Текст книги "Социология неравенства. Теория и реальность"

Попытаемся исследовать карьерную (внутрипоколенную) мобильность на основе изучения социально-профессиональных групп/слоев в рамках воспроизводящейся в современной России социально-профессиональной иерархии. В частности, рассмотрим динамику индивидуальных и профессиональных социальных перемещений на протяжении жизненного пути респондентов в зависимости от влияния таких факторов, как институт семьи, образование, тип поселения. Под внутрипоколенными перемещениями понимаются изменения в занятиях и социальных позициях, которые происходят в течение жизненного цикла индивидов.

Начнем рассмотрение внутрипоколенных перемещений с обобщенной характеристики трех основных поколений (родителей респондента, самого респондента и его детей) без выделения динамики по отдельным возрастным когортам (табл. 15.1). При всей своей неоднозначности она позволяет выявить некоторые очевидные тренды в динамике социально-профессиональной структуры занятого российского населения за 13 постсоветских лет. В частности, обратим внимание на столь часто обсуждаемые (в связи с их неблагоприятным положением) группы профессионалов. Данные опросов свидетельствуют о неуклонном снижении представителей данных групп не только среди самих респондентов (с 28,5 % в 1994 г. до 16,4 % в 2006-м), но и среди предшествующего им поколения, т. е. их родителей. Причем наиболее резко эта тенденция проявилась среди отцов – с 32,6 % в 1994 г. до 11,2 % в 2006 г. – по сравнению с матерями, где их снижение было незначительным (с 24,7 до 20,0 % в соответствующие годы). Все это демонстрирует утрату страной значительной части ее интеллектуальных ресурсов, столь же трудно восполнимых, как и необходимых для обеспечения конкурентоспособности экономики в условиях стремительного развития инновационно-ориентированных западных и многих восточных стран.

При этом обращают на себя внимание уже отмеченные нами выше тенденции расширенного воспроизводства работников квалифицированного физического труда. От опроса к опросу растет доля представителей соответствующих занятий даже в старшем поколении. Так, среди отцов респондентов рабочих квалифицированного труда в 1994 г. было 26,1 %, акконцу 2006 г. – 51,5 %; соответственно у матерей – 8,8 и 14,6 %. Среди самих респондентов – с 24,4 % (1994 г.) до 32,3 % (2006 г.). Среди старших детей респондентов – 22,2 % в 2006 г. Наличие сильной инерции в динамике соответствующих показателей дает основание полагать, что пределы роста данной группы в составе трудового населения современной России не исчерпаны. Эти тенденции вызваны постоянно растущим спросом на работников данной категории со стороны работодателей, что свидетельствует о консервативных трендах в развитии экономики.

Что касается представителей низшей ступени социально-профессиональной иерархии – не– и малоквалифицированных рабочих, то в данном случае судить о какой-либо четко прослеживаемой тенденции представляется преждевременным. Общее снижение их доли в 2006 г. можно объяснить растущим иммиграционным потоком из стран ближнего зарубежья, из-за которого происходит вытеснение работников с российским гражданством в те сегменты рынка труда, где требуется более высокая квалификация и, как было показано выше, имеется соответствующий спрос.

Обращает на себя внимание отсутствие значимых сдвигов в воспроизводстве социально-профессиональных групп управляющих. Их относительная доля в структуре занятого населения, равно как и взаимное соотношение во внутренней структуре (в которой нами были выделены руководители трех уровней – высшего, среднего и низшего звеньев управления) оставались неизменными на протяжении всего постсоветского периода. Довольно стабильными данные соотношения выглядят также и в составе представителей смежных поколений.

Таблица 15.1

Соотношение социально-профессиональных статусов трех поколений (по материалам опросов 1994 г. (январь) и 2006 г. (декабрь)), % ответивших по столбцу

Примечание. Здесь и далее через черту приводятся данные опросов 1994 и 2006 гг. соответственно.

Вполне определенно наметилась тенденция к формированию и стабилизации в социально-профессиональной структуре населения слоя предпринимателей. Примерно таков же характер динамики доли предпринимателей в социальном составе родителей и детей респондентов. Это подтверждают наблюдения других исследователей о неблагополучии с формированием слоя малых и средних предпринимателей, о переходе данной группы от расширенного воспроизводства к простому.

Что касается социально-профессиональной группы работников со средним специальным образованием, то здесь обращается на себя внимание тенденция к сокращению ее доли в социально-профессиональном составе как поколения респондентов, так и поколения их родителей.

По данным табл. 15.1 можно также судить об относительной стабилизации доли технических работников в составе занятого населения (с 3,6 % в 1994 г. она выросла до 9,8 % в 2006-м). Как видно, период значительного расширения данной группы приходится на годы, когда в экономике страны в результате рыночной трансформации активно развивались сектора, предъявляющие спрос на рабочую силу соответствующей квалификации, прежде всего сфера торговли и бытовых услуг, которые в советской России были развиты слабо.

Межпоколенная динамика образовательной структуры занятого населения России с 1994 по 2006 г. отражена в табл. 15.2. Общий уровень образования российских работников в рассматриваемый период, как ни странно, снизился. Прежде всего выросла доля занятых с образованием не выше 9 классов общеобразовательной школы – с 16,0 % в 1994 г. до 24,3 % в 2006-м. Кроме того, удельный вес работников со средним специальным и высшим профессиональным образованием практически не изменился в рассматриваемый период (60,0 % в 1994 г. и 57,4 % в 2006-м). При этом доля лиц, имеющих вузовское образование (включая незаконченное высшее, магистратуру и аспирантуру), увеличилась с 22,9 % в 1994 г. до 24,1 % в 2006-м, а работников, окончивших средние специальные учебные заведения, снизилась – с 32,5 % в 1994 г. до 30,8 % в 2006-м.

Таблица 15.2

Распределение респондентов и их родителей по уровню образования (по материалам опросов 1994 и 2006 гг.), % ответивших по столбцу

Тем не менее данные наших представительных опросов свидетельствуют о том, что общий образовательный уровень респондентов значительно выше общего образовательного уровня их родителей, период подготовки которых приходился преимущественно на советский период. Другими словами, для старших поколений характерным является наличие в их составе большего количества людей с низким уровнем образования и меньшего – с высокой образовательной подготовкой.

Семья, будучи важнейшим элементом социальной среды, обеспечивает первичное включение индивида в систему социальных связей. С одной стороны, через нее накапливается и передается социальный опыт предшествующих поколений в форме традиций, ценностных ориентаций, при этом семья активно влияет на процесс социализации личности. С другой стороны, сама она подвержена воздействию социальной макросреды, являясь одним из социальных институтов общества, тесно связанным и зависящим от характера развития как социальной системы в целом, так и отдельных ее институтов. Именно семья во многом готовит индивида к приобретению определенного социально-профессионального статуса и достижению определенного уровня образования, а также к определенному характеру внепроизводственной деятельности. Эти и другие функции семья осуществляет посредством формирования ценностно-трудовых, ценностно-образовательных, потребительских и других ориентаций индивида. Иными словами, социальное происхождение оказывает определенное влияние на первоначальное социально-профессиональное положение индивида и его дальнейший жизненный путь, и потому его анализ приобретает существенное значение. Из всей совокупности возможных к изучению связей и зависимостей мы остановимся лишь на влиянии социального статуса родителей респондентов на результаты их социальной карьеры.

В социологической литературе традиционно в качестве референта социального происхождения рассматривался отец. По его социальной позиции обычно определяли социальное происхождение индивида, через социальный статус отца исследовали влияние происхождения на жизненные траектории индивида. Однако в условиях современной действительности вопрос о превалирующем влиянии отца на формирование индивида не может решаться однозначно. Подтверждение этому мы находим в показателях табл. 15.3. Из них следует, что разница в силе влияния отца и матери на процесс формирования социально-профессионального статуса весьма незначительна, причем она практически нивелируется в ходе социальной карьеры индивида. Тем не менее некоторые отличия все же существуют. Во всех опросах мать оказывает большее воздействие на первоначальную социально-профессиональную позицию респондента. Однако в дальнейшем жизненном пути несколько возрастает влияние статуса отца.

Таблица 15.3

Связь социально-профессионального статуса респондентов с социальным положением их родителей (по материалам опросов 1994 и 2006 гг.), коэффициент Крамера

Примечание. Все коэффициенты значимы на 1 %-ном уровне.

Таблица 15.4

Связь социального статуса респондентов различных возрастных когорт с социальным положением их родителей, коэффициент Крамера

Примечание. Через черту приводятся данные опросов 1994, 2002 и 2006 гг. соответственно. Все коэффициенты значимы на 1 %-ном уровне.

Данные табл. 15.4 демонстрируют устойчивость в разрезе возрастных, аучитывая социальные потрясения последних двух десятилетий, и исторических поколений примерно равного влияния статусов обоих родителей на социальный статус детей при несколько большем влиянии статуса матери. Характерно меньшее влияние социального статуса родителей на положение детей в обществе по отношению к поколению, чьи первые шаги в социальной карьере пришлись на конец 1980-х – первую половину 1990-х гг., т. е. на пик трансформационного сдвига с возросшим влиянием случайных факторов и индивидуальных характерологических особенностей и главное – сменой критериев социального статуса. У этого промежуточного (по критериям 2006 г) поколения существовал более широкий выбор направлений социальной мобильности, чем у младшего и старшего поколений. Они значительно реже наследовали профессии и социальные позиции своих родителей.

Процесс формирования социально-профессионального статуса представителей вновь вступающих в жизнь поколений условно можно расчленить на два разнонаправленно действующих процесса, имеющих место при смене поколений. С одной стороны, наблюдается статистически существенная межпоколенная преемственность социальных статусов. Выявляется закономерность, в силу которой разные социальные группы воспроизводят самих себя. В то же время наблюдается интенсивная социальная мобильность: освоение новых профессий, смена вида и сферы трудовой деятельности, приобретение качественно иного опыта и знаний, изменение ценностных ориентаций.

Наибольшая преемственность наблюдается в группах профессионалов с высшим образованием и квалифицированных рабочих. Так, например, в 2006 г. 22,1 % профессионалов унаследовали социально-профессиональный статус отца, матери – 36,8 %. Квалифицированные рабочие в 62,9 % случаев наследовали статус своих отцов и в 18,5 % – матерей. Как видно, механизм наследования в разных социально-профессиональных слоях имеет свою специфику. Если главным социально-профессиональным «консервантом» у профессионалов является мать, то наследование позиции рабочих интенсивнее идет по отцовской линии.

Вторым важнейшим показателем влияния родительской семьи на социальную карьеру респондентов является уровень образования родителей. Он в решающей мере воздействует на степень развитости культурной микросреды детей, которая активно влияет на формирование их качественных характеристик в процессе социализации. В группах лиц управленческого и интеллектуального труда, профессии которых требуют солидной общеобразовательной и специальной подготовки, особенно высока степень передачи ценностей образования от родителей к детям. Так, у профессионалов с высшим образованием в 18 % случаев отцы не имели полного среднего образования, 32 % получили среднее специальное образование и 35 % – высшее. У менеджеров (управляющих высшего и среднего звена) соответствующие показатели составили – 21, 39 и 33 %. При этом перечисленные социально-профессиональные группы также характеризуются наиболее высокими показателями связи между уровнем образования родителей и уровнем образования респондентов при опросах и в 1994 г., и в 2006 г. Все это говорит о том, что накопленный предшествующими поколениями социальный потенциал лишь у определенной части респондентов воспроизводится в том же виде, а для многих служит базой для повышения социального статуса.

Роль типа поселения как среды социализации на разных этапах жизненного пути индивида неоднократно обсуждалась в социологической литературе. Обратимся к данным опроса декабря 2006 г. Не сложно заметить, что социальные катаклизмы 1990-х не могли не выявиться в процессах карьерной мобильности. Данные свидетельствуют, что работники, начавшие обучение в школе в менее развитых территориальных средах, более стабильны в слое. По опросу 2006 г. оказалось, что среди квалифицированных рабочих здесь осталось 49,9 % выходцев из деревни и 50,1 % горожан, соответственно в слое технических работников – 49,6 и 50,4 %. Причем среди выходцев из сельской местности большее количество (по сравнению с горожанами) переходит в менее продвинутые социальные слои. Например, из квалифицированных рабочих занялись неквалифицированным физическим трудом соответственно 13,7 и 9,0 %; из слоя работников с высшим образованием перешли на позиции, не требующие такового образования, 10,7 и 5,7 %, стали квалифицированными рабочими – 3,8 и 1,9 %.

Тип поселения оказывает влияние на направленность мобильности индивидов. Результаты исследования показывают, что выходцы из крупных городов (региональных центров, а также мегаполисов страны – Москвы и Санкт-Петербурга) гораздо сильнее, чем выходцы из малых городов и сельской местности, ориентированы на профессии с творческим характером труда и управленческую деятельность. Так, среди первых в 2006 г. 4,5 % занимали позиции управляющих высшего и среднего звена, 23,4 % – высококвалифицированных профессионалов и профессионалов с высшим образованием; среди выходцев из менее развитых территориальных сред 3,0 % попали в группы менеджеров и 10,7 % – квалифицированных работников умственного труда. Приведенные данные говорят о том, что выходцы из менее развитых территориальных сред обладают меньшим темпом социального продвижения, сфера доступного разнообразия мест приложения труда для них существенно уже, чем для тех, кто вырос в более развитом типе поселения.

Наконец, подводя черту под проведенным анализом социально-профессионального воспроизводства в постсоветской России, нам представляется важным оценить общий характер изменений в динамике статусов респондентов, произошедших в стране за период, охватываемый нашими представительными опросами. Данные свидетельствуют о том, что интенсивность индивидуальных карьерных перемещений постепенно снизилась: если в 1994 г. 52,8 % респондентов не изменили свой социально-профессиональный статус к моменту опроса по сравнению с его уровнем на начало трудовой деятельности, то в 2006 г. этот показатель составил 56,7 %. При этом повышение социального статуса в 2006 г. отмечено лишь в 13,1 % случаев против 12,2 % в 1994 г. Таким образом, импульс, который был задан социально-экономической трансформацией начала 1990-х гг. и открыл определенные возможности для социально-профессионального роста россиян, уже к концу 2006 г. практически оказался исчерпанным, и тенденция к нисходящей социальной мобильности становится все более выраженной. Это подтверждает не раз высказанное нами предположение о «застойности» социально-профессиональной структуры современной России и отсутствии позитивных сдвигов в ее динамике.

Если говорить о динамике внутрипоколенной мобильности за период с 1994 по 2006 г., то здесь ситуация очень схожа с позднесоветским этапом: полученные нами данные свидетельствуют о практическом отсутствии изменений в социально-профессиональной стабильности работников. Так, совершенно очевидно, что страна, имеющая в своем составе 73–74 % городского населения и в которой значительная часть сельских жителей занята не в аграрном/сельскохозяйственном секторе, уже многие годы практически не располагает ресурсами мобильности, носящей вертикальный характер – от простейших сельских занятий к квалифицированным и полуквалифицированным городским. Уже это существенно ограничивает возможности населения совершенствовать свои социальные позиции и рассчитывать на лучшее будущее.

В то же время, если продолжить эту линию, для сотен тысяч, если не миллионов людей, выходцев из села, закрытым оказался такой канал восходящей социальной мобильности, как массовое развитие фермерства, который мы не обсуждаем в силу отсутствия соответствующих данных в наших опросах. Кроме того, наши обследования не дали возможности отследить карьерные перемещения такой группы, как профессиональная часть вооруженных сил. Поэтому, хотя наши постсоветские опросы и охватили все экономически активное население страны, мы вынуждены рассматривать мобильность преимущественно в системе городских занятий.

В своем анализе мы разделяем перемещения на 1) профессиональные, т. е. горизонтальные, вызванные сменой вида занятий, не влекущей за собой изменения социального статуса, и 2) собственно социальные, т. е. вертикальные, которые связаны со сменой социального статуса, изменением принадлежности к социально-профессиональному слою, занимающему определенную нишу в социально-профессиональной иерархии.

Здесь нужно иметь в виду некоторые существенные ограничения. Сигналы, свидетельствующие о соответствии жизнедеятельности общества коренным принципам его организации (то, что применительно к нашей проблеме мы обозначили как принципы медитократические и меритократические), с наибольшей яркостью прослеживаются в характере формирования высших слоев общества (его элиты). Представительной базой данных, которая была бы основанием для устойчивых научных выводов, мы, к сожалению, не обладаем. Материалы углубленных интервью, дающие возможность построить индивидуальные карьерные траектории, мы сочли недостаточными для научно обоснованных выводов.

Чтобы обеспечить большую сопоставимость данных и избежать разнонаправленности векторов социальной мобильности, естественных в каждом младшем поколении экономически активных сограждан, для анализа мы взяли старшее работающее поколение в возрасте от 40 до 60 лет. Первая грань очевидна. Что касается 60-летия, то практически доля выходящих за пределы этого возраста как в целом по стране, так и в составе наших респондентов в экономически активной части населения весьма скромна, да и там наблюдается переход к занятиям специфически «пенсионерским», не требующим, как правило, высокой квалификации и сопряженным с заработками, выполняющими роль дополнения к пенсионным доходам.

Январь 1994 г., когда был проведен первый из всероссийских опросов, застал население в период еще не завершившейся сумятицы, когда продолжалось резкое падение производства и происходило закрепление собственности за новыми владельцами, толкавшими к увольнению ненужных им квалифицированных людей, работавших преимущественно в обрабатывающей промышленности, которая составляла стержень советской экономики.

Результаты налицо. После событий 1990-х в составе занятых произошло резкое сокращение лиц квалифицированного умственного труда, которые некогда определяли облик СССР как страны развитого индустриального экономического порядка: резко упало не только количество инженерных позиций, в значительной мере сократилось количество людей, занятых в научно-исследовательском секторе. Добавим к этому, что по нашим данным, такая категория работников, как профессионалы, в период с 1994 по 2006 г. утратила свою подвижность в плане социально-профессиональных перемещений. Доля начинавших свой трудовой путь в этом же качестве увеличилась с 40,9 до 53,4 %. Заметно реже стал осуществляться переход в эту группу с позиций, требующих более высокой квалификации и выполнения управленческих функций: в общей сложности с 9,5 % в 1994 г. до 5,3 % в 2006-м. С другой стороны, профессионалы стали реже начинать свой трудовой путь с более низких социальных позиций (49,6 % в 1994 г. против 41,1 % в 2006-м). Причем подавляющее число профессионалов приобретает свой нынешний социально-профессиональный статус уже к 30 годам (см. табл. 15.4). Характерно, что по сравнению с 1994 г. в 2006-м частота переходов в эту группу с более низких социальных позиций за рассматриваемый отрезок жизненного пути (30 лет – момент опроса) заметно сократилась.

Для упрощения задачи мы опускаем данные опроса, проведенного в 2002 г., которые также зафиксировали резкое снижение количества квалифицированных интеллектуальных ресурсов в трудовой массе страны. Тем не менее, по нашим данным, по сравнению с 2002 г. в 2006-м этот процесс лишь усугубился.

Увеличился процент технических работников, среди которых в 1994 г. довольно высокой была доля тех, кто начинал свой трудовой путь с позиций, требующих среднего специального и высшего образования (41,2 %), это те, кто ушел с позиций, требующих высокой квалификации, на множившиеся рабочие места, которые предоставляла постоянно расширявшаяся сфера торговли и услуг. К 2006 г. доля лиц, начинавших трудовую деятельность в качестве профессионалов с высшим и средним специальным образованием, в составе категории технических работников сократилась до 19,5 % при общем увеличении доли лиц, занявших это социально-профессиональное положение с самого начала своей трудовой деятельности: с 23,5 % в 1994 г до 32,2 % в 2006-м. В связи со сказанным достаточно вспомнить, что мужская рабочая сила была использована в качестве частных охранников (по некоторым данным, их численность составила до миллиона человек), которых вообще не существовало на предыдущем этапе развития страны, поскольку эти функции, требовавшиеся в гораздо меньшем объеме, при прежнем порядке выполняла милиция.

Такие востребованные в советское время специалисты, как станочники, слесари, наладчики, инструментальщики и т. д., те самые, которых сейчас так остро не хватает встающей на ноги промышленности, были вынуждены зарабатывать за пределами этих позиций: кто ушел в подсобное хозяйство, женщины (как, впрочем, и мужчины) в основном были вынуждены уйти в сферу услуг, не говоря уже о таком явлении, как «челночничество», которое составило значительную часть занятых в экономике страны, но остается неучтенным государственной статистикой. Так, в подавляющем числе случаев (70–71 %) работники квалифицированного и высококвалифицированного физического труда не меняли своего социально-профессионального положения с начала трудовой деятельности как в 1994 г., так и в 2006-м. Однако если в 1994 г. те, кто на момент опроса были квалифицированными рабочими, лишь в 2,6 % случаев начинали свою карьеру с позиций, требующих высшего профессионального образования, ав 1,2 % случаев – с управляющих должностей, то в 2006 г. в составе опрошенных совершивших подобные переходы практически не осталось. С другой стороны, более частыми стали переходы в состав квалифицированных рабочих из промежуточных социально-профессиональных позиций (технические занятия, а также занятия, требующие среднего специального образования) – с 6,4 % в 1994 г. до 10,8 % в 2006-м. Надо полагать, что во многих случаях это возвращение людей на первоначальные позиции: согласно нашим данным, в 2006 г. 3,4 % из состава квалифицированной рабочей силы вернулись в эту группу из технических работников в сфере торговли и обслуживания, где они были заняты до 30 лет.

У нас и поныне миллионы рабочих рук не входят в совокупную рабочую силу, фиксируемую государственной статистикой. Таким образом, мы имели дело с мобильностью, которая во многих случаях формально могла быть оценена как горизонтальная. Однако если учесть качественное состояние рабочих мест и реальные функциональные требования, то эту социальную мобильность на самом деле можно было бы оценить как нисходящую. Неудивительно, что в этих условиях общая образованность и квалифицированность занятого населения остались прежними, поскольку система образования долгое время держалась на инерции консервативной части работников, занятой в этой сфере и не покидавшей работу, несмотря на порядочно сократившуюся заработную плату. Последствия сказались позднее, когда отток наиболее квалифицированных работников из сферы образования и подготовки стал сказываться на самой возможности воспроизводства квалифицированной рабочей силы.

Управляющие среднего звена в 1994 г. чаще всего начинали свой трудовой путь в роли квалифицированных рабочих (30,0 %) и профессионалов (35,0 %, если суммировать с высококвалифицированными профессионалами), в 2006 г. – 11,9 и 42,8 % соответственно. В 1994 г. технические работники в 29,4 % случаев начинали неквалифицированными рабочими, в 5,9 % – квалифицированными.

По данным нашего опроса получается, что наибольшие потери в результате реформ начала 1990-х понесли высококвалифицированные профессионалы (табл. 15.5). Доля тех, кому удалось сохранить свое социально-профессиональное положение, составила уже на момент опроса января 1994 г. 76 %. Это показывает, насколько негативно сказались удары, нанесенные реформами по науке, особенно прикладной, включая научные центры, связанные с оборонной промышленностью. Любопытно, что многие, чтобы не терять связь с любимым делом, пошли на снижение социальной позиции, переходя на более низкие статусные позиции, но тем не менее преимущественно в сфере квалифицированного нефизического труда. Так, из 34 % высококвалифицированных профессионалов, которые изменили свое социально-профессиональное положение к моменту опроса 1994 г., около половины (15 %) ушли в категорию профессионалов с высшим и средним образованием, примерно по 5 % перешли на управленческие позиции и в предпринимательство.

Таблица 15.5

Последствия реформ 1990-х гг. и характер социальной мобильности (по материалам опросов 1994 и 2006 гг.)

К 2006 г. только половина (50 %) из тех, кто принадлежал к группе высококвалифицированных профессионалов в канун реформ, сохранила свой статус, что, по всей видимости, связано со старением кадров и отсутствием пополнения данной группы за счет молодежи, окончившей высшие учебные заведения. Переход в другие социально-профессиональные группы осуществлялся в основном как и прежде, однако с большей интенсивностью в категории простых профессионалов (с высшим образованием – 12 %, со средним специальным – 10 %). Крайне тревожным является то, что к 2006 г. часть этих работников – почти 9 % – была вытолкнута в рабочие профессии, чего не происходило до 1994 г.

Что касается людей с более скромной позицией – простых профессионалов, то для них сохранение своего социально-профессионального статуса было более вероятным: только 18 % респондентов, принадлежавших к данной группе в канун реформ 1990-х, изменили свое положение к моменту опроса 1994 г. Как уже было показано, общая численность профессионалов, по нашим данным, не претерпела особых изменений, а вот распределение по отраслям деятельности значительно изменилось. Так, по данным 1994 г., наиболее динамичная часть профессионалов из тех, кто был таковыми в канун реформ, перешла на позиции, требующие более высокой квалификации (в 3 % случаев), в предпринимательство (2 %) и на управленческие позиции (4 %). По данным опроса 2006 г., эти цифры составили 4, 5 и 15 % соответственно, притом что доля профессионалов, не изменивших свое социально-профессиональное положение по сравнению с концом 1980-х гг., сократилась до 61 % (с 82 % в 1994 г.). Эта информация, ксожалению, не совсем представительна ввиду того, что полнота ответов о статусе людей перед началом реформ оставляла желать лучшего. Поэтому речь идет скорее не о статистически безукоризненных данных, а о некоторых предварительных зарисовках, где цифровые показатели нуждаются в дополнительной проверке.

Наконец, рассмотрим такую группу, как квалифицированные и высококвалифицированные рабочие. Согласно материалам опроса 1994 г., ядро этой группы практически полностью уцелело, несмотря на значительные изменения, которые претерпела экономика страны за довольно короткий период со времени реформ 1989–1990 гг.: к моменту проведения обследования свое социально-профессиональное положение удалось сохранить 91 % из тех, кто стал работником квалифицированного труда в дореформенное время. В незначительном числе случаев переходы осуществлялись в сферу неквалифицированного физического груда (4 %), а также сопровождались повышением социального статуса при переходе на позиции руководителей низового звена (3 %). К 2006 г. судьба рабочих тем не менее изменилась кардинально: свое социально-профессиональное положение к моменту проведения соответствующего опроса сохранили только 73 % из тех, кто занимался квалифицированным физическим трудом до начала реформ. При этом значительно увеличилась доля тех из них, кто переходил на позиции, не требующие особой квалификации (10 %), а часть рабочих вовсе была вынуждена переходить на позиции в сфере торговли и обслуживания (4 %).

Мы не будем сейчас оценивать все разнообразие позиций по поводу типа общества, который сформировался в современной России, обозначим лишь, что сами мы не относим себя ни к сторонникам буржуазного, ни демократического сценария его развития. Мы решительно против того, чтобы считать любое общество, не обладающее этими характеристиками, обществом недоразвитым или обреченным на трагическую судьбу. Мы рассматриваем современную Россию как представительницу специфической евразийской цивилизаций с тысячелетиями воспроизводившимися в ней отношениями «власть – собственность», как носительницу определенных традиций управления и организации социальной и гражданской жизни. Очевидно, что в этом обществе за вычетом отдельных периодов возможны высокие темпы мобильности, которые связаны с интенсивными процессами индустриализации и (или) урбанизации.