Текст книги "Назови меня по имени"

Глава 15

Праздничные мероприятия, посвящённые Восьмому марта, начальство решило провести в субботу, седьмого числа. У Маши по субботам уроки в расписании не стояли. Для неё это был методический день, и потому считалось, что на работе она появляться не обязана. И всё-таки ей пришлось приехать: на официальной церемонии праздника присутствовать должны были все члены коллектива.

Сегодня Маша не оставила автомобиль возле «Бабушкинской», а доехала на нём до школы. Рядом с трансформаторной будкой, испещрённой надписями, образовалось свободное место; туда Маша и воткнула свою «тойоту».

До праздничного концерта оставалось ещё часа три, и Маша решила отсидеться в своём кабинете. На лестнице ей встретилась Карина Васильевна с огромной корзиной роз, в окружении радостных восьмиклассниц.

На рабочем столе в кабинете русского языка Маша разложила тетради одиннадцатиклассников с работами по Сэлинджеру.

«Для того чтобы добиться права на самостоятельную жизнь и заниматься любимым делом, нужно не сбегать из дома и не рассуждать об утках, которые плавают на каком-то там пруду. Нужно пристально наблюдать за правилами, которые диктует общество. Нужно изучать эти правила, чтобы в один прекрасный день включить мозг и выйти из-под их власти».

Это было сочинение Красневского. Маша усмехнулась и, отчеркнув последнее предложение красной чертой, вывела: «4». Ни синтаксических, ни стилистических ошибок в тексте не было. Все запятые, благодаря вмешательству Анны Сергеевны, стояли на месте, но содержание текста, его основная идея и цинизм, с которым Красневский проговаривал собственные мысли, вызывали у Маши омерзение. Красневский написал, что Сэлинджер «заискивал перед молодыми читателями» и «планировал расширить целевую аудиторию за счёт маргинального элемента», что автор «плохо владеет техникой нарратива», а его книга «учит любоваться собственной слабостью». Оценка была пристрастной, Маша хорошо это понимала, как понимала и то, что дальше так продолжаться не может. Она решила для себя: выставленная за сочинение четвёрка будет её заключительным ходом. Бороться с учеником не имело смысла.

Раздался стук, и Маша вздрогнула от неожиданности. В дверном проёме появилась Катя Бояринова.

– Мария Александровна! А вы не подскажете… Анна Сергеевна – где?

Девушка запыхалась; Маша не успела даже рот открыть, как Бояринова, прикусив губу, хлопнула дверью и бросилась дальше по коридору.

– Катя! – Маша бросилась в коридор. – Катя, вернись!

Она догнала ученицу на лестнице.

– Быстро говори, – Маша держала её за рукав, – что-то случилось?

Катин взгляд метался вверх и вниз вдоль лестничных пролётов.

– Анна Сергеевна… Она сказала, по всем вопросам нужно обращаться только к ней.

– Ваша классная занята с гостями из районо. – Маша взяла ученицу за плечи. – Говори мне, я свободна. Пойдём обратно в кабинет.

Дальнейшее произошло с кинематографической быстротой. Кате хватило нескольких фраз, чтобы Маша осознала весь кошмар происходящего. Девочка ещё не закончила говорить, а Маша уже торопливо застёгивала свою сумку.

– Данила поклялся доказать ребятам, что Девятов гей, – лепетала Бояринова. – Данила сделал левый аккаунт ВКонтакте и написал Девятову, будто режиссёр мультфильма приглашает его на встречу. Типа художника ищет. Всё исправил в фотошопе… и девятовские ответы исправил, получилась гадость такая… Весь класс читал. И сегодня они все идут смотреть представление… как Девятов будет выкручиваться. Я не могу больше молчать, понимаете? Не могу! Но если они узнают, что я всё разболтала…

Её лицо передёрнулось, девочка заплакала.

– Умница! Молодец, что рассказала! – крикнула Маша и схватила ключ от кабинета. – Где моя машина стоит, знаешь? За трансформаторной будкой, крайняя справа. «Тойота» бирюзовая, двуцветная, с серым бампером. Беги туда, а я в гардероб за пальто. Куда ехать?

– К Панораме… Десять минут осталось, мы не успеем!

– Успеем.

Не было времени аккуратно сложить вещи; в кабинете на столе остался Машин обычный рабочий беспорядок. Пальто пришлось надевать на ходу, рука никак не попадала в рукав. Платок и перчатки снова остались на полочке в раздевалке для учителей.

Катя уже нарезáла круги возле «тойоты»; от волнения она не могла стоять на одном месте. Щёлкнула сигнализация, Маша села на водительское сиденье.

– Пристегнись!

Заработали дворники, смахнули с лобового стекла несколько случайных капель и мятый прошлогодний лист. Из-под пластин воздушных заслонок в салон поплыл тёплый воздух.

– А ты человек, Бояринова, – сказала Маша.

Она переключила заднюю передачу и выкатила «тойоту» в проезд между домами.

– Я не человек, а предатель. – Тонкими пальцами девушка нервно обхватила шею. На носу у неё блестели капельки пота. – Предатель и стукач.

– Угу, – промычала Маша и, вместо того чтобы пропустить какого-то старичка, медленно бредущего по двору, нетерпеливо нажала на гудок. – Ты у нас Иуда, а Красневский – Иисус Христос, так, что ли?

– Так и будет, – сказала Катя. – Вот увидите.

– Ой, девочка… – Маша выехала из двора. – Ты сама-то веришь в то, что говоришь?

– Да вы не понимаете! Данила был мне другом… Я должна была его поддержать!

– Поддержать подлеца? – Маша еле успела притормозить перед пешеходным переходом.

Катя опустила глаза. Она молча смотрела на собственные руки, бессильно лежащие на коленях.

Казалось, на Кутузовский единовременно выехало несколько сотен сонных водителей. Никто не превышал скорость, все честно останавливались перед светофорами. Маша сигналила, миганием фар сгоняла с пути неповоротливые внедорожники и получала в спину ответное возмущённое гудение.

Катя молчала. Сцепив зубы, Маша попыталась протиснуться между «Джипом Чероки» и чёрным, до блеска навощённым «мерседесом» с жёлтыми номерами. Ни тот ни другой не собирались её пропускать.

– Девочка моя, у нас мало времени, – говорила Маша. – И эта чёртова дорога… да куда ты лезешь, баран!.. Но если я прямо сейчас, сию же минуту, не объясню тебе, Катя, одну важную вещь…

Маша наконец вклинилась перед джипом и выдохнула. Повернула в положенном месте. За окном уже виднелся комплекс «Бородинская битва».

– Знаешь, как у старых растений обрезают больные листья?

Катя подняла недоумённый взгляд.

– Спрашиваю: видела, как работает садовник? – повторила Маша.

Искать парковку на проспекте было некогда, и они остановились, где пришлось. Любая заминка отнимала время.

– Садовник отсекает у цветов уродливые листья, – быстро говорила Маша испуганной ученице. – Садовник – это совесть.

Катя неуверенно кивнула головой.

– Больной лист нужно отсечь. – Маша вынула из замка ключи зажигания и застегнула пальто. – Иначе ты не сможешь дальше жить. Поняла?

– Вы считаете, это не предательство? – спросила Катя. – А что это тогда?

– Это выбор! – крикнула Маша и выскочила из салона.

Хлопнула дверь. Бояринова замешкалась.

– Может, я подожду вас? Машину покараулю.

– Ну что мне с тобой делать?! – Маша готова была схватить девчонку за воротник и трясти, пока та не придёт в себя. – Решила бороться – так стой же до конца!

Катя неуверенно выбралась наружу. Пассажирская дверь закрылась со слабым хлопком. Щёлкнула сигнализация.

В сквере возле музейного комплекса «Бородинская битва» в выходной день было людно, и всё же группу школьников Маша заметила издалека. Возле лавочки, напротив конного памятника Кутузову, собралось человек десять или двенадцать. С большого расстояния нельзя было понять, что именно там происходит, но чем быстрее Маша приближалась, тем отчётливее видела спины своих учеников, окруживших скамейку плотным кольцом.

Козырев… Михайлов… Все в сборе, усмехнулась она. Правда, Красневского среди них Маша пока различить не могла, зато отметила яркое сиреневое пятно на переднем плане. Значит, Прудникова тоже здесь, расстроенно подумала Маша. Прудникова, Катина подружка. Маша оглянулась: Катя Бояринова бежала рядом. Девушка близоруко щурилась, пытаясь рассмотреть фигуры одноклассников. Из-под серой кашемировой кепки по мокрым щекам спускались тёмные волнистые пряди.

Со стороны скамейки послышались улюлюканье и смех. Маша схватила Катю за плечо.

– Отдышись! К ним нужно подойти, а не подбежать, – сказала она.

Нащупала в сумке телефонную трубку.

– Твой телефон пишет видео?

Катя кивнула.

– Доставай.

Их приближение пока ещё никто не заметил.

– Я встречаюсь с режиссёром! – послышался Алёшин голос. – Отвалите все!

– С любовником ты встречаешься! – крикнул Козырев. – Голубая луна!

Раздался смех.

– Поцелуй меня в задницу, Девятов!

Алёша сидел на скамейке в неуклюжей позе. Было понятно, что его усадили туда насильно. Двумя пальцами он протирал залепленные снегом стёкла очков.

Маша шагнула вперёд и прикоснулась к чьему-то плечу.

Михайлов резко обернулся, и его желтоватые глаза встретились с Машиными.

– Шухер! – заорал он. – Иртышова!

Ребята расступились, Алёша поднялся со скамейки и нацепил очки.

– Ой, Мария Александровна! – затараторила Прудникова. – А мы на экскурсию собрались…

– В музей… – послышалось со всех сторон.

– Хватит врать! – Машин голос звучал хрипло. – Мы сняли видео, и смотреть его мы будем вместе с директором.

Она оглядела присутствующих.

– Где Красневский?

Ей показалось, что Данилино лицо с тёмными дугами красивых бровей только что мелькнуло среди остальных.

– Мой телефон! Отдай!.. Пожалуйста!

Красневский держал Катю за плечи. Каблуком он впечатывал в заледеневший асфальт что-то маленькое, розовое. Это была Катина телефонная трубка. Пластик хрустнул под рифлёной подошвой зимних ботинок.

– А вот не будешь стучать! – Красневский проговорил это на ухо девушке, но Маша отчётливо слышала каждое слово. – Сучка.

Маша вытащила свой телефон и попыталась нажать на кнопку «фото».

– Фотографии тоже пойдут в дело, – сказала Маша. – Данила, отпусти её сейчас же! Ты поедешь со мной. К родителям.

– Никуда я не поеду, – выдохнул Красневский и случайно ослабил хватку. – Мои родители за городом, ясно?

Почувствовав момент, Катя вырвалась, толкнула Данилу и бросилась к погибшему телефону.

– Каждого из вас ждёт беседа с директором, – повторила Маша.

Вперёд выступил Козырев.

– А вы, Марь-Санна, пришли защищать сексуальные меньшинства?

– Я пришла сказать, что вы были моим любимым классом, но с сегодняшнего дня я не хочу преподавать литературу подлецам.

– Не сильно-то испугали! – Красневский отряхивал брюки. – А Девятов голубой, его тоже скоро от нас переведут. Или отправят обратно на домашнее.

Маша с горечью подумала, что, скорее всего, этим дело и кончится. Выпускники отлично понимали, что ни Анне Сергеевне, ни директрисе не нужны лишние сложности.

А вот Машу они сбросили со счетов слишком рано. Она могла ещё побороться. Но, прежде чем Маша успела хоть что-то сказать, Катя Бояринова подбежала к своему бывшему бойфренду и с размаху ударила его ладонью по лицу. Тот не успел отпрянуть и пошатнулся от удара. Короткий хлопок звенел в воздухе, и все, кто был рядом, вдруг притихли, как будто это была не пощёчина, а выстрел.

– Вы мерзавцы, мерзавцы!

По Катиному лицу текли слёзы и чёрная тушь. Сквозь рыдания девушка выкрикивала корявые, рваные куски фраз – и слова, вылетавшие каждое по отдельности, соединялись, как молекулы, – в отчётливые предложения.

– Вы… чего к нему привязались? Вы… сначала с собой разберитесь! Кто из вас гей, а кто с первым встречным в постель ляжет! Слышите? Разберитесь сначала с собой!

Катя кричала так отчаянно, что у Маши, которая стояла совсем близко, чуть не заложило уши. Ребят охватило замешательство.

– Но вы не хотите! Ни в чём разбираться! Вам легче состряпать фальшивку! Данила вам состряпал, а вы и съели! Я свидетель, я кому угодно показания дам! Хоть в милицию ведите! Я напишу всё, как оно было, – и подпись поставлю!

– Так что, Девятов, получается, не голубой? Бояринова, вы с ним что, встречаетесь? Ты теперь его девушка? – наседал Козырев. – Говори прямо: он гей или не гей?

Катя вытянула вперёд ладони и слабо толкнула Козырева в грудь. Козырев от неожиданности потерял равновесие, качнулся и устоял на ногах только потому, что за его спиной стоял Михайлов.

– А мне плевать! – осипшим от крика голосом сказала Катя. – Даже если гей, я всё равно с ним дружила бы, понятно? А с тобой – никогда! И с тобой – никогда!

Слёзы блестели на Катиных щеках. Какое-то мгновение Маша не видела ничего, кроме этих неровных потёков, похожих на тонкие кривые деревца.

Люди, проходящие мимо, оборачивались на шум. Кто-то усмехался, довольный тем, что стал свидетелем скандала. Кто-то качал головой и шёл дальше.

Незнакомый пожилой мужчина с портфелем в руке, одетый в пальто, меховую шапку с козырьком и клетчатый шарф, шагнул к Маше и ухватил её за рукав.

– Я вызову милицию! – закричал он фальцетом. – Успокойте своих детей! Вы ведь учитель? Что тут творится, я вас спрашиваю?

Изо рта у прохожего неприятно пахло, и Маша поморщилась.

– Простите нас, мы сейчас уйдём! – Она попыталась высвободиться из рук незнакомца. – Мы сейчас уйдём, уйдём…

– Чёрт знает что! – Человек зашагал было прочь, но тут же остановился, развернулся и выкрикнул: – Таких учителей нужно лишать диплома!

Но Маша уже не смотрела в его сторону.

Ребята обступили Катю. Алёша неумело приобнял её за плечи, а Прудникова суетливо забегала то справа, то слева.

– Катечка, ну что ты, Катечка…

Толпа одиннадцатиклассников резко поредела. Большая часть ребят разбежалась во время Машиной беседы с прохожим. Красневский тоже пропал.

– Марья Александровна… – повторял Алёша. – Катя… Вот зачем?.. Я бы сам с ними разобрался, честно!

– Девятов, – Маша подошла к нему и энергично стряхнула снег с его спины, – тем, кто приходит на помощь, обычно говорят «спасибо».

– Спасибо, Марья Александровна. – Алёша поднял на неё глаза, и это был его прежний взгляд.

– Боже мой, да не мне спасибо-то! – воскликнула Маша и обернулась к Бояриновой: – У тебя нашёлся свидетель и товарищ.

– Катя, ну ты ураган, – сказал Алёша.

– Телефон-то как жалко… – вздохнула Прудникова. – Может, в ремонт его?

– Попробуем Павлику показать. – Алёша повертел в руках разбитую трубку.

Изо всей толпы осталось только трое: Девятов, Бояринова и практичная Прудникова.

Маша вовсе не переживала из-за того, что Красневского и его компанию не удалось отвести на ковёр к директору. Маше было важно, что помощь к Алёше подоспела вовремя и что справедливость в кои-то веки восторжествовала.

Её переполняло если не ликование, то как минимум чувство особой ясности и полноты момента. Учительница смотрела на взрослых уже детей, идущих по заснеженной аллее, и почти физически ощущала, как невидимая конструкция, спрятанная внутри её собственного существа – механизм, ещё недавно сидевший в ней, как безжизненный балласт, – теперь начинает самостоятельно выправляться. Вставали на место тяжёлые блоки и модули, поворачивались шарниры, пространство светлело, дышалось легко. Она вдруг даже ощутила собственное сердце – какое оно сильное, как мощно работает, как слаженно и свободно гонит кровь по телу. Вот теперь-то, без малейших сомнений, всё будет хорошо, повторяла Маша про себя.

На Катином лице ещё остались тёмные пятна размазанной туши. Как ни старалась Прудникова вытереть их своим носовым платком, Катя морщилась и отворачивалась. Пройдя несколько шагов вместе со всеми, Бояринова резко остановилась.

– Я же всё знала и молчала, – сказала она одному только Алёше. – И про то, что Красневский подделал скрины. И про засаду.

Прудникова нахмурилась и выразительно замотала головой, словно приказывая подруге замолчать, но Алёша встал между девушками и неловким движением поправил Катин шарф.

– Ты классная, – сказал он Кате. – Когда ты врезала Красневскому, я прямо обалдел. Честно! А скрины… Ну что скрины? Были – и забыли.

– Ой, а давайте посидим в кафе! – снова влезла Прудникова. – И вы с нами, Марья Александровна! Я ужасно хочу капучино и эклер! А вы?

Катя пожала плечами, Алёша вопросительно посмотрел на Машу.

– Давайте я подброшу вас до «Шоколадницы», – предложила Маша.

Только сейчас, двигаясь к проспекту через сквер, она почувствовала, как сильно у неё замёрзли ноги.

– Пойдёмте все в машину, греться.

Платок и перчатки, повторяла Маша, кутаясь в воротник пальто. Что стоило всего лишь протянуть руку и взять с полки в гардеробе платок и перчатки. Петьку ругаю, а сама такая же, даже хуже, – отчитывала она себя.

Триста метров до проезжей части, где они с Катей бросили «тойоту», Маша прошла, преодолевая дрожь во всём теле. Поднялся ветер, и каждый его порыв она встречала, втягивая голову в плечи.

Машиного автомобиля на месте не оказалось. Пробежав с десяток шагов вдоль дороги, Маша увидела знак «Остановка и стоянка запрещены». Получается, она бросила машину как раз за этим знаком – второпях не было никакой возможности найти более подходящую парковку. В районе, по всей вероятности, хорошо поработали эвакуаторы.

Глава 16

Весь вечер Маша провела в отделении ГИБДД среди таких же, как она сама, нарушителей.

В небольшой комнатке перед кабинетом «начальника» скопилось много людей – человек двадцать, а на скамейке возле кабинета помещалось всего четверо, и эти места заняли самые расторопные автовладельцы, в основном мужчины.

В помещении со стенами, выкрашенными тёмно-зелёной краской, горел длинный потолочный светильник, и не было ни единого окна. Через полтора часа ожидания Маша уже почти поверила в то, что она и её соседи по несчастью отбывают наказание за все свои прошлые и даже будущие дорожно-транспортные грехи; течение времени остановилось.

Незамеченный дорожный знак «Остановка и стоянка запрещены» был чем-то вроде запятой, пропущенной в диктанте. За эту ошибку некие высшие силы снижали водителю воображаемый итоговый балл. Стоя возле стены, Маша успокаивала себя, что автомобиль ей вернут. Не могут не вернуть. Нужно просто подождать.

Единственное, что ещё держало Машу на плаву, – мысли о сегодняшней маленькой победе над несправедливостью. И о Кате, которая, сама не понимая того, спасла сразу несколько человек: себя от предательства, Алёшу от клеветы и её, Машу, от бездействия.

Она была уверена: самое неприятное уже позади. Сегодня прямо у неё на глазах совершилось крошечное чудо, подобное тем, о которых дети читали только в книгах. Ученики стали героями истории с хорошим концом. Злодеи посрамлены, Фердинанд и Миранда готовятся к свадьбе, волшебник ломает свой посох, и все живут долго и счастливо.

Очередь в приёмной ГИБДД двигалась медленно. Количество людей не уменьшалось, потому что на место покинувших помещение нарушителей приходили всё новые и новые. Наконец Маше удалось занять сиденье возле заветной двери. Она облокотилась о металлическую спинку, пытаясь устроиться поудобнее. Спина и шея ныли от усталости.

В ту самую минуту, когда подошла Машина очередь идти к «начальнику», ей позвонила Горячева. Завуч отчитала учительницу за беспорядок, оставленный в кабинете. Помимо этого, Анна Сергеевна вменила Маше саботаж праздничного мероприятия.

– Вы уже давно не на лучшем счету, – выговаривала завуч, – и продолжаете усугублять. Везде, где вы появляетесь, жди бардака и скандала.

Машины попытки рассказать обо всём, что случилось в сквере, успехом не увенчались.

– Вас просили не лезть не в своё дело! – кричала Горячева. – В моём классе всё под контролем! Никакие ваши происки не сработают!

«Начальник» хмуро смотрел на Машу. Он дожидался, когда женщина закончит разговаривать.

– Подписывайте. – Он придвинул к ней бумагу. – Вот сумма штрафа за парковку в неположенном месте, её можно внести в течение двух недель. Вот стоимость услуг эвакуатора и штраф-стоянки за четыре часа. Квитанцию нужно оплатить в третьем окне.

– Услуги? – возмутилась Маша. – Я не просила об услугах стоянки. Я не буду платить!

– Тогда не получите свой автомобиль, – безразлично проговорил «начальник».

Оплывший, с маленьким глазками и уныло изогнутым носом, он походил на тапира из Московского зоопарка. За годы работы инспектор привык к любым возражениям. Зычным носовым голосом инспектор крикнул в сторону входной двери:

– Следующий!

Вызволив «тойоту», Маша проехала метров пятьсот и остановилась в каком-то переулке. Десять минут она сидела в салоне, с печкой, включенной на полную мощность, и никак не могла согреться.

Снаружи поднялся ветер – перемешивал в общем котле всё содержимое улиц Москвы, превращая город в единую неоднородную массу. Люди шли по тротуарам, пригнувшись, выставляли вперёд упрямые лбы, поднимали воротники, прятали головы в капюшоны. Идущие парами крепко держались друг за друга, словно опасались, что вихрь опрокинет их, разъединит и утянет в невидимую трубу.

Маша облокотилась о выступающий край коробки передач, обернулась и проверила заднее сиденье автомобиля; книжки опять валялись на полу. Она подняла их и вернула на место – и зачитанный до неприличия томик Газданова, и Фаулза, и тоненькие брошюрки стихов, купленные в «Букинисте» за бесценок. Жалко, что у Маши не хватило догадливости заранее сунуть одну из этих книжек себе в сумочку – глядишь, несколько часов в отделении не показались бы такими тоскливыми.

Маша медленно тронулась с места. Ехать в сторону МКАДа в час пик не имело смысла; стояли все дороги по направлению от Бульварного кольца к периферии.

Кафе и маленькие ресторанчики, которые то и дело мелькали за окном Машиного автомобиля, были переполнены. Маше не удалось припарковаться даже возле самой простенькой кофейни: похоже, предпраздничный город не желал тратить свои свет и тепло на человека одинокого, не расположенного к громкому веселью.

– Мышильда! – отозвался Марк. Маша отправила ему сообщение, и тот сразу же перезвонил. – Мы с Хомяком в «Молле» на карусели катаемся. Можешь нас до дома добросить?

Маша посмотрела по карте: большой торговый центр, в котором Марк гулял с маленьким сыном, находился всего в пяти километрах от проспекта, по которому она двигалась в плотном потоке машин.

– Как всё удачно сложилось! – сказал Марк, подсаживая Хомяка в салон. – Давай, грызун, заползай быстрей. Да сбрось ты на пол эти книжки!..

– Ой, забыла освободить вам место, – засуетилась Маша. – Не бросайте, давайте их сюда. Вот так.

– Ма-ша! – послышалось с заднего сиденья.

– Это он с тобой здоровается! – гордо воскликнул Марк. – Скоро будет болтать без умолку.

Сегодня Хомяк был укутан на славу: в капюшоне, натянутом поверх толстой вязаной шапки, он походил на астронавта с мозаики «Покорители космоса».

– Жарко у тебя. – Марк расстегнул на ребёнке пуховик.

– Ужасно замёрзла, – призналась Маша.

Всю дорогу ребёнок что-то лопотал на своём языке, и поэтому рассказать Марку о сегодняшних событиях удалось только после того, как Хомяк задремал. Марк аккуратно уложил его на заднем сиденье, пристегнул ремнями безопасности, а сам перебрался вперёд, поближе к подруге. «Тойота» уже стояла в Колпачном переулке, Маша идеально притёрла её к бордюру.

– Очень показательный случай, – сказала Маша в завершение своего рассказа. – Общество может осудить человека совершенно ни за что.

Марк потёр переносицу.

– А ты уверена, что этот твой Алёша ни в чём не виноват?

– Что ты такое говоришь? – Маша замерла в изумлении.

– Дети редко ошибаются, – сказал Марк. – Их не проведёшь. Наверное, твой любимчик серьёзно в чём-то прокололся.

– Боже мой, да в чём же?

Маша повернулась, чтобы лучше видеть Марка. Свет от фонаря освещал половину его лица.

– Не знаю. – Марк нахмурил брови и задумался. – Он показался мне очень странным. Похож на маленького старичка. Никогда бы подумал, что чуваку ещё и двадцати лет не исполнилось.

Марк взял Машину руку, и вдруг его брови удивлённо поползли вверх.

– Горячая. – Он поднёс её кисть к губам. – Мышь, да у тебя жар!

Потом прикоснулся к Машиному лбу и резко отстранился.

– С ума сошла! – Голос Марка звучал тревожно и раздражённо. – Тебя же лихорадит. Ты температуру измеряла вообще?

– Когда бы я успела? – оправдывалась Маша. – Я же только что из ГАИ.

Она называла службу автоинспекции по старинке, так, как привыкла.

– Всё равно. – Марк засуетился и начал торопливо выбираться из салона. – Ты где-то подхватила инфекцию! Ещё мне ребёнка заразишь, а мы его только вылечили.

Прежде чем выйти, Марк замешкался, протянул руку и осторожно погладил Машу по голове.

– Спасибо, что подвезла. – В салоне повисла пауза. – В гости не приглашаю. Езжай домой, пей аспирин. И прекрати уже думать о своих оболтусах.

Марк бережно поднял с заднего сиденья спящего малыша. Придерживая одной рукой голову ребёнка, другой он поудобнее ухватил его под колени.

– Дверь закрой сама, – попросил Марк. – Видишь, руки заняты.

Маша выскочила наружу, чтобы захлопнуть дверцу автомобиля, и первый же порыв ветра пробрал её до костей. Спина была совершенно мокрая.

А ведь он, пожалуй, прав, подумала Маша. Похоже, я подхватила простуду.

– С праздником тебя, с наступающим! – запоздало выкрикнул Марк.

Тем временем жар охватил всю столицу. Ярко-оранжевая подсветка улиц слепила глаза. Пешеходы бежали по переходам, их лица казались Маше усталыми. Белые, красные, жёлтые и фиолетовые цветы в руках у прохожих сливались в большое цветочное море. Волны раскачивались то справа, то слева от окон Машиной «тойоты». Красные диски светофоров и овалы габаритных огней пульсировали, как сосуды на срезе. Кто-то сигналил Маше в спину, чьи-то фары светили в глаза дальним светом, тормозные колодки свистели. Маша приближалась к Королёву.

Она приехала домой около одиннадцати вечера. Дверь открыл Петька. Кивком он указал на банкетку в прихожей.

– Вот, курьер принёс. Но я никому не открывал. Честно. Оставили на лестничной клетке.

На банкетке стояла огромная корзина белых роз и хризантем. Цветы распространяли холодное сияние; казалось, оно белыми лучами растекается по стенам, полу и потолку.

– Убери этот кошмар, – попросила Маша. – Мне бы разуться.

– Тут письмо внутри. – Петька убрал корзину.

Толкнул банкетку ногой, она отъехала к двери, где стояла Маша.

– Помочь снять сапоги?

– Не надо, – сказала Маша и села.

Медленно расстегнула сначала одну застёжку, потом другую. Чтобы разогнуть спину и встать, нужно было собраться с силами.

Петька протянул ей открытку.

«С праздником 8 Марта! Надеюсь, мы скоро увидимся? Владислав».

– Вы скоро увидитесь? – переспросил Петька.

Маша отодвинула обувь, поднялась. Стянула пальто. Повесила его на плечики. Прошла в кухню и бросила открытку от инспектора Рыбкина в мусорное ведро.

– Никогда, – проговорила она сквозь зубы и неровной походкой направилась в ванную. – Пусть только появится! Пусть попробует – и увидит, что я ему устрою.

Включила горячую воду, сунула в неё дрожащие руки. Упёрлась лбом в зеркало, висящее над раковиной. Закрыла глаза.

– Ненавижу гаишников. Ненавижу.