Текст книги "Социология неравенства. Теория и реальность"

Однако проблема в том, что в составе двух третей населения страны, пребывающих в состоянии малообеспеченности, бедности и нищеты, порядочную долю составляют несостоявшиеся кандидаты в средний класс: основная масса врачей, учителей, инженеров, профессоров и исследователей. Часть из них не выдержала теста на профессионализм в условиях рынка, но значительные группы оказались в аутсайдерском положении, за пределами своего естественного социального окружения в силу характера проводившейся на протяжении постсоветского периода государственной политики.

Итак, в отечественных исследованиях из совокупности средних классов/слоев не выделен с необходимой определенностью новый средний класс/слой в том его понимании, как это общепринято в мировой литературе и аналитике. Более того, основная направленность значительной части получивших известность публикаций переносит акцент с функциональных на потребительские характеристики срединных групп населения. Между тем остается в стороне центральный вопрос о судьбах образующих ядро складывающегося нового среднего класса информациональных производителях как основных акторах становления национальной информационной экономики.

Принципиально важным направлением государственной политики в стране, переходящей от этакратической к частнособственнической системе, должно было бы стать регулируемое формирование класса собственников – предпринимателей. Именно они должны послужить опорным каркасом эффективной постиндустриальной экономики. Но на протяжении всех лет реформирования экономики в России малое и среднее предпринимательство вынуждено было преодолевать бесконечные притеснения и бюрократические препоны.

Что касается малого предпринимательства, то к его субъектам, согласно Федеральному закону от 14 июня 1995 г. № 88-ФЗ «О государственной поддержке малого предпринимательства в Российской Федерации», относились организации, в которых средняя численность работников не превышает в промышленности, строительстве, на транспорте – 100 человек, в сельском хозяйстве и в научно-технической сфере – 60, в оптовой торговле – 50, в розничной торговле и бытовом обслуживании населения – 30, в остальных отраслях и при осуществлении других видов деятельности – 50 человек. По принятому в 2007 г. новому Федеральному закону от 24 июля 2007 г. № 209-ФЗ «О развитии предпринимательства в Российской Федерации» к субъектам малого предпринимательства относятся предприятия с числом работающихдо 100 человек, в том числе микропредприятия – до 15 человек [http://www.rg.ru/2007/07/31/biznes-doc.html]. Другим субъектом бизнеса являются индивидуальные предприниматели без образования юридического лица (ПБОЮЛ).

На 1 января 2010 г., по данным Росстата, число малых предприятий составляло в Российской Федерации 1602 тыс. единиц, численность работников в них (без внешних совместителей) равнялась 11 192,9 тыс. человек. При этом, по данным того же Росстата, на начало 2010 г. торговый сегмент в структуре малого бизнеса составлял около 41 % по числу предприятий и 39,2 % – по числу работников, тогда как обрабатывающие производства – соответственно 10,3 и 14,9 %. Надолго строительства приходилось 12,1 % от числа малых предприятий и 15,1 % от числа работников, 1,5 % – на частное здравоохранение, менее 2 % – на наукоемкие отрасли. Практически малый бизнес исчез в науке и научном обслуживании. Необходимо отметить, что в 1997 г. в этой важнейшей сфере современной экономики доля малого бизнеса была весьма ощутимой – 35,6 % (509,2 тыс. человек) [Российский статистический ежегодник, 2010, с. 367–368].

Среди позитивных сдвигов следует прежде всего отметить снижение доли малого бизнеса, находящегося в тени (с 70 % в 2003 г. до 50 % в декабре 2007 г.). Больше предпринимателей стали брать кредиты. В стране появилось более сотни так называемых бизнес-инкубаторов. Важное значение, по-видимому, будет иметь сформированное к 2010 г. базовое законодательство в сфере малого и среднего предпринимательства (особенно Федеральный закон от 24 июля 2007 г. № 209 «О развитии предпринимательства в Российской Федерации») (см.: http://www.rg.ru/2007/07/31/biznes-doc.html).

Что касается среднего предпринимательства, данные по которому нередко в нашей статистике и исследованиях даются совместно с малым бизнесом, то никаких законодательно установленных критериев длительное время вообще не существовало. Расчеты здесь носили весьма условный характер, поскольку опирались в одних случаях на критерий, принятый в ЕЭС (до 250 человек), а в других – на критерий, принятый в США (до 500 человек), без оговорки, где же проходит статистическая граница между малым и средним бизнесом в указанных странах. Согласно Федеральному закону от 24 июля 2007 г. № 209-ФЗ «О развитии малого и среднего предпринимательства в Российской Федерации», к субъектам среднего предпринимательства относятся предприятия с численностью работающих от 101 до 250 человек.

Рассуждая о малом и крупном бизнесе, как политики, так и аналитики зачастую упускают из виду средний бизнес. Между тем именно эта категория предпринимателей уже сегодня несет на себе высокую долю ответственности за развитие национальной экономики. В большинстве случаев это люди, за которыми не стоит ни административный ресурс современных чиновников, ни наследство от советских времен. Средний бизнес не столь неустойчив как малый и мельчайший, а в отличие от крупного гибок и высокоманеврен. Наш крупный бизнес тесно завязан не только на властные структуры, но и на сырьевые отрасли. Средний же бизнес диверсифицирован и отличается большей интеллектуалоемкостью своей продукции. Социальная принадлежность этой категории может быть атрибутирована как высший средний слой. В наших представительных опросах 2002–2006 гг. участники этой группы составили статистически незначимую величину. Однако некоторое представление о них самих, их интересах и степени их защищенности можно составить по материалам наших углубленных интервью.

С точки зрения перспектив социально-экономического развития этот слой средних предпринимателей породит, выдвинет из своих рядов новый крупный бизнес, который и придет с той или иной быстротой на смену политикообразующему сырьевому бизнесу современных олигархов, на наш взгляд, не имеющих будущего в конкурентной подлинно рыночной экономике. Опыт стран Центральной и Восточной Европы показывает, что при определенной направленности экономической и социальной политики за 5—10 лет из среды среднего бизнеса органично произрастает подлинный (не выращенный в симбиозе с коррумпированным чиновничеством) национальный крупный и вполне цивилизованный бизнес. Не случайно, что олигархические группы препятствуют развитию среднего бизнеса. Те заказные банкротства, рейдерские налеты, т. е. внешне легальные захваты предприятий, о которых шла речь выше, есть продукт «деятельности» олигархов по переделу собственности с опорой на властные, сопряженные с ними структуры.

Неоправданно низкие темпы развития, точнее – процессы стагнации, среднего и малого предпринимательства на протяжении 1990-х и 2000-х гг. препятствовали достижению и главных социальных целей, традиционно обеспечиваемых системой эффективно функционирующих предприятий этого типа: создание новых рабочих мест, в том числе для молодежи и незащищенных слоев общества, обеспечение снижения социальной напряженности и экономического неравенства.

Если обратиться к законодательным и нормативным актам, то может сложиться впечатление, что в стране еще в начале 1990-х гг. были созданы необходимые предпосылки для реализации эффективной государственной политики поддержки предпринимательства, условия для ускоренного его развития и превращения в стратегический фактор социально-экономического развития. В соответствии с Конституцией РФ каждый имеет право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности. В Российской Федерации регламентация отношений в сфере предпринимательской деятельности осуществляется гражданским законодательством. Так, в Гражданском кодексе РФ (ст. 2) прямо указывается, что «гражданское законодательство регулирует отношения между лицами, осуществляющими предпринимательскую деятельность или с их участием».

Вместе с тем анализ имеющихся статистических и аналитических данных о состоянии и динамике развития предпринимательства показывает, что в Российской Федерации лишь формально созданы (и то в незавершенном и противоречивом виде) правовые предпосылки эффективной предпринимательской деятельности. Что касается предпринимателей, то, по данным интервью, проведенных в 2003–2007 гг. нашими сотрудниками Г. Туматовой и С. Инясевским, условия внешней среды бизнеса ими самими оценивались как дестимулирующие. Это относится и к реальной правоприменительной практике, и к самому действующему законодательству.

Вопросы применения налогового законодательства представители российского делового сообщества считают одним из центральных во взаимоотношениях власти с бизнесом. «Бизнес хочет предсказуемости. Бизнес не может развиваться в условиях, когда постоянно меняются правила игры», – заявила в июне 2005 г. генеральный секретарь Российского национального комитета Международной торговой палаты – Всемирной организации бизнеса (ICC Russia) Татьяна Монеген (РИА «Новости», 2005).

Большинство предпринимателей подчеркивают, что гораздо эффективнее при проведении хозяйственных споров обращаться куда угодно, но только не в государственные судебные инстанции. Во-первых, невозможно предсказать исход дела из-за противоречивости законодательства; во-вторых, чрезмерно велики сроки судебного разбирательства; в-третьих, отсутствует надежда на исполнение решения. Кроме того, и это самое тревожное, 42 % в ходе разбирательств лично столкнулись с силовыми методами, а 3 % стали прямыми жертвами силовых вымогательств. По мнению предпринимателей, без силового вмешательства решение хозяйственных споров практически невозможно. Причем нелегальные силовые формирования далеко отходят на второй план. Выигрывает тот, кто имеет отношения с незаконно действующими государственными структурами – судом, милицией, прокуратурой. Положение особенно напряженно в провинции. «С милицией лучше не работать, когда силовые органы говорят: “Окажите нам услугу, мы же вас защищаем” – это неправильно»; «Сегодня милицейская крыша, крыша силовых структур более страшная, чем бандитская крыша, так как там более ненасытные люди и играют совсем по другим правилам. Безопасней всего не сталкиваться ни с теми, ни с другими»; «Быть в безопасности – значит не сталкиваться с государственными органами». В результате обычной стала практика силового захвата предприятий у их законных владельцев. В современной России происходит институционализация полулегальных поведенческих практик по отъему собственности у конкурентов среди средних и крупных собственников. Прежние примитивные практики силового предпринимательства отнюдь не упраздняются, а, наоборот, приобретают более изощренные, более сложные формы, такие как рейдерство, когда силовые методы борьбы заменяются привлечением высокопрофессиональных специалистов (юристы, консультанты, чиновники и т. д.) [Волков, 2005; Анисимов, 2007; Киреев, 2007].

Особенно остро стоит вопрос о действии в России института несостоятельности. Основное его назначение – обеспечение предсказуемого распределения рисков для инвесторов. Хотя с конца 1992 г. был последовательно принят ряд федеральных законов о несостоятельности (банкротстве), последствия их действия не сняли проблемы захвата благополучных предприятий у эффективных собственников. Поэтому значительная часть банкротств будет по-прежнему отрицательно влиять на экономическое развитие страны. (Этот вопрос специально исследован рядом авторов, см., в частности: [Анисимов, 2007].)

В этих условиях сохраняются и реализуются возможности проводить коррупционные сделки, поскольку административные барьеры для осуществления законопослушного предпринимательства практически непреодолимы для малого и среднего бизнеса, особенно в секторах новой, прежде всего информационной, экономики, где высок удельный вес нуждающегося в поддержке венчурного бизнеса. Отсюда не случаен незначительный удельный вес малого и среднего предпринимательства в экономике России, а главное – отсутствие какого-либо роста его доли и роли. Защищены, но не законодательством, а неформальной практикой, прямой связью с правительством и администрацией президента только крупнейшие собственники, федеральные и межрегиональные олигархи.

В этих условиях значительная часть бизнеса не выходит из тени. Данные из интервью, проведенных нами, подтверждают вынужденность пребывания бизнеса в тени: «Нам (предпринимателям) не выгодно работать в тени, так как без финансовой прозрачности трудно найти дополнительные источники инвестиций»; «Уход предпринимателей в тень – это следствие ошибок в экономической политике государства»; «Я делаю все, чтобы не показать, сколько у меня на самом деле денег. Из тени не выходим. А нахождение в тени ставит всех предпринимателей в положение угрозы постоянной, что что-то такое может произойти, что ты что-то не так платишь и так далее»; «Что касается государственной политики, то надо убрать чиновничий рэкет, потому что я не могу ничего сделать, не приплатив чиновнику».

Правда, по данным «Опоры России», наметилась тенденция к легализации малого бизнеса: так, в период 2003–2007 гг., т. е. за четыре года, доля находящихся в тени предприятий снизилась с более чем 50 % до примерно 30 %. Больше малых предприятий стало обращаться за кредитами в банки. Почти вдвое сократилось число лицензируемых видов деятельности. Но в целом положение предпринимателей остается сложным и неблагоприятным. По сведениям из того же источника, за последние годы, несмотря на просьбы бизнес-организаций внести в законодательство положение об ответственности налоговиков за злоупотребления при осуществлении функций финансового контроля, права этих органов расширены, а произвол и коррупция со стороны должностных лиц, «налоговый терроризм» усилились. По-прежнему нет четких и прозрачных правил игры, сохраняется усложненный учет и отчетность. В случае конфликта с представителями власти шансы малого предпринимателя защитить себя в суде ничтожны. По данным совместного исследования «Опоры России» и ВЦИОМ, непроизводственные издержки предпринимателей составили в 2005 г. 8,5 %, в 2006 г. – 9,6 %. Взятки чиновникам, по опросу Российского делового портала в 2007 г., давали неоднократно 30 %, «приходилось» – 46 %. Неудивительна итоговая оценка сложившихся условий для деятельности бизнеса как плохие у 53 %, как удовлетворительные – у 30 %, как хорошие – лишь у 10 % [Малый бизнес, 2007].

На прошедшей в сентябре 2007 г. встрече генпрокурора РФ Юрия Чайки с представителями Общероссийской общественной организации «Деловая Россия» последние среди наиболее острых проблем называли то, что органы власти и местного управления издают незаконные правовые акты, вводят необоснованные запреты, ограничивают конкуренцию и предоставляют отдельным лицам привилегии, устанавливают непредусмотренные сборы и платежи и взимание платы за оказание услуг [Астафьев, 2007].

Необходимо, однако, отметить, что правительством стали разрабатываться определенные меры по улучшению ситуации в рассматриваемой сфере. Так, по словам министра экономического развития Эльвиры Набиуллиной, правительство планирует дать бизнесу возможность «саморегулироваться». Разработанный механизм саморегулирования заключается в уведомительном порядке ведения бизнеса вместо разрешительного, отмене лицензирования деятельности, а также предоставлении права участникам рынка самим формировать стандарты и правила игры. С одной стороны, такие новации должны привести к снижению чиновничьих поборов, а с другой – дать возможность участникам рынка быстрее и эффективнее реагировать на меняющиеся запросы потребителей [Павловский, 2008].

В 2009 и 2010 гг. был принят целый ряд правительственных мер по снижению административного давления на малый и средний бизнес. Были уменьшены количество и продолжительность проверок со стороны надзорных инстанций, упрощена также система налогообложения для малого бизнеса; кроме того, были приняты инициативы, облегчающие положение высокотехнологичных предприятий. И наконец, 7 марта 2011 г. Президент России Д.А. Медведев подписал Федеральный закон, направленный на поддержку малого и среднего предпринимательства.

В ходе интервью, проведенных нами в 2004–2008 гг., предприниматели отмечали, что неформальные отношения бизнесмена с чиновником не сводятся лишь к взяткам. Если раньше чиновник старался «вырвать» и уйти в сторону, то теперь возникает тенденция к долговременному взаимодействию. По-видимому, в современных российских условиях на всех уровнях завершается становление неформальных контракт-отношений, которые означают взаимную стратегическую и тактическую поддержку. Этот тип отношений превращается в социальную норму.

Наш вывод таков. Сложившиеся отношения власти и бизнеса, когда бизнес выступает как зависимый и манипулируемый властью социальный субъект, есть органическая характеристика современной социетальной системы России как системы неоэтакратической.

Данные проведенных нами представительных опросов (январь 1994, ноябрь 2002, декабрь 2006 гг.) позволили оценить характеристики человеческого, властного, социального и культурного капиталов всей совокупности профессионалов и менеджеров России, обозначить в каких-то пределах болевые точки в их жизнедеятельности. Мы получили отчетливое представление об их социальном происхождении и социальных связях, их самоидентификации, условиях и характере их воспроизводства. Рассмотрим некоторые полученные нами результаты. Сопоставление опросов января 1994 г. и декабря 2006 г. демонстрирует резкий спад доли высококвалифицированных профессионалов в составе занятого населения страны с 8,2 до 4,2 %, профессионалов с высшим образованием – с 18,6 до 12,5 %. Среди последних резко упала доля владеющих ценными бумагами (соответственно с 18,9 до 8,5 %) и имеющих долю во владении фирмами (соответственно с 6,9 до 2,1 %). Среди менеджеров среднего звена уменьшилась доля владеющих ценными бумагами с 41,5 % в 1994 г. до 11,1 % в 2006 г., при этом число менеджеров высшего среднего звена, владеющих ценными бумагами, возросло с 31,4 до 45 %.

Обсуждая изменения в качественном составе профессионалов и менеджеров, естественно заняться выяснением их деятельностного потенциала и его динамики. Здесь, в частности, использовались такие показатели, как соответствие выполняемой работы подготовленности респондента, удовлетворенность работой и готовность взяться за более сложную и ответственную работу. Динамика 1994–2006 гг. в целом носит позитивный характер. Так, доля респондентов, считающих, что выполняемая ими работа соответствует их знаниям и компетенции, по всем рассмотренным нами группам оказалась довольно высокой, причем с переходом от 1994 к 2006 г. это распределение не претерпело значительных изменений. Заметно выросла удовлетворенность собственной деятельностью в среде руководителей высшего среднего звена и профессионалов с высшим образованием. Тем не менее доля тех, кто согласился бы взяться за более сложную и ответственную работу, за рассматриваемый период увеличилась только среди высококвалифицированных профессионалов (с 24,6 % в 1994 г. до 30,9 % в 2006 г.). У остальных изучаемых нами социально-профессиональных групп в этом аспекте наблюдаются негативные тенденции.

Одним из основных факторов становления информационной экономики является возникновение глобальной информационной инфраструктуры, обеспечивающей возможность эффективного информационного взаимодействия людей, их доступ к мировым информационным ресурсам.

Согласно данным опроса декабря 2006 г., навыками работы на компьютере владели три четверти профессионалов. В целом по России навыками работы на компьютере тогда же владели лишь 43 % населения (прирост по отношению к 2002 г. составил всего 16 %).

По сравнению с 2002 г. профессионалы и менеджеры стали гораздо чаще пользоваться Интернетом. Процент использующих Интернет не реже нескольких раз в неделю по всем рассматриваемым группам увеличился в среднем почти в 2 раза. Сотовым телефоном обладают в среднем около 87 % представителей групп профессионалов и менеджеров, персональным компьютером – более 56 %.

Согласно данным табл. 14.1, лишь около трети российских профессионалов и менеджеров планируют продолжить свое образование в будущем. При этом совершенно очевидно, что доля владеющих общепрофессиональными навыками по каждой из категорий опрошенных нами работников, представителей перспективных в новой экономике видов трудовой деятельности, не адекватна нормативным требованиям современного рынка труда (табл. 14.2). Можно принять за системное условие, что учителя, врачи, менеджеры, для которых Интернет не стал повседневностью, не соответствуют не только завтрашним, но и сегодняшним запросам экономики и общества.

Таблица 14.1

Включенность профессионалов и менеджеров в информационно-коммуникационную инфраструктуру, декабрь 2006 г., %

Таблица 14.2

Квалификационные характеристики профессионалов и менеджеров (представительный опрос 2006 г.), %

Исходя из перспектив диверсификации экономики, повышения ее инновационных характеристик, модернизации системы образования и здравоохранения возникает вопрос о качественных параметрах изучаемых нами социально-профессиональных слоев и профессиональных групп работников интеллектуального труда.

Об этом дают возможность судить углубленные интервью профессионалов, менеджеров и экспертов, проведенные в 2004–2008 гг. Так же, как и менеджеры, большинство профессионалов подчеркивало привязанность к своему делу, отсутствие желания, склонности к занятию бизнесом. «Я считал себя специалистом, и… у меня была достаточно интересная работа. И мне не хотелось менять эту работу на бизнес»; «…Я люблю заниматься именно медициной, а не организаторской работой». Правда, часть из них, словно бы стесняясь, добавляет: «Я свою работу люблю, у меня нет никаких неприятных сторон. Здесь вполне все устраивает, кроме зарплаты». Учитель из Нижнего Новгорода так определил позицию, видимо, большинства: «Не нравится зарплата – очень банальное общее мнение. А единственное, что здесь держит, – интерес, несмотря на усталость, я так полагаю».

Треть респондентов предпочла бы переезд в другой город смене профессии для улучшения своего материального положения: «Можно рассматривать такие предложения. Стоять на месте нельзя»', «Все зависит от того, что за работа, какие условия и куда ехать. Но так, в принципе, я бы, возможно, не отказался».

Оплата труда рассматриваемых нами групп средних слоев в частном секторе гораздо выше по сравнению с государственным. В продвинутом управленческом звене персонала средний уровень заработной платы частного сектора выше государственного в 3,5 раза. Здесь, по-видимому, сказывается то обстоятельство, что менеджмент и предпринимательство зачастую воплощаются в частном секторе в одних и тех же акторах. Следует, однако, отметить, что на протяжении 2000-х гг. разрыв в зарплатах между рассматриваемыми секторами существенно снизился.

В целом оценка экспертами положения профессионалов в разных сегментах рынка труда противоречива. С одной стороны, процветающие и динамично развивающиеся фирмы увеличивают спрос на специалистов с гарантированной высокой оплатой труда, а с другой – «это опять-таки беда России – обилие низкооплачиваемых высококвалифицированных рабочих мест». Занимающие эти места люди в основном трудятся в государственном секторе, и их судьба зависит от политики государства.

Оценивая позицию государства в вопросе защищенности профессионалов, эксперты отмечали: «В основном у нас получается, что не защищен тот, у кого минимальные возможности самого себя защитить. К сожалению, у нас очень подорваны навыки самоорганизации, поэтому очень слабы любые формы коллективной самозащиты. В основном это действительно стратегии индивидуального выживания»; «Весь мир борется с помощью профсоюзов. У нас это не распространено. Но, наверное, в первую очередь это хорошее знание трудового законодательства. Если я иду устраиваться на работу, я прекрасно должна знать, какие права я имею и каким образом я имею возможность эти права отстаивать».

Последствия политики по отношению к высококвалифицированным группам профессионалов общеизвестны: именно здесь мы понесли наибольшие потери, связанные с эмиграцией за рубеж компетентных специалистов в самом продуктивном возрасте. Известно, что за 1990–1999 гг. страну покинули 80 % математиков и 50 % физиков мирового уровня. Это около 8 тыс. человек, чей отъезд критически опасен для отечественной науки [Павлюткин, 1999]. По данным на 2005 г., порядка 40 тыс. выходцев из России занимаются наукой в США и Западной Европе. Еще около 30 тыс. постоянно ездят в зарубежные исследовательские центры для проведения научных работ. Только в США вчерашние россияне обеспечивают 20–25 % американского рынка высоких технологий, что составляет никак не менее 10 % мирового рынка [Харичев, 2005, с. 32]. По оценке академика В.Е. Захарова (сентябрь 2003 г.), в университетах США к началу 2000-х гг. 10–15 % математиков и физиков – выходцы из России. Он говорит: «Мы сделали Западу огромный подарок. Реальная перспектива необратимых процессов: лет через двадцать, когда уйдет наше поколение, из России уйдет и наука» (Известия, 2003, 13 сент.).

Методика, принятая ООН, дает возможность измерить упущенную выгоду от эмиграции одного специалиста с высшим образованием, ученой степенью. Она оценивается в 200–250 тыс. долл., а в целом утечка умов ежегодно обходилась России в 25 млрд долл. По прогнозам Комиссии по образованию Совета Европы, ежегодные убытки нашей страны в результате научной эмиграции за 1993–2003 гг. составили не менее 50–60 млрд долл. [Наумова, 2004, с. 127].

В постсоветские годы возникли и позитивные факторы, воздействующие на жизнедеятельность профессионалов и воспроизводство их социального статуса. Появилась свобода выезда и устройства на работу в других странах. Исчезли формальные ограничения на смену места жительства внутри страны; правда, следует иметь в виду, что смена места жительства и работы требует значительных затрат со стороны либо самого профессионала, либо его потенциального работодателя. Резко расширились возможности получения информации для повышения профессионального уровня (доступность зарубежной информации, Интернет и т. д.). Однако и здесь сказывается элементарная бедность основной массы профессионалов: нет полицейских ограничений, но нет и материальных ресурсов. Также обстоит дело с охраной здоровья. В крупных городах, где и проживает большинство профессионалов, имеются фитнесс-клубы, бассейны, современные медикаменты и новейшее лечебное оборудование. Однако доходы большинства профессионалов делают эти необходимые для нормального воспроизводства блага недоступными. Здесь опять-таки не чувствуется государственной воли, стимулирующей организацию благ и услуг для этой категории.

Важной стороной государственной политики, затрагивающей интересы и профессионалов, и значительных групп представителей малого и мельчайшего бизнеса, является жилищно-коммунальная реформа. Трудно не согласиться с теми авторами, которые рассматривают реформу в ЖКХ как настоящий поход против средних слоев. Именно с этих групп населения собирают так называемую полную стоимость коммунальных услуг, но порядочная часть наших «средних» долгие годы удерживалась в этом положении, в частности, и из-за умеренных цен на муниципальные услуги, позволявших им при относительно скромных доходах вести более или менее достойную жизнь. Ситуация стала усложняться с конца 2000-х гг. из-за скачкообразного роста цен на услуги монополий в сфере ЖКХ.

На прошедшем в декабре 2006 г. на Всероссийском совещании практиков и экспертов по национальным проектам были озвучены данные Росстроя, согласно которым самостоятельно купить квартиру или дом могли 6 % населения. Еще 22 % могли сделать это при помощи займа. При этом 70 % вообще не имели возможности улучшить жилищные условия, потому что банки отказывались предоставлять им ссуды из-за низкой зарплаты. Во многих крупных городах стоимость квадратного метра жилья сильно завышена (в среднем на 30–40 %). Отсутствие значимого слоя граждан, способных приобрести жилье, ставит под сомнение надежды, что правящий режим опирается на представителей среднего класса, появившегося при Путине [Косарева, Туманов, 2007]. Эти суждения справедливы лишь отчасти.

За 2000-е гг. ситуация в России действительно стабилизировалась, повышены пенсии, социальные пособия и зарплаты. Люди в материальном отношении стали жить лучше и, сравнивая свое нынешнее финансовое состояние с таковым 1990-х гг., поспешили ассоциировать себя со средним классом. Но в том-то и дело, что средний класс в России – это фикция, так как по сравнению с западноевропейским (подлинным) средним классом он находится за чертой бедности. В России люди, причисляющие себя к среднему классу, не в состоянии купить квартиры в кредит, поэтому разговоры о «твердой опоре» правительства несколько преждевременны. В этом, собственно, и кроется становая проблема претворения в жизнь национальных проектов: сегодня из их реализации может выпасть основное звено, ради которого и было все задумано, – население страны, и прежде всего потенциальный средний класс.