Текст книги "На краю совершенного мира"

Глава 22

– Прошу, дайте ей шанс исправиться… – Аста сжала губы, чувствуя, что вот-вот провалится под землю от стыда и страха. Ида была ей никем, но женщина уже успела привыкнуть к этой маленькой заносчивой сиротке, дикарке по натуре, что была более открытой по характеру, нежели другие обитатели дома. К тому же доктор Вальтер поручил следить за ней. Что сказал бы он, вернувшись, если бы узнал, что Иду исключили? Несмотря на то, что господин не был криклив, Аста боялась даже его молчаливого недовольства. Лицо Маргрит не отражало никаких эмоций, было каменным и бесстрастным, зато лицо Имоджин искажали гнев и возмущение.

– Мы уже не раз давали ей шанс. Разве можно постоянно выписывать наказания?

Аста опустила взгляд. Ида стояла рядом и была бледнее обыкновенного. Она молчала, не пытаясь что-то выкрикнуть в защиту. Зная, что это бесполезно, девочка не хотела попусту тратить воздух, а только сжимала худые кулачки, завидуя спокойствию Маргрит.

– Я не знала, что у неё такие проблемы…

– Это слишком мягко сказано. Мало того, что с первого дня она проявила себя крайне несдержанно: некультурно высказывалась в адрес учащихся и даже распускала руки, а затем грубила нашей уважаемой преподавательнице, так впоследствии она решила, что не желает учиться вовсе. Как ни бейся, она ничего не делает. Единственное слабое звено класса: до сих пор не знает ни одной буквы.

– Это неправда, – спокойно отозвалась Идалия. – Я знаю буквы: А, В, С… – она начала перечислять, а в воздухе машинально вырисовывать силуэты, однако, перечислив треть алфавита, остановилась. Лицо Имоджин вытянулось в удивлении.

– Неужели ты что-то выучила? Могу ли я проверить это в чтении?

Ида промолчала. Маргрит сверлила её пристальным взглядом. В кабинете становилось душно, но женщина всё равно куталась в тёплую серую шаль.

– Даже если так, поведение, которое она позволила себе вчера… – Маргрит сделала акцент на последнем слове. – Мне рассказали во всех подробностях.

– Я знаю. Сама им посоветовала. Надеюсь, они начали с речи Рона.

– Они начали с того, что ты ударила его тряпкой по лицу.

– А зря.

– Это поведение неприемлемо для учащихся нашего интерната. Никто не обязан подобного терпеть.

– Разумеется, это ужасно, – согласилась Аста, – но дайте ей последний шанс. Идалия, обещай, что такого не повторится.

Сначала девочка хотела сказать, что не повторится это только в случае, если её перестанут донимать, но, подумав, решила, что не стоит ставить палки в колеса. Аста и так вступилась за неё. Быть может, даже был шанс того, что её оставят. «Тогда Вальтер не станет меня выгонять», – решила Ида, спокойно сказав:

– Такого больше не повторится.

Маргрит ещё некоторое время говорила о нормах поведения и правилах, соблюдение которых считалось необходимым, советовала Асте прибегать к более строгому воспитанию и следить за тем, как девочка выполняет задания дома. В итоге она согласилась дать Иде последний шанс. Аста долго благодарила её, а по пути домой не переставала ругаться на девочку.

– Вот доктор Вальтер вернётся, я ему всё расскажу! Это надо было такое удумать! Бить кого-то тряпкой по лицу! Негодная, совсем негодная дикая девчонка! Где тебя только нашли? На какую такую беду ты теперь живёшь в этом доме и гадишь таким образом?

Ида молча выслушивала всё, ожидала худшего, хотя бы ударов, но Аста лишь велела ей запереться в комнате и учить алфавит, не брезгуя милостью миссис Маргрит и Имоджин. Девочка поспешила подняться наверх, прихватила с собой необходимые учебники и постучалась в комнату Уильяма. На сей раз не пришлось умолять или грозить. Мальчик открыл почти сразу же.

– Ну? И как всё прошло?

Ида с улыбкой залетела в комнату, бросив книги на кровать.

– Они меня не исключили. Дали последний шанс.

– Не потрать его впустую. – Уильям прикрыл дверь, а Ида тем временем удобнее расположилась и пробежалась взглядом по пёстрым холстам. Теперь картина с девушкой в сером была закончена и стояла у стены. Её прежнее место занял новый холст, на котором мальчик изображал жуткое создание в серых и жёлтых тонах. Оно напоминало озлобленного зверя, стоящего среди дыма и высоких домов. Вырисовывали его грубые хаотичные мазки, пренебрежительные и неточные.

– Почему ты рисуешь это? – поинтересовалась девочка. Уильям украдкой взглянул на собственное творение.

– Он мне снился. Вдохновение меня давно не посещало. Я решил, почему бы и нет? Впрочем, какая разница? На чём мы там остановились?

Ида пролистала учебник и указала на новую незнакомую букву. Уильям уселся рядом, посмотрел на пёстрые страницы и продолжил краткое, но вполне доходчивое объяснение. К вечеру девочка знала уже большую часть алфавита.

* * *

Дверь с лязгом отворилась, и в вагон, наконец, проник дневной свет. Густав мирно дремал между ящиками, сжимая в руках железные банки. Поездка его утомила и укачала. Никогда прежде мальчик не спал ещё в такой тишине и спокойствии, так что выражение его лица было умиротворённым.

Внезапно чья-то сильная рука схватила Густава за плечо и потянула вперёд.

– Так-с… а это ещё что такое?

Мальчишка вздрогнул от неожиданности и заморгал, провожая остатки улетучивающегося сна. Он бегло осмотрелся, не сразу поняв, где находится и что происходит, но память постепенно восстановила события. Густав вспомнил, как стоял на перроне, как проник в вагон, чтобы стащить провизии, и оказался заперт в нём. Поезд тронулся, и мальчик долго думал о своём ближайшем не самом хорошем будущем, прежде чем провалился в сон. Но теперь паровая машина стояла недвижно, а его обнаружили двое высоких мужчин. Один из них крепко стиснул худющее плечо. Мальчику даже показалось, что у него хрустнули кости.

– Кажется он из этих… отбросов со станции.

– Удрал, получается?

– Видимо, удрал. Смотри, как за банки схватился – поди, украсть хотел. Ты тушёнку-то клади обратно, клади… – Противный тягучий голос навёл на Густава ужас. Он выронил банки, и те покатились незнакомцу под ноги. Мужчина наклонился и недовольно цокнул языком.

– Ты чего, язык проглотил? – послышался более грубый бас. Второй мужчина тряхнул Густава за плечо. Мальчишка впал в оцепенение, не зная, что ответить. Сказал бы, что попал сюда по ошибке, когда пытался воровать? Скорее всего, его бы жестоко наказали. Сказал бы, что пытался сбежать? Участь ждала бы не лучше. Он задрожал всем телом, ожидая худшего.

– Ну, и что нам с ним теперь делать?

– Может, шуганём? На улице таких много болтается. Одним больше, одним меньше… – предложил сутулый мужчина с острым лицом, обладатель противного голоса, что теперь сжимал в руках пару железных банок.

– Не по-человечески это. Всё-таки мы недоглядели.

– Ты последний заходил в вагон, ты и делай с ним что вздумается. Мне некогда думать о мальчишке-беспризорнике, нужно партию продать. Если хочешь, сдай его жандармам. Скажи, что он украл, пусть они разбираются. – Сутулый хмыкнул и спустился по железной лестнице. Густав замер, не ожидая ничего хорошего. Высокий господин вздохнул и разжал хватку.

– Ну-с? Чего встал? А ну живо выпрыгивай.

Сначала Густав подумал, что его отпускают. Неужели всё так просто? Его даже не накажут? Он поспешно вылез из вагона, но, прежде чем успел сделать хоть какой-то лишний шаг, мужчина схватил его за шиворот.

– Не так быстро…

Густав замер, то ли испугавшись грозного голоса, то ли удивившись просторному чистому вокзалу, на котором очутился. Это был явно не отшиб. Здесь не было нищих, не было грязи. Высокие господа в костюмах шли в сопровождении дам или детей, несли с собою чемоданы, о чём-то переговаривались. Белые колонны, арки, высокое здание с буквами наверху, киоски с газетами, запах чего-то горячего и вкусного – всё это казалось мальчику невероятным. Он мог бы стоять здесь вечность, наблюдая за всем этим великолепием, если бы мужчина не дёрнул его за шиворот, потащив в сторону.

– Куда ты его? – поинтересовался сутулый.

– В дом призрения отведу, к миссис Селме. Скажу, что подобрал на улице, не выгонит. – С этими словами мужчина повёл Густава прочь от вагонов. Мальчишка едва поспевал за широким шагом, спотыкался о собственные ноги, пару раз едва не растянулся на земле. Он не знал, куда его ведут и зачем, что это за дом призрения и что с ним сделают. «А найдёт ли меня там тётка? Если найдёт, то снова изобьёт у всех на виду, скажет, что я негодный мальчишка, что снова присел к чужим. Может, и вовсе убьёт», – от этих мыслей Густаву стало ещё страшнее.

– Г-г-господин, – запинаясь, обратился он к мужчине, – мне нужно домой…

– А… так ты говорить умеешь. Поздно, малец. Выпив вина, трезвым не ходят. Будет у тебя теперь новый дом.

Глава 23

– Всё уже обговорено. Демонстрация начнётся завтра в десять. – Темноволосый мужчина в сером костюме присел в кресло и блаженно вытянул уставшие ноги.

– Вот, держите. – Йозеф протянул ему небольшой чемоданчик, поймал на себе недоверчивый взгляд и понимающе кивнул. Он поставил чемоданчик на письменный стол, ловко вскрыл незамысловатый замок (при этом заметив, как темноволосый слегка вздрогнул) и показал господину содержимое.

– Что это? – Мужчина, имя которому было Освальд, подался чуть вперёд, проявив заинтересованность.

– Прокламации. Они должны попасть в руки грамотного населения, которое умеет читать.

– Понимаю, понимаю…

– Тогда воспользуйтесь ими на демонстрации. Мы в шесть отбываем на плантацию. Лучшая агитация – диалог с народом.

– Особенно если народ замучен, правда. Мы уже выезжали к ним: в местные округа, в дальние селения. Везде беспредел одинаков. Проклятый и нерушимый строй… Чего я только не видел.

– Нет ничего вечного и нерушимого, – с улыбкой отметил Йозеф, – всегда приходит время бороться с системой. Как показывает горький опыт истории, если власть не справляется со своими обязанностями, её свергают. Увы, учиться на истории никто не привык, потому она циклична.

– Может, через сто лет наши потомки будут жить в лучшем мире.

– Чтобы жить в нём, его нужно создать. Этим мы и займёмся.

– Да останутся наши имена в памяти поколений…

– Я ни на что не претендую. – Йозеф закрыл чемоданчик. – Мне не нужно звание героя или освободителя. Совсем не обязательно, чтобы кто-то знал моё имя через века, ведь я живу сейчас. Мне хочется видеть, что наше поколение движется к прогрессу. Надоело это социальное неравенство, наблюдать за тем, как кто-то ходит на пышные приёмы, а кого-то ежедневно избивают, заставляя копаться в земле. Никто ведь не выбирал такой жизни, но людям нужно это право… право выбора. – Лицо мужчины исказилось, словно каждое слово, вылетавшее из уст, было сродни пытке. – Я знаю, те, кто привык к хорошей жизни, не хотят её лишиться, но что делать тем, кто живёт под рабским сапогом?

– Требовать свободы, сопротивляться.

– А если сами они не способны? Они слабы, запуганы, и только мы можем помочь этим людям. Для этого мы здесь. – Йозеф достал из кармана белый платок и аккуратно протёр вспотевшую шею. В кабинете было душно.

– Мне нравится ваша позиция. Если бы вся молодая интеллигенция была такой же, революция случилась бы уже сейчас. Впрочем, её не миновать. Иногда радикальные меры самые верные. Желаете чего-нибудь выпить?

– Нет, благодарю, я должен вернуться. Завтра у всех нас будет тяжёлый день.

– Не самый тяжёлый в наших жизнях, – возразил Освальд, почесав левую ладонь.

– Не самый, – согласился Йозеф.

* * *

– Что вы чувствуете, Лисбет? – Вальтер приоткрыл дверцу и шагнул на открытый балкон, позволив ветру обдать лицо приятной прохладой. Отсюда открывался вид на широкую площадь, в центре которой высилось каменное изваяние основателя. Полукруглые арки, дома, театр драмы с множеством высоких колонн. Солнце уже садилось, напоследок лаская местность багрово-золотистыми лучами.

– Боль, – отозвалась девушка, – я чувствую только боль. Смотрю на это место и понимаю, чего лишилась. Хотя о чём я? Всё это у меня отняли… вероломно забрали, выгнали из собственного дома, заставив бежать и бояться. Проклятая империя… Мы все в ней прокляты.

– Дело не в империи, а в тех, кто ей правит.

– Людей пьянит власть. Сначала они стремятся к благим свершениям, кричат о том, что сделают мир лучше, всё исправят и народ будет жить хорошо, но стоит им возвыситься, все до единого становятся палачами. – Облокотившись на перила, Лисбет вздохнула. Больная нога ныла сильнее обычного, но девушка списывала это на усталость.

– Так вы это видите? – удивился мужчина. – Мы тоже палачи, обманывающие надежды народа?

– Я не знаю, кто мы, Вальтер. Палачи или жертвы… время покажет это.

– Боюсь, что время – главный палач. Не стоит ждать от него представления. Давайте просто не будем категоричны, ведь у нас есть цель. Я, кстати, не видел вас на обеде сегодня. Вы гуляли по городу?

– Да.

– Одна?

– Что удивительного? Думаете, я учусь на ошибках? Нет, я предпочитаю их повторять. Кто не рискует, тот ничего не получает.

– Надеюсь, когда спустится ночь, вы останетесь в комнате, а не пойдёте дразнить местных преступников?

– Мы не в Рагоне.

– Думаете, на вашей родине только честные и доброжелательные люди?

– Нет, – Лисбет прищурилась, разглядывая даль, – я останусь в комнате, не переживайте.

– Отрадно слышать. Если что-то понадобится, то я в соседней. Вы спуститесь на ужин?

– Нет, я хочу побыть одна. В Юме самые прекрасные закаты, нельзя же это пропустить. Попросите, чтобы через час мне принесли молока и печенья. Что-то сегодня мне не хочется есть.

– Как изволите. – Вальтер кивнул в знак уважения и, в последний раз взглянув на городскую площадь с высоты третьего этажа, поспешил удалиться. Лисбет слегка скривилась, чувствуя колющий приступ, но предпочла остаться на ногах и наблюдать за садящимся солнцем, сравнивая его со своей угасающей жизнью.

Глава 24

Мужчина с перрона ушёл, не попрощавшись и ничего не объяснив. Только перемолвился парой слов с хозяйкой этого места и сразу же сказал, что ему пора. Он даже не взглянул на Густава, хотя ещё несколько мгновений назад шагал с ним по улицам большого и странного города, от великолепия которого у мальчика рябило в глазах. Теперь же Густав остался один – ну или почти один, если не считать незнакомую ему женщину.

– Ну? И как тебя звать? – Обладательница голоса была полной и грозной дамой, имевшей грубые черты лица, густые брови, кривой ряд передних зубов. Она нависла над мальчиком, словно грозовая туча, уперев руки в бока. Тёмное синее платье, обтягивающее её большой бюст и широкую талию, уходило складками вниз. Дыхание было громким и прерывистым. Светлые волосы беспорядочно выбивались из-под чепца. Густаву стало не по себе. Он вспомнил тётку: её брань, противоположный этому худой силуэт, но такой же сверлящий и пожирающий взгляд. От этого мальчишка съёжился. Стоящая перед ним женщина казалась ещё страшнее.

– Г-Густав.

– Фамилия?

Мальчишка задумался, затем опасливо сделал шаг назад. Женщина, имя которой было Селма, не сводила с него глаз, словно надзиратель.

– Не знаешь или не имеешь?

Густав пожал плечами. Это понятие было ему незнакомым. Он не знал, что это за место, кто эта женщина и чего от него хотят. Селма тем временем задумчиво нахмурилась, выпрямилась и стала напоминать широкую непреодолимую гору. Густав осторожно осмотрелся: он находился в тёмном здании, что было испещрено длинными коридорами с серыми стенами. Всюду царил запах сырости, тусклый свет проникал через высокие, но узкие окна в обшарпанных рамах. Всё это было контрастом миру вне стен. Едва поспевая за господином, Густав не забывал поднимать голову и глазеть на широкие улицы, огромные дома, богатых людей. А сейчас он словно вновь попал в заточение. Как будто недолго спал, а проснувшись, вернулся во тьму, только чуждую сердцу. Единственное наличие живого здесь – женщина и её грузная тень.

– Очередной бродяга… ну что ж, повезло тебе. Есть свободная койка. Её предыдущий владелец недели три как умер от гриппа, так что будешь полноправным хозяином. Шагай за мной. – Произнеся это чётко и холодно, женщина направилась вдоль узкого мрачного коридора. Густаву ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Он боялся остаться один в темноте. На мгновение мальчику показалось, что стены могут сомкнуться и прекратить его жалкое существование, а ему ещё хотелось жить.

Преодолев несколько поворотов и поднявшись по лестнице на этаж выше, они очутились у двери, в которую, казалось, неоднократно впивалось лезвие ножа. Женщина толкнула её, и та с жалобным болезненным стоном распахнулась.

– Давай, заходи, – обратилась Селма к Густаву и сама шагнула за порог узкой и грязной комнатушки. – У вас новый жилец, – обратилась она к кому-то ещё. Сердцебиение участилось, и Густав потёр вспотевшие от страха ладони. Какое-то время он оставался в коридоре, думая, что же ждёт по ту сторону, но, когда женщина позвала его вновь, отважился войти.

Комната больше напоминала каморку. Здесь стояли две двухъярусные кровати, но вид их был дряхлым и жалким, пара тумбочек, заваленных мусором, пыльное окно с дохлыми мухами на подоконнике. Вторая половина жизни, новое место, напоминающее ад. Помимо этого, здесь находились люди: трое мальчишек, крайне недружелюбных на вид. Густав хорошо знал таких в лицо, часто видел на отшибе и старался не связываться.

На одной из верхних кроватей лежал длинный рыжеволосый мальчик с множеством прыщей по всему лицу. На вид ему было не больше двенадцати. Он щурился, словно плохо видел или выражал презрение. Его сосед был тощим, темноволосым и смугловатым. Ему можно было дать тринадцать или четырнадцать. На нижней кровати сидел кучерявый мальчуган с рубцеватым шрамом на правой щеке и крутил в руках тонкую чёрную верёвку. Последний выглядел старше и удручённее всех, неспешно болтал правой ногой и внимательно наблюдал. Одежда мальчишек выглядела бедно, но была целее, чем у Густава. Он также заметил единственную пустующую кровать: её поверхность пестрила десятками складок, между которыми виднелись грязь и какие-то крошки. Видимо, после предыдущего владельца постель никто не менял; впрочем, мальчик слишком привык к такой жизни, чтобы удивляться, так что условия здешние он принял как должное. Будто бы и не уезжал никуда.

– Давай, заходи, ноги отнялись что ли? Знакомьтесь, Густав… – представила его Селма, но обитатели комнаты промолчали. – Будешь спать здесь, – женщина ткнула пальцем в сторону пустующей койки, – располагайся, приятного времяпрепровождения. Через час сбор. – С этими словами Селма вышла из комнаты, оставив Густава наедине с её обитателями. Хотя женщина и не производила положительного впечатления, мальчику не хотелось, чтобы она уходила. Вид новых соседей вызывал у него страх. Но вот, юбка женщины скрылась в дверном проёме, и мальчик почувствовал себя совсем беззащитным.

Он всё ещё не мог понять, где очутился. Лишь помнил слова мужчины: «дом призрения», – но что это за дом, не понимал. Внутри всё сжалось с новой силой. Желудок противно завыл, и тут Густав понял, что уже давно не ел, устал, что вот-вот свалится с ног.

– И чего встал? – внезапно подал голос кучерявый. Густав вздрогнул: не ожидал, что соседи так быстро решат наладить контакт. Он медленно подошёл к пустующей кровати, как будто боялся нападения, а сев на неё, почувствовал ещё большую усталость. Мальчишки внимательно за ним наблюдали. – Немой что ли? – вновь поинтересовался кучерявый.

– Нет, – тихо отозвался Густав.

– Откуда ты взялся? Хозяева выгнали, что ли?

Мальчик подумал над возможным вариантом ответа и решил, что не стоит рассказывать здесь про отшиб и то, как он случайно сбежал. Сначала нужно было понять, что это за место и для чего он здесь, потому Густав просто кивнул.

– Угу.

– Крысёныш, – кучерявый усмехнулся, накрутив верёвку на палец, – буду тебя так называть. Гонят обычно только тараканов и крыс, а ты мелкий, сойдёшь за их выродка. Моё имя Арлан, но все зовут Святым. Ты не будешь исключением. Представьтесь, тугодумы, – бросил он товарищам, которые свесили головы вниз, увлёкшись наблюдением.

– Я Стефан, – отозвался рыжеволосый, – а прозвище – Граф.

– А я Ингольф, кличут Соловьём.

Густав только кивнул в ответ. Он боялся разговаривать с этими людьми, и с каждой секундой этот страх только возрастал. Мальчик не стал возражать против «крысёныша», готов был смириться с любым прозвищем, ведь в течение жизни привык к постоянным унижениям, боялся только боли и рукоприкладства. Он знал, что люди, подобные этой троице, не имеют чувства жалости.

Арлан приблизился к краю кровати. Густаву показалось, что сейчас его начнут бить, потому он рефлекторно отстранился к дальнему углу. Кучерявый лишь повёл бровью.

– Ты чего такой запуганный? В штаны случайно не надул?

– Да ты посмотри на него, забитый весь, – отозвался Стефан, – видимо, хозяева хорошо приложили.

– Да, судя по всему. Слушай, крысёныш, сразу расскажу тебе о правилах: всегда слушаешь внимательно, но информацию не выносишь дальше этой комнаты, не совершаешь никаких действий без моего разрешения, не говоришь с теми, кого не знаешь, соблюдаешь все наши заповеди. Скажем так, побудешь на испытательном сроке. Уборка этой комнаты на тебе. Если дам какое-то поручение, выполнишь без вопросов. Будешь сопротивляться – пожалеешь, а если проявишь смекалку, пустим тебя в наши ряды. Это понятно?

Густав кивнул, внимательно обдумывая всё услышанное. Смысла спорить он не видел, намёк был предельно ясен.

– А что за ряды? – внезапно спросил он, впрочем, тут же пожалел. Кучерявый противно усмехнулся.

– Я не отвечаю на твои вопросы.

– Через час сбор, – констатировал Стефан, потянувшись на кровати, – можно ещё вздремнуть.

– Да, – согласился Арлан, – крысёныш, разбуди нас через час. Не позже и не раньше, понял?

Тот кивнул. Кучерявый растянулся на кровати и отвернулся к стене. Густав поджал колени и обхватил их тощими руками. Желудок болезненно ныл. Мальчика донимали тошнота и усталость. Он и сам был бы не против уснуть, только вот как он узнает, когда пройдёт час? И что это за сбор такой, на который им нужно было попасть? Густав зажмурился и мысленно попросил неведомые силы помочь ему не ошибиться. Он очень боялся последствий. Нужно было как-то измерить час и разбудить всех, когда он пройдёт. Только мальчик не знал, как это сделать. Вскоре его мысли стали мешаться между собой, а глаза слипаться, и, хотя он до последнего старался не уснуть, мир Морфея увлёк его за собой.

Проснулся Густав от сильно толчка и удара щекой об пол. «Очередное наказание тётки», – подумал он сначала, но, открыв глаза, увидел над собой возвышающуюся фигуру Арлана. Стефан и Ингольф стояли позади.

– Час уже давно прошёл, крысёныш. Ты что, тупой? Я же ясно всё донёс.

По телу Густава пробежала дрожь. Он всё-таки уснул, хотя не должен был этого делать. И что теперь с ним будет? Что сделает эта троица?

Арлан только фыркнул. Во взгляде его отобразилось презрение к жалкому низшему существу.

– Давай, поднимайся. Особенный что ли? Селма и тебе занятие найдёт. Сбор – мероприятие обязательное.

Страх, перебивающий усталость, позволил Густаву подняться на ноги. Он был самым младшим и самым низким – этот факт его удручал. «Была бы здесь Ида, она бы вступилась за меня. Ида… но ведь её здесь нет… нет и не будет. Она бросила меня, она меня предала». Густав сделал шаг к двери, туда, где уже стояли Стефан и Ингольф, но внезапно грубый кулак кучерявого с силой врезался ему в живот.

У мальчика перехватило дыхание. Он согнулся, затем упал на колени. В глазах потемнело. «Вот сейчас я умру», – подумал Густав и, тонущий в бездонном колодце боли, услышал голос Арлана:

– В качестве профилактики. В следующий раз будь внимательнее к моим поручениям.

Густав зажмурился и сделал глубокий вдох. На глазах выступили слёзы. Снова боль, снова мучения, снова его бьют ни за что. Он ведь хороший мальчик, он ни в чём не виноват, так почему же?

– Поднимайся, – бросил ему Арлан, прежде чем выйти из комнаты вслед за товарищами. Густав всё ещё держался за живот, не уверенный в том, что ему хватит сил встать, что эта боль стихнет. «Она меня до этого довела. Это всё из-за неё, – горячие слёзы стекали по худым впалым щекам, – если бы она меня не топила, если бы сама не умерла, мне не пришлось бы идти к поезду и пытаться воровать, я бы никогда не попал в это место, не терпел бы столько боли. Она во всём виновата! Она мне врала, не любила, как и остальные. Почему? Что со мной не так? Почему я столь ничтожен?»

Густав, всхлипывая, растянулся на полу. Его терзали вопросы, несправедливость жизни буквально выворачивала изнутри. Ах, если бы ему выпал шанс… шанс всё изменить…