Текст книги "Последняя инстанция"

– Много лет назад.

– Понятно. Значит, много лет назад осенью. Тогда у вас началась сексуальная связь. – Она говорит это так, будто я боюсь смотреть правде в глаза. – Когда у вас начался роман, он еще был женат.

– Все верно.

– Хорошо. Значит, шестого декабря вы получаете письмо и позже тем же утром выезжаете на место преступления в ричмондском порту. Затем возвращаетесь сюда. Расскажите поподробнее, шаг за шагом, что вы делали, приехав домой.

– В багажнике, в двух мешках, лежала одежда, в которой я осматривала место происшествия. Комбинезон и теннисные туфли. – Я все стою и смотрю на пустой пятачок, где по идее должна бы находиться машина. – Комбинезон я сразу отправила в стиральную машину, туфли – в раковину, в кипяток с дезинфицирующим раствором. – Показываю ей туфли. Они так и стоят на полке, где я более двух недель назад оставила их сушиться.

– Затем? – Бергер подходит к стиральной машине и сушке.

– Затем я разделась, – рассказываю. – Догола. Все с себя сняла, бросила в стирку, запустила машину и направилась в дом.

– Обнаженная.

– Да. Прошла в спальню, приняла душ, нигде по пути не задерживаясь. Я всегда смываю с себя грязь, приезжая домой с места преступления.

Бергер в восторге. У нее явно наметилась какая-то теория, и, что бы она ни придумала, спокойнее от этого не становится.

– Мне просто интересно, – размышляет прокурор. – Мог ли он каким-то образом узнать...

– Узнать?.. Я бы предпочла вернуться в дом, если вы не возражаете, – говорю. – Совсем окоченела.

– Предположим, Шандонне прознал о ваших привычках, – настаивает она, – и в гараже его как раз интересовали ваши процедуры. Значит, тут не просто вопрос сигнализации. Может быть, он на самом деле хотел проникнуть внутрь?! Ведь гараж – то самое место, где вы снимаете «мертвецкую» одежду – по сути, пахнущую смертью, которая явилась делом его рук. Вы наги и беззащитны, пусть и на краткий промежуток времени. – Она заходит со мной в дом, и я закрываю за нами дверь тамбура, ведущего в гараж. – У преступника вполне могли появиться эротические фантазии насчет ваших переодеваний.

– Не представляю, откуда преступник мог пронюхать, где и как я раздеваюсь, – отклоняю я ее гипотезу. – Он же не видел собственными глазами, чем я в тот день занималась.

Бергер приподнимает бровь и вопросительно глядит на меня.

– А вы в состоянии это доказать? Вдруг наш фрукт проследил за вами и узнал, где вы живете? Как нам известно, в какой-то момент времени он находился в порту, поскольку в Ричмонд добрался по морю, на борту «Сириуса». Облачился в белую униформу, обрил видимые участки тела и большую часть времени проводил на камбузе, где работал поваром, и никто его не трогал. Вроде бы такая бытует теория? Я вовсе не собираюсь покупаться на россказни, которые Жан-Батист поведал на допросе – будто бы он украл паспорт с бумажником и полетел пассажирским классом.

– Есть версия, что он прибыл в Ричмонд одновременно с телом своего брата, – отвечаю я.

– Значит, получается, наш любознательный приятель Жан-Батист все время околачивался возле корабля, пока следователи суетились вокруг неопознанного тела? Какая развлекуха! Да, эти подонки любят подсматривать, как мы работаем.

– Ну и как же он мог за мной проследить? – Я возвращаюсь к этой возмутительной мысли. – Как? У него что, была машина?

– Может, и была, – отвечает Бергер. – Знаете, я все больше прихожу к мысли, что Шандонне вовсе не такое одинокое несчастное создание, очутившееся в городе по воле случая или благодаря удачной ситуации. Я не знаю, насколько распространяются его связи, и даже задаюсь вопросом, не является ли он частью куда более грандиозного замысла, связанного с семейным бизнесом. А может, даже и с самой Брэй. Ведь она явно была замешана в какие-то нечистые делишки. К тому же у нас еще два убийства, где одна из жертв явно принадлежит к преступному миру. Наемный убийца. А другой погибший – агент ФБР, участвовавший в секретной операции, связанной с контрабандой оружия. И волосы, обнаруженные в палаточном лагере, тоже могут принадлежать Шандонне. Так что складывается куда более запутанная картина, чем просто извращенец, убивший собственного брата и занявший его место на корабле лишь затем, что ему надо было скрыться из Парижа. Мол, могущественной и авторитетной в преступном мире семейке не по вкусу пришлась дурная склонность уродливого сынка издеваться над женщинами. И тут он снова срывается и начинает убивать? Ну, не знаю. – Бергер облокачивается о кухонную стойку. – Уж слишком много совпадений. Каким же образом он добрался до палаточного лагеря, если у него не было машины? При условии, конечно, что эти волосы принадлежат ему, – опять же оговаривается она.

Сажусь за стол. В самом-то гараже у меня окон нет, зато в двери маленькие окошки. А вдруг действительно маньяк следил за мной до самого дома, потом заглядывал через гаражную дверь, пока я раздевалась и чистилась? Что, если и заброшенный дом у реки ему тоже помогли найти? Может быть, Бергер права и Шандонне действует не в одиночку, кто-то ему все время помогает...

Дело к полуночи, почти Рождество, Марино все еще не появился, а моя непрошеная гостья, судя по всему, готова разбираться до рассвета.

– Итак, сработала сигнализация, – подводит она итог. – Приехали и уехали копы. Вы возвращаетесь в большую комнату. – Манит меня в зал. – Где вы сидели?

– На софе.

– Так. Включен телевизор, вы просматриваете счета, и около полуночи...

– Стук в дверь, – отвечаю я.

– Опишите, на что он был похож.

– Будто постукивали чем-то твердым. – Пытаюсь припомнить мельчайшие детали. – Словно фонариком или полицейской дубинкой. Так обычно копы стучат. Встаю, говорю: «Кто там?» Да, вроде бы спросила. Точно не помню. Короче говоря, мужской голос отвечает, мол, полиция. Сказал, что на моей территории был замечен посторонний, и поинтересовался, все ли в порядке.

– Вполне логично, ведь как раз где-то час назад действительно засекли нарушение периметра, когда кто-то попытался открыть гараж.

– Вот именно, – киваю я. – Отключаю сигнализацию, открываю дверь и вижу его, – добавляю таким тоном, точно речь идет о самой невинной детской шалости.

– Показывайте, – говорит Бергер.

* * *

Прохожу через зал, минуя столовую, и направляюсь к прихожей. Открываю дверь, а саму всю колотит – тяжело заново переживать события, чуть не стоившие мне жизни. Откровенно дурно. Руки трясутся. Свет над крыльцом не горит (лампочку и плафон забрали полицейские, чтобы снять отпечатки пальцев, а вернуть не потрудились); с крыши свисают оголенные провода. Бергер стоит рядом, терпеливо ждет.

– Он бросается в дом, – говорю. – Ногой дверь за собой захлопывает. – Закрываю дверь. – На нем было такое черное пальто, он пытается накинуть его мне на голову.

– Пальто было на нем, когда он вошел, или он его сразу снял?

– На нем. Шандонне заскочил в дом и сорвал его с себя. – Стою, боясь пошевелиться. – И пытался меня потрогать.

– Пытался потрогать? – Бергер нахмурилась. – Обрубочным молотком?

– Нет, рукой. Он протянул руку и коснулся моей щеки. Или попытался коснуться.

– И вы просто стояли и смотрели?

– Все произошло очень быстро, – говорю я. – Так быстро... Я не поняла. Знаю лишь, что он попытался меня потрогать, скинул пальто и хотел накинуть его мне на голову, а я убежала.

– А что насчет молотка?

– Был у него в руках. Или он вытащил молоток откуда-то. Только он точно держал его, когда погнался за мной в зал.

– А с самого начала молотка не было? Он его не вынул сразу? – Бергер напирает именно на этот пункт.

Пытаюсь припомнить, нарисовать в памяти.

– Нет, сперва не было. Сначала он протянул ко мне руку. А потом хотел меня обездвижить, замотав в пальто. И вытащил молоток.

– Вы можете показать, что сделали дальше? – спрашивает она.

– Как я бегу?

– Да, как вы бежите.

– Не получится, – говорю. – Чтобы так рвануть, надо не знаю как испугаться, я же вся на адреналине была.

– Ну хорошо, Кей, тогда давайте просто пройдем этот отрезок.

Выхожу из прихожей, миную столовую и возвращаюсь в зал. Прямо перед нами – желтый кофейный столик из эвкалипта, который я отловила в одном замечательном нью-йоркском магазине. Благородная белая древесина, отсвечивающая медом, вся запачкана опудривающим средством для дактилоскопии, и кто-то оставил на ней кофейный стаканчик.

– Вот здесь, на углу, стояла банка с формалином, – говорю я.

– И оказалась она здесь потому...

– Потому что в ней лежала татуировка. Та самая, взятая со спины неопознанного трупа, который, по нашим предположениям, является Томасом Шандонне.

– Защита задаст вполне законный вопрос: почему человеческая кожа оказалась у вас дома?

– Ничего удивительного, меня все об этом спрашивают. – Как я устала объяснять. – Татуировка для нас важна. На ее счет возникло много, очень много вопросов, ведь мы так и не поняли, что там изображено. И не только из-за того, что тело сильно разложилось на момент обнаружения и ее вообще трудно было заметить. Просто татуировка оказалась маскировочной. Под ней находилась другая. Нам необходимо было добраться до первоначального изображения.

– Две золотые монетки под совой, – говорит Бергер. – Каждый, кто принадлежит к клану Шандонне, носит метку: две золотые монеты.

– Да, мне интерполовцы сообщили, – говорю я, на сей момент уже решив, что Бергер с Джеем Талли с пользой провели время.

– Брат Томас действовал за спиной семьи, у него был бизнес на стороне. Он контролировал корабли, подделывая транспортную документацию, сам приторговывал оружием и наркотиками. Сменил татуировку на сову и стал действовать под вымышленными именами, поскольку знал: если клан Шандонне его обнаружит, ему кранты, – пересказываю то, что рассказал Джей, когда мы были в Лионе.

– Интересно. – Бергер прикладывает палец к губам, осматривается. – Судя по всему, семья его все-таки вычислила и убила. Руками другого сына... Банка с формалином. Так почему вы принесли ее домой? Поясните-ка еще раз.

– Собственно говоря, я это сделала не нарочно. Ездила показать татуировку одному специалисту, художнику-татуировщику, в Петерсберг. Оттуда вернулась сразу домой и оставила кожу у себя в кабинете. Просто так случилось, что в тут ночь, когда он сюда заявился...

– Жан-Батист Шандонне.

– Да. В ту ночь, когда он объявился здесь, я взяла банку с собой в большую комнату и между делом ее рассматривала. Поставила на стол. Он врывается в дом, я бегу. У него в руках обрубочный молоток, и он занес его, чтобы меня ударить. Вижу банку. С перепугу хватаю ее. Ныряю за спинку дивана, откручиваю крышку и плещу в преследователя формалином.

– Рефлекс сработал, потому что вы прекрасно знаете, насколько он едок.

– Да. Когда такой раствор каждый день вдыхаешь, тут уже и во сне сообразишь. Профессионалы знают: если формалин попал на кожу, можно получить жуткое увечье, и поэтому все соблюдают осторожность, чтобы не брызнуло по случайности, – объясняю я, сообразив, что могут подумать о моей истории присяжные. Они просто не поверят. Абсурд какой-то.

– Вам в глаза когда-нибудь формалин попадал? – спрашивает Бергер. – Не обливались, не брызгало?

– Слава Богу, пронесло.

– Итак, вы плеснули ему в лицо. Что потом?

– Выскочила из дома. По пути схватила с обеденного стола «глок», который у меня там лежал. Уже на ступеньках поскользнулась – и перелом. – Демонстрирую гипс.

– А он что в это время делал?

– Погнался за мной.

– Сразу же?

– Похоже на то.

Бергер заходит за спинку дивана и смотрит на старинный дубовый паркет, где раствор разъел полировку. Потом идет к более светлым зонам твердой древесины. Очевидно, брызги формалина долетели почти до входа в кухню. Надо же, а я и не подозревала. Помню только, как он визжал, выл от боли, тер глаза.

Бергер стоит в дверном проеме и что-то пристально рассматривает. Подхожу к ней, желая выяснить, что привлекло ее внимание.

– Отклонюсь от темы. Должна признаться, я еще таких кухонь не видела, – поясняет она.

Кухня – это душа моего дома. Медные кастрюли и сковородки начищены до блеска и висят на крючках по обе стороны огромной плиты, разместившейся в самом центре комнаты и включающей в себя два гриля, мойку с горячей водой, две плитки с газовыми конфорками. А кроме того, угольную жаровню и непомерную горелку для огромных суповых кастрюль. Обожаю супы готовить. Приборы из нержавейки плюс низкотемпературный холодильник и заморозка. Вдоль стен рядами висят полочки для специй, и еще здесь стоит разделочный стол размером с двуспальную кровать. Пол у меня из чистого дуба, без покрытия, а в углу вертикальный охладитель для вин. У окна, из которого открывается вид на каменистый изгиб реки Джеймс, маленький столик.

– Профессионально оборудовано, ничего не скажешь, – бормочет Бергер, прохаживаясь по кухне, которая, должна признать, наполняет меня гордостью. – Сюда приходят работать и создавать предметы искусства. Я слышала, вы замечательно готовите.

– Обожаю кашеварить, – признаюсь я. – Здорово отвлекает.

– Откуда у вас деньги? – откровенно интересуется гостья.

– Я разумно с ними обращаюсь, – холодно отвечаю я: не в моем вкусе вести разговоры на тему финансов. – Мне многие годы везло с вложениями. Редкостная удача.

– Вы предприимчивая и ловкая женщина, – говорит Бергер.

– Стараюсь. Бентон оставил мне квартиру на Хилтон-Хед. – Умолкаю. – Я ее продала, не могла там одна жить. – Снова пауза. – Выручила шестьсот тысяч с гаком.

– Понятно. А это что? – Она показывает на бутербродницу «Милано» для итальянских сандвичей.

Объясняю.

– Знаете что, давайте, когда вся эта неразбериха закончится, я к вам приду хорошенько наесться, – говорит Бергер довольно бесцеремонно. – Ходят слухи, вы специалистка по итальянской кухне.

– Да. В основном итальянское я и готовлю. – Слухи тут ни при чем. Бергер знает меня лучше, чем я сама.

– Думаете, Шандонне мог сюда зайти и промыть под краном глаза? – вдруг спрашивает она.

– Понятия не имею. Знаю только, что выбежала из дома, упала, а когда подняла взгляд, увидела, что он, качаясь, вывалился из дверей. Спустился по ступенькам, не прекращая кричать, рухнул на землю и начал втирать в лицо снег.

– Пытался промыть глаза. Формалин – довольно маслянистая субстанция, правда? От нее тяжело избавиться.

– Да, так запросто не прополощешь, – отвечаю. – Нужно много теплой воды.

– И вы не предложили ему помощи? Даже не попытались?

Смотрю на Бергер.

– А вы сами-то как бы поступили? – Я закипаю от злости. – Я что, должна доктора из себя изображать, после того как этот подонок пытался мне мозги вышибить?

– Вам зададут этот вопрос, – как ни в чем не бывало отвечает Бергер. – Если честно, нет. Я бы не стала ему помогать, но это между нами. Итак, он перед вашим домом.

– Да, еще забыла сказать, что нажала кнопку тревоги, когда выбегала, – вспоминаю я.

– Вы схватили формалин. Взяли со стола пистолет. Нажали кнопку тревоги. Вы замечательно сохраняли присутствие духа, вам не кажется? – комментирует она. – Ладно, итак вы с Шандонне во дворе перед домом. Подъезжает ваша племянница, приставляет ему пистолет к голове, и вы уговариваете Люси не расстреливать мерзавца. Тут появляются бойцы из управления. Конец рассказа. Все, точка.

– Ах, если бы...

– Так, обрубочный молоток, – переключается Бергер. – Вы наведались в магазин скобяных товаров и искали там инструмент, который мог бы оставить раны, подобные обнаруженным на теле Брэй. Таким образом вы выяснили, что собой представляло орудие убийства. Так?

– Я могу развить эту тему гораздо дальше, – отвечаю я. – Мне было известно, что жертве наносили удары предметом, имеющим две разные поверхности. Одна довольно заостренная, другая – прямоугольная. На отдельных участках черепа четко запечатлелась форма орудия, которым били; более того, на матрасе остался отпечаток какого-то окровавленного инструмента. Скорее всего орудия убийства. Похоже было на киркомотыгу или молоток, только какой-то необычный. Я походила, поспрашивала...

– И конечно же, когда Шандонне заявился к вам, у него с собой был обрубочный молоток – скорее всего в пальто. – Она бесстрастно рассуждает, придерживаясь фактов.

– Да.

– Значит, в вашем доме одновременно находилось два обрубочных молотка. Тот, что вы купили в магазине, когда Брэй уже была убита, и второй, который он принес с собой.

– Да.

Я поражена: она только что указала на простую истину, которая дотоле не приходила мне в голову.

– Боже правый, – пробормотала я. – А ведь верно. Я же купила молоток после того, как погибла Брэй, а не до. – От всего, что происходило в последнее время, я потеряла способность ясно мыслить. – О чем я думала? Там же на чеке должна быть проставлена... – И тут я дара речи лишилась. Вспомнила: в магазине я платила наличными. Пять долларов, что-то около того. Чека у меня нет, точно.

Сижу, а в лице – ни кровинки. Бергер всю дорогу знала то, о чем я совершенно позабыла: я купила молоток уже после того, как Брэй до смерти забили, купила днем позже. Однако доказать этого не могу. Если только продавец в магазине скобяных товаров, который отпускал молоток, не предъявит контрольную ленту и не поклянется, что инструмент забрала именно я.

– И теперь один из них пропал. Молоток, который вы приобрели, бесследно исчез, – говорит Бергер.

Я уже ничего не соображаю. Отвечаю, что не в курсе находок полицейских.

– Так ведь обыск производился в вашем присутствии. Разве вы не находились в собственном доме, когда там работала полиция? – спрашивает собеседница.

– Я показывала им, что они хотели увидеть. Отвечала на вопросы. Я была дома в субботу и вечером сразу же уехала; не скажу, что наблюдала за всеми их действиями и видела, кто что взял. К тому же, когда я уехала, там еще не закончили. Говоря по правде, я даже не знаю, долго ли они пробыли в моем доме и сколько раз туда наведывались. – Объясняю, а саму злость берет, и Бергер это заметила. – Господи, да не было у меня обрубочного молотка, когда убили Брэй. Я запуталась, потому что купила его в тот день, когда обнаружили тело, а не когда она умерла. Ее убили за ночь до того, а нашли на следующее утро. – Я уже начала повторяться.

– Для чего конкретно используют обрубочный молоток? – теперь интересуется прокурор. – И кстати, вынуждена вам напомнить, что, когда бы вы ни сделали свое приобретение, Кей, остается одна маленькая загвоздка: у вас в доме нашли только один молоток, и на нем кровь Брэй.

– Этот инструмент используют в строительстве. Сейчас многие камень полюбили. И плитку кладут.

– Значит, вероятно, им работают кровельщики? А как насчет версии, что Шандонне взял обрубочный молоток в недостроенном доме, который избрал в качестве временного убежища? – неотступно подкидывает версии Бергер.

– Пожалуй, хорошая догадка, – отвечаю.

– Ваш дом сделан из камня, и крыша на нем шиферная, – говорит собеседница. – Вы присматривали за рабочими во время строительства? Просто у меня складывается впечатление, что вы человек педантичный.

– Глупо было бы не наблюдать, как вам строят дом.

– Мне пришло в голову, что вы, возможно, видели подобный инструмент у рабочего или на строительной площадке.

– Не припоминаю, хотя все возможно.

– И у вас не было молотка до того похода в магазин скобяных товаров в ночь на семнадцатое декабря? Ровно две недели назад и спустя почти сутки после гибели Брэй?

– Никогда прежде. По крайней мере если где-нибудь и валялся, то я не в курсе, – отвечаю.

– В котором часу вы сделали покупку? – спрашивает Бергер, а я уже слышу басовитый рокот мариновского пикапа, который подъехал к моему дому.

– Около семи. Между половиной седьмого и семью. В пятницу вечером, в ночь на семнадцатое декабря. – Мысли путаются. Я уже устала от постоянных расспросов; не представляю, кем надо быть, чтобы устоять перед напором Бергер и не запутаться во лжи. Главное – четко проводить границу между правдой и ложью, а я что-то не уверена, что она мне верит.

– И сразу же из магазина вы направились домой? – продолжает та. – Расскажите, чем занимались весь вечер.

Звонят в дверь. Бросаю взгляд на висящий в большой комнате домофон и вижу – на экране монитора вырисовывается лицо Марино.

Ну вот, Бергер наконец подошла к самому главному, она только что запустила химическую реакцию, которую обязательно использует Райтер, чтобы смешать меня с грязью. Она хочет установить мое алиби. Ей интересно, где я находилась на момент гибели Брэй. В четверг, шестнадцатого декабря.

– Утром того дня я прилетела из Парижа, – отвечаю. – Дальше занималась разными мелочами, вернулась домой около шести. А позже в тот же вечер, около десяти, поехала в медицинский колледж проведать Джо, бывшую подругу Люси – ту, которая была с ней в перестрелке в Майами. Хотела выяснить, можно ли им как-то помочь. – В дверь снова звонят. – И еще хотела узнать, где моя племянница. Джо сказала, что Люси в баре в Гринич-Виллидже. – Направляюсь к двери. Бергер не спускает с меня взгляда. – В Нью-Йорке. Она была в Нью-Йорке. Я вернулась домой и позвонила ей. Племяшка напилась в стельку. – Посетитель снова звонит и начинает колотить в дверь. – Так что на ваш вопрос, миссис Бергер, скажу, что алиби на вечер четверга у меня нет, поскольку я была либо дома, либо в машине. Одна, совершенно одна. Никто меня не видел. Я ни с кем не разговаривала. У меня нет свидетеля, который подтвердил бы, что между половиной восьмого и половиной одиннадцатого я не была в доме Дианы Брэй и не забивала ее до смерти этим несчастным обрубочным молотком.

Открываю дверь. Чувствую, Бергер сверлит меня взглядом. У Марино такой вид, будто он сейчас взорвется. Не знаю, то ли он так разозлился, то ли перепуган до смерти. Наверное, и то и другое.

– Какого черта вы не открываете? – спрашивает он, переводя взгляд то на меня, то на Бергер. – Что здесь происходит?

– Прости, что заставила ждать на холоде, – говорю я Марино. – Заходи, пожалуйста.