Текст книги "Загадать желание"

К ночи Всемил так и не вернулся. Арис решил, что не стоит дольше терять время, и мы отправились в путь.

Русалка слово сдержала – плот плыл по течению, и не надо было ни грести, ни обходить отмели да буруны. Прихваченный на всякий случай шест лежал у края, пленник, для надежности перевитый веревками по всему телу, дремал. Поднялся месяц и сиял в вышине надбитым блюдцем. Приближалось полнолуние.

За ночь я дважды видела аномалии, совсем маленькие: где-то за полосой деревьев мелькали огни несущихся по трассе автомобилей, выныривали из тьмы и тут же исчезали, а на другом берегу, подступая почти к самой реке, светился окнами коттеджный поселок. На рассвете над лесом показалась чудовищная громада ЛЭП, напоминавшая гигантского то ли робота, то ли инопланетного монстра. На ее верхушке, тусклые в предутренней дымке, горели желтые и красные лампочки.

Останавливались мы лишь ненадолго, чтобы каждый желающий мог отлучиться в кусты. Во время одной из таких остановок Горыныч нашел в кем-то расставленных силках зайца и забрал без зазрения совести. Освежевал тушку прямо на плоту, но, чтобы приготовить мясо, пришлось выйти на берег.

Под вечер мы развели костер. Арис окружил полянку змеиным караулом и жарил краденого зайца. Виктор сидел неподалеку и пытался угадать, почему же Горыныч передумал и решил сохранить ему жизнь. Проткнув прутиком кусочек хлеба, я держала ломоть над огнем, поворачивая то одним боком, то другим, и так задумалась, что хлеб почти полностью почернел.

Буся Горыныч звал каждый раз, когда приставали к берегу. Без толку. То ли аномалии мешали, то ли малыш решил, что дело свое сделал, вину искупил, как мог, и спокойно сидел в своем уютном гнездышке под бузиной. Хозяин леса к нам тоже не вышел. Понимал ли Арис, что происходит, или нет, но иногда, после безрезультатных попыток дозваться хоть кого-то, чью помощь нам обещали в Заповедном лесу, ругался тихонько: «Вот заразы».

Единственные, кто не уклонялись от уговора – русалки. Они исправно толкали плот, и изредка мне удавалось заметить бледную ручку под струящимся в воде отражением неба. Через несколько дней мы, наверное, будем уже в Лещанах, и я очень надеялась, что найдем там не только Алексея Леопольдовича, но и Леона с Алинкой. Но стоило задуматься, что же заставило подругу написать ту дурацкую записку – ведь не по собственной воле обманула! – и становилось ясно, что поиски, скорее всего, не будут такими легкими… Ну, ничего, главное, чтобы живы. Оба. И теперь-то им не придется самим переступить границу мертвой земли Пустоши, не придется отговаривать меня идти в город, не придется спорить с Огненным, который единственный знал, как надо и как лучше… Жаль только, что в своем путешествии за стену черного тумана я нашла лишь бесполезную уже стекляшку и колдуна, которому, по словам Горыныча, не так-то много осталось, даже… даже если Арис не убьет его собственноручно, чего я постараюсь не допустить.

– Спалишь, – сказал Горыныч.

Подгоревший кусок хлеба обжег ладонь, когда я осторожно сняла его с прутика.

– Глупо, – прошептала, – мы ведь действительно думали, что сможем спасти целый мир. Я думала. Сходим в город, найдем шар, загадаем желание. Так просто и понятно. И… ничего не вышло.

– Не все получается сразу, – философски заметил Арис, поворачивая нанизанную на прут тушку. – Тот шар, что ты принесла, тоже может пригодиться.

– Может, все-таки попробуем загадать желание на него? – я с надеждой покосилась на Горынычеву сумку. – Все-таки это другой мир, может, здесь волшебство сработает наоборот?

– Позже.

– Почему?

– Потому, – и протянул мне кусок зайчатины.

– Потому как если что-то пойдет не так, – подал голос сидевший поодаль Виктор, – останутся от него рожки да ножки. И придется тебе до Лещан в одиночку добираться. Или в моем сомнительном обществе, уж как повезет.

– Что, правда? – тихонько переспросила я Ариса.

Тот лишь поморщился:

– Ешь лучше.

– Эй, Горыныч, а мне поесть не предложишь? – пленник подполз чуть ближе к огню, хотя ночь была теплой. Возле связанного колдуна в траве копошились змеи.

Арис даже виду не подал, что услышал – видно, кормить пленника не собирался. Мне такое обращение показалось жестоким, но я не стала спорить – отвернулась. Чувствовала взгляд Виктора, и хотя знала, что он специально так смотрит – кусок не лез в горло. В конце концов, не для того я вытащила его из заброшенного города, чтобы теперь Горыныч морил колдуна голодом!

Арис глянул на меня, негромко помянул черта, но все же протянул Виктору кусок мяса. Пришлось ослабить путы на руках пленника, и змей на полянке стало больше.

– Благодарю, – колдун хмыкнул и с удовольствием принялся за еду.

Горыныч промолчал. Злился. Мне это было слишком заметно. Вот только непонятно – на кого.

– Скажешь, о чем договорился с русалкой? – спросила я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

– В другой раз.

И я не выдержала.

– Ах, в другой раз! И когда же это – в другой раз? Когда уже не о чем будет спрашивать?

Арис смотрел на меня в упор, глаза казались черными, в них ярким золотом отражалось пламя.

– Молчишь, молчишь, – пробормотала я. – И про город молчал до последнего, и про Максима молчал…

Он отвел взгляд.

– Максим тут при чем?

– Как это – при чем? Ты ведь так никому и не рассказал, в чем его подозревал все время! Может, человек ни в чем виноват не был, а вы его…

– Он бы все равно умер, – отрезал Арис. – Потому что иначе его нельзя было остановить.

Виктор кашлянул, словно прятал смех. Мы с Горынычем одновременно глянули на него, но тот невозмутимо доедал свой скудный ужин, хотя и не делал вид, словно наш разговор ему неинтересен.

– Вот у него про Максима и спроси, – услышала я.

– Спрашивай, не стесняйся, – отозвался пленник. Хмыкнул: – Буду отрабатывать ужин… Только я знаю не одного колдуна по имени Максим. Тебе какой нужен?

– Он… – я немного растерялась, обернулась к Арису, но тот предпочел отмалчиваться, как и обычно. – Он приблизительно мой ровесник, темноволосый, высокий. Попал сюда из Иванцово.

– Раньше, – неожиданно вмешался Горыныч.

– С чего ты взял?

– Помнишь, когда он расколдовал Леона и твою подругу? А колдунья, которая умела это делать, погибла незадолго до нашего прихода. В ловушке.

– И?..

– Что «и»? – Арис хмуро уставился на меня. – Он ловушку и поставил.

– Ты уверен?

Он криво усмехнулся.

– Думаешь, совпадение?

– А я, кажется, знаю, о ком вы говорите, – подал голос Виктор. – Это тот Максим, что тебя в Остаповке подстрелил.

На лице Ариса отразилось удивление – видно, таких подозрений у него не было. Пленник заметил это, удовлетворенно хмыкнул и, видя, что от него ждут продолжения рассказа, неторопливо заговорил:

– Честно говоря, Максим мне никогда не нравился. Жадный слишком. Придумать такую ловушку – и убежать в самый ответственный момент, узнав о возможной наживе! Колдуний где-то заметил, хотел охотникам сдать… И что самое смешное: он потом в одну из тех самых колдуний влюбился…

Пламя потрескивало, изредка подкидывая искры к темному небу, а мне вспомнилась холодная осенняя ночь, когда мы с Алиной в доме часовщика лечили от скарлатины мальчишку-подростка. Как подруга лежала после, обессиленная, в хозяйской спаленке, а я, вместе с мастером и его женой, стояла у запертой двери, слушая угрозы тех, кто требовал выдать им для расправы колдуний. И как, выйдя на крыльцо, пытаясь напугать вооруженных головорезов, гадала – откуда они могут знать, что я ничего им не сделаю?..

– У него тоже своего рода уникальная способность, – продолжал Виктор, – видеть умения других. Знать, на что способен каждый встречный колдун. И на что не способен, естественно. Это позволило ему неплохо сработаться с охотниками – сами понимаете, за поимку колдуна люди подчас готовы платить немалые деньги.

– Вы хотите сказать, что Максим…

– Да, дорогуша, – не найдя, чем вытереть руки после мяса, пленник сорвал широкий лопух. – Он за деньги указывал на тех колдунов, которые не могли себя защитить.

– Не может быть! – я посмотрела на Ариса, но тот следил за танцем огненных лепестков, изредка вороша длинной палкой хворост в костре. Словно разговор его не касался.

– Может, может, – Виктор тщательно вытер пальцы и брезгливо выкинул скомканный лист. – Я так понимаю, он уже получил по заслугам?.. Хм, и что же вы с ним сделали?

– Он сгорел.

– Да? Что ж… – пленник поморщился. – Что еще про него рассказать? Ах, да. Пока ты, Горыныч, сидел в его ловушке, Максим успел перенять немного твою способность общаться со змеями, чем и воспользовался немного погодя в Раславе. Видно, ему подали идею, рассказав о прошлом случае.

– А в первый раз кто был? – спросил Арис.

– Так в первый раз тебя тоже подставили? – Виктор наклонил голову набок и смотрел на Горыныча почти весело. – Это ж надо, дважды попасться на одну уловку! Нда, не ожидал…

Некоторое время молчали все. Я переваривала услышанное, но соотнести рассказанное пленником с образом Максима, оставшимся в памяти, как-то не получалось.

– Не веришь? – тихо поинтересовался колдун. – Привыкай, девочка, люди совсем не такие, какими кажутся. Правда, Горыныч?

Арис поднялся, черпнул воду из реки и вылил на догорающий костер.

* * *

Ночь провели на плоту. Яркая луна долго мешала заснуть, а утро разбудило прохладой, заставив плотнее закутаться в куртку.

– Ты умираешь, Виктор…

Я вздрогнула и отрыла глаза.

Виктор сидел, нахохлившись. Завернуться в плащ как следует он не смог из-за веревок, но кое-как вытащил из кармана куклу. Того самого малыша, смотанного из цветастых лоскутков.

– Ты умираешь, Виктор, – говорил тряпичный младенец голосом Василины.

– Ты так хочешь моей смерти, сестричка? – невесело усмехался тот.

– Я не буду о тебе грустить. Но ты все-таки был мне братом.

– Был?

Этот вопрос колдунья из Высокого Берега оставила без внимания.

– Я был в мертвом городе и вышел из него, – раздраженно пробормотал колдун. – И, возможно, все же найду тебя, чтобы отблагодарить.

– Я не тебе помогала, – цветастенький сверток на широкой ладони Виктора слабо шевельнулся, и я вспомнила нашу куколку-уродину в синем платьице. Все-таки зря я ее боялась, зря обижала… Ведь она, сшитая из старых тряпок и оживленная мастерством Василины, не была виновата, что колдунья не постаралась сделать ее красавицей, а Горыныч, заново нарисовавший смытое дождем лицо куклы собственной кровью, оказался неумелым художником.

– Расскажи хоть, что в мире делается, – устало спрашивал пленник.

– Тебе лучше знать, – отвечал голос. – Я чувствую, как ты умираешь, Виктор…

Виктор досадливо выругался и спрятал куклу обратно, в карман. Нахмурился. Длинный нос торчал, как вороний клюв, над плотно сжатыми губами. Ему, некогда самому могущественному колдуну, собственным умением проложившему путь на вершину власти, было крайне унизительно чувствовать себя бесправным пленником. Вот только, вопреки пророчествам сестры, Виктор собирался выжить, и потому вел себя смирно, чтобы Арис не передумал и не перерезал ему горло на ближайшей стоянке, как собирался сделать еще вчера. Впрочем, я не была уверена, что действительно собирался. А может, просто не хотела верить.

Утренний туман поднимался над рекой, цепляясь за островки очерета и постепенно растворяясь. Просидевший всю ночь без сна Горыныч зачерпнул пригоршней воды, плеснул в лицо, провел мокрыми руками по волосам, пытаясь согнать оцепенение. И в это время высоко-высоко в голубеющем небе показалась огромная птица. Края черных крыльев ветхими лоскутами дрожали на ветру, и мне послышался отголосок пронзительного, нечеловеческого крика… Горыныч потянулся к оружию, но птица не обратила на нас внимания и полетела дальше, на юго-восток. Видимо, к Верешу.

– На этот раз не по твою душу, – подал голос наш пленник. – Кто-то из тех, кто при князе остался, выслал разведчика – посмотреть, как дела у раславского воеводы.

– Этих птиц кто-то из колдунов создает? – спросила я.

Арис глянул осуждающе – не одобрял моих разговоров с Виктором – но промолчал.

– Все сложнее, – брат Василины, кое-как упираясь связанными руками, сел поудобней. – Достаточно и того, что они нас слушаются. Удобно иметь еще одну пару глаз в небе, не так ли?.. А, Горыныч, ты как думаешь? Знаешь, твоя щепетильность в некоторых вопросах, прямо скажем, неразумна. Много лет назад тебе сделали предложение, на которое стоило согласиться, и сейчас ты был бы одним из тех, кто сам изменяет мир. А так – то у воеводы на подхвате, то…

Виктор замолчал. Приложил ладонь к груди… Вернее, к карману, в котором беспокойно шевельнулся смотанный из цветастых тряпок малыш. И не стал продолжать разговора. Небо светлело. Я все еще куталась, пыталась согреться, а Горыныч сидел неподвижно на краю плота, опустив в воду ладонь, словно хотел отогнать сон прикосновением речной прохлады.

Силуэты радиовышек, высоток, заводских труб то и дело появлялись где-то посреди леса, чтобы вскоре исчезнуть. Ближе к полудню к берегу подползла большая аномалия – поселок и перепаханные поля до самого горизонта. Но высаживаться мы не стали – куда нам по аномалиям с пленником? Хотя, несмотря на неудачу в Иванцово, я все еще надеялась, что там, в родном мире, удастся договориться со стеклодувом. Потому как на самом деле надеяться больше было не на что. Разве что использованный шар, лежащий в сумке у Ариса, но… мало вероятности, что он поможет.

Странным образом путешествие на плоту выматывало куда больше, чем когда приходилось днями ходить пешком. Горыныч сторожил пленника и не спал… опять. Виктор все гадал, помиловали его или просто отложили расправу, а я…

Я переживала за наших потерявшихся друзей, за Всемила, обещавшего скоро вернуться и отсутствовавшего уже более суток. Старалась не замечать в сумерках, как похожи серые тени под листвой на призраков заброшенного города, давно не живых, но по-прежнему жаждущих жизни. Не вспоминать лицо незнакомой девушки, погибшей по нелепой случайности, из прихоти судьбы, приведшей ее к границе Пустоши. И не думать о том, как умирал Максим, чьи мучения оборвал его же собственный, поднятый Арисом меч. После всего мне совершенно не хотелось, чтобы даже в интересах правосудия, по совести и справедливости, рядом, на моих глазах, умирал кто бы то ни был. Не то чтобы жалела Виктора, но…

«Страшно тебе будет, когда твой друг запачкает руки в крови беспомощного человека, которому нечем даже защититься».

Дождь начался ближе к вечеру – сперва моросил, потом вдруг припустил, да так, что едва не смыл нас троих с плота. Спешно выбравшись на берег, мы спрятались под деревьями. Где-то вдалеке гремел гром, вспышки молнии озаряли небо розоватым светом. Ежась от холода и сырости, я прижалась к Арису. Разногласия были временно забыты. Горыныч положил руку мне на плечо – как-то осторожно, словно боялся раздавить – и сосредоточенно смотрел куда-то на вспененную тяжелыми каплями дождя реку. Рядом, под охраной змей, мерз Виктор.

Гроза приближалась, громовой рокот оглушал, а вспышки ослепляли. И хотя я твердила себе, что вряд ли молния ударит именно в то дерево, под которым прятались мы – далеко не самое высокое в лесу – страх щекотал спину морозными лапками.

– Скоро закончится, – успокоил меня Арис, и в этот миг мир вокруг растворился в ярком сполохе.

«Молния», – успела подумать я, но свет погас, и перед глазами вновь проступили темные силуэты деревьев на фоне дождя. На берегу стояла одинокая мужская фигура – темно-красные штаны, рубашка вышитая, подпоясанная кушаком… Напряженные плечи, сжатые кулаки. В светлых волосах рыжими прядями вьется пламя.

Всемил стоял так, не двигаясь, под проливным дождем, не промокая, и огненные искры сбегали по вышивке на его одежде, спускались к пальцам. Мы не спешили ни окликнуть его, ни подойти. Только Арис поднялся и встал чуть впереди, словно закрывая меня и… Виктора. Сколько времени прошло в ожидании – минута, больше? Гроза ревела над верхушками деревьев, сбитая водой ветка хлестнула Огненного по плечу, и Всемил медленно обернулся.

Искаженное нечеловеческой яростью лицо, горящие глаза, отсветы пламени алым узором на коже… Огненный смотрел перед собой, словно не замечая ни нас, ни Горыныча, потом уткнулся взглядом в Виктора, оскалился, шагнул к нему.

– Он мне еще нужен, – негромко проговорил Арис. Впрочем, не заступив дороги.

– Нужен? – пламя гневно сверкнуло в глазах Всемила и улеглось. Лицо вновь стало таким, каким мы привыкли его видеть – спокойным и красивым. – Что ж, будь по-твоему.

Всемил встал к нам под дерево и долго смотрел куда-то в просвет между листьев, нарочито игнорируя и пленника, и Ариса.

– На месте моего леса теперь чужой город, – сказал он наконец. – Что бы вы ни задумали, вам стоит поторопиться…

– А как же твой дом? – спросила я прежде, чем сообразила, что лучше держать рот на замке.

– Нет его, – голос Всемила звучал спокойно. – Моей жене пришлось уйти, но в соседней деревне ее приняли без должного уважения. Хотели торговаться со мной. За выкуп, – он усмехнулся. – Мы славно поторговались.

Тишина. Только шумел дождь. Мы слушали, как вода бьет по листве, потом Арис все-таки сел, а я осмелилась спросить:

– С ней все в порядке?

Понимала ведь, что могут сделать суеверные люди с той, кого сочтут ведьмой или колдуньей, или пособницей нечистой силы. А уж если им попалась в руки жена огненного змея…

– С ней – да, – ответил Всемил.

Оставалось лишь гадать, полностью ли он сжег ту злополучную деревеньку, или только идиотов, затеявших дурацкую авантюру с выкупом.

Почему-то мне казалось, что первый вариант ближе к истине.

После дождя мы снова спустили плот на воду, но проплыли немного, и в темноте, когда на небе в просветах среди серых туч появились редкие светлячки звезд, пристали к берегу.

– Приплыли? – спросила я.

– Почти, – ответил Арис. – Переночуем здесь.

– А почему не на плоту?

На этот раз Горыныч промолчал. Увел нас подальше от речки, где было не так сыро, и под деревьями можно было найти клаптики не промокшей земли. Змеи привычно шуршали вокруг, Всемил сидел на корточках, то ли наблюдая за остальными, то ли думая о чем-то. Арис проверил путы на руках и ногах пленника и, достав из сумки хлеб, отломил кусок мне, а потом и себе. В этот раз уговаривать его, чтобы накормил Виктора, я не стала.

– Буся позовем? – спросила.

– Завтра.

Ели молча, а после так же молча устроились на ночлег. Виктор старался лишний раз не напоминать о себе – сперва разглядывал свою куколку, которая сегодня молчала, наверное, не хотела говорить при Огненном. А потом уставился в небо. Но не только пленнику не спалось – улегшись прямо на траве, Арис равнодушно наблюдал, как изгибаются стебельки, оплетая его запястье, как руку медленно прячут под густым покровом сочно-зеленые листочки. А когда стебли обвили плечо и стали щекотать ему щеку, оборвал их свободной рукой.

– Зря, – заметил Всемил, сидевший чуть поодаль. – Они ведь помочь пытаются… по-своему. Силой живой делятся.

Горыныч посмотрел на него и честно попробовал последовать совету и не сопротивляться, но обнаглевшие вьюны быстро подбирались к лицу, и в конце концов Арис просто повыдергивал поросль с корнями. Нельзя сказать, что ему это помогло – росточки пробивались сквозь землю рядом с ним, покалывая руку остренькими белыми верхушками.

Я подползла ближе и, протянув руку, коснулась Горынычева плеча. Он не обернулся, лишь пробормотал: «Спасибо», почувствовав, как понемногу растворяется охватившая тело усталость. А потом просто убрал мою руку, решив, что достаточно.

– Спи, – сказал негромко. – Завтра будет долгий день.

Этой ночью мне снова снились призраки мертвого города.

– Живая! – они тесно толпились вокруг, сжимая кольцо. – Живая! Отдай!

А тряпичная кукла в расхристанном синем платье скалилась безумной улыбкой, укоризненно смотрела нарисованными кровью глазами и… падала на разбитый асфальт под волной жадных серых теней.

– Отдай! – требовали они все настойчивей. Оставляли неподвижную куклу и тянули ко мне холодные руки. – Отдай!

От кошмара меня избавило легкое прикосновение к плечу.

Лицо Всемила оставалось в тени, только глаза поблескивали, и было в них не сочувствие, а предвкушение забавы. Огненный отошел и спокойно сел под акацией, но, когда я приподнялась, приложил палец к губам, призывая молчать и… не двигаться.

Тучи постепенно расползались, луна светила ярко, делая гуще тени под деревьями. Резной узор листвы над головой казался неподвижным, ветра не было, но после дождей в воздухе ощущалась неприятная сырость. Виктор спал, а вот Ариса я сперва не увидела, а спустя мгновение он вышел из зарослей. В свете полной луны его фигура выглядела громоздкой, но шел Горыныч, как всегда, бесшумно. Подобно самому настоящему лешему. И сейчас, лесным призраком двигаясь сквозь кружево света и тени, был меньше всего похож на человека.

Он оглянулся, посмотрел на меня. Решил, видно, что сплю, и остановился возле пленника. Наклонился, разрезал веревки на ногах Виктора.

– Поднимайся.

Молчаливый поединок взглядов в темноте. Виктор уступил. Кое-как встал, откинул за плечи растрепавшиеся волосы.

– Все-таки решил, что я тебе не нужен?

– Как раз наоборот, – ответил Арис.

– И ты не собираешься меня убить?

– Нет.

Чтобы почувствовать ложь, мне сейчас не надо было никакого колдовства, но… Виктор удивленно хмыкнул:

– Ты не врешь… – в голосе слышалось облегчение. – Что ж, пойдем, прогуляемся, если так. Может, и руки мне развяжешь?

– Нет.

Пленник вздохнул, досадливо сдунул прицепившийся к воротнику вышитой блузы прошлогодний листок.

– Что тебе нужно, Горыныч? Скажи прямо. Мы наверняка сможем договориться.

– Я уже договорился. Идем.

Два силуэта скрылись за деревьями, но шаги Виктора все еще доносились до моего слуха.

– Куда они? – шепотом спросила я Всемила.

Тот пожал плечами.

– Тебе лучше знать, с кем и о чем братец успел договориться.

Мгновение замешательства сменилось прозрением: мамочки, русалка! Я вскочила, растерянно огляделась.

– Но река в другой стороне…

– Здесь неподалеку озеро, – лица Огненного не было видно, но он определенно улыбался. – У него дурная слава – говорят, со всей округи люди сходятся, чтобы счеты с жизнью свести. И, пожалуй, в этом озере русалок больше, чем в иной деревне девок на выданье.

Звук шагов все отдалялся, времени на раздумья не было, и я бросилась следом за гаснущим в ночном лесу шорохом.

Яркий свет полной луны разгонял темноту, озаряя едва заметную тропку. Очень скоро я услышала впереди голос Виктора. Догадался колдун или нет – не знала, да и сама не вполне понимала, что задумал Горыныч. Но боялась, что прогулка может оказаться опасной не только для пленника. Вряд ли в княжестве есть много озер с таким обилием утопленниц, а значит, Арис повел Виктора на Пруток. Что если тамошние жительницы припомнят давнюю обиду?

Легкий шелест в листве все больше напоминал музыку. Мне чудилась песня – грустная, что аж сердце сжималось, и слезы наворачивались на глаза. Слов не разобрать, но мелодичный напев плакал, рассказывая о чьей-то несчастной судьбе, несбывшейся любви. Шедшие впереди замолчали – видно, тоже прислушивались. Потеряв своеобразный ориентир, я ускорила шаг, опасаясь заблудиться в ночном лесу, и успокоилась, лишь увидев впереди два мужских силуэта.

Виктор оглядывался по сторонам, и когда лицо его освещала луна, можно было заметить, как тревожно напряжены скулы, сжаты губы.

– Что это? – шепотом спросил он. – Что это за звуки?.. Молчишь, Горыныч? Ну, молчи, молчи… Я по твоему лицу вижу, что эта прогулка тебе нравится не больше, чем мне… Скажи-ка, может, ты хочешь спросить меня о чем-то, а? Ну, спроси, пока не поздно. Может, хочешь узнать, кто из тех, кого ты считал другом, строил козни за твоей спиной?.. Нет, это тебе неинтересно. А узнать еще о Максиме? Или об Алексее Леопольдовиче?.. А его сын Леопольд? Я и о нем могу рассказать. Не так-то много, но парочку интереснейших фактов… Я ведь многое знаю, и многое научился видеть и понимать даже без слов! Спроси. Что ты хочешь узнать? О ком?

Ответом было молчание. Виктор усмехнулся.

– Я даже знаю, о ком. И знаю, почему ты молчишь: ведь я услышу, как ты врешь самому себе… Горыныч, куда ты меня ведешь? Кому пообещал мою жизнь? Ведь не раславскому воеводе…

Вздох. Отчаявшись разговорить Ариса, пленник умолк, и теперь смотрел прямо перед собой и слушал песню. Музыка стала другой, тоска и слезная грусть в ней сменились призывом: то ласковым, то настойчивым. Мужчины ускорили шаг, и Виктор более не оглядывался.

Деревья расступались, в просветах между ними блестела серебром обширная гладь озера. Мужчины не остановились на опушке, а я осталась в тени и, обняв руками ствол молодого клена, прячась за ним, смотрела, не в силах ни отвести взгляд, ни решиться выйти из спасительной темноты.

Белые силуэты, легкие и бесшумные, словно призраки, водили хоровод на широкой лужайке у воды. Не слышно было шагов, только музыка – дивная, зовущая…

Девичий смех звонким колокольчиком разбил тишину, и я вдруг поняла, что слова песни мне знакомы. И в хороводе под полной луной собрались вовсе не привидения.

Русалки танцевали, взявшись за руки. Их головы украшали пышные венки с белыми звездами ночных цветов, длинные волосы блестящими волнами взвивались и опадали в такт движениям. Простые белые платья до пят почти не скрывали изящных линий девичьих тел. В центре круга, укутанная пелериной светлых волос, стояла певунья с букетом голубых цветов в руке. Лица ее я не видела, и ощущала дикое желание выйти из тени, чтобы заглянуть в глаза той, чей чарующий голос разносился над озером и замершим ночным лесом.

Прижавшись щекой к шершавой коре, я изо всех сил пыталась не поддаться колдовству и остаться на месте. Хотя бы остаться, потому что убежать бы уже не смогла.

Арис и Виктор вышли из-под деревьев. Свет луны облил их, ярко обрисовав две замершие фигуры. Русалки оглянулись – одна, другая. Красавицы в легких платьях призывно протягивали руки, улыбались, смеялись, не прерывая танца… Горыныч разрезал веревку на руках Виктора, но тот вряд ли понял, что свободен. Он смотрел и смотрел на светловолосую певунью – просительно и жадно, и та словно услышала сквозь песню его мольбу. Качнулась, прижала к груди голубой букетик и – обернулась.

Изящный бледный профиль, черные омуты под ресницами. Протянутые руки. Губы едва шевелятся, но голос не смолкает, не становится тише, только новые нотки слышатся в нем: радость, страсть, обещание. Виктор вытягивает руки навстречу, улыбается и, не веря своему счастью, не сводя глаз с певуньи, делает первый шаг.

Русалки подбегают к нему, весело смеются, гладят по волосам, легонько касаются губами то его щеки, то пойманной ладони, и тут же со щебетом беззаботных пташек бросаются к Арису.

Тот отступает назад. Молча. Девицы окружают его, и на миг за призрачно-белыми силуэтами фигура Горыныча исчезает, словно растворяется, но… В голосах жительниц озера слышится издевка, насмешка. Взявшись за руки, они возвращаются в хоровод, оставив Горыныча одиноко стоять посреди луга. Кружатся, кружатся… Черный плащ Виктора мелькает среди их белых одеяний грязным вороньим крылом, но колдун счастлив, колдун улыбается, колдун танцует то с одной красавицей, то с другой, не замечая, как все ближе и ближе подходит к плещущемуся у берега серебру. А песня звучит все громче, и все больше в ней неудержимого восторга, невероятного, невыразимого счастья, и хочется окунуться в это счастье, хотя бы ладонью зачерпнуть…

Чьи-то руки схватили за плечи, я дернулась и тут только поняла, что давно уже вышла из-под клена и стою на влажной от недавнего дождя лужайке. И не увидь меня Арис, не останови – плясала бы сейчас в русалочьем хороводе, если б жительницы озера и вправду пустили меня в свой круг.

Брат Василины уже стоял по колено в воде, две длинноволосые красавицы, обнимая его, целуя, постепенно заводили колдуна все глубже и глубже. Я услышала смех того, кто несколько дней был нашим пленником, и тут же еще три русалки с веселым визгом прыгнули на него. Виктор не удержался на ногах, раздался громкий всплеск, вода всколыхнулась и скрыла баловниц-сестричек и их почти добровольную жертву.

Другие жительницы Прутка тоже уходили в воду, не обращая внимания ни на меня, ни на Горыныча. Только одна оглянулась на миг – та, что пела. Арис вздрогнул, дернулся, словно собирался побежать к ней, но сдавил до боли мои плечи и остался на месте. Последняя русалка нырнула, расплескав отражение полной луны, и песня стихла.

Озеро вновь было спокойным и светлым. Легонько покачивался камыш, ветер шептал в листве и мягко касался разгоряченной кожи, обдавая холодом. Арис смотрел на воду, словно ждал. Или хотел удостовериться.

– Он утонул? – спросила я.

Слова показались бессмысленными и чудовищно безразличными. Ведь здесь только что погиб человек.

– Наверное.

– Ты все-таки его убил.

Я отступила в сторону и сразу же замерзла. Знала ведь, что у моего спутника весьма гибкие моральные принципы, но по-настоящему не могла представить себе, чтобы Арис действительно перерезал горло беспомощному пленнику. А теперь вот думала, что так, пожалуй, было бы честнее, чем отдать колдуна на потеху русалкам. Убить, но чужими руками. И ведь очарованный Виктор даже не понял, что со счастливой улыбкой идет навстречу собственной смерти…

Ветер волной пробежал по траве, шурхнул камышом, всколыхнул ровную поверхность озера, над которой показалась тонкая девичья фигура.

Обнаженная русалка медленно выходила из воды. В руках она держала небольшой берестяной сундучок. Остановилась у самого берега, улыбнулась, наклонив набок голову, и я вдруг поняла, что уже видела это юное капризное личико – далекой ночью в Заповедном лесу. Перед нами стояла тогдашняя жалобщица Ульяна, из-за которой Арису пришлось отдать в залог свое имя.

– Здравствуй, змеиный брат. Или дядюшкой лешим тебя называть?

Горыныч не ответил на приветствие: подошел, взял сундучок из ее рук.

– Что там?

– Откроешь – узнаешь, – она хихикнула, кокетливо прикрыв рот ладошкой. – Погоди только, не здесь. Сперва от берега уйди.

Арис, уже собравшийся повернуть нехитрый запор да поднять крышку, поудобней перехватил сундучок.

– А если мне не понравится то, что я найду? – спросил он.

– А тебе разве обещали, что понравится? – русалка передернула плечиками, отбросив длинные волосы. – Но я думаю, ты не останешься в обиде. Правда-правда. И… забери это.

По ее жесту вода вынесла на берег малюсенькую тряпичную куклу. Ту, с которой разговаривал Виктор.

– Нам оно не надо. Ему теперь тоже, – Ульяна кокетливо наклонила голову. – Спасибо тебе, змеиный брат! Такого веселого хоровода у нас уж давненько не случалось.