда женился на татарской женщине по имени Кадрия. Ираида Михайловна по телефону бурно поздравляла его с женитьбой, а вечером того же дня сидела на кухне в халате с хризантемами и курила несколько часов подряд, пока у неё не кончилась последняя пачка «Мальборо».

О Васиной смерти Маша узнала четыре года назад, по телефону, от Альки.

– Острое лёгочное кровотечение на фоне фиброза лёгких, – сказала сестра. – Его гоняли из больницы в больницу, даже до тубдиспансера доехали. Никто не хотел госпитализировать под Новый год. Так в машине и умер.

Алька рассказала, что в дом к Ираиде Михайловне приходила Кадрия, Васина жена. Кадрия очень просила маму не появляться на похоронах.

– Глупая баба!.. – Алька плакала в трубку. – Она должна была сразу же бежать ко мне. Васю положили бы к нам, в торакальную хирургию. Но она… не позвонила!

Васина смерть вконец подкосила Ираиду Михайловну – она вдруг резко состарилась. Через Альку стала передавать Маше приветы, а потом – неожиданно – первая написала младшей дочери короткое поздравительное сообщение к какому-то празднику. Маша тогда ответила ей – холодно, но вежливо.