Текст книги "Социология неравенства. Теория и реальность"

Идейную базу под такую приватизацию, приведшую к коллапсу экономики, подвели неолибералы, американские специалисты, которые были привлечены для работы в правительстве Гайдара и Черномырдина. В частности, они сыграли ключевую роль в деятельности правительства по приватизации. Так, приказом председателя Госкомимущества РФ А. Г. Чубайса от 31 июля 1992 г. был создан состоящий из американских экономистов отдел технической помощи и экспертизы во главе с Джонатаном Хэем. Этот отдел занимался накоплением и обработкой данных о хозяйственном комплексе России и консультировал российских реформаторов [Сакс, 1994].

Глава Счетной палаты РФ С. Степашин, выступая в феврале 2006 г. на заседании президиума Российской академии наук, подробно рассмотрел вопрос о характере и последствиях прошедшей в стране приватизации. Он отметил, что масштабы российской экономики резко занижены из-за недооценки стоимости активов в процессе приватизации. По оценке экспертов, в сумме такое занижение может составлять от 40 до 400 трлн долл. Кроме того, огромен объем нелегитимных активов, который образуется незарегистрированной (неоформленной) собственностью. Три четверти предприятий были проданы вообще при отсутствии какого-либо внешнего финансового контроля. А впоследствии приватизаторы старались не допустить представителей Счетной палаты РФ к анализу условий приватизационных сделок, к оценке стартовой цены. В докладе приведены примеры просто чудовищной распродажи крупных предприятий за цену в 10–30 тыс. долл. (Авиационный комплекс им. С.В. Ильюшина, Московский вертолетный завод им. М.Л. Миля), хотя на момент приватизации на этих заводах имелись в наличии изготовленные самолеты и вертолеты на десятки миллионов долларов.

С учетом этих обобщенных данных Счетная палата РФ признала оправданными меры по возврату в бюджет сверхприбыли, которую новые собственники получили вследствие крайне низкой оценки активов или искусственно созданных преференций, путем обложения специальным четко фиксированным налогом [Степашин, 2006].

Ввести такой компенсационный налог в России было предложено партией «ЯБЛОКО» еще в 2003 г., т. е. до сходных предложений Счетной палаты РФ. Очевидно, что подобный налог – не только и не столько фискальная мера, а прежде всего инструмент решения двух проблем: а) сокращение аномальных масштабов социального неравенства; б) возрождение духа национальной солидарности, снятие социально-психологического напряжения, моральная и материальная компенсация за варварскую приватизацию, наконец легитимация капиталов [Явлинский, 2003].

Сопоставление нравственно-психологической ситуации в России и в странах, «неспешно» и социально ориентированно проводивших приватизацию, явно и определенно не в пользу нашей страны. Вывод ясен. Так же, как ясен и ответ на вопрос: в чьих социальных интересах была устроена вся эта гонка по дележу национальных богатств.

Все большее сосредоточение власти и собственности в одних руках препятствовало формированию цивилизованной рыночной экономики и вело к коррупции, экономической стагнации и обнищанию населения. Надо заметить, что радикальные либералы, контролировавшие в 1990-е гг. и реальное управление, и СМИ, так же, как и прагматики – представители крупных финансово-промышленных групп, не скрывали во многих случаях ни той системы ценностей, которую они реально защищали, ни своих собственных интересов, ни явного равнодушия к интересам простых людей. Менее двух десятков крупнейших компаний и банков контролировали к концу 1990-х гг. примерно 70 % экономики России (Известия, 1998, 17 марта). По данным председателя объединения предпринимателей «Деловая Россия» Б. Титова, успехи в развитии национальной экономики в 2000-е гг. – это прежде всего успехи крупных государственных и частных компаний, у которых нет конкурентов на внутреннем рынке, как, впрочем, нет и самой конкуренции. В 2000 г. 80 % ВВП у нас производили 1200 компаний, а в 2007 г. – всего 500 [Титов, 2007, с. 13]. Как справедливо заметил известный экономист и экс-министр правительства Гайдара С.Ю. Глазьев, «…если в нормально организованной экономике путь к богатству лежит через добросовестный труд, добросовестное предпринимательство, через инвестиции, новые технологии, то у нас путь к богатству лежит через присвоение чужого» (цит. по: [Лукьянова, 2007, с. 14]).

Природа сложившейся в постсоветской России социально-экономической системы – этакратизм в новой фазе его развития. Капитализм – царство частной собственности. Что касается неоэтакратизма, то в нем господствует принципиально другой тип собственности. Ее называют приватизированной, что по смыслу слова является синонимом частной, однако она представляет собой вполне оригинальное явление и по ряду существенных признаков совершенно ей противоположна. Частная собственность носит производительный, созидающий характер. Частным здесь является не только присвоение собственности, но и ее производство. При этом норма – преобладание производства над присвоением. В современной России принцип «частности» действует в основном в сфере присвоения, которое отнюдь не лимитировано производством. Через присвоение приватизаторы, как правило, овладели ресурсами, в создании которых они не принимали никакого или почти никакого участия: имущество, накопленное трудом многих поколений, природные ресурсы, бюджетные средства. Ничего удивительного в том, что нашим олигархам было практически невозможно защитить свою собственность от государственного деспотизма, поскольку, в принципе, эта собственность была ничьей, как в советское время.

Капиталистическая частная собственность универсальна. Она является достоянием всех – будь то хотя бы собственность на свою рабочую силу, на свои интеллектуальные способности, на свое жилище и т. д. «Приватизированная» собственность – достояние немногих. Как и ее предшественница, корпоративная собственность советской номенклатуры, она представляет собой сословную привилегию правящего слоя. Современный капитализм и новый российский строй не просто далеки друг от друга, они антиподы.

Деградация малого и среднего бизнеса, постоянное игнорирование прав профессионалов на интеллектуальную собственность, незащищенность труда – главной собственности рабочих – не случайные факты. Они являются не ошибками государственной политики, а органичной чертой экономической системы, либеральной по форме и стейтистской по содержанию, с ограниченной независимостью частных бизнесменов.

Устойчивость неоэтакратических отношений отражена в функционировании институтов собственности, где отношения «власть – собственность», весьма характерные для данного типа общества, проявились в новой оболочке. Еще в ранние времена президентства Б.Н. Ельцина приватизация собственности и финансов причудливо сочеталась с укреплением номенклатурного характера аппарата государственной власти. Не в силах в течение 1990-х гг. легально конкурировать с частным бизнесом по уровню заработной платы, государство воссоздало систему привилегий для высшего и среднего управленческого звена. Так, владения Управления делами президента значительно превысили собственность Управления делами Ц,К КПСС, а степень контроля за использованием дач, автомашин, учреждений медицины, охраны и т. п. значительно снизилась [Вишневский, 2006; Сакс, 1994].

В 2000-е гг. окончательно сформировались доминирующие модели поведения, характерные для нового этапа в развитии отношений «власть – собственность» и «приватизированной собственности». Одним из таких явлений можно назвать возникновение компаний с преимущественно государственными активами и миноритарными акционерами. Это так называемое частно-государственное партнерство. Привлечение частного капитала (часто символическое) используется этими корпорациями для управления огромными активами стоимостью в десятки и сотни миллиардов долларов без какого-либо контроля со стороны формального владельца – российского народа, чьи интересы должна представлять Дума или правительство. Абсолютный контроль над подавляющей частью национального богатства (другими словами, его присвоение) сосредоточен в руках государственных чиновников и их исполнительных директоров – менеджеров этих корпораций [Илларионов, 2006, с. 16–17].

Правящий слой бюрократии намеренно укрепляет свои позиции как собственника в стратегических отраслях экономики. Этот процесс начался в 2003–2005 гг. с применения судебных процедур, согласованных действий налоговых органов и прокуратуры (пример – ЮКОС) и путем покупки ранее приватизированных активов (примеры – «Сибнефть», ОАО «АвтоВАЗ»), Тогда же, в 2005 г., президент В.В. Путин выступил с инициативой о формировании закрытого перечня отраслей или объектов, которые должны находиться под «преимущественным контролем отечественного, в том числе государственного, капитала» [Послание Президента…, 2005, с. 22–23]. По оценке известного экономиста В.A. May, «…трудно трактовать случай ЮКОСа как менее затратный для государства. “Дешевая” покупка “Юганскнефтегаза” породила намного более негативную реакцию среди инвесторов и граждан, чем “дорогая” покупка “Сибнефти”. Если учесть потери в репутации, то издержки данной “дешевой” покупки могут оказаться весьма значительными» [May, 2006, с. 17].

Особенно активно работа по созданию огромных государственных корпораций развернулась начиная с 2007 г. В мае 2007 г. был принят закон о создании банка развития с капиталом в 250 млрд руб. В функции банка было вменено управление внешним и внутренним валютным долгом и пенсионными накоплениями, поддержка приоритетных отраслей экономики, инвестиционная деятельность (Федеральный закон от 17 мая 2007 г. № 82-ФЗ «О банке развития»),

19 июля 2007 г. был принят Федеральный закон № 139-ФЗ «О Российской корпорации нанотехнологий» для реализации проектов создания перспективных нанотехнологий и наноиндустрии с первоначальным капиталом в 130 млрд руб. В том же месяце, 21 июля, был принят Федеральный закон № 185-ФЗ «О Фонде содействия реформированию жилищно-коммунального хозяйства», задачей которого является стимулирование реформирования жилищно-коммунального хозяйства, расселения ветхого жилого фонда. Первоначальный капитал, выделенный государством этой корпорации, – 240 млрд руб. В том же году было запроектировано создание таких гигантских госкорпораций, как «Росатом», «Ростехнологии» (задача – обеспечение разработок, производства и экспорта высокотехнологичной продукции), «Автодор», «Росрыбфлот» и др. Все эти корпорации и были в скором времени созданы.

Устроение этих госкорпораций не нашло еще глубокого анализа и исследования в отечественной литературе. Сторонники либерального направления отнеслись к процессам огосударствления столь значимых блоков национальной собственности весьма критически. Так, профессор Е.Г. Ясин считает, что чем больше подобных явлений, тем меньше у страны шансов стать развитой. Его, не без основания, беспокоит, что в стране сложилась кланово-корпоративная структура, в которой высшие слои бизнеса и бюрократии переплетены. Эта структура закостенела и чувствует себя гарантированной от потрясений на ближайшие 15 лет (Новая газета, 2007, 2–5 авг.). Оппоненты (М.Е Делягин, С.Ю. Елазьев и др.) считают, что только усилия государства и массированное государственное вмешательство помогут России достигнуть наибольших экономических успехов. Их аргументы основаны на опыте «нового курса» Ф. Рузвельта, стран Юго-Восточной Азии, особенно Китая. В.В. Карачаровский убедительно доказал, что в современной России только государство в состоянии осуществить крутой поворот в сторону технологической модернизации отечественной экономики, поскольку оно продолжает выступать в роли «верховного» капиталиста и может позволить себе сконцентрировать крупные капиталы в руках немногих корпораций. Автор напоминает, что сложившийся в России за период праволиберальных реформ капитализм, основу которого составляют связанные с государством крупные сырьевые монополии, пока демонстрирует себя только с худшей стороны, особенно если анализировать его влияние на процессы технологического обновления национальных производительных сил страны [Карачаровский, 2006, с. 115–130].

Еенеральный директор одной из новых госкорпораций («Ростехнологии») С. Ремезов следующим образом аргументировал целесообразность их деятельности: «Создание госкорпораций и госхолдингов – это не панацея даже в оборонно-промышленном комплексе. В экономике страны есть такие сектора, где реальна быстрая окупаемость вложенных средств и получение немалых прибылей. Туда охотно идет частный бизнес, и госкорпорации там не нужны. Однако существует ряд отраслей: авиация, судостроение, машиностроение, где процесс окупаемости вложенных средств и тем более получение дивидендов растягивается на многие годы. Вот здесь и необходимы госкорпорации и крупные холдинги. Иного пути у нас просто нет. Без концентрации всех ресурсов эти отрасли не выживут. Прежде всего предприятия ОПК должны прочно встать на ноги и конкурировать не между собой, а с ведущими мировыми производителями, чтобы закрепиться на мировом рынке со своей продукцией не только военного, но и гражданского назначения» (Известия. 2007. 28 дек.).

Но есть в жизнедеятельности российских госкорпораций аспекты, которые тревожат в равной степени и либералов, и государственников. Бюджетные деньги, которые попадают в госкорпорации, становятся частью их уставного капитала и переходят в частную собственность. На этом, по существу, государственный контроль заканчивается. Очевидно, что мы имеем дело со структурами, уже не принадлежащими государству. Бюджетные средства, которые попадают в госкорпорацию, фактически «растворяются» в ней. Это позволяет руководству корпорации самому выбирать, на что и сколько тратить денег, отчитываясь перед властью только по самым крупным проектам. То есть менеджмент практически свободно распоряжается ресурсами госкорпорации, как если бы они были частными.

Реально госкорпорации – это частная собственность. Согласно определению из Общероссийского классификатора форм собственности, «частной собственностью является имущество, принадлежащее на праве собственности гражданам или юридическим лицам». При этом получение прибыли не является основной целью деятельности госкорпораций. Их задача – стимулирование развития соответствующего сектора экономики. Согласно законодательству, они носят некоммерческий характер. Бэскорпорации никоим образом не замещают частный бизнес.

Добавим к этому, что согласно Федеральному закону от 12 января 1996 г. № 7-ФЗ «О некоммерческих организациях» «государственной корпорацией признается не имеющая членства некоммерческая организация, учрежденная Российской

Федерацией на основе имущественного взноса и созданная для осуществления социальных, управленческих или иных общественно полезных функций. Государственная корпорация создается на основании федерального закона.

Имущество, переданное государственной корпорации Российской Федерацией, является собственностью государственной корпорации.

Государственная корпорация не отвечает по обязательствам Российской Федерации, а Российская Федерация не отвечает по обязательствам государственной корпорации, если законом, предусматривающим создание государственной корпорации, не предусмотрено иное (курсив наш. – О.Ш.)» (http:// www.consultant.ru/popular/nekomerz/7 l_2.htm).

С особой прозрачностью консервация этакратических отношений сказалась на функционировании института собственности, где в новой оболочке проявили себя ключевые для данного типа общества отношения «власть – собственность». Ни для кого не секрет, что идет процесс прямого сращивания власти и собственности. Третий президент Д.А. Медведев являлся председателем совета директоров «Газпрома», одним из директоров которого состоял и бывший премьер-министр В.А. Зубков. Руководителем другой крупнейшей национальной корпорации «Роснефть» в течение длительного периода являлся заместитель руководителя администрации президента России И.И. Сечин и т. д.

Природа формирующейся социетальной системы проявилась и в политике по отношению к профессионалам – потенциальному ядру нового среднего класса. В 2000-е гг. ресурсы государства и общества увеличились. С 2000 г. стала проявляться устойчивая тенденция в государственной политике, основанной на советской традиции взаимодействия между элитой и слабыми социальными группами в ущерб интересов среднего слоя. Дополнительные ресурсы были частично использованы для стабилизации и улучшения положения низших групп.

Подтверждением неэффективности социально-экономической системы позднего этакратизма, закрепившегося в России, являются основные экономические показатели. Попробуем сопоставить итоги 2009–2010 гг. с последним уже не самым благополучным предреформенным 1990-м г В этом случае картина выглядит следующим образом. Объем ВВП 2008 г. (здесь и далее – по паритету покупательной способности) составил по отношению к 1990 г. 111,9 %. Экономический кризис 2008–2009 гг. во многом поставил крест на надеждах руководства страны стать пятой по экономической мощи державой мира, обогнав при этом Германию. Но в 2010 г. Россия поделила 6—9-е места с Бразилией, Британией и Францией (у каждой ВВП по ППС примерно по 2,2 трлн долл.). При этом экономика России в 2010 г. была ниже, чем в 2008 г., на 4,2 %, бразильской – выше на 7,3 %. Кстати, у других конкурентов вообще никакого спада не было. Так, размер китайского ВВП в 2010 г. был на 20,3 % выше, чем в 2008 г. (см.: Новая газета. 2011. 25 авг.; [Аганбегян, 2011]).

Для сравнения приведем всего лишь один показатель. В 2008 г. по данным Всемирного банка все посткоммунистические страны Восточной и Центральной Европы превзошли ВВП предреформенных 1989–1990 гг. (Польша – в 2 раза, Чехия – на 43,1 %, Венгрия – на 41,8 %, Белоруссия на 69,5 % и т. д., не говоря уже о Китае, где рост с 1990 г. составил 605 %). Соответственно объем промышленного производства в России в благополучном в целом 2008 г. составил 81,2 % от уровня 1990 г. По данным, собранным В.Л. Иноземцевым, в 2009 г. в России было произведено автомобилей на 44,3 % меньше, чем в РСФСР в 1986 г., на 57 % меньше цемента, в 14,5 раза меньше грузовых автомобилей, в 18 раз меньше гражданских самолетов, в 40 раз меньше тракторов [Абрамов, 2011, с. 58]. В то же время объем промышленного производства (по данным того же Всемирного банка) составил в Белоруссии 224 % к 1990 г., в Чехии – 134,5; в Венгрии – 158,4 % и т. д.; что же касается Китая, то здесь рост объема промышленного производства с 1990 по 2008 г. составил 853,3 %.

Все эти показатели, особенно реальные доходы населения, оценивались в канун реформ их сторонниками как совершенно недостаточные, которые должны быть в ближайшее же время существенно повышены. И в этом виделся смысл реформ. Что же касается приватизации государственной собственности, открытия отечественной экономики по отношению к внешнему миру, введения рыночных свобод во внутренних и внешних отношениях и т. д., то все эти меры по либерализации экономики предполагались лишь как средство, а не цель развития России. После 20 лет трансформаций можно уверенно сказать, что Россия не совершила переход к либеральной капиталистической экономике.

При этом трансформационный период 1990-х гг. привел нашу экономику не только к резкому уменьшению ее масштабов, но и к сильнейшим структурным деформациям. Спад производства в 1990-х гг. превысил аналогичные показатели Великой Отечественной войны. В стране была подорвана база высоких технологий и фундаментальной науки, прошла волна деиндустриализации. В ключевых отраслях промышленности спад превысил 70 %. К концу 1990-х гг. по объему внешнего долга страна вышла на первое место в мире (более 1 тыс. долл, на душу населения) при федеральном бюджете, уступавшем в долларовом исчислении бюджету Греции или Финляндии, и при уровне федеральных расходов на образование, сопоставимом с бюджетом одного крупного американского университета [Смолин, 2007, с. 55].

Оживление нашей экономики начиная с 1999 г. обеспечивалось преимущественно экспортом энергоносителей и ростом торговли, а не наращиванием производства продукции с высокой добавленной стоимостью. По мнению многих аналитиков, технологические сдвиги в российской экономике приобрели явно регрессивный характер и выразились в деградации ее научно-производственного потенциала. Если в конце 1980-х гг. доля промышленных предприятий, ведущих разработку и внедрение нововведений, составляла около ²/₃, то в 2000-е она колебалась от 9,3 до 10,6 % (типичный для развитых стран показатель – 70 %). Интенсивность инновационной деятельности в обрабатывающей промышленности снизилась до 1 %, а уровень инновационности продукции составил примерно 10 %. В основе лежат совершенно мизерные для стремящейся к модернизации стране расходы на исследования и разработки. Вот расчет динамики этих расходов в постоянных ценах 1995 г. Так, в 1995 г. при сжавшемся до объемов Финляндии национальном бюджете Россия израсходовала основных средств на исследования и разработки в размере 85 087,6 млн руб., из них на машины и оборудование – 26 505,8 млн. С 2000 г., как известно, начался бум цен на энергоносители и другие виды сырья, поставляемого Россией. Затраты на исследования и разработки при этом упали (в постоянных ценах) в среднем в 2 раза на протяжении всех 2000-х гг. (в 2000 г. – 46 336,0 млн. руб.; в 2005 г. – 40 383,7 млн; в 2008 г. – 40 799,5 млн; в 2009 г. – 43 376,9 млн руб.). В печати же радовали цифры роста в так называемых действующих ценах, призванные подтвердить модернизационную направленность государственной политики. Доля наукоемкой продукции в структуре экспорта России составила в 2009 г. 9%, тогда как экспорте США – 23, Японии – 20, Германии – 16 и Китая – 31 % [World Development Indicators…, 2011; Индикаторы, 2010, с. 77; Гохберг, 2011, с. 10; Глазьев, 2007, с. 31; Нарышкин, 2007, с. 53–54].

Либерализированная экономика постсоветской России приобрела неадекватную, архаическую социальную и политическую «оболочку». Столь неблагоприятный вариант трансформационных процессов явился следствием сложного переплетения исторических факторов, внутренней социально-политической ситуации и неблагоприятных внешних воздействий. Для того чтобы добиться такого «успеха», правящие круги переломили демократическую активность масс, удержали Россию от демократической революции, наподобие тех, что прошли в Венгрии, Польше, Чехии, странах, вставших на путь подлинно капиталистического и демократического развития. Как откровенно и точно высказался Б.Н. Ельцин, «в сентябре-октябре (1991 г.) мы прошли буквально по краю, но смогли уберечь Россию от революции» (Российская газета. 1992. 20 авг.).

Вернемся в этом контексте к событиям 1991–1993 гг. По форме они выглядели как захват власти буржуазией (или протобуржуазией). Лидерами выступали группы неолибералов во главе с Е. Еайдаром, А. Чубайсом, П. Авеном, К. Кагаловским и другими молодыми неофитами, зачислявшими себя в стан демократов. Но почему-то и вчерашние диссиденты, и демократы-шестидесятники оказались на обочине событий в отличие от вчерашних вполне благонамеренных представителей младшего поколения кандидатов в номенклатуру. Отечественные неолибералы своими героями и моделями политического поведения видели М. Тетчер и чилийского диктатора генерала А. Пиночета. Так что демократами они именовали себя безо всяких на то оснований. Воспользовавшись неопределенностью в расстановке сил в ходе противостояния президента и парламента в августе – октябре 1993 г., неолибералы вооруженной рукой разгромили (разогнали) Московский, Петербургский и районные советы этих городов, средоточие неорганизованных и неопытных демократов. Однако процесс пошел даже не в сторону прихода к власти термидорианской буржуазии. Проблема была в доминирующей линии развития. Неолибералы и «назначенные олигархи» были использованы властными структурами, контролируемыми вчерашней советской номенклатурой, для укрепления позиции этой восставшей из руин советской системы властвующей элиты. Одни из них даже пополнили номенклатурные ряды, другие послужили «кошельками» для подлинных хозяев страны на переходный период, т. е. до прихода к руководству России В. Путина и выходцев из силовых структур.

Не случайно, что контрольные позиции в процессе принятия решений и их осуществления навысших этажах власти в стране достаточно быстро заняли представители динамичной части советской номенклатуры, возглавленной Ельциным, Черномырдиным и Кº (Петров, Шумейко, Скоков, Лобов и т. д.). Вчерашние секретари обкомов КПСС, офицеры КГБ оказались в ближнем окружении первого президента России. Через несколько месяцев они заняли позиции вице-премьеров и министров, руководителей администрации президента. Символичным стал приход в качестве утвержденного парламентом и полностью поддержанного президентом премьер-министра страны В.С. Черномырдина. Это был крупный советский чиновник, в прошлом член ЦК КПСС, министр нефтяной и газовой промышленности СССР, однозначно показавший себя сторонником приватизации государственной собственности в пользу номенклатуры.

Таким образом, после разгрома парламента осенью 1993 г., после принятия новой конституции стал оформляться социально-экономический и политический порядок – неоэтакратизм.