Текст книги "Загадать желание"

Человек, которого Василина, а вернее – ее кукла, назвала Виктором, приходил в себя, но подниматься не спешил. Всемил подошел к нему и связал руки бечевкой.

– Думаешь, меня это удержит? – Виктор удивленно приподнял брови.

– Думаю, да.

Лежать на камнях мне недолго пришлось: Горыныч поставил на ноги и, придерживая за плечи, чтобы не упала, вглядывался в мое лицо, а потом обнял крепко, до хруста в костях, что на мгновение стало нечем дышать. И не отпускал, пока Всемил не подошел к нам, чтобы забрать свой пояс. Огненный сам развязал узел, и в его руках алый шелк стал ярче, а в золотом шитье засияли искры.

– Нашла? – спросил.

Мамочки, а про шар-то я и забыла! Схватилась за сумку и, нащупав округлую поверхность, вздохнула с облегчением: целый. Бережно вынула свою добычу, таинственно мерцающую серебром.

– Нашла, – и затаила дыхание.

Арис взял шар из моих рук, заглянул в него, повертел.

– На него уже загадывали желание.

Значит, правда…

– Может, он нам пригодится, – глаза пекло от подступивших слез, я смотрела, как Арис заворачивает шар в лоскуты, оставшиеся от его новой рубашки после полета в лапах змея. – Если на него еще раз загадать желание… Или лучше разбить?

Огненный улыбнулся.

– Хочешь попробовать?

Пальцы Горыныча сильнее сдавили мне плечо.

– Даже не думай, – негромко предупредил он.

– Тогда предлагаю продолжить разговор в более приятной обстановке, – Всемил сделал приглашающий жест рукой, глядя на пленника. Тот с трудом поднялся, цепляясь за каменную ограду, и, пошатываясь, пошел к башне. Я провожала его взглядом, вздрогнула, когда два силуэта скрылись в черноте за приоткрытой дверью. И ахнула испуганно, почувствовав, что ноги оторвались от земли. Сперва решила, что падаю… Оказалось, меня подняли на руки.

Возражать не было ни сил, ни желания. Только зажмурилась, уткнулась лицом в ворот Арисовой рубашки, когда проходили под высокой аркой, ныряя в темноту.

Под каменным потолком сияла, переливаясь радугой, гроздь перламутровых шариков, освещая широкое помещение со столиком, креслицами и накрытой дорогим покрывалом кроватью. Лечь бы прямо на винно-красный шелк и заснуть… Я устроилась в изголовье, прислонясь к резной высокой спинке, и отвлеченно наблюдала, как Горыныч осторожно и очень медленно сматывает клубок, распутывая нить на моем запястье.

За окном чернела ночь. Тень за громоздким платяным шкафом казалась похожей на женский силуэт, и я старалась не смотреть в тот угол. Чувствовала пристальный взгляд Горыныча, но не готова была ни ответить на него, ни сделать то, чего он, без сомнения, ждал – хоть что-нибудь рассказать. Молчание становилось все невыносимей. Неизвестно, куда Всемил повел пленника, но их слышно не было, и тишина одинокой башни давила на плечи, сплетая узоры чьих-то таинственных голосов и далеких, печальных песен. Уши закрыть, что ли? Ведь не поможет…

– В детстве я знал азбуку Морзе, – сказал вдруг Горыныч. – Но забыл напрочь.

Тишина отступила. Чужие голоса смолкли, и я вдруг смогла расслышать смех Всемила – где-то наверху, наверное, в том пустом зале.

– Я ее тоже не знаю.

– Да? Я думал, ты пытаешься что-то передать…

Кончик нити все еще был обмотан вокруг моего запястья, а мягкий серо-голубой клубочек лежал у Ариса на ладонях.

– Почему ты меня не предупредил?

– А что бы изменилось?

Неужели, правда, не понимает?

– У меня было бы время подумать. Решиться.

– У тебя было бы время по-настоящему испугаться.

Возразить было нечего. Разве можно объяснить, что, сделав выбор самостоятельно, я могла бы, по крайней мере, гордиться своим поступком? Знать, что решилась на опасность ради чего-то более ценного, чем одна-единственная жизнь?

Хвостик шерстяной нити соскользнул с ладони. Отчего-то вдруг стало холодно. И тень за шкафом как будто немножечко выросла.

А еще снова этот запах гари! Откуда?

– Воняет, – пожаловалась я, – словно паленой шерстью. Или мне опять кажется?

– У тебя волосы обгорели.

Я удивленно подняла руку к волосам: да, точно – хрупкая проволока осыпается пеплом в ладонь. Наверное, задело подаренными Всемилом огненными крыльями. Что ж, по крайней мере, не галлюцинация, не напоминание о том утре, когда Максим пытался прорвать кольцо стражей, отдав тварям Пустоши чужую жизнь и поплатившись своей.

Веки отяжелели, глаза норовили закрыться. Но эта тень за шкафом и пугающе черный проем окна… Я сползла на кровать, закуталась в покрывало, ничуть не смущаясь, что пачкаю дорогую ткань своей пыльной одеждой. Ничего, накроюсь с головой, спрячусь, и буду надеяться, что Горыныч, уходя, не выключит свет. Не просить же его остаться, в самом деле?..

– Я посижу здесь, – негромко сказал Арис. – Ты не против?

* * *

В коридорах института было темно, и в тишине не слышались шаги, но чей-то шепот – глухой, невнятный, словно звук дыхания – приближался и становился все громче. Тени ползли по стенам, по закрытым дверям, постепенно заполняя вестибюль, освещенный заглянувшей в окна луной.

– Живая! Живая! Отдай!

Бежать некуда, только прижаться спиной к холодному стеклу и ждать, ждать… И не говорить с ними! Ни за что не говорить!

Но когда стекло за спиной хрупнуло, словно проломившийся лед, крик вырвался из горла, и тени жадно бросились вперед. Вниз…

– Женя! Женя, проснись! Женька!

Тьма ночи над мертвым городом сменилась горячим рыжим светом под веками. Мгновение я пыталась понять, где нахожусь. Сердце прыгало в груди от страха. Открыв глаза, я тут же зажмурилась – не от слишком яркого света люстры под потолком, а потому что увидела, как тень медленно движется по стене от шкафа, приближаясь к кровати.

– Женька!

Прикосновение ладони к волосам было таким знакомым. Я ухватилась за эту ладонь, сжала пальцами, впитывая чужое тепло. Позволила Арису обнять себя и, забыв об обиде, убаюкивала страх чужим дыханием, согревавшим мне затылок.

Что-то скрипнуло.

– Не спишь, братец?

– Уйди, – хрипловатый голос Ариса прозвучал над самым ухом.

На такой ответ Всемил мог обидеться, но… все-таки ушел, с легким скрипом притворив за собой дверь.

И снова тихо.

– Спи, – сказал Арис и легонько коснулся губами моего виска.

Так пробуют, нет ли жара… Только было что-то еще в этом прикосновении, что заставило затаить дыхание, замереть, пока Арис не отстранился. Казалось, теперь он смотрит мне в лицо. Знает ведь, что не сплю. Потом лег рядом.

А я все держала его за руку и почему-то ждала, что он скажет: «Прости».

* * *

– …и пусть поторопится, если хочет успеть на чашечку кофе!

Звонкий, бодрый голос заглянувшего в комнату Всемила прогнал сон.

Солнце давно взошло, но сине-серое небо казалось темным из-за яркого света люстры, которую так и не выключили. Арис сидел у изголовья, как и несколькими часами раньше, упершись локтем в подушку. Его ладонь лежала на моем плече, но соскользнула, стоило пошевелиться.

Я вспомнила ночной кошмар и то, что было после. Наверное, тоже приснилось. Только на левом виске все еще ощущалось тепло от того прикосновения.

– Мы что, уходим?

Арис глянул на приоткрытую дверь, за которой еще слышались шаги Всемила.

– Он здесь слабеет. Если задержимся дольше, он не сможет провести нас через Пустошь.

– Ясно.

Пришлось подняться. Голова кружилась, но я старалась меньше опираться на локоть Ариса, и больше – на собственные ноги. Кое-как добралась до двери, и, заметив краем глаза движение, обернулась.

Тень стояла за складками балдахина – тонкая, длинноволосая девушка, чем-то похожая на ту, которая в облике Алины пришла вместе с Максимом к Пустоши.

Стоило тряхнуть головой – видение исчезло, но в тенях по-прежнему угадывались очертания женской фигуры.

– Что там? – послышался голос Ариса над ухом.

– Ничего, – испуганно ответила я. – Ты ведь ничего не видишь… странного?

Он покачал головой.

– А ты?

Вздохнула.

– Нет.

В огромной, выложенной черной плиткой, ванной комнате было прохладно и темно. Светильники зажглись по хлопку, но их приглушенный свет не мог полностью рассеять таинственный полумрак. Пару дней назад мне это не мешало, но теперь было как-то неуютно. Из большого зеркала в золоченой раме на меня смотрело перепуганное существо с сероватым лицом, украшенным несколькими ссадинами и синяком над бровью. И за спиною моего двойника водили хоровод чернильные силуэты, размытые и неясные.

– Арис…

Он все еще стоял в дверях.

– Арис, как ты думаешь… те, кто живут в городе, не могут выбраться сюда?

– Вряд ли, – пауза. – Кто там живет?

– Призраки. Серые тени, похожие на людей… Они… не то чтобы страшные, просто… с ними нельзя говорить. А я этого не знала…

Все это звучало слишком странно, но Арис видел в своей жизни достаточно, чтобы безоговорочно поверить в привидений на улицах мертвого города.

– Думаю, если б могли, то уже были бы здесь, – он кивнул на украшенное синяками отражение: – С кем дралась?

– С асфальтом, – честно призналась я.

– И кто кого?

– Он отделался легким испугом, – я сокрушенно вздохнула и попросила: – Принеси, пожалуйста, мой рюкзак.

Арис выполнил просьбу, но перед тем, как уйти, подергал дверную ручку, убедившись, что замка здесь действительно нет, и в ванной нельзя запереться. Получив свои вещи, я нашла чистую одежду, полотенце, сложила все стопочкой на высоком табурете и, забравшись под душ, скукожившись и крепко зажмурив глаза, пыталась вымыться «вслепую», а потом просто опустилась на колени, обхватила руками голову. Слез не было – только в груди пекло, да так сильно, что лучше б уж реветь.

Сговорились ведь за моей спиной… и все равно напрасно! И та девочка, превращенная колдовством в копию моей подруги, и Максим… Почему Арис так и не сказал никому о своих подозрениях? А вдруг Макс – всего лишь жертва чужого, более сильного колдовства? Ведь какая страшная смерть! Не каждый преступник заслуживает такого… А те серые в городе – там были и молодые, и дети. Неужели так много людей не успело вовремя уйти? И… долго будут преследовать меня видениями, прячась в каждой тени? Или я на самом деле вывела из города не только Виктора, но и кого-то или что-то еще?

Дверь открылась рывком. Кто там – я знала и не обернулась, лишь закрылась руками.

– Все в порядке, – проговорила через силу.

– Ты не отвечала.

Я почувствовала, когда Арис отвернулся. Не сразу.

Теперь он стоял по эту сторону двери, и, немного успокоившись, я наконец-то разглядела, что черные силуэты, замершие в дальних углах – только тень от все тех же злополучных светильников. Сполоснулась наскоро, оделась. И замерла, снова учуяв знакомый запах паленого волоса.

В следующий раз Арис обернулся, услышав лязг ножниц. Посмотрел на мои коротко обстриженные волосы, на пряди, лежащие на полу. И – снова этот взгляд, словно проверяет, не тронулась ли умом…

Я не выдержала – шагнула к нему, намереваясь… ударить? Но вместо этого попросила почему-то:

– Выключи свет.

Он не стал спрашивать – зачем, просто хлопнул ладонями. Дважды.

Тьма навалилась мгновенно – густая, холодная, но прежде, чем я успела по-настоящему испугаться, меня взяли за руки.

– Здесь больше никого нет. Смотри.

И лишь тогда мне хватило смелости обернуться и посмотреть туда, в темноту.

Тихо. Неподвижно. Пусто? Значит, это пережитый страх рисует в тенях образы и силуэты?

Колени подогнулись, я прислонилась к плечу Горыныча, пряча накатившую вдруг слабость. Он крепче прижал меня, зарывшись пальцами в остриженные волосы, и я зажмурилась, растворяясь в тепле и неожиданной ласке, почудившейся мне в этих прикосновениях. Обижалась, все еще обижалась, хотя спросили бы – все равно бы пошла. Только – правда, дольше бы боялась.

Громкий звон посуды на кухне прогнал наваждение. Я попыталась отстраниться, тряхнула головой, отгоняя мысли о том словно приснившемся поцелуе. Может, Арис действительно проверял, нет ли у меня жара? Да, скорее всего, так и было.

– Всемил прав, – сказала. – Раз уж пришли, глупо было не попробовать… Жаль только, что мы здесь ничего не нашли. Зато теперь знаем, что шара желаний в Иванцово нет.

– Это верно, – согласился Арис.

– И можно встретиться с Алинкой и Леоном… Кстати, – я встрепенулась, посмотрела на Ариса и едва не отпрянула – слишком уж близко оказалось его лицо, – как мы их найдем?

– Выйдем за границу и позовем Буся. Пускай ищет.

И голос – близко. Можно поднять руку – и коснуться его губ…

– Жень…

Высвободив руки, я встряхнула волосы и попыталась улыбнуться.

– Ладно, идем. Кто-то обещал мне кофе.

В кухне нас уже ждали Всемил и Виктор. Все, кроме Огненного, оказались жутко голодными, даже наш пленник. Всемил заверил, что колдун ничего не сможет нам сделать, и ему разрешили хозяйничать.

– Я всегда считал, что в уютной обстановке, за чашечкой кофе, беседовать намного приятней, – сказал Виктор, наливая в вынутую из буфета перламутровую чашку ароматную жидкость. Передал мне кофейник. Горыныч хотел было отсоветовать пить, но Всемил успокаивающе покачал головой:

– Отравы нет.

Виктор бросил внимательный взгляд на огнеглазого – видно, до сих пор пытался понять, кто же перед ним. Но спрашивать не стал. Чуть раньше, пока колдун возился у плиты, заваривая кофе, Всемил сообщил нам, что это и есть хозяин башни. Он ушел в город до того, как Иванцово окружил туман, и выйти без путеводной нити не смог бы. По крайней мере, выйти сюда, к башне, а не в один из тех миров, что виделись нам из города за клочьями черного марева. Но колдун оказался упрямым: не только выжил там, но каким-то чудом смог дождаться меня.

Наевшись, я молча потягивала горячую горько-сладкую жидкость. Виктор откинулся на спинку стула и сыто улыбался, а мне подумалось, что ему стоило огромных усилий сдержаться и не наброситься на еду тогда, в лаборатории, когда я вытаскивала из сумки хлеб и другие Горынычевы запасы.

– Как вам мое жилище? – осведомился наш пленник как ни в чем не бывало. – Я смотрю, вино вы тоже оценили. Между прочим, коллекционный экземпляр. Достал в аномалии прошлым летом.

Заметил, оказывается, откупоренную бутылку.

– Где другие колдуны? – спросил Арис. – Здесь, в башне, вас было трое или четверо, – подумал и добавил: – Так говорили.

– Вот-вот, – поддакнул Виктор и прихлебнул кофе, щурясь от удовольствия. – Говорили… Разве вы видели здесь три или четыре спальни? Нет, башню я построил для себя. А слухи распустил, чтобы люди не заметили исчезновения… моих коллег.

Я вспомнила рассказы о том, что во главе колдунов, тайно договорившихся с князем, стояли четверо очень сильных чародеев. Что ж, церковники любят говорить, что зло пожирает само себя. Так оно и вышло. Один из этой четверки захотел стать самым главным и убрал с дороги остальных.

Виктор догадался, о чем я подумала. Улыбнулся снисходительно, наклонив голову набок.

– Они оказались весьма скучными и неинтересными людьми.

– А откуда вы знаете Василину?

– Ее зовут иначе. И она – моя сестра.

– Сестра?

А я уже придумала себе романтичную историю про двух влюбленных… и прочие глупости.

– Почему же она от вас пряталась?

– А вот это, дорогуша, уже не твое дело!

Сказал – как по носу щелкнул. Я уткнулась взглядом в чашку.

– У него исключительно мирные способности, – мягко, словно ни к кому не обращаясь, сообщил нам Всемил. – Этот человек всегда чувствует неправду.

Взгляд колдуна стал колючим – еще бы, выдали его тайну, теперь не поблефуешь. Вот и получил за «дорогушу»!

– Что ты делал в городе? – спросил Арис.

– Ждал, – равнодушно бросил Виктор.

– Ты искал там то же, что и она?

– Отвечай, – все так же мягко и миролюбиво посоветовал Всемил, но в его глазах полыхнуло пламя. – Не стоит зря тратить время.

Колдун вздохнул: ему хотелось еще немного поиграть в «Великого и Ужасного».

– Да, я пошел туда за шаром желаний, – произнес он после недолгого молчания. – Но нашел только один, использованный. И осколки разбитых шаров. Можете мне поверить, потому что если б я заполучил настоящий шар желаний, я бы не сидел здесь сейчас. И, наверное, в мире все было бы немножечко по-другому.

– Как ты хотел его использовать? – задал Арис следующий вопрос.

– Мне ничто не мешает соврать, – усмехнулся колдун. – Но я отвечу. Я бы навсегда оградил эти два мира друг от друга. Видите ли, я собирался жить здесь в свое удовольствие, но мне это не удастся, если весь мир просто перестанет существовать. С людьми, даже самыми гадкими, общаться все же приятней, чем с теми тварями, которые ползут из города.

Под нашими взглядами брат Василины невозмутимо сжевал бутерброд с сыром и повернулся к Горынычу.

– Скольких ты похоронил зимой?

Я вспомнила частые отлучки Ариса, пока мы с Алиной прятались в Осинках.

– Многих. Твои люди постарались?

– Они слишком жадные, – Виктор помешал миниатюрной ложкой в почти пустой чашке. – Знаешь, я даже удивлен, что ты до сих пор жив. Думал, охотники переловили уже всех, кто не спрятался как следует… Кстати, некоторые обещали мне привести тебя живым. За деньги, разумеется. Раз уж ты пришел, я могу выплатить тебе вознаграждение за доставку самого себя. Хочешь?

– Я и так возьму все, что мне нужно.

– Да-да, – согласился Виктор. – Не стесняйся. Кстати, раз на то пошло… – он сунул руку в карман. – Есть у меня одна вещица, которая тебя заинтересует.

Я ожидала увидеть какой-нибудь колдовской амулет или – если уж наш пленник пытается откупиться – драгоценность. Но в тонких, похожих на когти пальцах колдуна оказалась обыкновенная серебряная цепочка с подвеской в виде летящей ласточки.

– Эта вещь принадлежала жене раславского воеводы, а после – его сыну, – Виктор лукаво прищурился. – Узнаешь?

Горыныч молча протянул руку.

– И не спросишь – откуда? – усмехнулся Виктор. Цепочка покачивалась в его пальцах, мягко поблескивая. – Да, очень жаль, что тебя не было на новогоднем празднике в Раславе. Но ты, наверное, помнишь Ивора? Конечно же, помнишь… Он хвалился принести голову говорящего со змеями, но из его отряда никто не вернулся. Судя по всему, зимой охотились не только мои люди…

Пальцы Виктора разжались, цепочка упала на широкую Горынычеву ладонь. Арис поднес ее к глазам, рассматривая, и под огнями светильников крылья серебряной ласточки полыхнули алым.

– Вижу, ты тоже не боишься запачкать руки в крови, – проговорил Виктор.

Неясная тревога шевельнулась в сердце при этих словах. «Будто специально злит, – подумалось мне. – Но – зачем?» Обернувшись, я перехватила взгляд Огненного: удобно устроившись во главе стола и сложив руки на груди, Всемил молча наблюдал за происходящим, в светлых глазах плясали золотистые искры.

– Кровь смывается, – негромко произнес Арис.

Виктор улыбнулся:

– Новой кровью?

Горыныч хмыкнул, спрятал в кулаке серебряную ласточку.

– Водой.

На этот раз молчание воцарилось надолго. Виктор с неожиданным интересом разглядывал цветочный узор на блюдце, Арис с мрачной сосредоточенностью прятал в карман Леонову цепочку. И только Всемил невозмутимо и даже как будто с удовольствием наблюдал за двумя мужчинами, сидящими один напротив другого за широким деревянным столом.

Я допила кофе в гнетущей тишине, а потом, нарочно громко стукнув пустой чашкой о блюдце, потянулась за добавкой.

– Смелая девочка, – в голосе Виктора послышалось ехидство. – Мне вот любопытно, ты сама согласилась «идти туда, не знаю куда» или кто подтолкнул?

– Сама, – пробормотала я, хотя отвечать, явно, не стоило.

Виктор довольно хмыкнул:

– Тебе ведь сказали, я умею отличать ложь от правды… И не стыдно вам, мужикам, девчонку на такое дело снаряжать?

– Ты и сам не поступил бы иначе, – быстро произнес Огненный, чтобы ни я, ни Арис не успели ничего сказать. И улыбнулся. – Братец-то с ней идти собирался. Хоть я и предупредил его, что это – верная смерть. Не поверил, может?

«Значит, действительно думал, что мы пойдем вместе?» – я глянула на Горыныча, но тот уставился в чашку с таким вниманием, словно гадал на будущее по узору чаинок.

– Я попросил его не мешать, и, как видите, оказался прав, – Всемил поднялся. – Времени у нас немного, так что разговоры пока отложим. Ты, – глянул на колдуна, – иди за мной.

Виктор нехотя поднялся, покачал головой.

– Что-то я не знал, Горыныч, что у тебя есть братья.

– Значит, плохо работают твои подглядчики, – проворчал Арис, прищурился недобро: – Меня змеиным братом называют. Вот и подумай.

* * *

И снова под ногами мертвая земля. Стена тумана за спинами, впереди звездное яркое небо встречается с темной равниной. Изредка одинокие звезды срываются с небосклона, падают, прочерчивая на глубокой синеве яркий золотистый след. На них тоже можно загадывать желания, только вот сбудутся ли?

Змей, как и в прошлый раз, идет впереди. Ярко светится в ночи раскаленная чешуя, но не бушует, не пышет нестерпимым жаром пламя возле крутых боков. Хватит ли ему сил на эту дорогу? Ведь Пустошь не пощадит того, кто сам является воплощением жизни.