Текст книги "Загадать желание"

Пахло лугом. Неподалеку шумела вода. Горыныч поднялся, с сожалением стащил с себя прогоревшие лохмотья. На ребрах алели отпечатки змеевых лап. Почти новую рубашку теперь можно было лишь на лоскуты пустить, а кофту… Она свое послужила, но было видно, что Арису ее жаль. Ясно почему – теплая, уютная… Горыныч и теперь держался между мной и Огненным, хотя вряд ли в этом был какой-то смысл. Я наконец-то выпустила из рук свой драгоценный рюкзачок, сняла то, что осталось от новенькой голубой ветровки, затем – подпаленный свитер.

– До Дикого Поля отсюда недалеко, – спаситель разглядывал нас, чуть щуря светлые глаза, в которых уже не плясали искры. – За сутки доберетесь.

– За помощь спасибо, – настороженно проговорил Арис.

– Боишься меня. И правильно делаешь, – тот усмехнулся. – Хотя я правду сказал, людьми не питаюсь. Да и родственничек мой, как я помню, человеческих жертв не требовал. Сами приводили. С перепугу. Разве нет? Девушек покрасивее выбирали. Тетки завистливые на соседских дочерей указывали, чтобы после своих легче замуж выдать. Откуда ж им знать, что старому Змею невесты уже давно не нужны. Ему бы собеседничка, чтобы было с кем на склоне лет умными мыслями делиться… Кстати, братец, второе имя не он тебе дал?

– Нет, – отрезал Арис.

– Я знаю о вашем договоре с хозяином Заповедного леса, – продолжил огнеглазый. – И об условиях договора. Но помог вам не потому, что кто-то меня о том попросил.

Он огляделся, поднял голову к небу. Нахмурился.

– Наш мир гибнет. Пока медленно, но в любой день все может измениться… А ведь у меня дом. Семья, – усмехнулся. Глаза блеснули теплым медовым отсветом, который тут же спрятался в лукавом прищуре. – Так что я вам помогу немного. Все равно сами и до города не дойдете, и войти не сможете.

Махнул рукой и отвернулся. Горыныч постоял немного, тряхнул головой, вытащил из сумки старую рубашку со скромной темно-синей вышивкой. Обернулся ко мне.

– Переодевайся. Пойдем.

Просить, чтобы все отвернулись, я не стала – на меня и так никто не смотрел. Достала серые штаны, рубаху простую и широкую, ничем не украшенную. Переоделась. Горыныч и Огненный стояли поодаль и следили друг за другом, ничуть этого не скрывая.

– Скажи, – я забросила рюкзак за спину и подошла на всякий случай поближе к Арису, – как нам тебя называть?

– Да как хотите, – разрешил огнеглазый, погладил складки шелкового кушака, по которому, словно переливы на ткани, бегали золотистые искры. – Имен у меня много.

– Я их не знаю, – развела руками, ничуть не стесняясь собственного невежества. – А Змеем как-то… неудобно.

– Ну да, у вас уже есть один. Братец-самозванец, – он вздохнул. – Зови Всемилом. Не ошибешься.

– Всемил? – переспросила я. А что, верно: всем мил. Такой красавец любой девушке понравится, даже без чар. Наверное… Ох, только б и вправду чаровать не начал! – Ты с нами пойдешь?

– Зачем? До водопада проведу. А там, как надумаете в Пустошь идти – дайте знать.

До водопада оказалось совсем недалеко – недаром шум воды был в лесу хорошо слышен. Речка бежала меж двух холмов и срывалась с бурого каменистого выступа в глубокую чашу, промытую за долгие годы. Мягкий грунт из этой чаши унесло течением, остались лишь высокие булыжники, мокрые, поблескивающие на солнце. Мы остановились у подножия, где воздух был свежим и вкусным, и брызги то и дело падали на лицо. Я ожидала, что Огненный будет держаться от воды подальше, но он подошел близко-близко.

– Носить вас больше не стану, – сказал, не оборачиваясь. – Сами переберетесь. И еще… Братец, что ты слышал о мертвом городе?

– Многое, – уклончиво ответил Горыныч.

– А знаешь, почему оттуда никто не возвращается?

– Может, и вернулся кто, только молчит.

– Может и так, – Всемил вытянул руку, поймал несколько прозрачных, холодных капель, поглядел, как солнце зажигает в них золотые искры, и стряхнул с ладони. – Мертвый город из иномирья заколдован, пьет силу из самой земли, из всего живого, что на этой земле окажется. Потому-то слабнет защита стражей, и все больше нечисти прорывается… Не каждый может в него войти, а уж выйти – подавно.

Он глянул через плечо:

– Это, братец, ответ на твой вопрос. Я знаю, кому помогать.

Мгновение – и нет больше красавца Всемила. Только полыхнуло, словно кто-то пустил солнечного зайчика прямо в глаза, и мелькнула в знойном небе белая лента. Вода с шумом падала на камни, и в мареве влажной дымки переливалась семицветная радуга.

– Что он имел в виду? – шепотом спросила я Ариса. – Какой ответ?

Горыныч покачал головой. Отошел от воды и позвал негромко:

– Эй, Бусь! Бусь!

Ждали долго. Пришлось звать еще пару раз, прежде чем прибрежная трава зашевелилась, и оттуда, прячась за широколистным подорожником, выглянула покрытая коричневой шерсткой мордашка.

– Бусь пришел! – пропищал малыш тихонько.

Я присела перед ним на корточки. Бусь вздрогнул, когтистые лапки порвали сочный листок.

– Бусь приходил, – пробормотал он, слегка заикаясь. – Бусь вчера приходил. И ждал. Но никто Буся не звал.

– Я знаю. Мы были в аномалии.

Большие ореховые глаза бузиненка смотрели на меня из-под трясущейся пышной челки как на ненормальную.

– Ты что, боишься? – спросила я.

Малыш, наконец, вышел из-за подорожника и встал перед нами, нервно сцепив лапки.

– Бусь боится, – признался он. – Бусь очень боится. Рядом плохое место. Близко-близко! И страшные чудища близко. Совсем-совсем рядом!

Я подскочила и испуганно огляделась.

– Где чудища?

– Там, – Бусь махнул лапой, указывая на другой берег реки.

– В Пустоши, – объяснил Горыныч.

Знал, значит. Укорять Ариса не имело смысла, я только вздохнула:

– И мы как раз туда идем…

Горыныч пожал плечами: мол, само собой разумеется, куда ж нам еще идти, как не к чудищам в самое логово?

– Знаешь, что делать, – сказал он Бусю. Тот торопливо кивнул и с видимым облегчением нырнул в траву.

Перебираться через реку вплавь не пришлось – выше водопада русло оказалось мелким. Кое-как перешли по скользким камням босиком. Уже у самого берега я оступилась. Упасть – не упала, но об острый скол распорола голень от ступни и почти до колена. Не очень больно, да крови много. И обидно до чертиков – надо же, вот так, глупо… Теперь задерживаться из-за меня, а ведь почти уже пришли.

Сердитый Горыныч молча смотрел, как я сперва заливаю рану спиртом, потом – зеленкой. Бинт из моих рук забрал, сам перемотал мне ногу – туго и аккуратно, со знанием дела. Узелок под коленкой завязал.

– Больно? – поинтересовался. Наверное, вид у меня был несчастный.

– Нет. Стыдно.

От берега тропинка уходила вверх по склону высокого холма с плоской, словно срезанной, вершиной. Лес у подножия заканчивался, дальше виднелись редкие деревца и островки зеленых зарослей на фоне желтеющей травы. Я начала обуваться, но Арис остановил меня.

– Посиди пока, – и сам пошел по тропинке.

Поднялся невысоко – его силуэт я видела за ветвями. Но в это время что-то тренькнуло за спиной, и я обернулась.

На противоположном берегу лес вдруг сменился полем, на краю которого – несколько кирпичных домиков с белыми кругляшками спутниковых антенн. По грунтовой дороге ехал велосипедист. Добрался до речки и исчез. Стражей почему-то видно не было. Наверное, рядом с заброшенным городом им некогда было обращать внимание на какие-то мелкие аномалии.

Велосипедист вынырнул из воздуха в нескольких шагах от меня, уже на этом берегу. Пролетел над лоскутом дороги и снова пропал. Я вскрикнула и тут же испуганно прикрыла рот ладонью. А рыжий кирпичный домик тем временем исчез, и вместо него виднелось два тощих тополя, мимо которых мы прошли еще в обществе Всемила.

Горыныч вернулся быстро – наверное, услышал мой крик.

– Что там? – спросила я.

– Пустошь.

– Значит, мы уже пришли?

Я быстренько обулась, попробовала наступить на ногу – больно не было, только неудобно от тугого бинта. Ничего, похромаю немного.

– Можешь не торопиться, – посоветовал Арис.

– Почему это?

– До Дикого Поля идти час, – он покосился на мою перебинтованную ногу, – может, два. Но сейчас мы туда не пойдем. Подождем известий от Леона.

– Хорошо, – неуверенно согласилась я.

Убегающая по склону тропка манила – ведь с нее Арис видел Пустошь. Интересно, сильно ли изменилось все с того времени, как мы с Алиной и группой таких же заброшенных в этот мир чужаков покинули Иванцово с его солнечными кварталами, садами, разноцветными домиками и широкими проспектами?.. Привычно забросив на плечи рюкзак, я пошла к дорожке.

– Далеко собралась? – донеслось из-за спины.

– Я только посмотрю.

– Насмотришься еще, – но останавливать не стал. Вздохнул и пошел следом.

Тропинка оказалась узенькой и пологой. Несколько раз я оборачивалась на оставшуюся позади аномалию, которая то тут, то там прорывалась лесом, но окончательно не исчезала. От уютных загородных домиков остались огрызки, в стенах которых мелькали силуэты людей. Наконец деревья скрыли от нас эту невеселую картину. Тропа вильнула, обходя каменистый выступ, выбралась на голый склон, и я остановилась.

Несколько холмиков пониже волнами спускались к долине, ровной, как столешница, до самого горизонта. Лес редел, постепенно сменяясь унылым, бесцветным лугом, грязно-желтым от выгоревшей на солнце негустой травы. А дальше начиналась мертвая земля – серая, словно укрытая пеплом. Неподвижные фигуры стражей, равномерным кольцом опоясавших Пустошь, казались вбитыми в почву столбами. Кое-где виднелись на равнине белесые проплешины, жалкие скелеты погибших деревьев и останки каменных стен, разрушенных как будто несколько веков назад. А вдалеке, там, где должен быть город, массивной башней уперся в бледное небо широкий черный столб, словно свитый из густого дыма. Ветра не было – не шевелились ни плащи стражей, ни сухостой. Только чернота над заброшенным городом, казалось, жила своей жизнью – столб то утолщался, то сужался, то наклонялся вбок. По земле от него расползались щупальцами черные ручейки, словно потеки мазута. Они подбирались к кольцу стражей и останавливались там, образовывая лужи и небольшие маслянисто-черные озерца.

– Арис… – я ухватилась за его рукав, но забыла, что хотела сказать – просто стояла и смотрела.

Когда мы с Алиной выходили из Иванцово, все выглядело по-другому: засеянные поля, отграниченные полосками леса, деревеньки. Озеро с ивой и камышом. Теперь ничего этого не было. Из деревень поблизости осталась лишь одна – тихая, жалкая, ютившаяся у самой границы проклятой земли. Жил там кто-нибудь или домики стояли пустые – не разглядеть. Горыныч указал на нее рукой:

– Вон Дикое Поле.

С трудом оторвав взгляд от темного столба над Пустошью, я посмотрела на сиротливые домишки. И правда, недалеко. Хорошо бы Леон с Алинкой были уже там. Чтобы спуститься вниз, встретиться с ними наконец, и больше не волноваться – где они, как… Чтобы собраться и завтра утром войти в Пустошь. Потому как чем дольше ждать, тем дольше я буду думать, что же спрятано там, за черным туманом, и как решиться все-таки пойти туда, в неизвестность. Ничего, вместе как-нибудь решимся…

– Насмотрелась? – прервал мои размышления Арис.

Я обнаружила, что вцепилась в его руку, как перепуганный котенок, и смущенно отошла в сторону. Кивнула. Располагаться здесь, с видом на Пустошь, нам не захотелось. Кругом стояла тишина – тревожная, словно сама природа затаилась и ежесекундно ждала подвоха. Даже водопада не слышно. Поэтому решили, пока Бусь бегает к Леону с Алинкой и обратно, вернуться к реке.

* * *

Сидеть на берегу, в закрытой от ветра ложбинке, под мерный шум воды, было уютно и приятно. После недолгой прогулки на бинте появилось несколько красных пятнышек, но, похоже, страшного ничего не стряслось. Надо просто подождать, чтобы ранка взялась корочкой, и не тревожить ее хотя бы пару часов.

Увидев, чего мне стоило любопытство, Горыныч почему-то не стал меня ругать, хотя я была готова к этому. Аномалия на противоположном берегу так и не исчезла полностью, и редкие участки поля, а также фрагменты домов и висящие в воздухе осколки спутниковых тарелок немного портили вид. Да и столб черного тумана словно стоял перед глазами. А ведь если бы тот дедок-стеклодув не оказался таким трусом, если б не приглядывался к нам столько времени, пришел раньше, если бы вместо того, чтобы валять дурака со всей этой конспирологией, придумал, как исправить все, что натворил! Или если бы принес с собой хоть один из своих волшебных стеклянных шаров – нам бы уже не пришлось идти в Пустошь!

– Надеюсь, Семен не даст ему сбежать, – пробормотала я.

Думать о предстоящем путешествии не хотелось, говорить – тоже. Я вдруг вспомнила о девушке по имени Карина, которая назвала Горыныча братом. И о том, что у моего спутника, оказывается, есть мать.

– А ты говорил, что в нашем мире у тебя никого не осталось, – упрекнула я Ариса.

Он сидел рядом. Успел достать из сумки еду, нож и делал самые обычные бутерброды с колбасой, как будто находился не у границы Пустоши, а в какой-нибудь пригородной балке.

– А ведь какое совпадение, – продолжила я, взяв бутерброд, – мы уже второй раз встречаем в аномалии твою мать.

– Это не совпадение, – отозвался Горыныч. Аппетита у него, похоже, не было, и есть он не стал. А может, побрезговал питаться нашей магазинной колбасой. – Это из-за загаданного мной желания… Я ее вижу каждый раз, как оказываюсь в аномалии. Иногда издалека, иногда она меня тоже замечает.

– И что?

– Ничего.

Арис все-таки решился на бутерброд. Скорее не от голода, а надеясь, что так я буду меньше приставать с расспросами. Пришлось терпеливо подождать, пока он поест, пока вымоет руки и ножик в реке, сложит еду обратно в сумку.

– Она ведь знает, кто ты… Почему же не подошла?

– Не захотела.

Подобное просто не укладывалось в голове.

– Как это?..

– Она развелась с отцом и решила начать жизнь заново, – Арис пожал плечами. – У нее получилось.

– А ты?

Он недоуменно нахмурился.

– А я тут при чем?

– Ну… она же мать!

С каждой минутой я удивлялась больше и больше. Мало того, что красивая женщина в шляпке, как оказалось, ради новой жизни не только отказалась от сына, но и теперь не проявляла никакого интереса к его судьбе, так и Горыныча, похоже, это совершенно не волновало. Словно именно так и должно быть. А ведь у него, кроме матери-кукушки, есть еще и сестра: симпатичная девушка по имени Карина. Она, кажется, ничуть не против продолжить знакомство с братом, и…

– Арис, твоя сестра что-то говорила про телефон.

Горыныч нахмурился, подтянул к себе сумку и, порывшись в ней, достал небольшой бумажный прямоугольник, блеснувший на солнце ламинированным боком. Поглядел, протянул мне.

Это оказалась самая обыкновенная визитка директора ювелирной компании. Надпись изящными темно-золотыми буквами: «Дмитриева Эвелина Георгиевна», а еще – адрес офиса, мейл и телефон.

Во как!

– Надеюсь, бирюзу для Осинки мы не у нее покупали, – пробормотала я, возвращая визитку Горынычу.

Тот улыбнулся:

– Чего?

– Да так…

У кого-то от непутевых родителей хоть фотографии остаются, а у Ариса – визитка. Даже без автографа и памятной надписи. Но Горыныч как будто привык к такому положению вещей, и мое возмущение его лишь повеселило. Он поглядел на бумажку, словно размышляя, а не выкинуть ли, но все-таки спрятал обратно в сумку.

Полдень давно миновал, а скоро солнце ушло за холм. Наверное, закат над Пустошью был впечатляющим зрелищем, но подниматься по тропинке, чтобы посмотреть, я не стала. Улеглась на своем походном коврике, от каждого шороха вздрагивая и оглядываясь, надеясь увидеть вернувшегося с весточкой Буся. Малыш отчего-то запаздывал. То ли Леон с Алиной были еще далеко, то ли случилось что… Думать об этом было еще страшнее, чем о походе в заброшенный город.

Силуэт стоящего у реки Горыныча, одинокие огоньки на том берегу – остатки аномалии, черный рисунок ветвей на фоне темно-синего неба – все размывалось, теряло четкость. Я поддалась дремоте и, подложив ладонь под щеку, закрыла глаза.

…снились мне тюльпаны – много-много, и все разные – рыжие, алые, сиреневые, белые и черные, а еще пестрые, с волнистыми лепестками.

Только не в ботсаду города Иванцово, а в открытой плоской долине, над которой у горизонта плотным облаком клубился черный туман, скрывая за собой стены домов и проемы улиц. И снилось, что я иду в этот город совсем одна – прямо по цветам, которые ломаются под ногами, устилая мятыми стеблями и лепестками пройденный мною путь. И страшно было не оттого, что одна, а потому, что впереди еще много-много этих хрупких тюльпанов, свежих, ярких, и много их еще сломается, пока я наконец-то доберусь до цели. А вокруг – ни души. Ни ветра, ни насекомых не слышно. Лишь прохладный воздух и цветы – мои любимые, однажды заманившие нас с Алиной в ловушку. Кричать бесполезно – услышать будет некому, да и боязно как-то нарушать это застывшее безмолвие. Но я все-таки решилась и позвала:

– Арис!

Тюльпаны еще виделись под ногами, а потом исчезли, стало темно, и я вдруг поняла, что лежу на траве, рядом с Горынычем, почти касаясь спиной его груди. Услышал, наверное, как я, дура, с перепугу его на помощь звала. Обнял – небрежно, просто руку сверху положил, придавив мне плечи. Но от этого так приятно. И уютно. И хочется пододвинуться ближе, только… боюсь, Арис неправильно меня поймет.

Интересно, спит или нет?

Обернуться я так и не решилась. Лежала, замерев, прислушиваясь к дыханию, к тяжелым ударам сердца, пока глаза снова не закрылись.

«Может быть, это тоже сон?» – успела подумать я, придвинулась таки ближе, прижавшись спиной к Арису, и тут же заснула.

* * *

Солнце еще только-только встало, было холодно. Горыныч проснулся раньше, если вообще спал, и сидел теперь поодаль с задумчивым видом. Я неуверенно пожелала своему спутнику доброго утра и пошла себе в кусты. Змеи негромко шелестели в траве, провожая меня туда и сопровождая обратно. А потом что-то резво бросилось под ноги. Я взвизгнула и остановилась. С надеждой подумала: может, Бусь? Хорошо, что не наступила, не хватало мне еще у самой Пустоши с Арисом поругаться.

Под пышными ветками кустарника что-то шевелилось, но проверять, тыкать палкой или еще какие глупости делать я не стала, просто спросила:

– Кто тут?

В ответ из-под лопухов выглянула круглая белая физиономия с криво нарисованным лицом.

Я с криком вылетела из-за кустов, врезалась прямо в ринувшегося на помощь Горыныча.

– Там, там…

Объяснять долго не пришлось – чудо в синем платьице на тряпичных ножках проковыляло следом за мной и встало перед Арисом навытяжку, чуть склонив на бок круглую голову в сером платке.

– Что там? – спросил Горыныч. Не меня – куклу.

– Все спокойно, – прозвучал ответ.

Голос у нее был странный, словно мужик пищать пытался. Я поглядела на Ариса.

– Твое творчество?

– Давай ты ей сама рот перерисуешь, – предложил он.

– Ну, спасибо! Чтобы такое страшилище моим голосом разговаривало? Ни за что!

Кукла равнодушно смотрела на нас, и невозможно было сказать наверняка, понимает ли, а, может, обижается. Я пригляделась повнимательней к ее лицу, стремясь убедиться, что Арис не догадался пририсовать ей зубы – загрызет еще ночью! Ан нет, рот у нее оказался беззубый. Он не двигался, но каким-то образом давал кукле возможность разговаривать.

– Извини, если обидела, – на всякий случай успокоила я эту ожившую тряпочку. – Просто ты меня немного напугала.

Кукла смотрела на меня неподвижными глазами разной величины и улыбалась скособоченным ртом. Художественных талантов в Горыныче явно не обнаружилось.

– Ты зачем ее дорисовал? – грозно спросила я Ариса.

Он только головой покачал:

– Трусиха, – поднял тряпичную «красавицу», крепенько спеленал ее полотенцем. – Пустошь рядом, змеи отзываются через раз. Лишний сторож не помешает.

– Хороший сторож! – проворчала я, и тут из-за кустов послышался тоненький голос:

– Бусь вернулся!

Куклу тут же спрятали в сумку – из-за нее бузиненок боялся подходить. Малыш протянул Арису сложенный клаптик бумаги. Горыныч развернул записку.

Почерком Алины было выведено всего четыре слова: «Еду с Максимом. Ждите».