Текст книги "Загадать желание"

Луна опускалась медленно, и свет ее по-прежнему был слишком ярок. Но здесь, на поляне, жаркое пламя костра заставляло забыть о полнолунии. И о том, что этой ночью не только русалки гуляют. Какие забавы у мавок и лесовиков – мне даже думать не хотелось. Главное – не попасть случайно к ним на праздник.

– Значит, Алексей Леопольдович едет в мертвый город? – Горыныч отвернулся, и я обратилась к Всемилу. – Чтобы помочь тем людям, которые оказались в этом мире?

– Воевода – мудрый человек, – ответил Огненный. – Соберет колдунов, отстроит Раславу и наконец-то наведет порядок в княжестве. Если, – он усмехнулся, – если мир не погибнет раньше.

– Не погибнет, – я поднялась, поправила рубашку. – Мы тоже пойдем в этот город.

Арис хмуро глянул через плечо:

– Нет.

– Надо еще раз попытаться найти шар желаний.

– Нет.

Выдержать тяжелый взгляд было нелегко. Вспомнился Виктор, радостно бегущий к воде в обнимку с длинноволосыми русалками…

– Почему?

Молчание. Снова. Я ждала ответа, а Горыныч сидел на траве, не обращая внимания на мой требовательный взгляд, пряча ладонью рисунок на запястье и, наверное, обдумывал какие-то планы, о которых мне если и суждено было узнать, то лишь в самый последний миг.

– Арис! – злость и обида перемешались, в груди пекло, но голос звучал почти спокойно. – Ты всегда все делаешь по-своему! Никого не слушаешь, не советуешься, не предупреждаешь! И о том, что Иванцово – ловушка, в которую ни Леон, ни Алина не смогли бы пойти – почему молчал? А про Максима? Если ты знал хоть половину из того, что сказал Виктор, если ты хотя бы подозревал – почему не рассказал нам? Почему позволил называть Максима другом? И про договор с русалками? Ведь я не узнала бы, если б не пошла за вами, правда? Так почему? Или ты считаешь, что у всех остальных просто ума меньше, и они неспособны понять твои хитрые планы?

Горыныч поднялся, обошел костер, стал за ним, вытянув руки ладонями вперед, словно грея.

– Больше пользы будет, если мы найдем старика, – проговорил он. – А для этого надо идти в аномалию.

Спокойно, словно и не слышал моего гневного монолога. Знать бы только – куда идти. Алина могла чувствовать аномалии, но сейчас она далеко.

Видно, Горыныч подумал о том же. Обернулся к Огненному.

– Поможешь?

Тот едва заметно кивнул и тут же золотой стрелой взмыл ввысь, яркий след прочертил синеву неба.

А мы с Арисом остались одни.

Хворост уютно потрескивал. Мы сидели друг напротив друга, между нами – разожженный Всемилом костер. А еще – недомолвки, оставшиеся без ответов вопросы и… счастливый смех Виктора, пляшущего с русалками на берегу Прутка.

А ведь нам еще в аномалию – вместе. И до Вереша путь неблизкий – тоже вместе.

Я все хотела окликнуть Ариса, и даже пару раз открыла рот, но так не произнесла ни звука. «А ты его хорошо знаешь?» – как-то спросил меня Максим, и был, несмотря ни на что, прав.

Не знаю, совсем ведь не знаю…

Обрывки рассказов про Змея-Людоеда, чья голова теперь украшала трактир в Вереше, заверения Леона в том, что Арису можно доверять. История с подброшенными змеями, с девочкой, которую пришлось выкрасть, чтобы отвести к жениху, с русалками… та, давняя. Странные отношения с матерью. Попал сюда двенадцать лет назад, умеет говорить с гадюками всякими и прочими пресмыкающимися, а еще – ставить ловушки и убирать чужие. Друг Леона, накоротке с воеводой. Все, пожалуй.

В отсутствие Всемила огонь стал тише, ниже. В теплых золотистых отсветах мне видно было лицо сидящего напротив человека, и я смотрела на него в упор, не стесняясь.

– Они бы все равно пошли за нами в Пустошь, – негромко проговорил Арис, и я не сразу сообразила, что он имеет в виду Алину и Леона. – Я думал предложить тебе пойти вдвоем, но не был уверен, стоит ли. Слухи о том, что мертвый город – это большая ловушка, могли оказаться ложными.

Получилось лишь кивнуть в ответ. Горыныч нахмурился, словно пытаясь вспомнить что-то… И продолжил все таким же ровным, спокойным голосом.

– Про Максима – у меня были только подозрения. Знал бы наверняка – он не дожил бы до лета.

От этих слов стало холодно – в моей памяти Максим провожал нас с Алиной ночью на край города, снимал заклятие с Леона и моей подруги, помогал сыну воеводы вернуться в разрушенную Раславу, а после – узнать о судьбе отца. Может, и Арис, и Виктор ошиблись? И тот Максим, которого знала я, был совсем не тем человеком, кто помогал охотникам за деньги выслеживать беспомощных колдунов?

– Что еще? – Арис вздохнул, провел рукой по волосам. – Русалки… Не рассказал, потому что если б ты знала, Виктор мог бы догадаться.

– Только не говори, что ты его пожалел, – прошептала я.

Он покачал головой и, наконец, посмотрел мне в глаза.

– А тебе их жаль? – спросил.

Ответить «да» или «нет» не получилось.

– Просто у меня не было причин желать им смерти. Я ведь ничего не знала…

Арис досадливо пнул ботинком торчащую из костра палку – пламя отозвалось искрами.

– Помнишь сестру Семена? – спросил он. – Ее дар был почти бесполезным – она умела делать маленькие разноцветные огоньки, как на новогодней елке. Они не жгли, просто светились. Вместо лампочек. Она неплохо пряталась, пока в поселок не пришли охотники за колдунами. Если тебе вновь захочется пожалеть Максима или Виктора, я расскажу, как она умерла.

Вот этого мне знать не хотелось. Опустив голову, я разглядывала носки собственных мокасин, пока не услышала все тот же ровный голос:

– О чем еще хочешь спросить?

Хотелось буркнуть обиженно: «Ни о чем», – но тогда придется снова сидеть молча, и в тишине трудно будет не вспоминать черные глаза русалки и ее сводящую с ума песню.

– А ты ответишь?

– Да.

Лицо сидящего напротив человека, освещенное огнем, казалось не мрачным и не хмурым. Просто немного грустным.

Что же у него спросить? Что такое важное?.. И почему ничего путного не приходит в голову?

Арис молча ждал, и невозможно понять, гадал ли он, какой вопрос я надумаю задать, как глубоко решусь заглянуть в то личное, которое не раскрывают чужим? Или ему было все равно?

Луна сползала все ниже, а Огненный не возвращался.

– Расскажи, как вы с Леоном познакомились, – попросила я.

– Воевода мне помог однажды, – Арис прищурился, вспоминая. – Я ему должен остался. Подсобрал денег, повез в Раславу. Там и познакомились.

Вот тебе и длинная интересная история.

– А подробней?

– Да что там рассказывать? – пожал плечами. – Пришел в управу, ждал воеводу, чтобы кошель отдать, а тут Леон. Увидел меня, узнал и потащил знакомиться.

Мне сложно было представить, чтобы Леон мог Ариса куда-то потащить – тяжеловат больно наш Горыныч.

– А ты и поддался? – поинтересовалась.

– Леон умеет уговаривать, – огоньки в глазах Горыныча тепло блеснули: – У них на кухне как раз мясо жарили.

Представив себе, как сын воеводы, заманив голодного колдуна на кухню, вот так же, словно клещами, вытягивал из него каждое слово, я не сдержалась – фыркнула. А после подумала, что раз Леон так сходу придумал, чем заинтересовать незнакомого человека, то уж верно и разговорить его смог быстрее.

– И ты остался в Раслве?

– Не сразу… Сначала я решил, что мне в городе делать нечего, и уехал. А потом мы с Леоном снова встретились. И мне пришлось в Раславе задержаться.

– Почему?

– Ранен был.

– С кем-то дрался?

Кивок.

– Сначала с Леоном, потом – с другими.

Я опешила:

– Как это – с Леоном?

– Да так, – Горыныч сморщился – видно, воспоминания и впрямь были не из приятных. – На них засаду готовили. Я узнал, предупредить хотел, а мне не поверили. Я разозлился, наговорил лишнего, ну и получилось что-то вроде поединка… А потом те, кто в засаде ждал, напали, снова драться пришлось. Нас в Раславу на одной повозке и повезли.

Сумбурный рассказ с трудом укладывался в голове.

– Жуть, – подытожила я. – Вам, мужчинам, только дай повод подраться…

Арис не стал спорить. Поглядел в небо – не видать ли Змея. Пламя весело плясало на хворосте, но Горыныч все же подсунул в костер пару сухих веточек. За его спиной в тени деревьев проступили очертания высокой фигуры. Я сперва подумала, что снова мерещатся мне призраки мертвого города, но силуэт прильнул к древесному стволу, отблеск костра упал на девичье лицо с огромными глазами, золотистыми, словно у лесной кошки.

Заметив мой испуг, Горыныч обернулся. Дочь леса поклонилась насмешливо, хихикнула и, тряхнув пышной гривой волос, отступила в темноту.

– Не обращай внимания, – посоветовал Арис. – Сегодня их в лесу много, просто не все показываются.

– Успокоил, – пробормотала я. На всякий случай оглянулась – не стоит ли у меня за спиной парочка подкравшихся мавок? Никого не было – только пышные ветви у края поляны подозрительно вздрогнули.

– Ладно, – перевела дыхание, пытаясь успокоиться. – А расскажи все-таки, откуда твое прозвище взялось?

Вот такая маленькая месть за испуг. Знала ведь, что Горынычу не захочется отвечать.

– Это не та история, которую стоит рассказывать ночью у костра, – проговорил он.

– А про свое второе имя, Арис, – тоже не хочешь рассказать?

– Не хочу. Но можешь спросить.

– Ладно, – я сдалась. – Не надо.

Он кивнул, словно поблагодарил, и, мельком глянув в небо, сказал:

– Летит.

Несколько мгновений спустя Огненный стоял на поляне недалеко от нас, и ярке искры с шипением гасли во влажной от росы траве. Неторопливо Всемил подошел к огню, протянул над ним руки, и пламя уменьшалось, съеживалось, пока не осталось лишь несколько крохотных лепестков на углях. Но они быстро погасли, и на поляне сразу стало сыро и неуютно. К тому же теперь, когда яркий свет от костра не слепил глаза, я видела, что за деревьями то и дело мелькают смутные силуэты: и похожие на людские, и мелкие – то ли звери, то ли нечисть какая… Зато небо светлело, и это значило, что ночь наконец-то закончится.

Мы с Арисом молча ждали, пока заговорит Огненный, и я неосознанно пододвинулась поближе к Горынычу, запачкав мокасины в серебре остывающего пепла.

– Собирайтесь, – наконец сказал Всемил. – Я отнесу вас поближе. Может, успеете.

Земля и лес остались далеко внизу, среди темной зелени мелькнула ровная поверхность озера – густо-синяя, неподвижная. Переливчатая лента реки змеилась к горизонту. Темный город, спящие деревеньки, жар окутанного пламенем тела Змея над головой, крепкая хватка когтистых лап, свистящий в ушах ветер… Сердце словно замерло на те несколько минут полета – стремительного, невероятного. А потом показались внизу электрические огни городских улиц, и Змей камнем упал к земле. На миг замедлил полет, разжал пальцы, выронив нас на траву.

Кубарем скатившись по склону небольшого холма, мы секунд пять приходили в себя, неподвижно лежа на влажных листьях. Арис поднялся первым, подал мне руку, помогая встать.

Город моего родного мира медленно просыпался, но еще не погасли фонари, и светились фары машин, окна квартир, где люди собирались на работу. Махнув на прощание приземлившемуся на вершине холма Всемилу, мы с Горынычем спустились вниз, к тихим улицам, где лишь изредка проезжали автомобили да мерно шуршали метлами дворники. Прошли тенистый дворик, две длинные спящие высотки. Остановились и, переглянувшись, со всех ног побежали обратно.

Не было с нами Алины, которая могла сразу сказать, что аномалия не продержится долго, и мы, убегая из города, который вот-вот должен был исчезнуть, радовались, что не забрели далеко.

Пятна огней вокруг поплыли яркими мазками красок и растаяли. Фигура стража в серо-зеленом плаще появилась словно из ниоткуда и плыла следом, пока мы не пересекли незримую черту и упали, запыхавшись, на поросший травой бок холма.

Города больше не было. Под голубеющим небом на месте ровных асфальтных улиц и каменных домов темнело сероватой зеленью унылое редколесье.

– Ящерицы до нас не доберутся? – спросила я на всякий случай.

– Не должны, – отозвался Горыныч. – Они ходят только там, где была аномалия, потом… деваются куда-то.

– А помнишь ящерицу на берегу озера, когда мы с отцом Леона из монастыря убегали? – приподнявшись на локтях, я вопросительно заглянула в лицо лежащего на траве рядом человека. – Откуда она там взялась? Или там тоже аномалия была?

– Нет. Стражи бы предупредили, – Арис задумчиво прищурился. – Может, привел кто?

Огненный подошел неслышно, сел рядом. Нести нас к другой аномалии он не предлагал по одной просто причине: ни мне, ни Арису больше не было во что завернуться. Рубашки не в счет – прогорали сразу же. От моего свитера остались жалкие лохмотья, от курточки – черные хлопья пепла. Чтобы добраться сюда, я пожертвовала спальником… Эх, надо было с дачи старый брезент захватить! Да кто ж тогда знал, что пригодится?

– Вон там я еще одну видел, – Всемил вытянул руку, благосклонно указывая нам направление. И умолк, но так красноречиво, что мне захотелось тут же подхватить рюкзак и шагать на юго-восток в поисках новой аномалии. Горыныч придержал за руку:

– Погоди. Отдышаться дай.

И было похоже, не столько ему нужен отдых, сколько просто хотелось намекнуть Огненному, что не стоит нас поторапливать. Всемил понял.

– К ночи дойдете, – сказал и улетел, на прощание обсыпав нас искрами.

* * *

Я плелась за Горынычем, впервые не порываясь забежать вперед, и смотрела под ноги. Эта ночь оказалась слишком длинной: так много всего случилось с тех пор, как Арис вытянул на берег плот и повел меня, Всемила и пленного Виктора вглубь леса, подальше от речной сырости. И от русалок, которые вполне могли резвиться не только у Прутка. А пробежка вверх по склону холма окончательно выбила из сил. Спать не хотелось – просто упасть бы, закрыть глаза и ни о чем не думать…

Солнце поднялось высоко, и сперва жарило так, что впору наплевать на приличия и раздеться до белья, потом небо потемнело, резко обозначился на сочно-фиолетовом фоне узор листвы. Горыныч то и дело поглядывал вверх.

– Гроза будет, – сообщил.

Я вздохнула: гроза так гроза. В это дождливое лето сложно было удивляться непогоде. Только хотелось бы переждать дождь под крышей, в тепле у печи, а не сидя под деревом, вздрагивая от просачивающихся сквозь листву капель… А еще лучше – добраться, наконец, до аномалии. Шагая сквозь потемневший лес, я старалась не думать о том, как хорошо было бы лечь на диванчик в съемной квартире и представить, что весь прошедший день, а лучше весь этот год – всего лишь дурной сон. И стоит проснуться – я увижу люстру с голубыми плафонами, сочную зелень тополей за окном, книжный шкаф и черный прямоугольник монитора над столом. Пожелаю папе доброго утра, поболтаю с мамой за чашечкой чая в прикуску с яблочным пирогом, позвоню Алине…

Занятая размышлениями, я не заметила овражек, подобравшийся вплотную к тропинке, и, зазевавшись, едва не свалилась вниз. Арис успел ухватить меня под руку.

– Ворон считаешь?

Вопрос прозвучал серьезно.

– Домой хочу.

Горыныч поглядел на овраг – неглубокий, но если упасть неудачно, можно и ногу сломать.

– Осторожней, – сказал, и пошел дальше.

Небо все темнело, а мы шли, шли… В поисках аномалии, которая могла уже десять раз исчезнуть. Оставив за плечами заброшенный город и серую Пустошь.

Мне хотелось предложить Арису идти прямо в Вереш, где ждут нас Алина с Леоном. Если уж подвернется по дороге какая аномалия – мы ее не пропустим, но… хоть ближе будем к друзьям. И молчала. Не только потому, что считала, будто мы сделали верный выбор. Нет. Просто плохо представляла себе, как расскажу Алине, во что превратился гостеприимный городок Иванцово, в который мы когда-то приехали на весенний бал тюльпанов.

И про Максима. Ведь придется…

А про Виктора пусть Горыныч сам рассказывает. Я даже слушать не буду, чтобы после не приснились мне черные глаза певуньи-русалки и голубой букетик в ее бледных пальцах.

Первые раскаты прогремели над лесом и с каждым разом становились все громче. Редкие тяжелые капли застучали по листьям, а потом дождь припустил так, что очень скоро забрался под ветви, потоками холодной воды лился на головы одиноких путников. На рюкзак я успела натянуть целлофановый чехол, но одежда промокла почти сразу. Штаны липли к ногам, мешая идти, в мокасинах хлюпало. Короткие, что и не подколешь, волосы лезли в лицо, мокрыми сосульками болтались перед глазами. А дождь лил и лил.

Спрятаться было негде. Арис несколько раз подходил к деревьям, и, прижав ладонь к мокрому стволу, говорил что-то… Из-за шума воды расслышать слова было невозможно, но я знала – он просит хозяина леса об убежище. Вот только никто не отзывался. Наверное, из-за тех же аномалий. Я вытащила походный коврик и предложила Горынычу идти под ним, но очень скоро снова пристегнула его к рюкзаку: не слишком удобно было на скользкой тропе брести с поднятыми вверх руками, да и пальцы быстро закоченели. К тому же ноги все равно мокли, а за шиворот капало с волос.

Арис в который раз, сойдя с тропы, подошел к примеченному поблизости раскидистому дереву с просьбой о помощи. Но его снова не услышали. Выругавшись сквозь зубы, Горыныч стукнул кулаком по стволу.

Гладкая вмятина на коре тут же затянулась, а ветви над головой Ариса зашевелились, заскрипели, тесно сплетаясь, и, когда я подошла ближе, над нашими головами был неширокий навес, непроницаемый для дождя.

«Услышали!» – обрадовалась я, но заметила мелькнувшую на лице Горыныча мрачную усмешку, то, как он коснулся запястья, пряча под пальцами черный рисунок на коже, и поняла, что дерево послушалось именно его.

– Хоть какая-то польза, – пробормотал Арис и, тяжело сбросив на землю дорожную сумку, принялся стаскивать мокрую рубашку.

За границей неширокого пятачка, укрытого древесным навесом, дождь стоял сплошной стеной. Попросив Горыныча отвернуться, я дрожащими руками стягивала одежду. Выжимала, вешала на сучок. Облепленные грязью мокасины постаралась отмыть немного и прислонила к стволу. А потом, стуча зубами от холода, скрючилась над рюкзачком, пытаясь выудить из него на ощупь хоть что-нибудь сухое. То ли чехол съехал набок, то ли дождь был слишком сильным, но промокло почти все. Кроме, пожалуй, лекарств, спичек и упаковки сухого горючего, завернутых не в один слой целлофана. В конце концов удалось найти футболку, довольно длинную, чтобы сойти за платье.

– Оделась? – послышался голос позади.

– Нет! – обернулась нервно через плечо, но Арис честно стоял ко мне спиной. – Сейчас, подожди…

Быстро избавившись от мокрого белья, натянула футболку, на мгновение зажмурилась от теплого прикосновения сухой ткани. Но с волос по-прежнему капало, и вытереть их как следует было нечем. Холодные ручейки стекали за шиворот и бежали по спине.

– Все. Оделась, – выдохнула я и, обнимая холодными руками плечи, обернулась.

Арису повезло еще меньше – на подвернутых до колена штанах красовались мокрые пятна, а рубашка была у него последней и висела теперь на ветке белым привидением. Вот только посочувствовать Горынычу не получалось – он отчего-то не мерз, а у меня от холода стучали зубы.

– Сухой спирт остался? – спросил Арис и, получив утвердительный ответ, присел со мной возле рюкзака. Смотрел, как я устанавливаю на мокрой земле горелку, потом достал спички. И, когда над белым кругляшком таблетки появился голубоватый огонек, налил в мою кружку воды и поставил греться.

– Чая все равно нет, – пожаловалась я. Подумала, что стоит поискать где-то на дне рюкзака пакетики – вдруг остались еще да не промокли? – И сахара нет…

Дождь шумел, брызги воды то и дело попадали на ноги. Чтобы окончательно не закоченеть, я принялась прыгать возле расхристанного рюкзака, отчаянно желая, чтобы на месте этой вот маленькой горелки появился настоящий большой костер, у которого можно было бы погреться…

Убедившись, что кружка не перевернется, Арис поднялся, сгреб мерзнущую меня в охапку и принялся тереть ладонями мне плечи и спину, пытаясь согреть.

– Холодно-холодно! – жаловалась я, все еще трясясь, как перепуганный заяц, теснее прижимаясь к тому, кто был чуточку теплее. – Холодно…

Подняла голову и замерла.

Арис смотрел, не мигая, глаза его были темными. И под этим взглядом мне стало вдруг горячо, будто к печке прижалась. Отодвинуться бы, да тело – непослушное – беспомощно оцепенело, и я смотрела в ответ, не в силах пошевелиться.

Одно слово, одно движение – и наваждение пройдет, Арис отпустит меня, присядет у горелки – следить за закипающей водой, а я… я…

Сердце затаилось, словно и вовсе перестало биться, звуки пропали, спрятавшись в дожде. Пальцы Ариса легко, словно нечаянно, коснулись моего виска, а лицо оказались вдруг близко, так, что невозможно смотреть… Я попытлась отстраниться – не смогла, и, судорожно вцепившись в плечи мужчины, закрыла глаза.

Горячее дыхание, соленоватый привкус его губ… Поцелуй – сперва осторожный, обжигающе-нежный, потом – настойчивый, жадный. Объятия стали крепче, жесткая щетина Ариса кольнула щеку… и сердце, вдруг опомнившись, ипуганно застучало. Я забилась, пытаясь вырваться, но колени предательски подогнулись, и я повисла у Ариса на руках.

Шум дождя слился в сплошной гул. Было трудно дышать, и тело взрагивало в такт тяжелым ударам сердца.

– Жень…

Голос прозвучал незнакомо. Объятия не давали упасть, и в них тоже было что-то незнакомое. Хотелось посмотреть в лицо того, кто стоял рядом, убедиться, что это все тот же Арис… Но – я не решилась, и вместо этого уткнулась в мужское плечо, прячась от собственного страха.

Широкая ладонь гладила мои остриженные волосы, спину, дыхание касалось затылка. Арис попытался заглянуть мне в глаза, а потом я почувствовала тепло его губ на шее, и съежилась, стремясь уйти от этого прикосновения.

– Не надо, – прошептала. – Не надо…

Руки Ариса замерли. Он вздохнул, выпрямился. Но все еще обнимал меня, не отпуская. Вокруг шелестела листва под тяжелыми каплями, босым ногам стало зябко от холодных брызг, но я боялась пошевелиться.

Неужели это правда мы – я и… Арис?

Как же так? Почему?

Может, мы слишком долго были вдвоем? Целых две недели, не считая коротких визитов Огненного.

А может, всему виной дождь? Этот равномерный, околдовывающий гул воды, отгородивший от всего внешнего мира нас… и маленькую горелку, накрытую кружкой.

– Вода закипела, – пробормотала я.

Арис отстранился, еще мгновение держал меня за плечи, чтобы удостовериться, что я не упаду, и убрал руки.

Пакетик чая все-таки нашелся – чуть подмокший, пахнущий малиной. Бросив его в воду, от которой шел приятный теплый пар, я присела на корточки, вытянула ладони над кружкой, ловя испарявшееся тепло. Арис сидел рядом, глядя на погашенную горелку. Раньше я без зазрения совести прислонилась бы к нему и, позволив обнять себя – по-дружески – грелась бы. А теперь… Что же делать теперь?